Деметра и Ловелас

Глава 3. Деметра и Ловелас


– А шо цыган напоследок сказал? – затянулся я.
– Отдай мою самокрутку, Лёха! – выхватил Давид окурок.
– Ох, ты и резкий, Циклоп! – подивился я. – Ладно, так шо он сказал?.. 
– Пообещал камеру наблюдения в кухне установить.   
– От, курва! – присел я на стул. – Ну, не беда, мы заставку перед камерой повесим.      
– Какую заставку?..   
– Сделаем фотку с ракурса объектива камеры и повесим, – достал я из кармана пачку табака. – Будут смотреть на ресепшн заставку.    
– А ты это когда-нибудь делал? – покосился Давид.   
– Нет, конечно, я эту мульку в фильме увидел. Кажется с Ален Делоном или Бельмондо.         
– А-а-а, понятно.   
– Однако я думаю, шо индус камеру не повесит.       
– Почему?..
– Накладно выйдет, – положил я щепотку табака в бумажку. – Это же надо мастера вызывать и кабель тянуть из кухни. Ты шо, павлин удавится.      
– Безусловно, это немалых денег стоит. У него камеры даже на входе нет.         
– Вот-вот, на понт берёт, фашист индусский, – положил я фильтр в заготовку. – Цыганщину разводит. А кабель я могу за несколько секунды испортить.   
– Как?.. Перерезать?   
– Та не-е, это уже хулиганство и вандализм, – послюнявил я бумажку и скрутил самокрутку. – Иголку надо в кабель вставить и обломать. Показывать не будет. Снова придётся мастера вызывать.    
– Хм-м, логично. Ох, ты и диверсант, Лёха!   
– Кто на што учился, братан.   
– А ещё он сказал, что подыщет для нас другой номер…            
– А где он его найдёт?! – ухмыльнулся я. – На чердаке свободных номеров нет, а к платёжным о нас не поселит, харам.
– Ясный перец, харам, – потеребил Давид нос. – Может я его неправильно понял.      
– Правильно ты его понял, Циклоп. Пора нам отсюда валить. Засветились мы здесь уже…         
– Куда валить, Лёха?.. Легко сказать, но нелегко сделать. Будто у нас варианты есть. Да и мне этот район нравится. Здесь тихо, зелено и хорошо. 
– Нам нельзя жить в спальных районах, – щёлкнул я зажигалкой и прикурил.
– Почему? – выглянул Давид в окно. – Нас здесь за своих принимают. Мы же белые.    
– Да хоть зелёные!.. Мы – наркоманы, батенька. И рано или поздно местные нас вычислят и начнут пальцами тыкать. Нам надо жить на слободке или окраине на крайняк. Поговори с Майклом по этому поводу.
– С каким Майклом, Лёха?..
– Ну, с нашим жилищным агентом.
– Его зовут Крис, а Майкл – это его фамилия.         
– А-а, а я думал, наоборот. А он не родственник Джорджа Майкла?.. Тот же тоже грек.   
– Нет, он британец. Его настоящая фамилия Панайотов. У него отец киприот, а мама англичанка. Кстати, он родился и вырос в северном Лондоне, неподалёку от нас, на East Finchley.
– М-да?.. А откуда ты такие подробности про него знаешь?
– В журнале прочитал, – затушил Давид окурок. – А с Крисом я говорил на прошлой неделе. У него нет квартир, только дома. 
– На скольких человек? – раскурил я самокрутку.    
– Минимум на четверых. Поэтому я подумал съехаться с питерцами, если они захотят, конечно.   
– Не-не-не, их дустом не отмоешь и заклинаниями не возьмёшь, зачуханные чухонцы! Я с ними на одном гектаре срать не сяду. 
– Так они же ещё тинейджеры, Лёха. Вспомни себя в их годы…             
– Простите, но я таким конченым не был никогда, – приложил я руку к сердцу. – И ты, кстати, тоже. Они инфантильные мальчики – напомаженные пи*оры!          
– А с чего ты взял, что они педики? – скривился Давид. – У них что, это на лицах написано?..
– Конечно, написано! Плакатным шрифтом на лбах! У Эдика – ПИ, а у Димы – ДАР! Им нужен тритий. По кличке СКИ, шоб получился скипидар. Чухонское тримурти. 
– Ой, не смеши меня, Лёха. Вечно ты как скажешь. Хоть стой, хоть падай.         
– Открой третий глаз и не смеши меня тоже. Ты ещё в баню с ними сходи, попарься. Дима под молодого Давида Боуи в закосе, а Эдик – под американского щелкунчика. 
– Под какого щелкунчика? – поморщился Давид.    
– Та ну этот из «R.E.M.».
– Вокалист, Майкл Стайп?..    
– Ну, наверное, я его имя не знаю. Вертлявый педик. Эдик на него смахивает.    
– А чем он тебе щелкунчика напоминает?..   
– Скорее всего манерами и внешним видом. Однако суть не в этом. Ты ванную их видел?..      
– Ну-у, видел, конечно, – покосился Давид. – Беспорядок и раскардаш.
– Это мягко сказано, братан. У меня сложилось впечатление што я попал в гримёрку или будуар в борделе. Только плёток с корсетами не хватало. Наверное, успели спрятать, засранцы.      
– Да не гони ты, Лёха, какие корсеты?!      
– Из китового уса!.. Ты обратил внимание, как этот Дима манерно ходит?.. Вышагивает как фламинго. Поясничный прогиб держит и за попкой своей через плечо пасёт. А как он страстно грызёт ногти и ломается, покусывая губку, бедняжка.      
– Не спорю, манеры у него женские, – согласился Давид. – Порой аж сквозило.   
– То-то и оно! Они оборотни-трансвеститы: ночными бабочками в Сохо работают. Надо их данью обложить.      
– Да перестань ты, Лёха, до бабочек им ещё далеко.               
– Ошибаешься, уж близко, они давно личинками стали. Я уверен, што они голубки с детства. Вместе в ванной купались и заигрались в джиги-джиги. Эдик активный Жигало-педераст, а Дима пассивная гейша-мазохист. Он себе кремовые маски на рожу делает: на лице у него шкура белая, а на руках – нет. Тьфу, мерзкие извращенцы!.. 
– Дима мне сказал, что у него из-за смены климата волосы и кожа испортились: не может ни крем, ни шампунь подобрать.
– Хорошая отмазка, но она не катит. Я помню, как он завёл разговор о своей болячке, будто мы его об этом спросили. Он заметил нашу негативную реакцию на их уборную и начал придумывать на ходу отмазки. В начале гулянки Дима следим за каждым нашим шагом, а Эдик пребывал в прострации и варнякал как одичалый пингвин.
– Он в ту ночь до четырёх утра работал, не выспался.       
– Та шо ты их выгораживаешь, Дэйв?! Надо было отменить нашу встречу. Он же мог нам оставить сообщение на ресепшн. А то мы припёрлись к ним, а нас там не ждали. Эдик вообще о нас Диме ничего не сказал. Почему?.. Как так можно?! 
– Ой, не знаю, Лёха, не знаю, – тяжело вздохнул он. – Странные они ребята, но выбора у нас нет. Других знакомых у нас здесь нет. 
– Да-да, нет, конечно. Однако с ними в одной хате я жить не буду. Это исключено. Я думал, што ты понял это по умолчанию.   
– По какому умолчанию?.. Когда мы с тобой молчали?    
– Ты шо, забыл?.. После той гулянки мы два дня похмелялись и о чухонцах не вспоминали вообще. Вот я и подумал, што мы забыли о них по умолчанию. Или этот свинарник невозможно забыть?..   
– Бесспорно, в номере у них было грязно, – покивал Давид головой.
– Как в хлеву! – захрюкал я. – А в будуаре как душегубке: скользко и выедает глаза.
– Да-да, воздух у них там был спёртый. Хотя окно есть в ванной.   
– Ой, ну при чём тут окно, Циклоп?! Шо ты свиней отмазываешь?.. У них всё завалено парфюмом и смазано вазелином. Што-то подобное я видел у валютной проститутки в ванной, но у неё было чисто и не воняло потом и ссаньём.   


Познакомились мы с питерцами в посольстве Южной Африки, которое находилось тогда на Трафальгарской площади в центре Лондона. В четверг утром Дима с Эдиком забежали туда за иммиграционными анкетами и столкнулись с нами возле информационного стенда. Увидев наши угрюмые постсоветские лица, они взяли по флаеру и поспешили на выход, но я остановил их на лестнице и завязал знакомство. Через три дня мы должны были выехать из отеля и вернуться на поезде в умирающий Советский Союз. Эта мысль меня удручала и мучила, и подталкивала на бессознательные поступки. В среду вечером я уговорил Давида сходить в посольство ЮАР, хотя я знал, что из этого ничего не выйдет. В девяностых годах белая эмиграция туда практически прекратилась. Давид нехотя согласился сходить, прогуляться, но в своих мыслях он был уже дома. Однако эта встреча с соотечественниками радикально изменила наши планы.         


Питерцы оказались дружелюбными и болтливыми ребятами. По моим обречённым глазам и речам, они поняли на каком распутье мы стоим и постарались ответить на все наши вопросы. Дима с Эдиком были первыми советскими «ласточками», прилетевшими в Лондон в девяностом году. Они уехали из СССР из-за нежелания служить в армии и своей нетрадиционной сексуальности, которая преследовалась законом. Осенью их должны были призвать в армию, но обстоятельства сложились иначе, и военкомат разрешил им выехать в августе за границу. Планировать свою поездку ребята начали после падения «Берлинской стены» и разрешения выезда за границу. Однако до введения этих поправок Эдик трижды побывал за кордоном. В Болгарии и Финляндии он с родителями отдыхал, а в Англии – месяц жил в семье и ходил в колледж. Там он подружился с парнем, который сделал ему потом приглашения.


– Я в их гримёрке со счёта тюбиков и аэрозолей сбился, – прикурил я потухшую самокрутку. – Чего там только не было. Прикинь, я даже крем для ногтей нашёл.   
– Да ты чё, серьёзно?! – удивился Давид. – А как ты понял, что он для ногтей?..   
– Тюбик был маленький и на нём была инструкция нарисована в картинках. Наверное, противогрибковый крем. А пены для бритья я у них насчитал шесть наименований. Зачем им столько?.. Они же не армяне. Как-то нелогично выходит.
– Что нелогично?..   
– Да с пеной этой. Напрашивается единственный вывод: они бреют ноги и гениталии.
– Странный ты вывод вывел, кружевной, – усмехнулся Давид.               
– Зато логичный и подтверждённый личными наблюдениями, – пыхнул я пару раз и выпустил дым в окно. – Брить им на лицах особо нечего, а пеной они пользуются регулярно. Все аэрозоли стояли залапанные, противно трогать.       
– Наблюдательный ты, Лёха. В гости с тобой не ходи. Всё сечёшь и метишь.            
– Будто ты этот бардак не заметил. У них в головах такой же бедлам творится. Это лайно не выметешь метлой и не выбьешь дубиной. Я не собираюсь заниматься их перевоспитанием. Это упущение родителей: вырастили грязных нарциссов.
– А Эдик себя за Ловеласа считает, – посмеялся Давид. – Такое мне заливал: мачо из себя корчил.    
– Он мачо-пуча среди петухов! – топнул я ногой. – Плешивый нарцисс! Чухонская амёба!
– Тс-с, тихо-тихо, не кричи, – выглянул он в окно. – Голуби пугаются.   
– Вонючий Ловелас в красном носке, – прорычал я. – Я хотел ему ногу сломать в колене, чтобы он дольше мучался и почаще меня вспоминал.   
– Да перестань, Лёха. Зачем это нужно?.. Чем он тебе так насолил?         
– А он тебе на ноги не наступал?! Или я один такой везунчик?..   
– Ну-у, наступил пару раз, – открыл Давид портсигар и достал самокрутку. – У Эдика проблемы с координацией.   
– У него проблемы с головой: рассеянный склероз и детская деменция. Он три раза по моим ногам прошёл, не моргнув глазом. В первый раз я промолчал, проглотил его хамство, но во второй – сделал ему замечание. Знаешь, какая у него была реакция?       
– Какая? – прикурил он.
– Он даже не захотел меня выслушать. Вытащив из уха наушник, он отмахнулся от меня как от бешеной собаки. Мол, сиди там тихо и не тявкай, Шарик. Я тогда чуть с цепи не сорвался.
– А Эдик за столом был?
– Та не-е, он на балконе курил – это его и спасло. Не хотел я кипиш поднимать. Я думал он извинится, когда вернётся за стол, но он этого не сделал и продолжил борзеть.
– А как он борзел? – поинтересовался Давид.
– Он снова наступил мне на ногу. После этого мне пришлось его обломать. Вылезая из-за стола, я лягнул Эдика по берцовой кости и пошёл в туалет.
– Теперь я понимаю почему он под столом очутился, – покачал Давид головой. – И скулить там начал как цуцик.
– Шо-шо, он там ныл?!    
– Ну, не навзрыд, но всхлипывал, привлекая внимание Димы. Он в тот момент со мной разговаривал и тоже не понял, что произошло. Всё случилось так неожиданно.      
– Значит, в яблочко я попал! – щёлкнул я двумя пальцами. – Удачный момент поймал.               
– Мг-г, я потом тоже момент поймал, интимный, – содрогнулся Давид. – Аж страшно вспоминать.      
– Какой такой интимный? А ну-кась, расскажи.      
– Ой, Лёха, это словами не описать. Этот акт надо было лицезреть.      
– Шо-о, совокуплялись?!   
– Не-не, до этого не дошло. Всё началось с загадочного исчезновения Эдика из-за стола. Ты встал и пошёл в туалет, а он как воду канул. У Димы на время дар речи пропал, и он наконец-то заткнулся. Болтливый он как наседка.      
– В профиль он мне напоминает фламинго: нос у него крючковатый, а тело – вопросительное. Он, наверное, дистрофик, нездоровая у него худоба…      
– Непохоже, но всё может быть, – сделал Давид пару затяжек, и выпустил дым в окно. – В общем, после минутного молчания Дима козлиным голоском позвал Эдика, и мы услышали скуление под столом. Но как он там очутился – мы не могли понять.
– Я вам специально обзор спиной закрыл. Вы так мило беседовали. Не хотел вас беспокоить.
– Мы о музыке говорили. Музыку Дима слушает прикольную. Мне его подборка кассет понравилась, а у Эдика сплошная Металлика.      
– Оттого он дёрганый такой, – задёргался я. – У него в голове постоянно Металлика играет…               
– Возможно, – покивал Давид головой. – Так вот, Диме пришлось лезть под стол, успокаивать Эдика. Он наотрез отказался оттуда вылезать.
– Фу ты, ну ты! – фыркнул я. – А шо случилось?! 
– Откуда мне знать?.. Может он меня стеснялся или боялся, что ты из ванной выйдешь. В тот момент я вообще не понимал, что происходит вокруг. Эдик капризничал как ребёнок и требовал к себе особого внимания. А Дима материнским тоном уговаривал его вылезти из-под стола и рассказать, что случилось. 
– У них у обеих деградация процветает, конченые подростки. 
– Лёх, а ты сильно Эдика ударил?..    
– Та нет, костыльнул слегка с носака, – соврал я. – У меня не было ни времени, ни пространства для размаха.      
– Ох, ты и ниндзя! – подивился Давид. – Снял бесшумно Эдика и ушёл в туалет.
– Если бы я хотел его снять – то он бы не ныл под столом. Я не ожидал, што он сольётся от тычка в ногу. Он сначала на стулья прилёг, а потом как слизняк на пол слился. А я его слегка подошвой тюкнул. В надежде, што он осознает, прочувствует и перестанет по ногам ходить. Любой нормальный человек так бы поступил. Однако Эдик решил разыграть драму с соплями и нюнями. 
– А чё ты так долго в ванной делал?.. 
– Прислушивался и выжидал. Я думал, шо чухонцы скооперируются и попробуют меня выгнать. Но у них што-то пошло не так… А потом я начал их будуар потрошить. Бесцветный лак для ногтей нашёл, чепчик для душа, щипцы для волос, свечки для романтики и клизму для дупы. У меня сложилось впечатление, шо я попал в бабскую уборную.      
– А у меня там возникло ощущение, что их мама скоро придёт с работы, – заметил Давид.          
– У меня тоже такая мысль промелькнула, когда я увидел махровый халат на двери. Чей это лапсердак помпезный?.. 
– Ох, Лёха, не вспоминай про этот халат. Я до сих пор в штопоре от тех событий. У меня в памяти много пробелов и непонятных отрывков. Если новое поколение всё такое – то я не знаю, что будет с последующим. Они так откровенно говорили об интимных отношениях, что мне часто становилось не по себе. В наше время такие вещи не обсуждались и не выносились на всеобщее обозрение.
– В наше время тоже недоносков хватало. Сейчас их стало больше. Расплодились. Условия позволяют… Но забыть про этот халат я не могу. Слишком много неясностей в голове: мозаика не складывается. С виду одёжка-то бабская и казёнщиной отдаёт. 


В гости к питерцам мы поехали через три недели после того, как мы устроились в отеле. Встреча наша была заранее запланирована и обговорена с Эдиком по телефону, однако он забыл об этом проинформировать Диму, и мы стали непрошеными татарами. В понедельник в три часа дня мы припёрлись к чухонцам в отель и начали им трезвонить из ресепшн в номер, но на другом конце провода никто не брал трубку. А Давид договаривался с Эдиком встретиться в три часа в холле. Поэтому он поднялся по лестнице на шестой этаж и разбудил спящих голубков, уснувших в девять утра после очередной пьяной ссоры. Эдик пришёл домой с работы в пять утра с открытой бутылкой вина, которую они распили и поругались.

 
Однако в номер нам сразу не разрешили войти и попросили обождать в холле, где мы просидели полчаса, пока к нам не спустился заспанный Эдик в рубашке на левую сторону и носках разного цвета. Причём один носок на нём был красный, а другой – чёрный. Он сходу пошёл на нас в наступление и начал утверждать, что мы перепутали день нашей гулянки. Чего мы сделать не могли, потому что дата, время и адрес у нас были записаны в записной книжке, которую мы предъявили Эдику. А для полной ясности картины Давид напомнил ему о субботнем телефоном разговоре, в котором обговаривались все детали предстоящего банкета. Наши доказательства слегка охладили пыл Эдика, и он начал со скрипом ломаться. Но увидев две бутылки португальского портвейна и два «косяка», он согласился с нашими вескими доводами и повёл нас в номер, предварительно позвонив Диме с ресепшн.
 

– Почему Дима выкинул этот халат из ванной и крикнул Эдику убирайся к ней мерзавец? – продолжал я. – Кого он имел в виду?.. Чей это лапсердак?.. Я думал это Димин халат. 
– Как я понял этот халат подарила Эдику гёрлфренд из Австралии, – затянулся Давид. – А если быть точнее: забыла, когда ночевала в номере. 
– Какая такая гёрлфренд? – сморщился я. – А как же Димон?..   
– А что Димон?.. Я думаю, он играет для Эдика роль мамы.   
– Так-так, Деметры. В таком случае как он позволил какой-то шлюхе в номере ночевать?! Кто она такая?.. Ну хоть убей, но я не верю, што у Эдика есть тёлка.
– Почему нет?.. Выглядит он нормально, не урод.         
– Не-не-не, это должно быть што-то такое изысканное и извращённое, – заметил я. – С изюминкой в пупке или родинкой на соске. О-о, а скока ей лет?..
– Эдик сказал, что под сорок, – усмехнулся Давид.
– От, курва-матка! – ужаснулся я. – Так она ему в мамки годится! 
– Ну-у, не совсем. У Эдика пожилые родители. Он поздний ребёнок.               
– Это заметно, откачанный выкидыш. Инкубаторы стали работать лучше. А точный возраст он её не сказал?.. 
– По-моему, тридцать восемь.         
– Ага, значит, ей под сорок пять. Баба ягодка опять. А Эдику под девятнадцать. Боже, какой маразм! 
– Ему в этом месяце стукнуло девятнадцать…      
– Ну вот, славная парочка, под венец пора, – причмокнул я. – Молодая бабушка и старый тинейджер.          
– Селяви, Лёха, селяви, – похихикал Давид.      
– Ах, Ловелас-Ловелас-Ловелас, ай да Альфонс плешивый! – запел я. – Фигаро там, Жигало здесь! О-о, mama-mia, let me go!          
– Любви все возрасты покорны. Эдик сказал, что она хорошо сохранилась.       
– Сохраниться она могла как мумия, не спорю. Но у неё проблемы со зрением или головой. Как можно было клюнуть на такую амёбу?.. Он же безликий и тупой.
– По-видимому, такой был нужен…               
– Так-так, возможно. А где она его подцепила?..      
– В ресторане. Она там с подругами ужинала, а Эдик их обслуживал.               
– А почему она к нему ночевать пошла? – удивился я. – У неё шо, своей хаты не было?..   
– На тот момент не было. Она только на берег сошла. Хотела пару дней перекантоваться у подруги, а потом встретила Эдика.   
– Ух-х, коварная пантера!.. А как Деметра отреагировала на Багиру?.. Надулась, поди?   
– Прекращай меня смешить, Лёха, – затрясся Давид. – Клички ты мастак раздавать.          
– Всё!.. От теперь у меня картинка проясняется, и мозаика складывается в голове. Тяжёлый случай, конечно, классическо-клинический с токсикозом головного мозга. Любовный треугольник: Деметра, Багира и Пи*арас. Ой, пардон, Ловелас… Взрывоопасная ситуация. Надо срочно делать трепанацию. У Димы открытая душевная рана, а Эдику всё по х*й!..    
– Эдик пришёл с пантерой ночью и поставил Диму перед фактом. А потом два часа облизывал её в ванной.    
– А за стеной стенала Деметра! Какой форсаж! Какая драма. Как лихо закручен сюжет.               
– И не говори, трагикомедия.       
– Однако этот лапсердак парадный мне всё равно покоя не даёт, – задумался я. – В чём Багира его принесла и зачем?..
– У неё с собой был маленький чемодан как у стюардессы, – пояснил Давид. – Она работала на коротких рейсах по Скандинавии. А халат она с лайнера снесла.               
– То-то он казёнщиной воняет, – скривился я. – На рукавах кренделя золотом вышиты, а на кармане – монограмма, помпезный лапсердак. А зачем она цыганщиной занимается, ворует?..      
– Багира Эдику сказала, что некоторым работникам позволяют забирать с собой халаты, когда они сходят на берег.       
– Сомневаюсь я в этом, однако всё возможно. Она может быть на особом счету у капитана или боцмана. 
– Всякое может быть. Она занималась на лайнере макияжем: beaty-therapist.         
– Слы, Дэйв, а откуда ты столько подробностей знаешь? – прищурился я. – Когда тебе Эдик успел всё это рассказать?..   
– Когда я выходил с ним в магазин. Не помнишь?..   
– Помню-помню, – не поверил я.
– За полчаса он мне про всю свою жизнь поведал, – заливал Давид. – Честно сказать я такого откровения не ожидал. А на тебя он пожаловался и сказал, что ты злой и нехороший.   
– Ага, бяка-бука! Буга-га!       
 

Войдя к чухонцам в номер, мы были шокированы вонью и бардаком внутри. Складывалось впечатление, что у них не убирали несколько месяцев. Хотя во всех отелях горничные это делают еженедельно для постоянных жильцов, но достучаться к ним с утра порою было невозможно. Поэтому их номер не был убран на прошлой неделе. Питерцы вели ночной образ жизни и были очень плохо подготовлены к самостоятельной жизни. Дома за ними ухаживали родители, которые не научили их ни стирать, ни убирать, ни готовить. Эдик предпочитал питаться в «Макдональдсе» и «Бюргер-Кинге», а Дима – в «Сальной ложке» и пиццерии. Однако в прачечную они всегда забывали сходить – времени не хватало. Посему у них в номере начали скапливаться нестираные вещи, которые они зачастую одевали, вспрыснув их предварительно парфюмом или дезодорантом для свежести. Хотя свою сменную униформу из ресторана Эдик каждую неделю сдавал в химчистку.
 

Питерцы тоже жили на крыше, но номер у них был двойной и просторный: с небольшой столовой и телевизором в рогатке на стене, с современной ванной и маленьким балконом, выходящим во двор. Их отель был фешенебельный и находился в двухстах метрах от Гайд-парка. В основном там останавливались интуристы, но несколько неходовых номеров арендовались беженцами и бездомными. Ребятам нравилось жить в центре Лондона, и они не хотели переезжать из первой зоны. В сентябре у Димы начинались занятия в колледже, и ему надо было быть резидентом в этом районе. А Эдик по вечерам работал официантом во вьетнамском ресторане неподалёку, и переезжать далеко от работы никуда не хотел.      
 

Несмотря на приглашение ребят присесть за обеденный стол мы не смогли этого сделать, не проведя поверхностную уборку в столовой, которая превратилась в зловонную свалку недоеденных продуктов и мусора. А их стол превратился в пёстрое полотно художника-экспрессиониста, сотканное из одноразовых бумажных тарелок, которые слиплись между собой и облепили крышку стола как папье-маше, скрепленное майонезом и кетчупом. На «холсте» повсюду были разбросаны объедки, банки, склянки, грязные салфетки, одноразовые столовые приборы и пластиковые стаканчики с разноцветными напитками, в которых зачастую мариновались жвачки и окурки. Весь этот натюрморт был обильно посыпан чипсами и жареной картошкой, сдобрен пеплом с окурками и залит кока-колой и коричневым кетчупом, брызги которого виднелись на стене. А под столом у них была свалка пластиковых бутылок и коробок из-под бюргеров и пиццы.


За несколько минут мы собрали четыре пакета мусора со стульев и стола, а свалку из-под стола нам пришлось передвинуть под другую стену. Бутылки и коробки были объёмные и не влезали в стандартные пакеты, которые валялись везде на полу – как перекати-поле. В жилой комнате у чухонцев творился такой же бардак, как и в столовой. Загадив стол до основания, они перебрались кушать на кровати, где вещи перемешались с объедками и благоухали потом и тухлятиной. Тумбочки у них превратились в зловонные урны, утыканные окурками, а кровати – в замызганные шконки с грязным бельём. А два небольших радиатора служили у них сушилками для носков, которые они иногда стирали вручную. Однако Эдик всегда свои носки на свежесть проверял, прежде чем их одеть. Сегодня он перенюхал все потники на батарее и выбрал чёрный и красный носок. Они были самые свежие и благоухали как омули с недельным душком. А остальные носки продолжили гнездиться на батарее и испускать тошнотворный аромат, к которому невозможно было привыкнуть. 


– Так, а шо у них случилось под столом? – поинтересовался я.   
– В общем, несколько минут они там шушукались и ворочались, а потом неожиданно стихли, – отложил Давид самокрутку в пепельницу. – Я хотел туда заглянуть, но как-то постеснялся. 
– Лобызались, поди, вуайеристы, – усмехнулся я.
– Я тоже тогда так подумал. Напряжённая стояла тишина…               
– Надо было их шугануть, шоб их заклинило как шавок при случке. Вот тогда бы была потеха. Буга-га!         
– Ну, перестань, Лёха, можешь ты дать совет.   
– Так они извращенцы, Дэйв! Выродки! Уроды! Шо один, шо второй!   
– Всё, тихо-тихо, не кричи, тебе надо принять лекарство, – достал он из портсигара кусочек гашиша. – А то ты буянишь и входишь в раж.
– С удовольствием, дохтур, – глотнул я слюну.
– Тогда дай я здесь приземлюсь.      
– Ага, сидай, дядька, – встал я со стула и подошёл к окну. – А где ты гашь надыбал?
– Селим подогрел, – присел Давид на стул, и положил портсигар на тумбочку.
– Часто он тебя подогревает. Надо будет у него план купить, попробовать. 
– Давай попробуем. Пыльцу греть не надо, сама рассыпается.
– Главное штобы она была фартовая и не воняла кирзой.       
– Не-не, план кирзой не пахнет, – склеил он три сигаретные бумажки в одну. – И прёт иначе. Кстати, меня тогда гашиш конкретно вставил. Глюки начались, я такого не ожидал.
– Та ты шо, серьёзно? – удивился я.   
– Мг-г, неприятные были видения.   
– А меня гашиш, наоборот, поправил и поставил на праведный путь. Как говорят православные: на меня сошла божья благодать.   
– Каким Макаром? – щёлкнул Давид зажигалкой, и подогрел гашиш.
– Зелёная тяга взяла верх над синей пургой. Ты же знаешь, мне лучше не бухать. После первого стакана я уже хотел Эдика по голове бутылкой въ*бать. Представляешь, што бы там было?..   
– Могу себе представить. Так, Лёха, не описывай эту картинку.   
– Я коротко. Сирены! Кровь! Плач! Вертолёты с мегафонами в небе кружат. И собаки с полицаями воют на крыше. 
– Ну-ну, понятно, полный атас.
– Однако курнув гашиша, я решил пойти мирным путём, – заговорил я с кавказским акцентом. – За несколько минут я разработал план превентивного нападения на Ловеласа и приступил к его исполнению. Вот чем трава от алкоголя отличается, коллега. Она миролюбива и не несёт тяжёлых последствий.
– Не могу с Вами, не согласиться, профессор, – раскрошил Давид гашиш на бумажку. – Это лекарство от войны.       
– Я-я, натюрлих, антидот для солдат. Ладно, с марафетом решим на досуге, возьмём. А какие у тебя галочки начались?.. Расскажи.
– После косяка с портом у меня начались приятные пастельные галлюцинации. В глазах всё запестрило, зацвело и птички зачирикали в окошке. Минут десять меня так сладко пёрло, а потом начался bad-trip. 
– А шо это такое?.. 
– В дословном переводе: плохое путешествие, – положил он табак в заготовку. – Начался у меня этот трип, когда я увидел Эдика под столом. Он лежал на спине в позе ребёнка и беззвучно корчился от боли. Одной рукой он закрыл глаза, а другой – схватился за голень.   
– Вот фигляр чухонский! – ухмыльнулся я. 
– В тот момент он мне напомнил капризного подростка, – скрутил Давид фильтр из картонки. – Однако, когда я к нему пригляделся – виденье у меня изменилось. Эдик превратился в злобного карлика, делающего гадости исподтишка.      
– В таких случаях не стоит напрягать глаза, коллега, – посоветовал я. – Надо смотреть на пациента рассеяно, но быть всегда начеку. А то я как-то раз к Диме присмотрелся и мне померещилось, шо он богиня Деметра.    
– Прекращай меня смешить, Лёха, дай слепить косяк, – похихикал он.    
– Внатуре!.. В анфас он вылитая Деметра, приглядись.               
– Когда он заговорил с Эдиком материнским тоном – у меня волосы на затылке дыбом встали, – послюнявил Давид бумажку и скрутил «косяк». – А потом чуть истерика не началась.   
– Вели они себя тогда отвратно. Как супруги на грани развода. Лет шесть как окольцованы, поди. 
– А чё ты так думаешь?.. 
– Потому што я был женат. Помнишь?    
– Да я не о женитьбе, а о шести годах, – утрамбовал Давид табак в самокрутке.   
– Так это легко подсчитать. От их возраста надо отнять тринадцать.         
– Ах да, половое созревание по Торе.       
– Так-так, оно самое, коллега.   


Первая серьёзная ссора у питерцев произошла через полчаса после того, как мы зашли в их номер. Выпив полстаканчика вина, Дима по-женски захмелел и выведал у Давида причины нашего банкета, о котором он ничего не знал. По непонятным причинам Эдик скрыл от него почти всю информацию о нас и намечающейся гулянке. Хотя мы с ним неоднократно общались по телефону и всегда передавали привет Диме. Этот факт очень взбесил Диму, и он начал обзывать Эдика «Плешивым педиком» и отпускать ему затрещины и оплеухи, от которых тот ретировался на балкон, покурить. В ходе этой стычки ребята забыли о нашем присутствии и перешли на домашний жаргон, который нас поразил и сконфузил. Дима превратился в разгневанную гетеру и загнал словесно Эдика за поребрик, а когда тот начал отнекиваться и огрызаться – применил физическую силу. Дима был выше и сильнее Эдика, но драться он не умел, однако мог за себя постоять.      

 
Дима был выше среднего роста, а весил шестьдесят кило, но анорексией он не страдал и аппетит у него был завидный. Он мог съесть с утра два английских завтрака и попросить добавки. У Димы были видимые нарушения с нервной системой и щитовидной железой. Начались эти недуги у него в школе из-за постоянного страха и грубого отношения одноклассников. В десять лет он начал сильно сутулиться и прятать голову в плечи. Из-за этого у него не раскрылась грудная клетка, а шея и позвоночник стали выпукло-вогнутые. Неправильная осанка привела Диму к раннему сколиозу с лордозом и увеличенной щитовидной железе. А затем у него появился нервный тик на лице и судороги на шее и в лопатках. Всё это негативно сказалась на комплектовании его фигуры и характера в целом.    
 

В четырнадцать лет Дима окончательно понял, что он гей и начал засматриваться на мальчиков, хотя ранее он это тоже делал, но исподтишка. Взоры его не прошли незамеченными, и один акселерат из параллельного класса совратил его в подсобке, а потом рассказал об этом своим дружкам, которые в свою очередь сделали то же самое. После этого по школе поползли нехорошие слухи, и многие школьники перестали с Димой общаться. Постепенно он стал изгоем и невзлюбил школу и одноклассников. Здоровье у него было слабое и он часто болел, пропуская занятия. Учился Дима в школе без охоты, потому что не видел смысла жить в такой стране. По советским понятиям и законам он был психически опасным преступником. За свою сексуальную ориентацию он мог получить несколько лет тюрьмы или принудительное лечение в психушке. 


А в шестнадцать лет Дима попытался покончить жизнь самоубийством. Он закрылся в ванной и расцарапал себе запястье иголкой. Родители тогда хотели его положить в больницу, но своевременно одумались и выслушали сына. К тому времени у него уже развилась хроническая депрессия и появились частые суицидные мысли из-за надвигающейся армии. На призывной комиссии Диму признали годным к нестроевой службе и зачислили в строительные войска. А он надеялся, что его признают непригодным из-за нервного тика и других болячек. Его даже положили на обследование в неврологический диспансер, но серьёзных отклонений не обнаружили. Дима был неглупым парнем и понимал, что через два года его заберут в стройбат, а оттуда он домой не вернётся, а если вернётся – то в цинке или калекой.


К счастью, его родители это тоже вовремя поняли и помогли Диме уехать за границу. Мама оплатила ему поездку и дала двести долларов в дорогу, а отчим дал взятку в военкомате и получил для ребят разрешение на выезд за границу. Для питерцев эта поездка была как манна небесная. Эдика тоже зачислили в нестроевые войска из-за слабого здоровья. Он был плохо развит физически и никогда не занимался спортом. Однако он рассчитывал на помощь отца, который пообещал его устроить в элитные войска в Подмосковье.


Прилетев в Англию, ребята погостили две недели у друга Эдика в Брайтоне, а потом сняли комнату в Лондоне и решили жить нелегально. Несколько месяцев они кое-как протянули, но такая подпольная жизнь их не устраивала. Дима не хотел вечно прятаться и работать посудомойкой по-чёрному. Он хотел пойти учиться в колледж, а затем – в институт, а нелегальное существование этого ему не позволяло. Поэтому он посуетился и нашёл в среде лондонских геев юриста, который помогал геям всех стран с иммиграционными тяжбами и вопросами. 


Малколм Грин был активным гей-активистом и ведущим адвокатом в Лондоне, представляющий геев на эмиграционной арене. Он провёл с ребятами несколько консультаций и собрав нужную информацию, поехал с ними в Хоум Офис. Их прошение было подготовлено профессионально, и Малколм гарантировал девяносто процентов успеха, если они смогут достать повестки из военкомата. Спустя месяц родители им выслали повестки, и Малколм отправил их специальной почтой в Хоум Офис. А через полгода по их делу было вынесено положительное решение. Питерцев не признали политическими беженцами, но признали их причину исключительной и дали им вид на жительство в Великобритании. В этом была большая заслуга Димы, потому что он был инициатором этого процесса и неплохим фантазёром, который придумал легенду о двух влюблённых геях, которым грозило тюремное заключение на родине.


Однако помог ему в этом иммиграционный советник и переводчик Александр Марков, который работал в адвокатской компании «М. Коган & М. Грин». Он провёл с Димой вводное интервью, на которое тот пришёл без Эдика и объяснил свою ситуацию на родном языке. С пониманием английского языка у Димы были проблемы – поэтому ему пришлось пользоваться услугами переводчика. Но зато к первой встрече с Малколмом у питерцев уже была написана неплохая история, которую Алекс впоследствии драматизировал и усилил бытовыми прецедентами и статьями из уголовного кодекса СССР. Вследствие этого Хоум Офис быстро вынес решение по их прошению. В иммиграционном департаменте Великобритании хорошо знали Малколма Грина и его партнера Мориса Когана. Их компания занималась исключительно эмиграцией и имела безупречную репутацию.      


– А второй раз меня накрыло, когда они зачавкали под столом, – щёлкнул Давид зажигалкой, и «взорвал косяк». – Таких глюков у меня не было никогда.
– Та ладно, никогда, – ухмыльнулся я. – А под Манагуа или Сузьмой?.. 
– Под ними меня уносило в космос. А здесь я словно в угольную шахту попал.
– Как это?.. 
– В один момент у меня что-то клацнуло в голове и переключило на чёрно-белое изображение.      
– Та то тебя, наверное, кумарило, братка, – усмехнулся я. – Больше месяца прошло с момента нашего отъезда. 
– Ну да, поносило и температурило по ночам, – затянулся Давид, и задержал дым в лёгких.               
– Кстати, ты после чухонской гулянки на клумбу полез.          
– На какую клумбу? – выпустил он дым в окно. 
– На центральную, на кольце. Не помнишь?..         
– Ах, ну как же, как же, помню, – улыбнулся Давид. – Сочный там был мачок.               
– После той попойки мы долго не могли в себя прийти. А потом ты исчез ночью и всё.            
– Что всё?..      
– Всё вернулось на круги своя…         
– Значит, это судьба! – передал Давид «косяк». – Карма-кома.      
– Чья карма-кома? – взял я самокрутку. – Твоя?
– Окей, моя, но и твоя тоже. Будто ты на котиках не торчал. Ты ведь раньше меня начал.               
– Так я баловался, а ты сидел на системе.               
– Ой, Лёха, только не надо ляля. А ты бухал по-чёрному…          
– Было дело, два года на синьке торчал, – согласился я. – Ну, да ладно, забыли, проехали, как говорят в Санкт-Ленинграде. Лучше расскажи, как тебя глючило.      
– Ах да, так вот, после приятной пастели у меня начались готические галлюцинации. Мне почудилось, что я попал в прошлый век, а их номер превратился в мрачный чердак, где под столом прятался Эдик. А Дима сидел рядом на стуле и был одет в чёрное женское платье.   
– Вах-вах-вах! – раскрыл я пальцы веером. – Чёрный фламинго… вестник перемен.            
– Вид у него был, конечно, трагикомичный, но реалистичный, – заметил Давид. – У него даже грудь выросла, и платье ему было к лицу.   
– Без сомненья, подлецу всё к лицу, – сделал я глубокий «напас».
– Он говорил с Эдиком по-английски, но с французским акцентом…               
– А о чём они базарили? – выпустил я дым в окно. 
– Дима уговаривал Эдика вылезти из-под стола и заманивал его разными обещаниями. Как я понял, он играл роль гувернантки, а Эдик – непослушного школьника. Это надо было видеть. Бунюэль нервно курит в стороне. Такого бреда я никогда не слышал. 
– Так это было на самом деле или глюк?..
– И да, и нет, профессор, – парировал Давид. – У меня были визуальные галлюцинации, но бред они несли на самом деле.
– А Эдик не фальшивил?..   
– Ты знаешь, было дело, но под конец. Под столом он вёл себя тихо: только отнекивался и скулил. А чё ты спросил?..
– Взгляд мне его не понравился. Глаза у него как у замороженного судака. То ли он выродок, то ли недоносок, не пойму. Странный поц.   
– Да уж, чудной парень. Вёл он тогда себя как семилетний ребёнок. Мы с Димой не могли понять, почему он не хочет из-под стола вылезать. Лёх, мне кажется, что ты ему ещё что-то сделал. 
– Шо-о?! – шарахнулся я. – Наступил на хвост?.. 
– Эдик мне сказал, что ты его ударил в ногу, а потом придушил. Это правда?..   
– Та я его двумя пальцами за яблочко взял, когда вылазил из-за стола. Он хотел сразу устроить истерику, но я его успокоил и попросил помолчать.   
– Могу себе представить эту картинку, – покачал Давид головой. – Ох, Лёха, тебя без присмотра нельзя оставлять.         
– Я поступил достойно, как джентльмен, без крика и крови, – пыхнул я и передал «косяк». – Всё благодаря котикам. А под синькой я бы его изувечил, удавил.       
– А как ты его успокоил?.. Что ты ему сказал?
– Я ему сказал, шо я его сначала кастрирую, а потом кадык вырву без наркоза. 
– Свят-свят-свят! – запричитал Давид. – Теперь я понимаю почему он боялся из-под стола вылезать.   
– У меня не было другого выхода. Он мне все ноги оттоптал. Причём делал он это специально.      
– Да нет, Лёха, нет!.. У него с координацией проблемы.         
– С думилкой у него проблемы, – покрутил я пальцем у виска. – Все вказивки оттуда исходят. Ловелас не уважает людей и нарушает чужое пространство. Таких, как он в дурках в изоляторах держат. Ради их же безопасности. Я не представляю себе, как бы он служил в армии. Его бы там убили.               
– Необязательно. Стирал бы два года портянки. У нас таких двое в части было: лазали по помойкам.               
– Они шо, ходили дедушкам по сапогам? 
– Не-не-не, за это бы их изувечили.      
– О чём я речь веду. В армии Эдика быстро бы отдуплили или покалечили. 
– В этом ты, пожалуй, прав, Лёха. Наступить дедушке на сапог – это смерти подобно.
– Та ото ж!.. А как бы у вас с мадам Фламинго обошлись?    
– Не знаю, затрудняюсь ответить, тяжёлый случай, – задумался Давид. – Из моего призыва одного озабоченного типа после карантина сразу в госпиталь увезли. 
– С порванной дупой? 
– Да нет, не успели порвать. У нас в части с этим было строго…   
– Так-с, ну ладно, но мы опять съехали с темы, – заметил я. – Ты мне не рассказал о своих глюках. 
– Одну минутку, – послюнявил Давид палец, и «подлечил косяк». – В общем, когда они зачавкали под столом, я заглянул туда и онемел. То, что я увидел не укладывалось в моей голове…    
– Ну, шо?! Шо-о?! Не тяни, говори, зараза!      
– Да погоди ты, Лёха, дай мне хапануть! – затянулся он.
– Ладно, покури, Циклоп. 

 
Выйдя из посольства ЮАР, мы присели с питерцами на скамейку и около часа там оживлённо беседовали. К концу нашего разговора я понял, что нам крупно повезло. Ребята ответили на все наши вопросы и рассказали нам подробно как надо просить политическое убежище и какие материальные пособия мы можем после этого получить. Эта информация взорвала наш мозг и все познания, основанные на слухах и болтовне, но она нам показалась фантастической. Нам не верилось, что беженцам в Англии платят пособие и оплачивают учёбу и жильё. Но ребята нас не обманывали – их искренность была очевидна. Несколько месяцев назад они сами об этом не знали, пока не пошли на приём к адвокату.


Узнав об их трудном финансовом положении, Малколм не взял с них плату за свои услуги и объяснил, где и как надо заявлять на пособия. Его адвокатская контора имела государственную лицензию для неимущих людей, по которой он через три месяца получил оплату. Этот факт перевесил все мои сомнения, и я начал уговаривать Давида поехать «сдаться» в Хоум Офис сегодня. Паспорта у нас были при себе, и я не видел смысла с этим тянуть. Однако Давид колебался и не хотел бросаться в омут головой. Посему я включил своё красноречие и убедил его это сделать. Ребята даже нарисовали нам карту, по которой мы без проблем добрались в Кройдон в «Лунный Хаус», где до сих пор находится иммиграционный департамент Великобритании.   


Процедура сдачи наших паспортов заняла у нас не более получаса. В девяносто первом году очереди в Хоум Офис ещё не было и отпечатки пальцев у заявителей не брали, поэтому некоторые ушлые беженцы «сдавались» по несколько раз под разными фамилиями. С нами провели короткое интервью, выяснив причины нашего прошения и как мы очутились в Англии. Затем нам объяснили наши права и обязанности и выдали удостоверение личности в виде листа бумаги формата А4. Там же нам дали адрес иммиграционного консула в Лондоне, где мы могли получить жильё и другую помощь. Этим вечером мы позвонили Эдику на работу и сообщили о нашей удачной «сдаче». А на следующий день мы поехали к консулу, где нам дали адрес жилищного агентства в северном Лондоне, в котором работал киприот Крис Майкл.    


– Короче, у меня сложилось тогда впечатление, что они целуются в затяжной засос, – выпустил Давид дым в окно.
– Малолетние извращенцы, – просипел я. – Чухонские вуайеристы.
– Однако я на сто процентов не уверен. Лиц я их толком не видел, но головы их срослись в поцелуе. В тот момент мне показалось, что они превратились сиамских близнецов.
– Бы-р-р! – скрутил я пальцами рожки. – Сиамские пи*децы!       
– Ну-у. Мне тогда стало так жутко, что я захотел в ванную сбежать…      
– Надо было постучаться. Кстати, я там странный аппарат нашёл. То ли квач, то ли доилка какая-то, не пойму.
– Это помпа для удлинения члена! Ха-ха-ха!
– Шо-шо? – оторопел я.
– Да-да, помпа, Эдик ей свою пипиську вытягивает! – хихикал Давид. – Хочет половым гигантом стать!..      
– Боже мой, какой маразм, квач для х*я, – взялся я руками за голову. – Он так может весь спиной мозг у себя высосать. Хотя у него там ничего нет, бесхребетная инфузория-туфелька.    
– А Дима в следующем году хочет себе пластику сделать: выровнять нос.    
– Хай заодно себе кадык и гениталии удалит. Эти вещи его выдают. Хотя с кадыком и носом я ему могу за полцены помочь, но без наркоза.               
– Отстали мы с тобой от моды, Лёха. Молодёжь нынче другая: без комплексов и предрассудков. 
– А чё это они с тобой так разоткровенничались? – покосился я. – Со мной они всё больше молчали.    
– Дык ты ж на людей волком смотришь, – ухмыльнулся Давид. – И за ногу цапнуть норовишь. Будь проще и люди к тебе потянутся.   
– Дякую, не треба. Уж лучше одиноким волком быть, чем со свиньями из одного корыта баланду хлебать. Я не смогу с ними жить в одном доме. Надеюсь, они это поняли, засранцы.               
– Конечно, поняли. Эдик чуть калекой не стал, а Дима – заикой.               
– Знаешь, к Деметру у меня антипатия меньше, чем к Ловеласу. У него есть чувство такта, и он не ходит по ногам. Он гей и этого не скрывает. Такой он уродился. Хай живёт. Он мне не мешает.       
– Бесспорно, в Диме очень много женского… особенно руки.         
– Ага, я таких щупалец не видел никогда, – закатил я глаза. – Иногда, мне казалось, шо он гермафродит какой-то.            
– Всё может быть. Мы ж его не обрезали.
– Слышь, Дэйв, а прикинь, заходишь ты утром в ванную, а там Деметра Гермафродитовна в душе купается. Мыльные пузыри изо рта пускает и пропаренной попкой манит.
– Фу-у, Лёха, прекрати!   
– Так можно и перепутать спросонья. Буга-га!   
– Не обламывай мне тягу, не гони, – скорчился он.   
– Один раз – не п*дарас, простительно. Так петухи на зоне говорят.         
– Да угомонись ты, покури лучше! – передал Давид самокрутку. – Тебе нужна двойная доза. 
– Якши, дохтур, якши, – взял я «косяк» и сделал пару «напасов». – Так, а шо там дальше происходило?.. 
– Для уверенности я заглянул под стол ещё раз, но сбоку и увидел другую картинку. В этот раз Дима целовал Эдика в ухо, в засос. Причём выглядело это так, словно он из него мозги высасывал.      
– От письки-сиськи, сраные сосиски! Соскучились по острым ощущениям, засранцы!..   
– Меня тогда чуть не вырвало. Хотел в ванную побежать, но вспомнил, что ты там забаррикадировался…               
– Надо было на чухонцев срыгнуть. Охладить их рыгалиями, а затем окропить золотым дождём. Вот это бы им понравилось. Буга-га!.. Пригласили бы на бис.          
– Ой, ну прекрати, Лёха, – перекосился Давид. – Можешь ты описать финал.               
– Хай радуются, шо я их фекалиями не закидал. Ох, и срач они в хате устроили, кошмар.         
– Неряшливость сейчас у молодёжи в моде…               
– Это свинство, а не неряшливость, – скривился я. – Ловелас тухлятиной воняет.          
– Не спорю, попахивает иногда, – потеребил Давид нос. – Багира его туфли выставила в коридор, не смогла спать из-за вони.
– Шо-шо, внатуре?!
– Ну-у.   
– А где она их выставила, в отеле?..   
– Нет, она квартиру сняла. Эдик к ней раз в неделю приходит…          
– Вот не укладывается это у меня в голове, – передёрнулся я. – Его же дустом не отмоешь. 
– По-видимому, можно отмыть. 
– Ага, туалетным ёршиком с хлоркой, – поморщился я. – Это неуважение к себе иметь такое тухлое Жигало. Багира явно захирела и впала в старческий маразм. О-о, а Эдик тебе её фотку показывал?..   
– Не-е, – покачал Давид головой. – Зачем мне это?..
– Хотелось бы взглянуть на бабулю. Ей, наверное, за пятьдесят.   
– Почему ты так думаешь?..   
– Потому што у Эдика фамилия Эдипов, – усмехнулся я. 
– Да нет. С чего ты взял?.. У него фамилия Эйдер. 
– Я имею в виду Эдипов комплекс, коллега. У тепличных мальчиков это часто случается. Внешне Багира ему напоминает маму, за которой он подглядывал и дрочил в кулачок.      
– Лёх, тебе надо было следователем работать или психоаналитиком. Попробуй, ещё не поздно… Может в Скотланд Ярд возьмут.    
– Не возьмут, я ливрею не одену, харам. Да и с подчинением у меня проблемы. Так шо обойдутся в конторе без меня.       
– А на дело бы униформу одел? – подмигнул Давид. – К примеру, банк брать или почту.   
– Нет, я штатский человек. На мне форма не сидит как надо – не заточен я под мундир и фуражку. Кстати, помнишь я тебе рассказывал про домушника, который сморчки с асфальта собирал?..   
– Помню, конечно, сосед твой, вор-рецидивист.          
– Давайте не будем вешать ярлыки, коллега, – предложил я. – Он у нас ничего не украл. Назовём его клептоманом со стажем.
– Да-да, профессор, вы правы, как всегда.       
– Так вот, сижу я как-то днём в кабаке – доедаю лангет. Смотрю в фойе мент заплыл в парадной форме. Сказав метрдотелю пару слов, он продефилировал в зал и просканировал посетителей взглядом. У меня лангет в горле застрял – пришлось выковыривать вилкой. Вова вырядился в капитана милиции, и зашёл в Интурист поохотиться. А там наш сосед из кооперативного дома швейцаром работал, а он об этом не знал.   
– Ох, и артист этот Вова, – подивился Давид.   
– Не то слово, редкий факир, – затянулся я.   
– А где он форму взял?
– Украл, конечно, – выпустил я дым в окно. – Хорошо, шо пушку не утащил. Так бы сходу пятёрка. Ну, да ладно, это его проблемы. Так вот, а вычислил я его по фигуре и походке, толком не видя лица. Форма на Вове сидела как седло на корове, и походка была нестроевая: выправка не та. А когда я его рожу в фуражке рассмотрел – у меня истерика началась. До слёз довёл, мерзавец.       
– Прямо в ресторане?   
– Та не-е, я вышел в туалет, а Вовчик за мной увязался. Меня по дороге смех душил, еле сдержался.   
– Отчаянный чувак. А он хоть смахивал на мента?..
– Для обывателей он выглядел как настоящий мент, не придерёшься. Но для меня нет, потому што я его с детства знал. Я от его прикида в истерике бился в кабинке – ждал пока он очистит туалет.
– От кого?
– От посетителей. Вова двух мужиков выставил за дверь и попросил подождать минутку. 
– Наглый отморозок.   
– Та не-е, нормальный тип. Отблагодарил меня потом за наколку: дал травы на пару косяков.
– За какую наколку? – не понял Давид.
– Я ему сказал, шо дядя Коля на центральном входе швейцаром работает. Вова сразу же исчез из Интуриста. Он недавно откинулся и не знал ничего про него…          
– Понятно. А это правда, что все швейцары стукачи?   
– Конечно, все, без исключений. Они для этого на дверях стоят, халдеи двуличные. У дяди Коли сын в КГБ шофёром работал, да и он бывший вертухай. Все они из одной конторы, но из разных отделов. Простой человек швейцаром в Интурист никогда не устроится. Нужны соответствующие рекомендации.    
– Безусловно, работа ответственная и прибыльная.         
– Ага, рыбное место, – пыхнул я пару раз и передал «косяк». – В среднем четвертак за смену выходит.   
– Неплохая прибавка к зарплате, – причмокнул Давид.
– Это зарплата прибавка к чаевым. А в столицах у швейцаров заработок в два-три раза больше. В Москве за вход в ресторан запросили с двоих червонец. Пришлось дать, жрать хотелось.      
– В столицах жизнь всегда дороже, но качественней, – подметил Давид.      
– Ладно, но мы опять съехали с темы. Мы говорили о тухлом Жигало и бабушке Багире. О-у, а это он тебе про туфли рассказал?.. 
– Ну да, а кто же, – затянулся он и выпустил дым в окно.   
– А в каком контексте это звучало?..   
– Я сейчас уже не припомню. Мы говорили о чём-то, и Эдик ляпнул про туфли.   
– Странный поц. Постыдился бы о таком вспоминать. Он што этим хвастался?.. 
– Не похоже, но всякое может быть.            
– Затрудняюсь ему диагноз поставить, коллега, – задумался я. – Но скорее всего у него детское мышление с прогрессирующей деградацией. 
– По сути, Эдик ещё ребёнок. Дима намного умнее и старше его…               
– Деметра Премудрая бесится, што Ловеласа теряет, – похихикал я. – Однако мавр сделал своё дело, мавр может уйти.         
– Лёх, ты чё, Шиллера читал? – изумился Давид. 
– Начинал, но до конца не осилил. А ты? 
– Нет, но фразу эту слышал. 


Сексуальные отношения у Димы с Эдиком начались в семнадцатилетнем возрасте. Хотя знали они друг друга с раннего детства. Их квартиры находились на одной лестничной клетке в старом доме возле Финляндского вокзала с видом на памятник Ленину. Несколько лет Эдика родители жили в этой квартире, а потом купили кооператив в новостройках. Родственники у Эдика были зажиточные и уважаемые люди. У его дедушки по материнской линии была старая «Волга» и дача на Карельском перешейке. Квартира на «Финбане» тоже принадлежала ему и прописывать в неё зятя он не собирался. По тем временам и понятиям Эдик был поздний и нежданный ребёнок, рождённый тридцатидвухлетней разведённой женщиной от пятидесяти трёхлетнего женатого мужчины, который долго не мог получить развод от своей супруги. У них было двое взрослых детей, и куча имущества, которое они не могли разделить. 


Эдика отец был известным языковедом и в совершенстве владел пятью иностранными языками. Родился он в Вильно в большой еврейской семье, в которой домочадцы общались на четырёх языках. А во времена НЭПа его родители переехали в Петроград, где он впоследствии окончил университет и с первыми эшелонами ушёл служить на фронт переводчиком. После лёгкого ранения в ногу его перевели служить в штаб армии, а затем – в генеральный штаб. Войну он закончил на Нюрнбергском процессе, где он занимался синхронным переводом. После войны он десять лет работал переводчиком и объездил с правительственными делегациями весь мир. Однако после рождения второго ребёнка он получил хорошую должность в университете и осел в Ленинграде.   


Дима с раннего детства завидовал Эдику, у которого было всё для счастливой жизни. Вещи и игрушки у него были почти все иностранные, о которых простому ребёнку можно было только мечтать. Его отец периодически выезжал за границу и привозил ему много подарков. Все мечты и желания Эдика исполнялись родственниками, и он жил в своеобразном коконе, который защищал его от окружающего мира. В детский сад он не ходил и не гулял во дворе с мальчишками. Родился он семимесячным и в первые годы часто болел. Из-за этого его мама не смогла защитить диссертацию и потеряла любимую работу в университете. Позднее она восстановилась на свою должность, однако, наверстать упущенное время было уже невозможно.   


А их четырёхкомнатная квартира на «Финбане» была похожа на дом-музей коммуниста-революционера с бутафорным кабинетом, где в шкафах пылились непрочитанные сочинения Маркса, Ленина и Сталина, а на письменном столе стояла настольная лампа с зелёным абажуром как в Смольном. Квартира их была вся обставлена трофейной утварью и мебелью, которую дедушка экспроприировал в Германии после войны. На потолках у них везде висели хрустальные люстры и даже в туалете был хрустальный плафон. Вся эта роскошь и изобилие резали глаза Диме, у которого не было своего угла в доме. Вырос он в коммунальной квартире и до десяти лет жил с мамой и бабушкой в одной комнате. Потом им дали вторую комнату, но в третью – подселили соседа, который впоследствии стал гражданским супругом Диминой мамы. 
 

После попытки покончить с собой Дима сильно изменился и заметно повзрослел. Он понял, что у него есть только один выход – это бегство на Запад. Однако сделать это в восемьдесят восьмом году было нелегко. «Берлинская стена» ещё не рухнула и для простых людей границы были закрыты. Но привилегированное сословье уже начало налаживать связи и шастать по ближнему зарубежью. Английская школа, в которой учился Эдик сразу наладила обмен студентами с Англией. В первую поездку набрали самых лучших и проверенных учеников, в числе которых оказался Эдик. К тому моменту английский язык у него был на хорошем уровне, потому что отец с ним дома часто разговаривал по-английски.


– Так, а чем эта мелодрама закончилось под столом? – поинтересовался я.      
– Я потом туда ещё раз заглянул для уверенности, – раскурил Давид «косяк». – Однако в этот раз Эдик целовал Диму в ухо, но делал он это как-то неестественно.         
– Вот-вот, фальшиво. Плохо играл свою роль: брехливые глазки выдавали.    
– Да-да, я неоднократно ловил его блуждающий взгляд. А иногда мне казалось, что они спектакль разыгрывают.
– Зачем?! – хмыкнул я. – Для кого?.. 
– Мне кажется они хотели, чтобы мы побыстрее ушли.
– Ну, сказали бы нам в лицо.         
– Может они постеснялись сказать, – предположил Давид. – Хотели дать нам понять по-другому.               
– Для этого не надо в дёсны лобызаться и серу из ушей сосать!      
– Фу-у, Лёха, прекрати! Меня щас вырвет!..          
– Это хорошо, шо я этих засосов не видел. Я бы их мустангом затоптал: иноходью по лбам настучал.          
– Этого я и боялся, – посмеялся Давид. – Ты бы не сдержался.            
– У них в головах химический баланс нарушен. Таблетки в их случае не помогут. Надо применять шоковую терапию…    
– И всё-таки я думаю, что они попросту нас испугались, – подытожил Давид. – Мы же для них взрослые дядьки.   
– Э-э нет, под испугом так по-хамски себя не ведут. Они нас не уважают и это сквозило в их поведении. 
– Что ты имеешь в виду?..    
– Их отношение к нам. Они нас за лохов считают. Мы для них хохлы с окраины.               
– Я такого пренебрежения не почувствовал. Мне кажется, ты ошибаешься.          
– Крестись, когда кажется, сын мой! – осенил я его крестом и звякнул в колокол. – Б-о-ом! 
– Не юродствуй, Лёха, перестань. Питерцы нас не чуждались и носы не задирали.
– У большинства столичных людей комплекс избранности присутствует. Даже у нас в Запорожье это есть. Как мы наших селян называем?.. Рогули, быки да бычки. Разве не так?..
– В большинстве случаев так, конечно, – согласился Давид.
– Однако с чухонцами мы сами лоханулись. Это был наш фак-ап. Мы не должны были им звонить и тем более их будить.      
– Возможно, ты прав, Лёха. У нас с самого начала всё не заладилось.               
– Это у них не заладилось. А мы хотели их искренне отблагодарить и попали впросак из-за своего желания. То, што они сделали для нас невозможно оценить. Правда, они этого не понимают, дурашки.   
– Да-да, если бы не они – то сидели бы мы уже дома.               
– Ага, на общей зоне, – передёрнулся я. – Роковая встреча была, однако.
– Судьба, наверное, – размечтался Давид. – Может нам их Всевышний послал.               
– Тогда меня он тоже послал: людям нервы портить. В моём понимании религиозный человек назовёт эту встречу провидением божьим, а атеист – стечением обстоятельств. Кто на што горазд, батенька.             
– Значит, ты думаешь, что это было стечением обстоятельств?.. 
– И да, и нет, коллега, – парировал я. – Но если бы у меня не свербело в дупе – то всё сложилось бы иначе. Мы бы не пошли в посольство ЮАР и не встретились бы там с чухонцами. Вот как я думаю. Всё очень просто – не надо колдовать…    
– Логично, практично, не подкопаешься, – заметил Давид. – И всё-таки я думаю, что не всё так просто под луной.         
– Окей, давай рассмотрим твою теорию – божественную. Тогда кто нас к питерцам послал?.. Аллах или Шайтан?.. Эта встреча может стать для них роковой тоже. Или для одного из них.    
– Почему ты так думаешь?..    
– Чуйка у меня есть такая, ясновидение, – поворожил я руками. – Колдуй баба, колдуй дед, колдуй серенький ведмедь!
– Перестань стебаться, Лёха.   
– Если Аллах это всё предвидел и подстроил – то он преследовал много целей. Он же не обязан только нам помогать. Мы же не избранный народ. Всё могло быть немного иначе, наоборот. Што по этому поводу скажут мудрецы-богомолы? 
– Ой, отстань, зануда! – отмахнулся Давид.
– Пути господни неисповедимы! – пропел я на церковный манер. – Инша Алла! Буя каша! Барби бия! И жареная картошка с сало-о-ом!       
– Почему ты так негативно относишься к религии, Лёха?..   
– Потому што в ней нет ответов. Одна мистика и словоблудие. Фокус-покус. Алик-малик. И вера в чудеса…            
– Многие люди находят в религии для себя ответы, – возразил Давид. – В мире верующих людей больше, чем атеистов.
– Это не укрепляет позицию бога и этих людей. 
– Почему нет?..   
– Потому што большевиков в России было тоже больше, – скрутил я пальцами кавычки. – А до них вся империя кошерная была и вмиг стала свинофермой. Как же так?.. Плохо, наверное, молились, холопы. По идеи бог должен был знать, какая катастрофа ожидала православный мир с приходом краснопёрых. Он же всеведущий. Как ты думаешь, Дэйв?..    
– Я не хочу с тобой эту тему обсуждать. Ты вечно откопаешь прецедент.      
– Таких прецедентов в истории много – не надо глубоко копать. Ну, да ладно, забыли, проехали, но с богом решили – не стоит его вспоминать. Он умер. Так сказал Ницше, и я ему верю больше, чем проходимцам попам.    
– Окей, замяли, проехали, – покивал он головой. – Будь, по-твоему, не спорю…            
– А Ловеласу тогда крупно повезло. Я ещё в фойе хотел ему по печени настучать, но сдержался, не захотел конфликтовать.   
– Да-да, я помню, как ты забуксовал в кресле, – похихикал Давид. – Как Харлей Дэвидсон по бездорожью.               
– Меня от его внешнего вида в ступор ввело, а от наглой брехни – кинуло в кондрашку. Вонючий маланец! Удавил бы его скакалкой, шоб руки не марать.   
– Почему ты такой агрессивный, Лёха?.. Зачем людей душить? 
– Он нелюдь, выкидыш, отбросок, – просипел я. – Ошибка акушерки, мерзкий смерд.
   

По своей натуре Эдик был нечистоплотный и неаккуратный парень. Он не любил водные процедуры и забывал о личной гигиене. Дома ему об этом каждый вечер напоминала мама, приглашая его в тёплую мыльную ванную. Горячие ванные Эдик не принимал из-за слабого сердца и панического страха. В семилетнем возрасте он перепарился и чуть не утонул в ванной. Мама оставила его на минутку без присмотра, и он потерял сознание и ушёл под воду. До пятнадцати лет мама купала его голышом в ванной, а потом сама одела на него плавки, но купать продолжила до отъезда.


В Ленинграде за Эдиком ухаживали родственники и выглядел он нормально, но приехав в Лондон он сразу начал чахнуть и хиреть, превращаясь в грязного вонючего подростка. Он перестал стричься и отрастил козлиную бородку и тараканьи усики, которые сделали его на несколько лет старше и у него перестали просить удостоверение личности при покупке спиртного и сигарет. Вырвавшись из-под опеки родителей, Эдик сразу начал курить и выпивать. Он хотел побыстрее попробовать все запретные плоды и стать брутальным мужчиной. Однако его комплекция и физиономия не позволяли этого сделать. Роста он был ниже среднего и весил пятьдесят кило.


Внешне Эдик смахивал на лилипута с выпученными белёсыми глазками и глупой улыбкой до ушей. Конечности у него были короткие, а голова маленькая с глубокими залысинами по бокам. Волосы у него были светло-русые, жидкие и сальные. И такая же редкая растительность пробивалась у него на губе и подбородке. Эдик не умел и не хотел следить за собой. Поэтому многие вещи он делал неправильно или не делал вообще. Принимать душ после сна он забывал, а если принимал – то по-быстрому без шампуня. Он даже не мог сам себе подстричь ногти. Посему на руках он ногти обгрызал, а на ногах – отращивал до закручивания и врастания в кожу. Вследствие этого у него появился грибок, которым он заразил Диму.    
 

– Слышь, Дэйв, а как тебе их гнёзда из носков?! – ухмыльнулся я. – Ты хочешь, шоб у нас в хате такие же появились?
– Ой, нет, не дай Бог! – зажмурился он. – Дух там стоял отвратный.         
– А какой срач у них был в столовой: страшный суд и тухлая вечеря. А Эдик сучил под столом ножками как в дупу раненый сагайдак, а потом начал кривляться и хамить.
– А как он кривлялся?.. 
– Он показал мне средний палец и сказал fuck off. Я такого хамства не ожидал. Поэтому мне пришлось его приструнить.
– Ты, наверное, его сильно придушил, да-а, Лёха? – полюбопытствовал Давид. – Эдик мне сказал, что он на время стал глухонемым.
– Брешет, пёс смердящий! Не мог я его сильно придушить. У него шея жирная была. Кадык выскальзывал из пальцев. Пришлось средним пальцем поджать. 
– Боже мой, какой кошмар!   
– Ловелас весь сальный как гондон в смазке, – скривился я. – Я потом долго руки в ванной отмывал.
– Ох, Лёха-Лёха, вечно ты что-то учудишь. В гости с тобой не ходи.               
– Это был поход в свинарник!.. А мы вырядились как на свадьбу, но без цветов.               
– Кстати, питерцам недавно какой-то статус дали.    
– Какой ещё статус? – поморщился я. – Признали их супругами?
– Не-е, – посмеялся Давид. – Дали вид на жительство.
– Та ты шо?! Внатуре?! 
– Ну-у.
– А откуда ты знаешь?.. 
– Эдик мне вчера отставил сообщение на ресепшн. Я ему вечером перезвонил.   
– Ты поддерживаешь с ним связь?   
– По телефону. Он пообещал мне с работой помочь.   
– М-м-м, понятно, – кивнул я головой. 


Благодаря знанию английского языка Эдик быстро нашёл неофициальную работу в Лондоне. Несколько месяцев он поработал мойщиком посуды в ресторане, а затем переквалифицировался в официанта. Вместо себя на мойку он устроил Диму, но тот долго не продержался и после первого рабочего дня ушёл в отставку. Дима не собирался работать, ему хватало денег, которые зарабатывал Эдик. Дима быстро научился руководить и манипулировать Эдиком, у которого память была как у гуппи, и он не умел считать деньги. Поэтому часть его зарплаты оседала в Диминых карманах.    


Эдик был бесхарактерный и слабовольный подросток, выросший в тепличных условиях под строгим надзором родителей, которые за него всё решали, думали и делали. Посему он быстро попал под дурные чары Димы, для которого он стал спасительной соломинкой, появившейся внезапно на его горизонте. После поездки в Англию Эдик зашёл к Диме в гости и подарил ему сувенир из Лондона. Дима был очень польщён подарком и посмотрел на Эдика с другого бока. Внешне он ему не нравился и сексуального влечения он к нему не имел. Однако Эдик имел друзей за границей, которые могли им в будущем помочь. За это Дима уцепился и начал обрабатывать Эдика, который был тогда ещё девственником и не хотел никуда уезжать из СССР. Он чувствовал себя комфортно в Ленинграде и знал, что родители его в беде не бросят, но стать независимым ему тоже хотелось.   
 

Поэтому в начале девяностого года Эдик написал письмо своему другу в Англию с просьбой сделать ему приглашения. Его товарищ быстро откликнулся и через месяц Эдик получил два приглашения. Оформление документов у ребят заняло несколько месяцев. Они успешно прошли интервью в Британском посольстве и получили частные туристические визы. Первоначально Эдик не хотел оставаться жить нелегально в Англии и тем более не думал «сдаваться». Он планировал поработать несколько месяцев в Лондоне, и до истечения полугодичной визы вернуться домой. Однако у Димы были другие планы, о которых Эдик ничего не знал. Дима, ни под каким предлогом не хотел возвращаться на родину. Он ненавидел всё что, олицетворял этот псевдонародный режим и правящая элита дегенератов. На самый крайний случай он думал обратиться в полицию и объяснить им свою ситуацию.   


– Подфартило чухонцам, однако, – прицыкнул я. – А когда они сдались?..   
– В декабре прошлого года, – прикурил Давид «косяк». – Восемь месяцев прошло.   
– Быстро с ними разобрались. Интересно о чём они в своей заяве писали?.. На чём базировалась их история?..
– Не знаю, Лёха, не знаю. Надо встретиться с Эдиком, поговорить. Они завтра идут к адвокату, хотят выяснить всё за статус.
– Так, а шо с ним не так?..   
– Они не могут понять, что он им даёт. Им дали вид на жительство на четыре года. А потом что делать – они не знают. Хотят выяснить все нюансы и заодно отблагодарить адвоката.   
– Правильно, похвально. А они могут нам его телефон дать?.. Мы к нему тоже на консультацию сходим.    
– Я могу спросить у Эдика, – пыхнул Давид и передал «косяк». – Но я думаю, что он не скажет.   
– Почему?..
– Этого юриста Дима нашёл… по своим каналам.            
– Понятно, профильный коллега, – покивал я головой. – Ладно, телефон брать не надо. Попробуй узнать фамилию этого адвоката. Мы его сами по справочнику найдём…    
– Зачем это нужно, Лёха?   
– Как зачем?! – хмыкнул я. – Нам тоже нужен урист, если он дармовой и фартовый.               
– Эдик сказал, что бесплатный и продуманный адвокат. Они ему в подарок коньяк и ручку с золотым пером купили.   
– Молодцы, одобряю. Слышь, Дэйв, а это неплохая идея. Нам надо справочник достать. Сами найдём адвоката, если шо…   
– Жёлтая книга лежит возле телефона в холле. И не одна. Их там штук пять.   
– Нищтяк! Значит, нам надо узнать его имя или адрес. Сами вычислим. 
– Его контора находится на улице Семи Сестёр. Возле станции метро Финсбури парк.
– Откуда ты знаешь? – удивился я.
– Эдик сказал. Он завтра туда поедет, а потом нам звякнет, расскажет. Кстати, Криса агентство на той же улице находится. Оттуда к нам прямой автобус идёт: пятнадцать минут езды. 
– Ясно, круг сузился. Значит, нам надо только его фамилию узнать.               
– Слушай, Лёха, а давай завтра Эдика в гости пригласим, – предложил Давид.      
– Наконец-то ты разродился!.. Долго ты меня вокруг да около водил.
– Никуда я тебя не водил, не гони.   
– Окей. Тогда зачем он здесь нужен?.. Я его видеть не хочу. Он воняет и разлагается как падаль. Проказу можно подхватить.   
– Ну, расспросим его обо всём подробно, – пробубнил Давид. – Может он и проговорится за адвоката.      
– Он што, жидовский камикадзе?! – оскалился я. – Сам просится на кукан?.. Отчаянный поц!    
– Прекращай, Лёха, не трогай его, плиз, не загоняй парня. Я ему вкратце рассказал твою биографию – Эдик всё понял. Он будет обходить тебя стороной.    
– Ты в этом уверен? – передал я «косяк».
– Конечно, это в его интересах, я его защищать не буду…               
– Тебе-то я верю, но Ловеласу нет. Он прибывает в прострации и всё забывает, как рыбка. К нему никак не достучаться, я пробовал – ничего не вышло. О-у, а шо ты ему про меня рассказал?..
– Ну-у, что ты два раза торчал в дурдоме и был судим.             
– Прикольно, – усмехнулся я. – И какая у него была реакция?   
– Он был в шоке и не мог понять, как тебя выпустили из Совка, – вытащил Давид зубами фильтр и скрутил небольшую «пятку». – Эдик думал, что психам и ранее судимым выезд из страны запрещён.   
– Всё зависит от болезни, срока и статьи.       


В восемьдесят седьмом году я был осуждён на один год исправительных работ за мошенничество. А светило мне от двух до пяти, но пять тысяч рублей сыграли свою роль и мне скостили срок до минимума. Правда, мне пришлось устроиться работать грузчиком в овощной магазин, который взял меня перед судом на поруки. Поработав несколько месяцев, я договорился с начальством и стал появляться в магазине раз в месяц, когда надо было расписаться за зарплату, которую я отдавал завмагу и доплачивал ещё сто рублей из своего кармана. В конце восемьдесят восьмого года я благополучно отбыл наказание и уволился из торга. А летом следующего года, будучи уже профессиональным безработным я полетел отдыхать с друзьями в Болгарию на «Золотые пески». Заграничный паспорт туда не требовался, и работать было необязательно. Меня попросили только принести справку из ЖКО, которая обошлась мне в двадцать пять целковых.


– Эдик хочет научиться крутить косяки, – передал Давид «пятку».
– Шо-о, понравилось? – ухмыльнулся я.
– Мг-г. А крутить не умеет.   
– Хай мне скажет фамилию адвоката, и я его быстро этому делу обучу. Кручу-верчу, пыхнуть хочу.   
– Ой, Лёха, да выясним как-нибудь, не волнуйся. Эдик пообещал мне письмо из Хоум Офиса показать. Там должно быть написано. 
– Это надо узнать по любому, – затянулся я и добил «пятку». – Нам тоже нужен адвокат.   
– Зачем?.. Чем он нам сейчас поможет?.. Мы же уже отправили наши анкеты.
– Он нам может поправить легенду и посоветовать, на што опираться в случае интервью. А то мы как-то всё в общем писали: без конкретики и фактов.
– А какие факты мы можем предъявить? – покосился Давид. 
– За тебя я не знаю. Но я могу документально доказать свою судимость и то, шо я не служил в армии.
– Как?
– Я с собой военный билет и трудовую книжку взял.
– Зачем? – удивился Давид. 
– На всякий случай. Я все свои документы из дома забрал…             
– Окей, я поговрю с Эдиком, но гарантий не даю. Он этого адвоката два раза видел. Дима этим делом занимался.   
– Ага, понятно, значит тягачом была Деметра, а Ловелас прицепом пошёл. Вот ему фартит.   
– Мажорам всем по жизни прёт…      
– Пожизненного фарта не бывает. Родичи не вечны и здесь их связи не работают. В один момент может всё потерять.   
– Ну, вернётся домой. У него родители запакованные. Две машины в семье, а Эдик водить не умеет. Вот дебил!.. 
– Олигофренам нельзя транспорт водить, коллега. Для этого нужно иметь концентрацию и физическую силу, а у Ловеласа этого нет. Помнишь, как Деметра надавала ему тумаков и загнала в цветочник?..       
– Да-да, помню, прикол, – посмеялся Давид.    
– А Деметра Гермафродитовна тоже придёт?! – задорно рявкнул я.      
– Ой, нет, она тебя видеть не хочет. Тьфу, shit! Он, а не она. Запудрил ты мне мозги, Лёха.   
– Она-она, всё правильно ты сказал. А почему мадам Фламинго меня видеть не хочет? 
– А ты не помнишь, что ты пообещал им сделать, если увидишь их снова?..   
– Нет, што?! – ощерился я. – Трепанацию или кадык без наркоза?..
– Ты пообещал Эдика в унитазе утопить, а Диму на кактус посадить.      
– Хм-м!? Смотри, как я с ними цивильно хотел поступить – по-ангельски. Вот как Англия на меня хорошо влияет. Постепенно становлюсь джентльменом.   
– Мг-г. У Эдика сразу падучая началась, а Дима начал дёргаться и заикаться.
– Это называется словесная шокотерапия, коллега, – подметил я. – Олигофренов и извращенцев надо испугом лечить. Иначе они не понимают: страх теряют и начинают хамить.
– Возможно Вы правы, профессор, в карательной психиатрии у вас глубокие познания.         
– В наших дурках эта шокотерапия приоритетная. Дисциплина зиждется на страхе наказания и это, как ни странно, работает. Даже до оголтелых дебилов доходит.
– А смирительные рубашки сейчас используют в психушках? – поинтересовался Давид.   
– Не-е, это дореволюционная практика. Щас один укол и сутки в отключке, а потом двое суток приходишь в себя. После серы с аминазином не захочется дисциплину нарушать.
– А буйно помешанных как усмиряют?..   
– Привязывают полотенцами к кроватям и колют галоперидолом. Лежат потом смирно, уставившись в потолок… Быр-р-р! Ох, и тему мы затронули. Жах!.. 


Вторая серьёзная ссора у питерцев произошла в конце нашего банкета. К тому времени я уже вышел из ванной, а Эдик вылез из-под стола и сел рядом с Димой, который прикрыл его от меня своим тщедушным телом. Мы решили забыть все недоразумения и открыли вторую бутылку вина. Выпив по сто грамм за дружбу народов, мы «взорвали» второй «косяк» и у чухонцев началась смеховая истерика, которая продлилась довольно долго. Ребята впервые покурили гашиш, и мы это понимали и не мешали им веселиться. За это время мы допили весь портвейн и «заморозили косяк», в который Давид забил двойную дозу. А первый «косяк» мы выкурили без участия питерцев. Дима был категорически против наркотиков и запретил Эдику этим баловаться. Однако захмелев чухонцы осмелели и решили попробовать гашиш.


В ходе их затянувшейся истерики Эдик ляпнул что-то неуместное и Дима, расчувствовавшись убежал в уборную. На минуту в номере установилась гробовая тишина, а потом из ванной донесся плач «Деметры». Мы с Давидом потупили глаза, а Эдик вскочил со стула и побежал в ванную. Спустя несколько минут он выскочил оттуда, как ошпаренный, а следом за ним вылетел махровый лапсердак. Вслед за халатом из будуара полетели туалетные принадлежности Эдика, от которых он уворачивался и пытался ловить их на лету, бегая по комнате между кроватей. Этот кордебалет сопровождался ревностными репликами Димы и успокоительными речами Эдика, который слышал это не в первый раз. Затем из ванной полетела старая косметика, которую Эдик забрасывал обратно, а Дима бросался ей снова.


Эта дуэль геев ввела меня в состояние грогги, а Давида – в глубокий транс. Он застыл на стуле с полуоткрытым ртом и потухшим «косяком» в руке. От перебора спиртным левый глаз у него закрылся, а правый – сузился и припух. Мы выпили почти по пол-литра портвейна, а питерцы – по двести грамм, которые у них наложились на старые дрожжи, и они устроили этот гей-перформанс. Дима вёл себя как ревнивая девка-истеричка, потерявшая контроль над своим любовником, а Эдик – как похотливый мальчик, которому всё равно с кем сношаться. Общались они между собой на странном наречье с ласкательными и старомодными выражениями. Дима называл Эдика Эдвардом и обращался к нему как к принцу: уважительно и чуть ли не на «Вы». А Эдик звал его Димоном, а в интиме и склоках – Димуля. 
 
 
После первой встречи с чухонцами у нас сложилось о них положительное впечатление и подумать, что они геи – мы не могли. Хотя некоторые манеры и интонации выдавали тогда Диму, но мы не обратили на это внимание. В тот момент они были нашими ангелами-спасителями. Каждое их слово и совет мы запомнили, как мантру, а важные рекомендации записали в блокнот. Вся информация, полученная от них – подтвердилась и оказалась ценной. Сами о том, не ведая, ребята провели с нами подготовительную консультацию и объяснили нам многие нюансы, о которых мы не ведали. После этого выбор встал за нами, и мы его сделали.   


В конце концов Эдик собрал всю ненужную парфюмерию в халат, который всё это время валялся на грязном полу, а Дима сел на унитаз и начал ныть и требовать таблетки от головной боли. В тот момент я хотел вывести Давида из транса и предложить уходить, но Эдик опередил меня и попросил его выйти с ним в магазин за вином и аспирином. Давиду было неудобно отказаться, и он положил недокуренный «косяк» в портсигар и вышел с Эдиком из номера. А Дима демонстративно заперся в ванной и сидел там тихо до их возвращения.


Скрутив самокрутку, я подошёл к окну с балконом, который был предназначен для цветов и был на метр выше уровня пола. Цветник был полметра в ширину и полтора метра в длину и был обнесён невысокой оградкой со всех сторон. Однако Эдик забирался в него с ногами и садился как в люльку, а ночью становился в полный рост, который был у него метр шестьдесят с инчем. Макушкой он упирался в черепицу и стоял как купидон, подпирая крышу. Цветник служил для него курилкой и убежищем от скандалов, которые начали случаться по несколько раз на день.


После полугода совместной жизни Эдик понял, что Дима его обманывал и вёл двойную игру. С политическим убежищем он обхитрил Эдика и представил это всё в виде экономической выгоды и забавы, за которую не придётся отвечать. По своей наивности Эдик в это поверил и согласился стать беженцем. Однако он не подумал о своих родителях, которые занимали ведущие должности в государственном университете. Через несколько месяцев после их прошения Эдика папу отправили на давно заслуженную пенсию, а маму вызвали на «ковёр» и намекнули насчёт сына, но в должности не понизили. А на Диминой семье это никак не отразилось, потому что его мама работала на заводе, а отчим был дальнобойщиком.



– Продолжение следует –
 
 


Лайно – дерьмо, грязь и тому подобное.
Жах – ужас, кошмар, страх и т.п. 
Так-так – да-да. 
Маланец – еврей.
Дупа – задница.
Дякую – спасибо.
Не треба – не надо.   
«Сальная ложка» – английская сеть кафе «Greasy spoon».
Вказивки – приказания, указания.
Напас – глубокая затяжка.
Shit – дерьмо.
Инч – 2.54 сантиметра.
«Заморозить косяк» – затушить.
«Взорвать косяк» – закурить.
«Добить пятку» – докурить.