Землемер

   Сказания как бы Московской Руси
...
Всё началось в первый же день царствования Михаила Федоровича. В Кремль заявились послы украинского реестрового казачества с полковником  Ридкакашей и заявили, что "не сыдуить с цього миста, покы москаляччи войсковы люды нэ уйдуть с нашыи Слобожанщины". Послов выслушали бояре и развели руками. А наш, дескать, государь, еще зелен летами, и таких делов разрешать пока не может. Так что  располагайтесь в Кремле, гости дорогие. и подождите годков пять. Авось, к тому времени у государя дойдут дела и до вашей...то бишь - нашей, Слобожанщины.
   Послы надулись, погремели шаблюками в ножнах, и отбыли в свои палестины. А молодому царю о сём  всём было доложено.
 Царь, он , хоть и молодой, но всё-же царь. Передернул он плечами в горностаях, и спросил бояр:
  -Да что оно такое - эта Слобожанщина? Не держава, и не удел... Бельмо на глазу. После тататр совсем порядку на Руси не осталось. Нет, друзья мои... то бишь - боярская дума. Надо с этим кончать. Счас же распорядитесь учредить учёную дружину на предмет межевания земель . Определиться пора уж, наконец, где  заканчивается Великая, и начинается Малая Русь. А то мы, без границы, тут еще нахлебаемся лиха.
 Сказано - сделано. Нашли бояре в разрядном приказе умного дьяка - Пешку Сидорова. Ты, говорят ему бояре, ещё при солныщкеи нашем жгучем, Иване Васильевиче, чтоб ему пусто было, составлял  со товарищи Большой Чертеж русскому государству. Тебе и карты...то бишь - карта в руки. Ищи себе подручных, но чтоб к Покрову дню на столе у царя лежал план межевания от Орла до Белгорода, и от Курска до Конотопа.
  И дали Пешке Сидорову десять рублей серебром и слепую лошадь. Езжай, дескать, в пограничье, послужи за веру, царя и Отечество.
  ...А в это время в Курске , при  воеводе Юрии Ивановиче Татищеве, служил губным старостой герой нашего рассказа Афанасий Иванович Мезенцев. Это его так звали. А что такое губной староста - я вам расскажу. В те далекие поры губами назывались части  городов. Не посады - прошу учесть. Посад - он в черту города не входил . А губа была  в самом  городе. Отсюда и пошло нынешнее понятие "губерния".
Так вот.
А наш Афанасий Иванович числился губным старостой поселка по обе стороны речки Тускарь. Считай - самой прибыльной губы. Оно и понятно. Староста - человек книжный, Ещё при  царе Василь Ивановчиче Шуйском делал он опись всему Курскому уезду, вместе с московским землемером Пешкой Сидоровым чертёж составили. Правда, ходила по Курску сплетня, что тот чертеж московские бояре царю Владиславу, поляку, продали. Враки, конечно. Но зато поднаторел в грамоте староста Афаначий,    мимо него копейка не упадет. Жуликов держал в рукавице. Его за это и били, и мзду давали. Не брал!   Купцы так и жаловались воеводе: не берёт, проклятый. Потому и тебе нечем гостица принести.
 Воевода понял, что надо старосту менять.
А тут  случай подвернулся. Приехал  из Москвы в возке  на слепой лошади дьяк Пешка Сидоров. При ём разный мерный струмент. Ну там, складные сажени, отвесы, стекляшки разные. А давай, велит дьяк воеводе, мне в помощь Афоньку Мезенцева.
  Воевода аж засиял. Нету, говорит, не дам Афоньку. потому что он у меня наилучший губной староста. Цену набивал.
Долго спорили. Сошлись на том, что Пешка Сидоров из казенных денег лично воеводе передал два рубля серебром. Тем и выкупил Афанасия Ивановича.
  Дальше все совсем просто. Сошлись, обнялись, троекратно поцеловались. И пошли сообча землемерить северские чернеоземы. При землемерах  ещё дюжина мастеровых  обреталась .
  Это была ещё та работёнка!
Начали сверху от Орла. Весь май кружили над степью, искали края русской земли. Упёрлись в Речь Посполитую. Колышки забивали, нитку тянули. А обернутся назад - пшеклентые пшеки границу уже порушили. Но Пешка жирно чертил карту. Нехай потом умники из Посольского приказа  разбираются . А нам к Покрову успеть надо.
  Перешли в Курские пределы. Тут уже было попроще. Вот русская деревня. А вот хохолацкий хутор. Делим жирной полосой. Нехай им этот  овраг остается. И эта пустошь.И вообще - главным глазомером торчали по степи  каменные бабы. Коли стоит такая с руками на груди - пишем земли окрест за Великой Русью. А какая баба опустила руки в низ живота - тут тебе и Украина.   А вот ту дубраву мы себе отпишем. Зачем хохлам дубрава? Срубят. Или, того хуже - в ней разбойники заведутся.
  К августу опустились к Белгороду. Ой, что было! Он же, Белгород, ети его, весь хохлами заселен. Поди, докажи им, что они - русские. Афанасий говорит Пешке :
 -А и доказывать не надо. Нехай будут хохлами. Но пределы нарисуем московские. Ты видишь, как наш царь развернулся? Глядишь - и переселит сюда русского народа. Земли  тут - сам видишь - райские. Оглоблю воткнешь- телега вырастет. Не, пиши за царем. Никому Белгород не отдадим.
  А там и осень накатила. И уехал Пешка Сидоров с обмерами в Москву. Как раз на Покров и разложил перед царем карты.
 Михаил Федорович доволен остался. Собрал он бояр и прямо так и сказал, упря палец в жемчугах в свежий чертёж:
 - Нам, говорит, чужой земли не надо и пяди. Но и своей горшка не отдадим.
   И наградил Пешку Сидорова колонковой шубой. Даже у меня, говорит царь, такой шубы нет. Моя горностаевая против твоей колонковой в слабину будет. Вот как  я ценю учение.
 Да, что б не забыть, продолжил царь. Тут у меня на антресолях затерялся Большой Чертеж всему нашему государству. От Ивана Васильевича, чтоб ему пусто было, солнышку нашему  остался. Дьяки кажут - ты ж его со товарищи и чертил в прежние годы.   Так ты , будь ласка, сделая Чертежу опись. Ну, книгу такую. Чтобы я не тыкался по карте, а сразу видел. - тут у меня Иркутск, а тут Пелым. Сделаешь?
   ...А в Курске в это время Афанасий Мезенцев вторую неделю сидел в сенцах у  кубернатора. Ждал назначения, хотел в свою губу вернуться. Воевода не принимал, на улице шумели нанятые купцами хулиганы. Дюже не хотели купцы возвращения прежнего старосты. И чем бы оно все обернулось для Курска, кабы из Москвы не прискакал гонец в красной шапке. В шапке же  была грамота для воеводы: препроводить оного землемера Афанасея Мезенцева в Москву на предмет его умной головы.
Ничего не понял воевода,но велел заковать Афанасия Ивановича в железа , и в таком виде отправить вместе с гонцом и под стрелецкой охраной в Белокаменную.
Так, под улюлюкание хулиганов, бывший староста и отбыл из Курска.
И вот же судьба!
Кажется, немало пожил на свете. И радости были, и горя хлебнул. Всё уже было, и вряд ли что еще будет.
Ан нет!
Главное дело жизни ждало его впереди. В Москве сняли с Мезенцева железа, привели в избу Разрядного приказа и разложили перед ним Большой Чертеж. Такой огромной карты даже он еще никогда не видел!
Совсем оробел, когда в горницу вошел царь. Чтоб не повторяться, скажу, что и Афанасию Ивановичу он сказал те же слова, что говорил и Пешке Сидорову.Только добавил:
-Я бы тебя не  беспокоил, Афанасий Иванович , кабы старый чертёжник не помер. На смертном одре Пешка Сидоров назвал твоем имя, как продолжателя дела написания"Книги Большому Чертежу".Ты уж порадей за ради русской истории. А я тебе за то колонковую шубу пожалую. Даже у меня такой нет.
  ..."Книгу Большому Чертежу" Афанасий Иванович составлял больше десяти лет. Ему мало было елозить по карте - он почти безвылазно находился  в поездках. И в Иркутске побывал, и в Пелыме. И по Волге сплавлялся, и в Бухару заглянул, где чуть не оказался в земляной тюрьме.
  Словом, поколесил. И справился. Отдал Книгу в набор в Печатный двор, а сам написал в Кремль ; "«Царю государю и великому князю Михаилу Федоровичю всеа Русии бьет челом холоп твой Афонка Мезенцов. По твоему государеву указу в нынешнем во 136 году сентября в 12 день в Розряде я холоп твой большой чертеж зделал.  Милосердый государь, царь и великий князь Михайло Федорович всеа Русии, пожалуй меня, холопа своего, вели мне дать корм, смилуйся пожалуй».
   Царь смиловался. " «По сей челобитной велено на корм дати рубль сент[ября] во 17 день». Дьяка, принесшего ему рубль, Афанасий Иванович спросил :
-И куды ж мне теперь?
-А куды хошь, - широко развел руками дьяк. - Вольному воля.
  И пошел Афанасий Иванович пешком в Курск. Грело осеннее солнышко, за московской заставой полыхали багрянцем леса. Пристроился к крымскому соляному обозу и дремал на арбе с волами почти до Орла. Здесь нагнал обоз царский гонец, на коне в мыльных яблоках. Перекинул гонец Афанасию Ивановичу на арбу битую молью колонковую шубу.
Царь держал своё слово.
...Вот, вроде бы, и все.
Да, чтоб не забыть. В Курске Афанасия Ивановитча помнили, и выборные от губы прокричали на сходе имя Афанасия Ивановича. И он вернулся к службе губного старосты. Где и пребывал до самой своей кончины , в 1646 году. Похоронен в том самом городе и на той земле, которые навсегда своей рукой  приписал к Русскому государству.