По ту сторону моста

Отойдя от ворот монастыря, где толкутся приезжие, попрошайки, торговцы сувенирами, заворачиваю за угол крепостной башни. Над скованной льдом речкой – заснеженный, нечищеный мост, ровно посредине протоптана тропка, на противоположном берегу взлетающая круто вверх. Тишина соснового бора, которую особенно отчётливо слышно после вечернего колокола, окутывает снаружи и  мало-помалу наполняет изнутри; стараясь дышать неслышно, иду меж убелённых сосен.
Ближе к верху частные дома, выше-ниже, без чёткой планировки; не видно ни души, даже дворовые собаки не приветствуют моего появления обыкновенным для нашей глубинки лаем из-под калиток. Не торопясь, бреду меж заборов из профнастила и штакетника, позволяя виляющей то влево, то вправо дорожке уводить в неизвестном направлении. Мельчайшие кристаллики льда, которые и снегом-то назвать нельзя,спускаются в полнейшем безмолвии с неба: не падают, не сыплются, а именно спускаются - каждый в индивидуальном темпе и ритме.
Внезапно дорожка выводит на край очередного косогора, заборы расступаются и открывают передо мной простор неохватной долины; немного сощурившись сквозь прозрачнейший вечерний мороз различаю на противоположной стороне розовеющие крыши и силуэты колоколен старого города.
Слева от меня - храм; возведённый на самой высокой точке, он непостижимым образом остался до сих пор мною незамеченным. На крутизне теснятся заснеженные кресты и могилы: погост. Обогнув холм, нахожу свежевыметенные ступени наверх, к декоративной кирпичной арочке с крестом наверху.
У двери храма, возле неширокого крыльца сгорбленная спина: шурует лопата, летит пушистый снег; фрески снаружи подновлены совсем недавно: краски яркие, угодники и пророки смотрят ясно, пристально. Гляжу в ответ задумчиво, обходя кругом восьмерик на четверике, когда шарканье лопаты вдруг стихает и меня догоняет голос:
- Можно спросить у вас кое-что?
Будничный, заурядный вопрос. Медлю.
- Нет, - отвечаю, - нет, нельзя.
Не оборачиваюсь, спешу к декоративной арочке с крестом, - не той, через которую вошёл, - думая спустится с косогора вниз; но, подойдя, понимаю, что лестницы там нет. Была, когда-то, видимо, но нынче лишь занесённый глубокими сугробами склон да этот розовый вечерний свет, прозрачность. Торопливо возвращаюсь.
Меня ждёт дорога обратно. Меня ждут кухня, ванная и туалет. Прячущиеся за стопками книг шкалики. Квартира, которую отмываю от грязи и копоти близлежащего шоссе только я. Углы, зарастающие хламом. Владельцы шкаликов, которым всегда есть, чем меня попрекать. Привычное, как стоптанные тапочки, домашнее насилие. Новости про то, как ещё один пакет санкций введён после того, как кто-то выпустил 3-Д ролик, покрасовался перед камерами, кого-то оскорбил и предсказуемо присел. Ждёт огромный город, где уже год как свирепствует смертельная болезнь, от которой нет лекарства. Дырки-булки-вилки... Снегопады, снегоуборщики, бесцветное небо. Что ещё?  Что-то найдётся ещё? Там, за поворотом, там за поворотом…
Задержаться было бы здорово, но, видя, как розовые тона стремительно сменяются всё более пурпурными, как делаются длиннее тени, ускоряю шаг. Холодает; надо мною вспыхивают всё более драматичные, всё более вызывающие краски морозных небес, и я спешу через мост обратно, к машине, успеть домчаться до освещённых трасс прежде чем ночь погасит последние вспышки света, до того, как сумерки истлеют; спешу, чтобы…
Я спешу.