Ноль Овна. Сны Веры Павловны. 26

Попы жаловались, перебивая друг друга как маленькие дети. Оправдывались, заискивали, искали расположения Радзинского. Они каялись в том, что соблазнились силой, и пришли к Рашидову просить помощи и защиты, но – ах! – не подозревали, каким способом тот расправится с обидчиками. Иван Семёныч слушал приглушённое телефонным динамиком бормотание и качал головой.

Радзинский оправдывал его ожидания. Своим глубоким оперным баритоном он заговорил о том, что Церкви ничто повредить не может, кроме утраты христианского духа, который есть дух любви и свободы. Против этого духа, мол, и погрешили они, когда пошли просить защиты у Рашидова. Тогда как следовало прийти к обидчикам, выслушать их, понять и принять. У настоящего христианина нет врагов, как нет врагов у Бога: всё, что существует, всё содержится в Нём.

На эти слащавые сентенции, как и ожидалось, живо откликнулся отец Марк. Рашидов с первого взгляда разглядел в нём человека достигшего порога, которого нужно лишь втолкнуть в Храм тысячи ключей, а там уж он сам жадно бросится подбирать отмычки и набивать ими карманы. Голунов был попроще. У него не было шеверовских знаний и тонких интуиций, хоть и был мистический опыт – простой, но опаливший его сердечно. Ирония ситуации заключалась в том, что если бы отец Евгений не прошёл к этому моменту аскетическую школу умерщвления самости (только не в церкви, а в армии), то он со своими полузнаниями превратился бы за порогом в такого же легковесного эзотерика, с которыми сцепился в борьбе за территорию. Нельзя, нельзя шагнуть за порог и не оказаться в мире Урана самонадеянным дурачком, если ты не отформатирован Сатурном.

– Но если я исповедую Христа воскресшего, – горячился где-то там отец Марк, – то как я могу мирно пить чай с теми, кто уверяет, что Спаситель мой умер и похоронен где-то в Индии? Может, нам на могилку вместе с ними съездить?! Литию отслужить?

Смех Радзинского прозвучал красиво и благородно, даже будучи искажённым телефонным динамиком: густой как медвежий мех и согревающий также надёжно.

– Это же символ, – благодушно басил в ответ Викентий Сигизмундович. – Всё оккультное знание доверено символам. Те, кто попроще – вот как эти ваши эзотерики – понимают всё буквально. Они живут в мифе, в сказке, если хотите. А сказку эту сочинили те, кто не хотел профанировать знание. И скрытая суть этого послания заключается в том, что знание, которое проповедовал Христос, герметично. И это сообщается тысячью разных способов разными людьми в разные времена. Суфии и научившиеся от них европейцы были мастерами аллегорий. Они насочиняли очень много всего и с большой изобретательностью.

– Но ведь это же издевательство, – мрачно констатировал Голунов.

– Не-е-ет, – снисходительно тянул Радзинский. – Это сделано с любовью к людям. К тем, кто ещё не готов узнать суть и кому необходима школа веры – горячей и нерассуждающей. Потому что без умения с безусловным доверием принимать невидимое, ты не сможешь двигаться дальше по пути духовного своего развития. Вот когда ты живёшь так, что другие миры всегда присутствуют в твоей реальности, ты готов к тому, что для тебя отодвинут наконец ширму и ты увидишь всё таким, как оно есть. Так что зря вы это. Символ не теряет смысла, опускаясь на тот уровень, где он непонятен. Он не становится там ложью. Принимая символ в простоте своей за буквальную истину, ты получаешь зерно, из которого вырастет гигантское дерево, по ветвям которого ты сможешь подняться наверх. Туда, где символ раскрывается как цветок и показывает свою сердцевину.

Отец Марк явно понимал о чём толкует Радзинский. У субтильного во всех смыслах священника этих символических зёрен скопилось уже множество. И сейчас они дружно пошли в рост, щедро орошённые мудростью Викентия Сигизмундовича. Всё-таки Радзинский молодец – никогда не упускает тех, кого посылает ему Рашидов. Иван Семёныч в который раз умилился тому, как слаженно работает орденский механизм.

Лежащий на сидении телефон начал подпрыгивать вместе с машиной, которая теперь переваливалась по ухабам. Приходилось придерживать его, чтоб не упал. На стекло автомобильного окна с размаху лепились дождевые капли и размазывались ветром по серо-зелёной картинке пейзажа, но можно было разглядеть, что машина уже съехала на грунтовку, которая вела к дому, а впереди показались знакомые сосны. Водитель обернулся, вопросительно вздёрнув брови, но Рашидов махнул рукой, молча приказывая ехать дальше. Когда грунтовка закончилась, он с сожалением сбросил звонок и спрятал телефон во внутренний карман пиджака. Выбрался из тёплого салона в бодрящую, пахнущую холодом, травянистую свежесть, и бесшумным выстрелом раскрыл купол зонта над головой.

Водителю Рашидов велел ехать в дом, там отдохнуть и выпить чаю, а сам побрёл по мокрой траве, потому что тропинка, ведущая к дому Матвея, была покрыта гигантскими лужами неопределимой на глаз глубины.

В матвеевом доме было мирно и сонно как в тихий час в малышовой группе детсада. Но входная дверь оказалась не заперта, значит, хозяин был дома. Тянущийся в сени вместе со сквозняком дым со вкусом жирного бульона и запахом прелой листвы однозначно это подтверждал. Рашидов поморщился: пристрастие Матвея к марихуане вызывало у него досаду. Человеческие слабости вообще казались ему нелепостью и мирился он с ними только потому, что в его глазах все эти грешки были мелкими, вроде налипшего на упавшую конфету мусора, который не станешь разглядывать и подробно изучать – ведь это просто пыль, которая на всё садится.

Матвей неспешно дымил самокруткой, лёжа в подушках на тахте, покрытой «мексиканским» ковром, растерявшим свою яркость в окружающей хмари. Серый день делал комнату теснее и ниже. К оконному стеклу липли мокрые листья отцветшей сирени, посаженной слишком близко к фундаменту. Они затеняли дом ещё больше.

– Проветри, – брезгливо сказал Рашидов. Он прошёл в комнату, постукивая в такт шагам зонтом словно тростью, сел у стола, на котором многозначительно будто на картине застыли остатки трапезы. – Надеюсь, моего сына ты этой гадостью не потчевал? – Он покосился на самокрутку, у которой Матвей аккуратно обрезал подпалённый кончик, распластав её по пластиковой скатерти на столе.

– Да разве он стал бы, даже если бы я ему и предложил? – Матвей усмехнулся и выкинул обрезки в форточку, которую послушно распахнул на всю ширь.

– И то верно, – проворчал Рашидов, отодвигая подальше от себя стакан в металлическом подстаканнике, чай в котором уже покрылся белёсой плёнкой. – Рассказывай, что видел.

Матвей с пьяной нежностью улыбнулся Рашидову, поблистал хмельно глазами и уселся напротив гостя.

– Вы разве не чувствуете как гудит воздух? – интригующе шепнул он. И пафосно, но весьма нелепо взмахнул руками. – Старый лев ворожит очень активно. Тёмная масса растёт и начинает притягивать сюда всех. Скоро тут проклюнется чёрная дыра и нас всех засосёт.

Рашидов расстегнул пиджак и откинулся на спинку стула. Беседы с Матвеем приятно расслабляли его, вставляли не хуже наркоты, наполняли нутро воздушными пузырьками щекотной эйфории. Это могло показаться странным, но именно в этом богом забытом месте Иван Семёныч сбрасывал человечью шкуру и становился собой: сгустком антиматерии, сердцем чёрной дыры, пульсирующим в такт с дыханием вселенной.

– Любопытно, слетятся ли сюда сильфы? – невнятно, словно засыпая, пробормотал Рашидов. И даже глаза прикрыл, с блаженным вздохом запрокидывая голову назад.

– И сильфы, и эльфы, и нимфы, – радостно подтвердил Матвей. Он облокотился о стол и подался вперёд, чтобы быть к Рашидову ближе. – Адвокат вон недавно навещал дриад, – доверительно сообщил он. – Ходил ночью в лес, вернулся утром бледный и в смятении. Не знаю, что уж он там делал: блажил, ворожил, или просто, сидя на пеньке, дрожал и плакал. Хотя чего бояться человеку, который давно помер, не понимаю.

– Это в новолуние было? – открывая глаза, заинтересовался Рашидов.

– Хм… – Матвей обеими руками энергично взъерошил волосы, словно пытаясь расшевелить мозг. – Кажется, да. Луну покойник не любит, но жутко ею болеет. Тогда луны не было, иначе бы он из дома не вышел.

– Налей-ка мне чаю, – буднично попросил после вдумчивого молчания Рашидов. Он пристроил зонтик под подоконником и придирчиво оглядел настольную композицию из грязной посуды. – Только свежего завари, – кривясь, предусмотрительно добавил он.

Матвей нехотя потянулся, встал и принялся хозяйничать.

– Кровинушку-то не жалко? – с интересом поглядывая на гостя, полюбопытствовал он, ошпаривая заварочный чайник кипятком. – Такому монстру в пасть его кинули!

– И что? Шойфет сильно Артюху третирует? – лениво отозвался Рашидов.

– Да как сказать. – Матвей пожал плечами и осторожно, чтобы не обжечься, обхватил чайник полотенцем и понёс к столу. – Пытается выжать из сухаря воду, очень старается, а толку чуть. Плохо обоим. Так я считаю. – Он сел и торжественно водрузил чайник на продолговатый пластиковый поднос, на котором стояла ещё пиала с сушками и поблёскивала разноцветной фольгой горсть конфет.

– Нет-нет, ты ошибаешься! – запротестовал Рашидов, оживляясь и подвигаясь вместе со стулом поближе к столу. – Шойфет умеет – нежно и невесомо. Это Артюха его провоцирует, ему всё кажется мало. Есть за Тёмушкой такой грех. Ему, чтобы раскачаться, нужен атомный взрыв, не меньше. Вот он Шойфета и доводит. И сам этого не понимает.

– Шойфет… Еврей, что ли? – придурковато оскалился Матвей.

– А ты антисемит, что ли? – в тон ему ответил Иван Семёныч и шумно отхлебнул крепкого чая из кружки.

– Не. Я… это… всех люблю, всех уважаю. – Матвей состроил ещё более простецкую мину и затрясся плечами от смеха.

Рашидов, глядя на него, не удержался и тоже фыркнул.

– Ты на Рому нашего баллоны не кати! – шутливо погрозил он пальцем. – Он знает что делает. Шойфет настоящий ас. Он профессионал. И он ни разу ещё не ошибся. Ни разу!

– Да? А мне показалось, что он настоящий пидор. И Тёмку вашего он с чувством так лапал. Мне вообще в челюсть заехал – показалось ему что-то там.

– Господи, какие страсти тут у вас творятся. – Иван Семёныч всхлипнул в кружку от смеха. – Что ещё тебе показалось?

– Показалось, что он дракон, через глаз которого должен пройти каждый, кто хочет попасть на ту сторону, – таращась честными, хоть и слегка окосевшими от дури глазами, отчитался Матвей.

– Да? А что ты курил? – запихивая в рот конфету, с искренним любопытством поинтересовался Рашидов.

Матвей прижал руку к сердцу и горячо заверил Иван Семёныча:

– Ни вот даже четвертушечки! Не пил, не курил ничего. Просто глянул и обмер: мать честная! Дракон.

– Ну а я тогда, по-твоему, кто?

Матвей патетически воздел руки к потолку и с придыханием провозгласил:

– Бог.

– Прям вот бог? – изумился Рашидов.

– Ну, не прям бог. – Матвей сдулся и озадаченно поскрёб когтями затылок. – Скорее дырка к нему. Такая дырка в стене: подходишь и шепчешь. И знаешь, что бог тебя слышит. А если одним глазом туда заглянуть, то там темнота и ничего не видно.

– На дырку я, так и быть, согласен, – снисходительно одобрил это определение Рашидов. Он немного отодвинулся от стола и сцепил руки на животе. – И что ты хочешь попросить у Бога? Говори.

Матвей вдруг смутился.

– Я хотел бы, чтобы Тёмка пожил по-человечески. Жалко его.

Рашидов был заинтригован таким поворотом.

– Ты считаешь, ему это нужно? Что он несчастен?

– Ну… ему вроде понравилось. – Матвей ужасно смутился, даже покраснел и принялся подравнивать со всех сторон кучку конфет.

– Понравилось что?

– Так. Всякое… Мы просто дурачились. Я на рыбалку его пригласил. А этот псих – в челюсть…

– Тебе-то это зачем? – неотступно пытал Рашидов.

Матвей сграбастал конфетный фантик и принялся складывать его гармошкой, остервенело отглаживая каждый сгиб ногтем.

– Он такой… непуганый что ли. Наивный. С ним как в детстве. И он столько знает всего! А я как раз не знаю. Поэтому ему интересно рассказывать, а мне интересно слушать. А этот ваш Шойфет – маньяк озабоченный.

– Ты ревнуешь, что ли? – недоверчиво уточнил Рашидов.

Матвей только пыхтел, терзал фантик и молчал.

– Ну, приехали! – Иван Семёныч беспомощно развёл руками. Оглядел рассеянно стол. – Давай так: Бог тебя услышал и я тоже. Я Артюхе только добра желаю. Захочет он в глуши раков ловить, пусть ловит. Только плохо ты его знаешь, скажу я тебе. Он ведь тоже в своём роде маньяк. У него жажда такая, что одной жизни, чтобы её утолить, не хватит.

Иван Семёныч нервно побарабанил пальцами по столу и придирчиво оглядел понурого Матвея. Тот бросил хмурый взгляд в ответ – будто огрызнулся. И вдруг огорошил неожиданным признанием:

– Я как-то раз с адвокатом беседовал. Давно это было. – Матвей скатал фантик в плотный шарик и щелчком закатил его под сахарницу. – Он считает вас вовсе не богом. Он уверен, что чёрные братья продали вам свои души за некие дары. Как он сам в своё время.

– Ну. – Рашидов скрестил руки на груди и посмотрел снисходительно. – Так всё и есть. Каждый из них получил от меня подарок. Тебя это смущает?

– Да адвокат сказал, что вы и меня чем-то одарили, но не сказал чем. Вот я и хотел спросить.

– Ах, вот оно что! – Иван Семёныч, вздыхая, переменил позу и скучающе глянул в окно. – Хочешь услышать от меня, за что ты продался?

– Хочу.

Рашидов скривился, будто жевал лимон.

– Я был тебе должен. Ты ничего у меня не просил. Но я очень хотел тебя отблагодарить. И я увидел, что ты устал от книг и формального знания, поэтому подарил тебе возможность видеть суть вещей и явлений непосредственно, без участия рассудка.

Матвей так ошалел от этого признания, что забыл корчить из себя идиота, и смотрел теперь на гостя остро и даже трезво. После долгого напряжённого молчания, которое Рашидов и не думал прерывать, Матвей прокашлялся и выдавил из себя:

– Похоже, я от книг уже отдохнул. Если мне приятно даже просто сидеть рядом с человеком, который ими живёт и только о них и говорит. Теперь понятно.

– Что тебе понятно? – Рашидов прищурился и поглядел на Матвея с лёгкой жалостью, как на болезного. – Понятно, чего ты к Артюхе так прикипел? Так причина не в этом.

– А в чём?

– Ты просто не очень хорошо его забыл. Он для тебя человек из прошлого. Симпатичный человек из удачного прошлого. Привычка очень живучая вещь.

Матвей заволновался, облизал пересохшие губы. Повернулся всем телом к Рашидову и руки сложил на коленях как школьник.

– Что? Хочешь вспомнить? – обречённо вздохнул Иван Семёныч. Матвей боязливо кивнул. – Все вы рано или поздно хотите вспомнить, – с досадой проворчал Рашидов. – А зачем? Вспомнят, а потом жалеют. Потому что знание это жить им мешает.

– Но ведь это всё равно знание, – осторожно возразил Матвей. – И оно тоже относится к сути вещей и явлений.

– Ты пытаешься мной манипулировать?! – поразился Рашидов. – Хорошо, Джон, получай свою память. – Он не удержался от дешёвого эффекта и ловко щёлкнул пальцами перед носом ошалевшего Матвея. После чего с достоинством поднялся, с грохотом отодвигая стул, и пошёл к выходу.

С полдороги Рашидов вернулся, как выяснилось, за зонтом, наклонился к матвееву уху и весело предупредил:

– Жаловаться не приходи!