В Медвежьем углу. Часть II. На поиски пропавшей

Фото: https://gallery.world/uz/photo-1420-les-luna-eli
– Свадьбу он хочет сыграть – вздохнул Козьма и принялся уминать морщинистыми пальцами почти потухший пепел в трубке.
– Какую свадьбу-то? – спросил мой товарищ.
– Да свою, покойницкую, – последовал ответ. Пес при этом мотнул мохнатой  головой и заскулил.
Козьма посмотрел на пса и замолчал, принявшись раскуривать трубку заново.
Товарищ мой академический привычно сидел с Болгарином подле его дома, на большом пне.  Возле порога на утоптанной траве стояла старая метла, с торчащими в разные стороны высохшими ветками березы. «От нечистой силы сберегает» – пояснил Болгарин в ответ на недоуменный взгляд батюшки. Он ведь, подобно мне, обычаями деревенскими в академии не интересовался, потому, приехав на приход, только успевал удивляться. Всякому. 
И таких вот метал, или просто веников, можно было встретить на пороге каждого  дома в деревне. Непременным атрибутом были они перед входом в низкие, словно вросшие фундаментом в землю, деревенские бани с плоскими тесовыми крышами, почитавшиеся местом нечистым.
– Вызволять тебе ее надо иттить, – наконец, произнес Козьма и посмотрел в сторону леса со вздохом.
Товарищ мой и так это понял. Только вот где искать-то пропавшую? Да и жива ли она?
– Пока она межмирье – словно прочитав батюшкины мысли, произнес Болгарин.  – Но спешить тебе надо. Нежить, коли свадьбу сыграет, в свой мир ее уволокет. Тогда  уж не вызволишь.
– Где ж ее искать-то?
– За тремя горами, тремя лесами и тремя реками – последовал ответ.
«Да мне не до шуток сейчас» – едва не сорвалось досадное. Но догадался: не шутит Болгарин. В письме батюшка признавался: понимал, да, надо вызволять, но одному страсть как не хотелось. Ну и – не скрывал – страшно было. Лес-то нехоженый  для него. Да и старики не советовали одному забредать: «Ты хоть и поп – говорили – а все ж леший враз уволочь могёт».
Товарищ мой лешего не боялся и старикам отвечал наставительно: «Против него у меня – крестная сила», и широко осенял себя крестным знамением. Те согласно кивали, смотрели даже с почтением некоторым, поглаживая окладистые белые бороды, но от хаживания в лес всеж-таки предостерегали.
Да батюшка и не решался. Не из-за лешего, нет, просто заблудиться боялся, или на зверя хищного какого нарваться. Там ведь и кабаны, и волки, и медведи водились.
Когда отец пропавшей проведал о намерении товарища моего дочь его вызволять, то тоже засобирался.  «Вместе пойдем» – сказал. Батюшка обрадовался: одному совсем не хотелось отправляться, да и дорогу толком не знал и в лес далеко не забредал. Боялся. «Страх бесовский томил денно и нощно, перед неизведанным» – признавался мне.
Однако Болгарин отговорил хуторянина. Какие он слова для этого нашел – Бог весть. Товарищ мой расстроился, но, в ночь перед выходом страх, как он мне рассказал, рассеялся. «Господь укрепил меня через Ангела, видимым образом» – написал. Уж какого он сподобился видения я спрашивать не стал, а он и не рассказал.
В деревне узнали о намерении батюшки. Смотрели на него словно на приготовившегося к погребению. Кто-то и плакал, когда он после службы, с амвона прощался и кланялся всем, просив прощения за обиды вольные или невольные.
Хуторянин принес еду в дорогу: сухари, сало, солонину. Болгарин помог товарищу моему, до приезда в сельский приход, городскому жителю, собраться.  Вручил ему теплый меховой спальный мешок – сам сшил; плащ-палатку, дождевик, большую флягу для воды, разные трав для чая и лекарства, охотничий нож, небольшой топорик в чехле и болотные сапоги. А еще всучил в руки большую черную волчью шапку. Серую. Со словами: «Пригодится».
Словом, собрали. Батюшка еще флягу со святой водой прихватил.  Отправился утром. Будто нарочно оное было отмечено низкими серыми тучами, моросью и непривычной для августа зябью. В такую погоду и носа не хотелось казать на улицу. Но делать нечего. Помолился товарищ мой и отправился в путь.
  Провожали его по мокрому полю до кромки леса Болгарин со своим псом и хуторянин. Первый вручил батюшке компас и сказал следовать только на север по тропе. 
– Какой тропе? – последовал недоуменный вопрос.
– Ну так вот же она – показ рукой Козьма.
И в самом деле, товарищ мой и не заметил, что перед самой тропой, в лес подобно змее уползающей, стоит.
Попрощался он со всеми и, повернувшись быстро зашагал в лесную чащу, задевая плечами мокрые ветви деревьев. До того вроде подуспокоившийся, он вновь испытал жгучее, почти непреодолимое желание развернуться и бежать домой, закрыть дверь и взобраться на теплую еще печь, с головой укрывшись пуховым одеялом.
В ответ на это искушение – снова охарактеризованное в письме как бесовское – товарищ мой принялся про себя творить Иисусову молитву. Полегчало.
Даже настроение поднялось, хотя ступив только в лес, тут же оказался в полумраке – верхушки сосен и елей скрывали дневной свет. Но от этого даже как-то и мирнее на душе стало. Лес будто укрывал от чего-то жуткого и с чем предстояло еще встретиться.
Предохраняющий от попадания воды за шиворот дождевик создавал ощущение уюта, как и непромокаемые сапоги. Пахло хвоей, ягодами и грибами, и еще мхом, который был повсюду. С деревьев, тут и там, свешивался похожий на гирлянды оранжевый лишайник. Где-то колотил по дереву дятел, да пару раз тропу перебежал серый заяц.
Через часа три ходьбы порядком запыхавшийся товарищ мой ощутил под ногами что-то вроде глины, крошащейся под каблуками болотных сапог. Из его слов я понял, что он забрел в бор. Повсюду росли только высоченные сосны, мерно раскачивающиеся из-за вдруг поднявшегося ветра и, казалось, они о чем-то шепчутся своими верхушками. Батюшка, слегка отдышавшись, стал оглядываться в поисках места для первого привала.
Однако ни одного пня или поваленного дерева он так и не увидел. Пришлось перекусить, усевшись на голую землю – впрочем, не холодную, прислониться спиной к сосне. Выпив воды и съев пару сухарей, товарищ мой прикрыл глаза. «На пару минут»  – как он мне написал.
Но когда он открыл их снова, то первое что увидел, сквозь ветви сосен, далекие звезды и понял, что проснулся от продирающего его холода.  А еще он вдруг ощутил, что средь дремучего леса, он не один. И тот, кто подле – не из нашего мира. И тогда его продрал холод уже изнутри.
3 – 6 марта 2021 года Чкаловский