Отблески христианства

         Христианская культурология охватывает все, что создал человек в области искусства, социологии и философии за то время, что он является христианином… 

   Более того. Даже перестав быть христианином по сути, человек  некоторое время поддерживается в состоянии, близком к христианству именно посредством принадлежности к христианской культуре, пока музыка, рожденная в рамках этой культуры, литература с ее христианскими ценностями, архитектура храмов еще напоминают душе человека об утраченном и зовут ее к истине христианства.

    Простой пример из области музыки – если мы возьмем классические английские рок-группы 60-70х гг., то увидим сплав народной музыки и протестантских органных хоралов. В отличие от советской традиции а в Англии народная музыка не выводилась за скобки( с утратой носителя), превращаясь в официоз, но присутствовала в жизни в виде песен и танцев. Даже в школах этому продолжали обучать.  И очень многие дети посещали протестантские церкви разного толка, пели, слушали и воспринимали как естественную церковную музыку. Все это мы и слышим у тех же Deep Purple…

   Другой пример – детективный рассказ Дороти Сейерс «Большой Кентский перезвон». В то время как для многих англичан вера как живое чувство во многом было утрачена после 1 Мировой войны, и лорд и простолюдин  владеют искусством церковного звона и с радостью делают это плечом к плечу.

    Существуют и «христиане до Христа». Это. В основном, греческие философы, которые искали Истину и предчувствовали ее. К ним более всего относят Платона и Сократа, его учителя и создателя науки этики. Об этом говорили Иустин Философ и Василий Великий. Василий Великий говорил и о возможности получать пользу из языческой науки, приводя в пример Моисея «славный Моисей, которого имя за мудрость у всех людей было весьма велико, сперва упражнял ум египетскими науками, а потом приступил к созерцанию Сущего, сии внешние науки не бесполезны для душ»
 
   На Западе философия вошла в «семь благородных искусств», необходимых для образования –тривиум и квадривиум. Тривиум включал науки гуманитарные  - грамматику, логику и риторику. Причем грамматика подразумевала не только умение правильно писать, но и умение слагать стихи, пение.

  Квадривиум как более высокая степень обучения заключал в себе математические науки.  Это были  арифметика, геометрия, астрономия, музыка.  Это уже не исполнение произведений, но теория музыки, математическое соотношение звуков. Та самая «арифметика» в виде сольфеджио и «алгебра» в виде гармонии, без которой, вопреки Пушкину, обойтись нельзя.

  После этих обязательных курсов наук немногие приступали к заключительному образованию – курсу философии и венчавшему все, «царственной теологии».

  Однако, несмотря на то, что философия носила как бы подготовительный характер, со временем ее методики были перенесены в богословие  и католический мир вступает в эпоху схоластики.  Мы достаточно знаем о том, как это выглядело и к чему привело.

   В Византии философия и богословие существовали по отдельности. Можно было сколь угодно упражняться в философии, но попытки смешения ее с  богословием благоразумно пресекались духовенством и, таким образом, более высокое знание  не  искажалось смешением с более низким. 

     Эта прекрасная традиция была позабыта в России. Поэтому безобидные поначалу упражнения с философией, изучение западной и сочинение собственной постепенно привело к тому, что образованные люди стали в своих  философских  изысканиях заниматься смешением этих двух знаний. Поскольку это происходило в философской области, это не затрагивало непосредственно Церковь. А потом стало поздно.  Во-первых, это смущало умы людей. Во-вторых, постепенно образованные люди  стали становиться священниками. И вот тут началась критика церкви.  Возможно, прежнее духовенство в своей массе не было слишком образованным. Но  оно хоть понимало, сколь губительны всякие шатания и отступления. И чисто армейская дисциплина, необходимая в столь ответственном деле, способствовала поддержанию трезвости ума.  Конечно, были и вовсе нефилософские нападки на церковь, такие как «Очерки бурсы» Помяловского. Но все же этого человека нельзя назвать почтенным членом общества, как и Тараса Шевченко. Да, их фигуры политизированы (особенно Шевченко), но все же это люди, бывшие «где-то там»и умершие от алкоголизма.

     Но когда появляются такие люди, как Иосиф Фудель – добрые, кроткие и желающие добра…  Его сын описывает, как страдал его отец, когда ему, в период окормления заключенных в жесткой форме предписывалось вести воспитательную работу с политзаключенными. Он отказывался, в результате его перевели.  Сергей Фудель с болью описывает, как страдал его отец от такого жесткого  отношения церковного начальства, от «бездушной бюрократии церкви». Как знать? Мы теперь видим, куда нас завели эти добряки.Возможно,если б отец послушал начальство, сын не сидел бы трижды в тюрьме….Вообще жалобы такого рода были очень часты именно среди интеллигенции. Мы не будем рассматривать филокатолические учения Вл. Соловьева, в высшей степени ученые труды Сергия Булгакова.  Мы и так знаем, к чему это все привело –к обновленчеству.   А инструментом послужила бедная философия.

     Кто же она такая? Это слово знакомо всем, его употребляют и в бранном смысле, и в положительном. Почти каждый считает, что может философствовать сам. Это, может быть, и верно, при условии понимания, что же это такое – философия.

    Мы не будем принимать всерьез утверждение большинства словарей и энциклопедий, что она есть не что иное, как «наука о наиболее общих законах природы и общества». Здесь мы отрицаем все, включая слово «наука». В современном мире  понимание науки таково, что к философии отнесено быть не может. Но это не главное. Мы можем много говорить о том, что НЕ есть философия.  Но что же остается?

   Прежде всего следует вспомнить, что философия – явление исключительно европейское.  Поэтому словосочетание «восточная философия» бессмысленно. Да, есть такая дисциплина, да есть такие кафедры, но это не меняет сути дела. Почему?
      Да потому, что философия прежде всего искусство вопрошания.  В процессе вопрошания и поисков ответа и рождается философия. Восточное же знание всегда начинает с ответов, ими же и заканчивает.  Поэтому  мы здесь будем говорить только о философии в именно западном понимании.

    По ее месту в человеческой жизни она  ближе всего к искусству.  Скорее всего, к поэзии. Поскольку форма и содержание  здесь одинаково важны. Кроме nого, образ призрачной реальности, созданной тем или иным учением, восхищает нас или ужасает, но не имеет к нам прямого отношения. Ибо все попытки поставить философию на службу идеологии, науки, социологии, словом, придать ей практическую ценность, просто уничтожает ее.  Она не может служить руководством к действию, не может ничего объяснить. Ее задача не в этом. Многие возразят, потому что привыкли видеть ее именно в этом качестве. Однако же разве можно использовать как руководство к действию стихи? Конечно, в прежние времена, когда люди были добросовестнее, многие подражали Байрону, но больше в прическе и одежде…

     Но более всего вреда принесла философия людям, которые стали смешивать ее с богословием. Ведь философия  в высшей степени лична. Каждый привносит в свое философствование свою личность, как и всякий  творящий человек в свое произведение. Как же можно этот продукт смешивать с Божественной наукой?

      Вот мы и получили – вначале обновленчество как таковое со всей слабостью, даже расслабленностью, которая как присуща  русским интеллигентам конца 19 - начала 20 вв.  Последствия для Церкви были самые неутешительные.

    В статье   протопресвитера Михаила Помазанского это изложено очень четко. Правда, он, по большей части, отвечает тем новаторам, которые были его непосредственными оппонентами, о. Киприану Керну и др. Сергия Булгакова, Вл. Соловьева он даже не рассматривает. А мы можем вспомнить и Бердяева, с его горделивой мечтой сравняться с Богом в творчестве, с его мыслями о «дурной бесконечности», отрицающими смысл христианского брака… Ответом тут является сама жизнь.

     Благодаря «светскому богословию» оживают старые ереси.  О настроениях уже в 20 оды 20 века мы можем судить по роману И.Головкиной «Лебединая песнь»,, где  герои дворянского происхождения, в остальному люди достойные, называют «наше православие» казенным. А лучшие из героев. Молодые, которые устремлены в будущее и вовсе увлекаются «эзотерическим христианством»..
   
    Как же быть с философией? Приведем цитату из статьи М.Помазанского «Христианин-философ может привести свою философскую систему в полную гармонию с мировоззрением христианским. Такого рода философия может быть названа христианской философией. Но и в этом последнем случае как достоинство философии, так и достоинство богословия, и, наконец, законы метода требуют отчетливого различения этих двух мыслительных путей. Если так называемая христианская философия будет в одном случае опираться на философские предпосылки, а в другом – на авторитет Священного Писания, будет ли она настоящей философией? Но она не будет и подлинным богословием. Здесь допустима параллель, но не сплав.»
    И это «Философия может быть истинным другом религии… Философия – друг богословия именно тогда, когда она вне богословия.»
 Именно так мы и должны к этому относиться. Точно так же, как поэзия развивает ум и нравственное чувство, помогает постигать красоту мира. Так же философия, как высокое искусство, заставляет нас понимать и ограниченность нашего разума, и необходимость познания и тот уровень, когда мы приходим к понятию ВЕРЫ.
 Это же относится и литературе. Чаще всего, читая произведения на библейские, евангельские и просто христианские тdемы, ощущаешь неловкость. Теперь, когда появились кинофильмы, театральные постановки и оперы на такие тему, особенно виден их богохульный и недопустимый для православных смысл. В литературе это выражено менее явно, но, видимо лишь в силу зрелищности. 
Хотя следует оговориться – есть и удачные опыты, даже в таком опасном жанре как православное фэнтези. Это, конечно, относится к Юлии Вознесенской, особенно ее апокалиптическим произведениям. А вот Елена Чудинова может послужить примером обратного… возможно в силу увлечения  шаманством и  католических пристрастий.
     Вероятно, к литературе следует также отнести слова  М.Помазанского. Можно служить делу христианства и художественной литературой, не вторгаясь в богословие.
        Если мы исповедуемся священнику, имеющему философское образование, мы ведь не ходим услышать от него философствование? Нам, скорее всего, захочется сказать – «если нам потребуется философия. мы знаем, где ее найти».
     Это же соображение можно отнести и к церковной музыке. Если нам захочется  барокко, мы знаем, где искать. А Ведель, Бортнянский и другие просто мешают молиться. Жеманные барочные распевы не идут к словам покаяния и молитвы.
     Это же относится и «Всенощной» Рахманинова и литургии Чайковского. Если нам захочется творчества этих композиторов, нам и без того есть чем насладиться. Существуют оперы, концерты и симфонии.
     В конце концов, слов о ереси и расколе свт. Игнатия (Брянчанинова) никто не отменял.

     Таким образом, мы видим, что средневековый принцип – что у всего есть свое место, имеет смысл и по сей день.