Краткий очерк истории семьи Толстоус

КРАТКИЙ ОЧЕРК ИСТОРИИ СЕМЬИ ТОЛСТОУС

ОЧЕРК

           Я родился в небольшом городке Свердловске Луганской (тогда – Ворошиловградской) области 24 июня 1954 г. Отец, Николай Алексеевич Толстоус, (1925 – 2015 гг.), уроженец посёлка Ящиково (ныне – Перевальский район Луганской Народной республики), – фронтовик, орденоносец, воевал с 1944 г. на Западной Украине, служил в оккупационных войсках в Румынии. С 1952 г., по окончании Кадиевского горного техникума, работал на шахте им. П.Л.Войкова треста "Свердловуголь" в должности механика участка, главного энергетика, а затем – главного механика шахты. Мать, Любовь
Григорьевна Толстоус (1928 – 1984 г.г.), урождённая Скиба, – дочь и внучка шахтёров,
работавших на шахте №9 под Алчевском (тогда этот город назывался Ворошиловском).
           Фамилия наша довольно редкая, и о её происхождении известно немногое. Согласно одной из версий, в дореформенное время мои предки были крепостными. Владелец деревни Ящиково дворянин Габаев якобы приобрёл (по другим сведениям – выиграл в карты) двоих братьев Толстоусовых, уроженцев Орловской губернии. От одного из них и пошёл наш род. Накануне Второй мировой войны, после очередного изменения документов (это в первые годы советской власти было довольно модным явлением), последний слог из фамилии выпал, и она приобрела современное звучание.
           Мой дед Алексей Николаевич Толстоусов (1904 – 1943 гг.) был бедняком, батрачил на сельских богатеев. В его молодой душе накопилось немало ненависти к своим притеснителям. Он полюбил юную Анюту, дочь своего хозяина, сельского старосты и мирового судьи Ильи Владимировича Морозова. Попытка сватовства оказалась неудачной: Илья Владимирович просто-напросто прогнал зарвавшегося батрака.
           Спустя некоторое время Алексей Николаевич снова появился в селе, уже имея в кармане партбилет члена ВКП(б), и, соответственно, полную власть над всеми без исключений сельчанами. Свадьба с Анютой вскоре состоялась, и у молодой четы родились дети, – Николай и Евгения. Несмотря на большие возможности, предоставленные Алексею Николаевичу большевистской властью, жила семья поразительно бедно. До сих пор помню их покосившуюся хату с двумя маленькими оконцами, пол в которой был не деревянный, и даже не земляной, а из кизякового замеса, который моя бабушка Анна Ильинична еженедельно обновляла.
           Алексею Николаевичу в годы коллективизации выпало сыграть неприглядную роль проводника политики коммунистической партии, направленной на раскулачивание зажиточного крестьянства. В должности председателя сельсовета недрогнувшей рукой он выселил из села в места "не столь отдалённые" практически всех родственников жены. Никто из них в село так и не вернулся, бесследно сгинув на поселениях.
           Можно только представить глубину и окраску чувств его жены. Однако, до своих последних дней (а умерла она уже на моей памяти, в 1968 г.), бабушка Анюта ни единого слова не сказала в осуждение мужа.
           Мой отец, проходя иногда по улицам родного посёлка, указывал на добротные каменные дома, и называл по фамилиям тех родственников своей матери, которые там жили прежде, но попали под выселение при участии его отца во времена коллективизации. Особенно часто называлась фамилия "Кесюр". Эти Кесюры приходились очень близкими родственниками Морозовым (не исключено, что "Кесюр" не фамилия, а уличное прозвище тех же Морозовых). Что ж, пусть Господь станет судьёй моему деду и всему тому времени.
           Голодомора 1932 – 1933 гг., о котором сейчас много говорится, в селе Ящиково не было. Мои родственники ни единым словом о нём никогда не обмолвились, поэтому и мне по этому поводу сказать нечего.
           Алексею Николаевичу пришлось в 1937 году активно защищать свою репутацию и, возможно, жизнь, в областном центре Сталино. Для этого он выезжал в столицу Донбасса (на бричке), и попал на приём к первому секретарю обкома ВКП(б). Подоплёка того дела полностью утрачена, однако известно, что своё доброе имя Алексей Николаевич успешно защитил.
           Великая Отечественная война глубоко прошлась по нашей семье. Алексей Николаевич отправил жену и детей в ближнюю эвакуацию, – в село Макеевку Ростовской области (он наивно предполагал, что так далеко наши войска не откатятся). Сам же он добровольцем ушёл на фронт.
           В конце лета 1942 года через село Макеевку потянулись колонны отступавшей Красной Армии. Анна Ильинична (а ей в ту пору шёл тридцать восьмой год) ежедневно по многу часов выстаивала на околице в надежде увидеть в ком-либо из проходивших солдат знакомое лицо, чтобы расспросить, не известно ли хоть что-нибудь о её Алексее. Наверно, тогда Господь ещё не оставил её, и явил чудо: раненный в руку Алексей Николаевич шёл в то же время, и по той же улице, когда там стояла его Анюта. Я предоставляю вам, уважаемые читатели, оценить глубину чувств и меру радости их при той встрече. Алексей Николаевич получил разрешение на время излечения остаться с семьёй. Вскоре он снова ушёл на фронт, а в село Макеевку вошли немцы.
           Зима 1942 – 1943 гг. в памяти отца осталась самым мрачным воспоминанием. Чего стоит одно только ежедневное ожидание горькой участи попасть в число угоняемых на рабские работы в Германию...
           После освобождения села в начале 1943 года от Алексея Николаевича ещё какое-то время приходили письма. Он воевал рядом, недалеко от станицы Митякинской Ростовской области. На последней фотографии, которую от подписал своей младшей дочери Евгении, стоит дата: 12 апреля 1943 г. Простое открытое лицо, жёсткие прямые губы и волевой подбородок. По словам отца, дед оставался до конца дней убеждённым бессребреником, и не любил идти на компромисс, в чём бы тот не заключался. Одним словом – настоящий коммунист ленинского призыва. В присутствии таких личностей, наверно, непросто было уживаться людям, имеющим даже самые микроскопические недостатки.
           После войны Анна Ильинична и её дети писали в разные компетентные инстанции с просьбой рассказать о том, где, когда, и при каких обстоятельствах погиб их муж и отец. Удалось лишь узнать, что его ранили, и на санитарном поезде направили в тыл на излечение. В районе Саратова поезд подвергла бомбардировке немецкая авиация. Ни среди живых, ни среди мёртвых его не нашли...
           В конце 1943 года пришёл черёд идти в Красную Армию и моему отцу. Более шести лет длилась его воинская служба. После первых боёв отца контузили. По излечении он продолжал служить на Западной Украине, а позже – в Румынии. Истории, описанные Николаем Алексеевичем собственноручно, а также рассказанные мне в разное время о своём участии в войне, и о ничуть не менее тяжёлой послевоенной службе, недавно изданы в книге «Свидетель истории» (Донецк, «Исток», 2019 г.).
           После войны отец встретил и полюбил свою односельчанку Любу Скибу, мою будущую маму. История её семьи по-настоящему трагична.
           Её мать, Александра Федотовна, умерла после тяжёлой болезни во время войны. Отец, Григорий Скиба, ушёл на фронт добровольцем, оставив тринадцатилетнюю дочь и совсем ещё маленького сына Витю, на попечение своего тестя, старого шахтёра Федота Божко. Я хорошо помню этого гордого и неприступного старика. Мы, дети малые, его панически боялись. Я не знаю, может быть, он был по-своему и хорошим человеком, но первое впечатление детства говорило не в пользу деда Федота. Тогда, в войну, в ужасах немецкой оккупации, он захотел спасти лишь внучку, а малыша-внука к себе в дом не взял, и Витя хлебнул горя полной чашей. Беспризорное детство оставило на нём неизгладимую печать.
           В армии дядя Витя Скиба служил танкистом. В 1956-м году Виктор Григорьевич на своей бронированной машине ворвался в восставший Будапешт. Каковы его "подвиги" той поры, никто из родственников так и не узнал. Все эти испытания, а, может быть, и его свободолюбивый характер тому причиной, но он так и не смог полноценно вписаться в мирную семейную жизнь.
           Дед Федот больше других своих детей любил старшего сына Вениамина. Задолго до войны "дядя Веня", как его называли в моей семье, стал уважаемым человеком. Он служил в "органах", и служил успешно: все грозные 30-е оставался на плаву, только успевал подниматься по служебной лестнице. За какие "подвиги" ему присваивались очередные звания, мы, наверно, уже никогда не узнаем.
           Мне исполнилось лет пять, не больше, и я хорошо помню, что однажды, совершенно неожиданно он появился у нас дома. В то время он был уже в отставке, от былого могущества не осталось и следа, но аура власти ещё витала над ним, и в соответствии с хранившейся в душах памятью о ней, наша семья оказала ему достойный приём. После отъезда дяди Вени отец ещё долго находился под впечатлением от этой встречи, и мне о ней подробно рассказывал, ведь Вениамин Федотович Божко был личностью известной: именно ему высшее руководство СССР поручило сопровождать в только что освобождённый от немцев Краснодон московского писателя Александра Александровича Фадеева. "Особисту" Божко предписывалось подготовить оставшихся в живых "молодогвардейцев" и их руководителей к беседам с писателем, выполнявшим важное поручение ВКП(б) по освещению подвигов комсомольцев-подпольщиков с помощью методов художественной литературы. Именно Божко решал, что можно показывать Фадееву, а от чего необходимо держать подальше. В итоге роман "Молодая гвардия" с художественной стороны оказался безупречен, и его по достоинству оценила вся страна.   
           Я в юности тоже полюбил образцовых героев романа, впитывал в себя их высокую мораль и патриотизм.
           То, что знал и таил в своей душе дядя Веня, не давало ему спокойно жить. В разговоре с моим отцом он ясно дал понять, что знаменитый роман не обладает правдой документа, а ведь властью пропаганда идей романа велась исходя из непререкаемости веры в безусловную и строгую документальность повествования.
           Как раз в то время стало известно о достойной роли в деятельности "Молодой гвардии" Виктора Третьякевича, которому на страницах романа места вообще не нашлось. Как намекал Божко, не только в отношении Третьякевича Фадеев погрешил истиной в пользу не столько художественности, но, по большей части – политики. Очевидно, Вениамина Федотовича измучила совесть. В тот приезд он казался мрачным и чем-то подавленным.
           Менее чем через два года он умер. Мне исполнилось семь лет, и я очень хорошо помню подготовку к погребению, да и сами похороны. Они состоялись на кладбище городка Петровское, затерянного в глуши Ворошиловградской области, где перед кончиной Божко работал парторгом на одном из предприятий.
           Много позже, разбирая семейный архив, я обнаружил хорошо сохранившиеся
фотографии, на которых то улыбались, то с серьёзными выражениями лиц смотрели вдаль породистый мужчина в форме подполковника МГБ, и прекрасная женщина, настолько сказочно красивая, что я не мог поверить в то, что она жила в наше, советское время, а не во времена благословенного Серебряного века. Это были Вениамин Божко и его жена Надежда...
           Моя мама в молодости отличалась яркой красотой. Очень талантливая, она в юности свободно играла на мандолине и пела красивым грудным голосом. К сожалению, я об этом узнал поздно и совершенно случайно, на свадьбе моего младшего брата Сергея, когда жить ей оставалось менее двух лет...
           Ранняя смерть своей матери и немецкая голодная оккупация привели к ранней седине, постоянной грусти и замкнутости. Мама очень много читала, причём любила и ценила хорошую, качественную литературу. По её воле к нам по многолетней подписке приходило множество журналов, в том числе – непременная "Роман-газета", начиная, если не ошибаюсь, с 1955 года. Именно в одном из этих истрёпанных от многих прочтений журналов я впервые запоем впитал в себя замечательную "Туманность Андромеды" Ивана Ефремова, и навсегда полюбил свободный полёт мысли, присущий настоящей фантастике. До самой кончины мама обязательно что-нибудь читала, что не мешало ей, однако, достойно вести домашнее хозяйство. Именно благодаря её самоотверженности, моя дочь Оксана смогла после болезни выжить в младенческом возрасте, пока мы с молодой женой, её родители, защищали в институте свои дипломные проекты...
           Мой отец обладал золотыми руками и светлой головой, вдобавок отличался щепетильностью в делах и неисправимой честностью. Для меня он всегда оставался неумаляемым и недостижимым образцом настоящей, достойно, по-Божески прожитой жизни.
           Мой единственный родной брат Сергей весь в отца, и является надёжной опорой своих родных и близких. Серёжа трепетно относится ко всему, что связано с репутацией семьи. Он, и его вторая жена Татьяна Тимофеевна, – наш бесспорный стержень.
           В городе Таганроге живут дети брата Серёжи от первого брака – Сергей Сергеевич и Александр Сергеевич Толстоусы, продолжатели нашей фамилии, а также их мама Галина Гавриловна, жена Серёжи Яна, их дети Олег и Диана, а также мама и папа Яны – Лариса и Юрий Черноусовы. Все – просто прекрасные люди.
           С 1985 года в нашу семью вошла Галина Васильевна Баланчук, все эти годы – надёжная спутница отца. Весёлая и работящая, бесконечно влюблённая в рыбалку, она, к сожалению, часто хворала, и пережила отца всего лишь на десять месяцев.
           Закончить краткую историю моего семейства хочу искренней благодарностью моей верной и любимой жене Лидии. Без её поддержки едва ли смогли бы родиться мои книги. Семья, в которой родилась и выросла Лида, заслуживает отдельного, обширного очерка. В её составе особенно дороги родная сестра жены Наташа и её муж Славий Мединский.
           Следующие поколения – это наши дети и внуки, как наше естественное продолжение. К сожалению, старшей дочери Оксане (1977 – 2004 гг.) Господь отпустил всего лишь двадцать семь лет девять месяцев и двадцать два дня очень непростой и подлинно трагической жизни. Теперь её и зятя Саши Пушкарёва сын Антон – главная наша надежда. Младшая дочь Наташа и зять Игорь Коржов подарили нам двух замечательных внучек – Олю и Настю.
           Всем нам, и вам, читатели, желаю добра, мира и здоровья.

2003 – 2020 г.


Очерк опубликован в книге:

ВАСИЛИЙ ТОЛСТОУС "Семейный альбом" г. Донецк. "Издательский дом Анатолия Воронова", 2021 г., стр. 52.