Василий фёдорович

    Уже более сорока лет его нет на земле, но в памяти моей, в памяти здравствующих родственников и знавших его людей, он живёт как светлая память доброты и человечности.

    Мы были свояками, но я почитал его как отца. Нередко в  беседах и общении с ним я облегчал душу, снимал накипь серого бытия. Добрым советом и сердечным отношением он, в трудные минуты вносил в мою смятенную душу равновесие и покой.

    Мы породнились в 1957-м году, и на протяжении всех последующих лет довольно тесно общались. Я любил слушать его рассказы о войне. Поначалу он рассказывал о ней, как по книге читал. Память работала как компьютер, выдавая яркие картины военных действий, рисуя людей во всех чертах их характеров.

     Перед войной он работал на строительстве дороги Таштып – Абакан. Его призвали сразу, как началась война, и попал он на Волховский фронт. Волховский фронт – это сплошные топи и болота. Здесь гитлеровцы увязли. Бои шли с переменным успехом. Многое из рассказанного им я помнил, но, по прошествии времени, забыл, однако самые яркие эпизоды могу пересказать с полной достоверностью.

    Однажды его послали в ночной дозор на самую переднюю линию фронта. Перед основной линией окопов солдаты ночью вырыли окопчик поближе к неприятелю, чтобы ночью его тревожить.

---- В окопе не дремать! Стрелять в сторону противника, не давать ему покоя и возможности перегруппироваться! – приказал командир роты.
    Василий Фёдорович точно выполнил приказ. Всю ночь он из винтовки обстреливал позиции немцев. Ночь была тёмной, стрелять приходилось не прицельно, но беспокойства он доставил врагу немало.

    Поначалу они терпели его одиночные выстрелы, но, где-то в два часа ночи, терпение немцев иссякло, и они открыли по злополучному окопу шквальный огонь из автоматов и пулемётов. Василий Фёдорович присел в окопе. Пули попадали в бруствер и стену окопчика. Василий лёг под защищённую стену. Земля сыпалась за воротник. Переждав, когда пальба стихнет, он, уже не высовываясь, подняв винтовку над головой, продолжал стрельбу в сторону немцев. И опять шквальный огонь по окопу открыл противник. Он так и не дал в ту ночь немцам покоя. Утром за ним приполз вестовой и снял с поста.

---- Молодец, Алексеев! – похвалил ротный. – Благодаря тебе мы засекли их огневые точки. Представим тебя к награде!

    В одной из атак вражеский снаряд разорвался у него за спиной. Вернулся Василий Фёдорович домой в 1943-м в конце зимы израненный, едва передвигаясь, с пробитой осколком рукой. Шестнадцать осколков засели в спине и ногах. Осколки в госпитале почему-то вырезать не стали.

 Он так и унес их с собой в могилу. В самый разгар войны госпитали были перегружены, и, когда он встал на ноги, его отправили домой с пожизненной инвалидностью.  Из Абакана до Таштыпа через расстояние в 160 километров он добрался с большими трудностями. В Абакане, по пути от железнодорожного вокзала до военкомата, он дважды падал и не мог подняться. Помогли люди, довели. Костыли плохо держали, так он был слаб.

---- Куда ты такой! – возмутились в военкомате. – Тебе бы еще лежать и лежать в госпитале!
    Возмутились, однако нашли транспорт в той самой организации, где он и работал перед войной. Довезли его до Имека, а здесь надо было еще преодолеть семь километров до Таштыпа. Шел он долго, боясь упасть. Подобрала подвода.

    Естественно, что работать в той организации, где работал, он уже не мог, и оказался Василий Фёдорович за 60 километров от Таштыпа, в горах, на прииске Малый Анзас, куда добрался с попутным обозом. Заканчивалась зима, и санный путь по рекам еще был крепким. А оказался он там потому, что там жили его родные младшие братья и сестра.

     Ещё не оклемавшись от ран, он пошел работать охранником на склады золотопродснаба. Рабочих рук не хватало и его упросили.
---- Какой из меня сторож?! – отговаривался он, – я и ходить-то как следует не могу.

---- Будешь в дежурке сидеть, слушать, наблюдать. Что увидишь, услышишь – пальнёшь. Хоть отпугивать будешь…

    Но пальнуть не пришлось. Недолго он пробыл в охранниках. Мирная жизнь после Победы стала налаживаться. Возвращались с войны уцелевшие воины, и его освободили от такой «серьёзной» работы.

    Потихоньку Василий Фёдорович выправился.  Сначала он отбросил в сторону костыли, а затем и батог, женился, и Юлия Петровна стала ему надёжной опорой и помощницей, а для Альбинки, дочери Юлии Петровны, он стал папкой.

    А породнился я с ними в Безымянке, поселке геологоразведчиков, куда Василий Фёдорович и Юлия Петровна в то время переехали из Малого Анзаса. Василий Фёдорович был большим любителем лошадей, и вся его дальнейшая трудовая биография была связана с лошадьми.

    Последнее место работы его конюшня районной больницы. Больница содержала две лошади Пульку и Красотку. Как он их любил! Лошади отвечали ему тем же. На лошадях он подвозил в больницу воду, дрова, выполнял прочие мелкие работы. С наступлением прогресса надобность в конной тяге отпала.

     С фронта Василий Фёдорович пришел с двумя медалями, а в 1965-м году он был награждён орденом Красной Звезды. Орден этот он получил за боевые заслуги, в том числе и ещё за один боевой эпизод, который постараюсь пересказать.

    В блиндаж, на ночное дежурство он заступил под началом лейтенанта Пахоменко. В наряде их было трое. Кроме Василия Фёдоровича и Пахоменко был еще один автоматчик, фамилию которого Василий Фёдорович не забыл.

    Я не служил в армии, не вижу большой разницы между блиндажом и дотом. Возможно, это было какое-то другое строение, но в нем было три окна, из которых и следовало вести наблюдение и огонь. Одно окно было в сторону неприятеля, два боковых на фланги. Василий Фёдорович стоял у переднего. Ночь осенняя тёмная. Где-то в середине ночи Пахоменко приказал:

---- Алексеев, выйди из блиндажа, осмотри местность с тыла. Побудь там минут десять.
    Василий Фёдорович вышел, прислушался, вглядываясь в темноту, но ничего не услышал и не увидел. Однако приказ есть приказ, по прошествии десяти минут он вернулся в блиндаж. Пахоменко в блиндаже не было. Василий Фёдорович спросил у напарника:
---- А где Пахоменко?

---- Не знаю, - ответил напарник. – Тут был, куда девался?
    Василий Фёдорович заподозрил неладное, однако не стал больше спрашивать, а утром он был вызван в штаб полка, где увидел и своего напарника. Василий Фёдорович рассказал всё, как было.

---- Меня отпустили, а напарник в роту не вернулся. На следующий день Пахоменко уже кричал с немецкой стороны, чтобы мы сдавались, что сопротивление бесполезно. Ответом ему был минометный огонь.  Пахоменко ушел через окно. Мне думается, напарник мой не мог не видеть. Темнота темнотой, а блиндаж-то небольшой. Все равно все видно, когда присмотришься. Они наверняка были в сговоре.

    В 1965-м Василия Фёдоровича вызвали в райвоенкомат, где снова допрашивали, и где он повторил слово в слово то, что говорил в штабе.
---- Объявился предатель Пахоменко, - сообщил он нам, своим близким. -  Теперь ему присудят по заслугам.

    Последние годы Василий Фёдорович жил в Таштыпе на улице Октябрьской. На воротах его усадьбы красовалась звёздочка, но в услугах тимуровцев он не нуждался. Несмотря на то, что они с Юлией Петровной жили в незарегистрированном браке, все её родственники почитали его. Он был любим и уважаем. Совместных детей у них не появилось, а для Альбины он был родным отцом. Для всех для нас, родственников со стороны Юлии Петровны, он был близким человеком. А любили его именно за доброту и человечность.

    Наши семьи жили бок о бок. И Василий Фёдорович и Юлия Петровна помогали нам во всём: косили сено, копали картошку, делились продуктами и главное той добротой и участием, от которого легче жить, легче преодолевать житейские невзгоды.

 Мы, конечно же, старались отвечать им тем же. В народе говорят: «Жизнь прожить – не поле переехать», в наших семьях всякое бывало. В нашей семье бывали размолвки, случались они и между Василием Фёдоровичем и Юлией Петровной, но первым на уступки чаще шел именно Василий Фёдорович.
Он и Юлия Петровна, умели сглаживать отношения не только между собой, но и между нами с супругой.

    Теплым июльским вечером 1982 – го года мы, вчетвером сидели у них в огороде и вели душевную беседу.
---- Дед, - сказала Юлия Петровна. (А к тому времени Альбина сделала родителей дедами) – ты что-то сильно захандрил, переписал бы на меня хату. Не дай Бог, с тобой что-то случится.

---- Ничего! – успокоил Василий Фёдорович жену. – Я ещё годика два проскриплю…
    Но «проскрипел» он всего два дня. На третий его парализовало. В коме пролежал девять дней. Он, вроде бы все слышал, видел и понимал, но ни двигаться, ни говорить не мог, только глаза ещё оставались живыми. Он реагировал на вновь вошедших. Приехавший по вызову врач не обнадёжил. Скончался Василий Фёдорович так же тихо, как и жил.

    Так ушел из жизни фронтовик, рядовой гражданин страны. По моему,  вот такие, вроде бы незаметные люди,  и являются корнями жизни на земле, создают  ценности и блага, которыми пользуются все.  Они не кричат о своей значимости, не выходят с лозунгами и плакатами на митинги, они просто живут, они строят, они  защищают. Они незаметны, но они – основа жизни.

    Василий Фёдорович был очень скромным человеком. Он не пользовался льготами, положенными инвалиду войны, кроме оплаты за электроэнергию. Он имел право потребовать от государства личный автомобиль, но не сделал этого. Он мог пользоваться бесплатными лекарствами, санаторно-курортным лечением, телефоном, но не пользовался ими. Однажды я выхлопотал ему путевку на курорт, но раскаялся в этом. Василий Фёдорович по своей природной скромности умолчал об осколках, и ему назначили грязевые ванны, а они, как известно, рассасывают старые швы и раны. Вот после нескольких ванн осколки и зашевелились. Когда он признался о ранениях, его отстранили от всяких процедур. Получилось, что уезжал он на курорт на своих двоих, а вернулся на трех, то есть с батожком. С того времени он без батожка передвигаться уже не мог.

     Надо сказать, что набожным он не был. Он считал, что Бог находится не на небе, а в душе человека. Проповедников религии он останавливал фразой: «О плохом человеке раньше говорили: в тебе Бога нет! Ты безбожник!». Воспитан он был в духе времени, когда революционные идеи витали в атмосфере. Любимой его песней была «Взвейся знамя коммунизма». Но проповедником этих идей он не был.
 
    Любили мы с ним поговорить «по душам». Нередко это происходило за накрытым столом.  В песнях отводили душу, выплёскивали накипевшее, негативное. Под аккомпанемент баяна пели старинное: «По Дону гуляет», «Бывало вспашешь пашенку», песни военных лет и все те, которые  трогают сердце, воспитывают человеколюбие.

    Однажды в зимний морозный вечер я управлялся по хозяйству. А жили мы на расстоянии пятисот метров на разных улицах. До меня долетело знакомое: «Взвейся знамя коммунизма над землёй трудящихся масс!»  Морозная тишина не поглотила любимую песню свояка.

---- Гуляет Василий Фёдорович! – сообщил я своему семейству.
   И, правда, на следующий день  обнаружил его с больной головой. Оказывается он ходил к своему другу Николаю Фёдоровичу, с которым побратался.
    Василий Фёдорович был неконфликтным человеком. Он не мог сердиться, считал человеческое зло проявлением невоспитанности и несознательности, говорил:

---- Люди не понимают, что творят. Зло идёт от их природы. Человек ещё не стал настоящим человеком.

    И я с ним соглашался. Действительно, глядя на сегодняшнюю ситуацию в мире, когда фактически идёт необъявленная война с терроризмом, приходишь к выводу, что человеку надо ещё миллионы лет на то, чтобы он стал настоящим, достойным звания сознательного.