Червячок

 
 
 Жил-был червячок. Он был бессмертен и знал об этом. Я об этом не знал. Он был многолик и мог являться светлым ангелом. Я об этом не знал, а когда узнал, легче мне не стало...  Пролетит в душе яркое и веселое, думаешь: о! мотылек! А потом смотришь – муторно как-то и нехорошо внутри...  Нет, червячок. Иной раз кажется, что в молодости его не было, а откроешь старые записи – мелькает по страницам.
 
   Вот, например, Чарма, первая моя собачка, русский спаниель. В девяносто втором году она шла по третьему полю. Вы, наверное, видели, господа охотники, как они работают, эти спаниели? Допустим, Чарма. Бежит она неторопливым галопом, рисует свой челночок: двадцать метров налево, двадцать направо, там, где густая трава, тормозит, останавливается, пробивается через заросли, уйдет в сторону, крутнет восьмерку или выпрыгнет из травы, махнет ушами -  и дальше...

   Вот она зачуяла наброды – тут же  в ней всё переменилось! Вся она подобралась, вся  -  внимание, ушки стоят по-другому, хвостик завертелся пропеллером - тут она, тут она где-то, дичь эта! Бывает, даже оглянётся: хозяин, видишь, нет? Вижу, говорю, вижу, я уж и ружье снял, давай, поднимай, поднимай! Бекас, глядишь, уже и не дождался нас, рванул с веселым криком и ушел вне выстрела…  Хорошо, если дупелек – спаниель  прыгнет  вперед и тот выскакивает чуть ли не из-под носа. Хлоп – есть! А если попался коростель, тут уж работаем вовсю: и влево, и вправо, и кружок, и опять по следу, -  вот он, рядом, рядом, но никак не поднимается! Свечкой встает собачка из травы и бьет его лапками – топчи его, девочка, топчи! Наконец он вылетает и, свесив длинные ноги, нехотя удаляется. Тут уж не торопишься, отпускаешь подальше, потом стреляешь. Находят,  несут... Мордочка довольная...  И у охотника  на душе - сказка...
 
   Если б оно всегда так было! Нет, какой-нибудь червячок где-нибудь да вылезет.

   Вот и Чарма тоже. Дупелей и бекасов поднимала охотно, дергачей любила, тетеревов – обожала, а перепелок... Я даже удивился. Третье наше поле выдалось сухим, отава на лугах не поднялась и коростеля почти не было. А перепелки было много. Держалась она в ячмене и кукурузе. Вышел я утром – поют! Пошли. Ходили, ходили – ни одной. Странно. Наконец, поднимается – от меня. Переместилась недалеко, идем  –  бегает моя работница, челночок метров десять, хоть бы хвостиком крутнула!  Сухо, что ли, слишком и чутьё не работает? Так и не подняли ничего…  Вышли с поля, куст на краю – прыгнула она туда сходу, вылетел коростель, не успел я выстрелить, но тот сел недалеко. Подошли,  подняли, хлопнули – с чутьем всё в порядке!  Та-а-к...  Перепелки, значит...

  Приехал еще один спаниелист, друг мой, Виктор Залескин.

-  Как, -  спрашиваю, -  Дик твой по перепелкам?
- Да ничего... Прошлый выход парочку хлопнули да коростеля из канавы.
- Пойдем, - говорю, - поищем, а то моя их за дичь не признает! Дадим ей потрепать...

   Приходим на поле, посылаем Дика в ячмень и сами следом. Не знаю, как и назвать это, господа охотники…  Летит впереди неуправляемая рыжая ракета, за нею два мужика с ружьями наперевес – топают сапожищами, только ячмень по сторонам закручивается... Пробежали с полполя, Дик, подлец, хода не сбавляет, летит…  вдруг перепелки, три или четыре сразу, фуркают в разные стороны как пули! Бах, бах, ба-бах!..  Как в копеечку!..
Да и далеко ведь поднимает он!..
               
- Что ж ты ему челнок не укоротил, собачий ты сын?!
- Укорачивал я, два дня  за ним на веревке бегал!..
- Укорачивал он...
               
   Пробежали поле, повернули обратно. Опять  бежим-торопимся - ружья наизготовку. Дик  челнок сократил, а Чарма, собака такая, скачет у сапога, то есть мышей вообще не ловит. Наконец,  поднимается перепелочка,  Виктор - хлоп:  есть. Ф-ф-у-у... Слава Богу!..
 
   Даю Чарме обнюхать...  Бросаю – приносит. Положила на землю, носом толкает – вроде интерес проявляет. Идем. Прошли поле – нет ничего! Да что такое?  На краю поля – проплешина, собачка вылетает и напарывается – пурх из-под неё птичка! Хорошо, хозяин начеку - стук! – есть. Ищет... Отыскала, под мои крики – приносит... Закипает у меня внутри потихоньку... Дик-то - лучше...  И жара, чувствую,  давит, и мошкара мучает... Омрачает душу червоточина.

   Ладно. В пятницу едем на открытие утиной охоты - восемь человек и три собачки. Вечером, понятное дело - праздник!  Утром расходимся  по местам,  ждем.  Увы... Тяги почти никакой  - кряквы  мало, чирки, красноголовики...  через час нет ничего. Только Андрей Клинсман выбивает троечку из поднебесья – лохматый дратхаар Макс Андрея Дружникова неторопливо шлепает в тростниках и приносит. Четверкой в контейнере сколачиваю и я одну в штык метров с пятидесяти. Она падает прямо перед нами - Чарма радуется, а Клинсман ругается - не тяга, а тягомотина. Идем с Чармой топтать – выгоняем из канавы чиренка, потом находим три чужих подранка –  итого пять штук. Возвращаемся... У кого одна, у кого – парочка, а у Саши Залескина – четыре.
 
- Сам работал спаниелем?
- Сам...
- Тяжело тебе с таким чутьем!..
- Да идите вы...
 
  Посмеялся я и забыл.

  Уезжаем домой –  на выезде большой чистый карьер, любимое местечко красноголовых нырков. Саша и Андрей прыгают с мотоцикла, через пару минут, слышим, дуплет, затем еще два. Идут обратно. Санек поет:
- Одна из-под куста поднялась, первым, правда, поторопился,  вторым –  бах – есть! Потом налетает стайка – дуплет – они шлеп! шлеп!.. Рядом лежат!.. Всё, я семь штук настрелял – больше всех!

   Обстрелял, говорю,  собачий сын.  Дружников с Максом идут за Клинсманом, а мы с Виктором идем за Сашей. Первую – недалеко – приносит Дик, до вторых метров сорок. Дик не идет -  ни по руке, ни по палочке. Виктор оправдывается: если б он видел! Ага, говорю, увидит он в наших зарослях, натасчик ты фигов...

  Стоим, смотрим.  Интересно, а мы-то что будем делать, а, Чарма? Собачка слушает, хвостиком машет, в воду  не торопится. Возвращаюсь к дороге, нахожу пару камней, швыряю…  Плывет моя водяная полевка – тридцать метров – всё, закрутилась на месте. Орем, руками машем, стреляем – крутится, крутится, наконец, замечает уточку, плывет, берет в зубы – ура!  Теперь надо подать вторую – опять каменюку в воду, опять спаниель нарезает круги по воде, видит, берет, возвращается – у-ф-ф...
               
   Пока Чарма плывет к нам, разглядываю нырка... Что такое?  На крыльях вместо маховых перьев - синие пеньки. Так. Чарма подает вторую – даже пеньков нет!

- Санек, это что?
- Северные чирки!..
- Дуплетом, значит? Даже крыльев еще нет! Шлеп-шлеп! Лучший стрелок! И новая порода у него - северный чирок! Орнитолог...

   Посмеялись, конечно, над ним. Сашка тоже хохочет. Спрашиваю его потом: ты  с чего  разошелся?  Хлопунцов не пожалел...

- Да вы с Виктором замучили: спаниели, чутье, подача!..
- Это же мы от радости!  Они ведь... для всех...
- Ладно, проехали...

   Да, думаю, дела-а... Точнее, червячки.

   Приехали к землянке, развели костер, ощипали уток. Здесь особенно рассказывать нечего - славное  было  застолье. А когда пришел вечер, оказалось, что не всякий охотник может дойти до болота. Что ж, еще классик заметил, что и не всякая птица долетает до середины Днепра! Собачников это беспокоило мало – им сообщили, что за деревней остался нескошенным угол колхозных полей и там этих перепелок, этих коростелей, этих ваших бекасиков! Так что надежды у нас были самые радужные.
 
   Ранним утром – ранним, конечно, вранье, но часам к восьми приехали в заветный угол. Четыре прямоугольных поля с канавами по краям оказались действительно не скошены – и роса еще не обсохла. В качестве судьи выступал Андрей Клинсман:
-  Берете один прямоугольник, Макс – слева, Дик – по центру, Чарма справа. В обратку берете прямоугольник рядом – и ко мне.
- Товарищ судья, а вы разве не пойдете с нами?

Судья на дурацкий вопрос только махнул рукой и стал пристраивать под кустик телогрейку.

   Выстроились согласно стратегическому плану и - вперед. На левом фланге Макс – встал, оглядел поле и пошел челноком разделывать угодья – что для него крапива,  что кипрей?  По центру Дик – тоже не отстает. Поглядел я на свою маленькую собачку и повесил головушку. Зашевелился червячок и зашептал: это не пойнтер и не курцхаар, это у тебя -  полевая мышь! И куда ты собрался соревноваться? Кликнул я несчастного спаниеля и ушел на соседнее поле – казалось мне, что трава там - поменьше, а позор - подальше. Чарма моя ты, Чарма...  Даже Бог тут теперь не поможет – не завел я себе курцхаара...

   Пока Бычихин унывал, спаниель трудился, а, может быть, он и молился – откуда ни возьмись, летит  коростель и садится в межу. Лопоухая тут же его выгоняет – стреляю  не очень удачно – тот падает в траву подранком. Но спаниельчик  не плошает – шагов через двадцать догоняет его и подает. Так...

   Переходим назад, занимаем свой правый фланг и метров через сто собачка поднимает сразу трех перепелок – все далеко, не стреляю, но замечаю кустик кипрея, в который садится одна из них. Зовем Макса, вдруг они покажут нам стойку?  Скачет галопом Макс, кипрей разлетается в стороны... И ничего! А где же перепелка? Пыльца, говорят, чутьё забивает. И роса. Слышим впереди - дуплет, а за ним над полями песня композитора Залескина «Дикуша, ищи». Похоже, нас обставляют...
 
   Макс летит дальше, а мы с моей копушкой решаем еще раз поковыряться в кипрее. Посылаю, она лазит, сопит -  то ли чутье прочищает, то ли хозяина клянет... Надежда потихоньку гаснет, только кипрей покачивается. Вдруг перепелочка – пурх! Хорошо, ружье на плечо не повесил – стук – есть! Так, Чарма... Пыльца, говорят, роса, говорят... Чувствую, червячок скукоживается.

   Вдруг впереди два дуплета, а за ними всем известное: искать!.. вашу мать! - проза неотесанная, хотя и рифмованная... Потом опять крик: « Что ты  стоишь как пень? Иди сюда с Чармой! Помогай давай!..» Идем. Оказывается, из трех перепелок отыскали только одну, кобельки бегают, но остальных никак... Так, говорю, Чармочка, не подведи, девочка, а то опять хозяин завоет - давай, с Божьей помощью... Пошла моя копушечка челночком, потом закрутилась на месте, обежала вокруг Дружникова – тот стоит на кочке, залезла носом в примятую его сапогами траву, засопела и достает перепелку. Дик в это время приносит Виктору еще одну, а мы, торжествуя – но скромно, очень скромно! – идем на свой фланг. Червяк мой процентов на девяносто мертв.

   На обратном поле берем перепелочку  и коростеля... И хотя впереди нас рассыпаются несколько дуплетов, всуе ты трудишься во мне, зависть! Даже издали мы видим, как дратхаар летит без стойки и птички брызгают фонтанчиками во все стороны –  возьми их за пятьдесят метров! Про Дика мы тоже все знаем...  Получается, что маленький челночок моей собачки – двадцать метров налево, двадцать метров направо... умница ты моя ушастая - то, что здесь и нужно! Вон уже и сам товарищ судья нарисовался на фоне куста, до него не больше ста метров.

   Неожиданно Чарма прихватывает  наброд, делает кружок и улетает вперед – я понимаю, что это не коростель... Она рыскает по сторонам - я жду, она топает дальше - я следом. Наконец собачка прыгает в куст и оттуда поднимается молодая тетерка. «Тетерок мы не стреляем!» - напоминает мне червячок. Конечно, не стреляем, соглашаюсь я, но в этот раз - стреляем! Я нажимаю на спуск и через минуту спаниель вылезает из кустов с добычей в зубах.
 
   Держу в руках молоденькую тетерку и азарт мой понемногу испаряется. Н-да... Тетерок даже наши местные браконьеры берегут и не стреляют. И не раз мы говорили об этом. Червячок подсказывал правильно. То есть это был не червячок, а мотылек. Я перепутал и омрачил Чармину победу.
 
   Собираемся в конце поля. От моих сомнений в спаниельных способностях остается процентов пять...

   Судья краток. Кобелям – сурово:  «Учиться надо...» Чарме – снисходительно:  «Был у меня Тимоха... тоже молоток... Но хитрый был, гад...»

   Едем к землянке, рассказываю им про свои сомнения, про змееныша в сердце и проценты.
 
- Нет, ты что же хочешь? Чтоб она и в карман влезала, и кабанов подавала?..
- Но мы ведь подняли штук тридцать, а настреляли девять, с тетеркой... А если б легавая, да со стоечкой, да вежливая...
- Да сколько ты по мелочи ходишь? А уток два месяца гоняешь – подъехал на мотоцикле  к болоту, вытряхнул спаниеля из рюкзака, протоптал, собрал дичь, спаниеля в рюкзак – к следующему болоту. Куда ж тебе лучше, гадюка?..

   Молчит моя гадюка. Может, сдохла...
 
   Однажды мне и самому удалось раздавить одну дрянь. Купил я себе мопед – легкий, красивый, три скорости... по любой тропке...  Теперь-то этого добра в каждом магазине, а тогда почти не было.  Старый мотоцикл мы бросали где хотели, душа не болела – но теперь приобрел я замочек и стал пристегивать колесо к раме, чтоб не увели... Ложусь в землянке спать  –  вдруг мысль: пристегнул? Встаю, проверяю. Иду в болото, вспомню: пристегнул, нет? Возвращаюсь, проверяю. Устал как-то после охоты, лег в землянке, стал засыпать... И вдруг опять: не пристегнул! Чтоб тебя, думаю... железяка  ты хренова... Вышел, свалил его под осину, оторвал поворотники, сломал зеркала, разбил задний фонарь, погнул сапогами бензобак... Чарма выскочила из землянки, лает, ничего не поймет...  Сел я на пенек,  выпил чайку, поглядел на звезды, на луну... Чувствую, полегчало.  Хорошо, Господи... Слава Тебе.

  Чарма, как я уже говорил, обожала тетеревов – уже на первой неделе отпуска я знал, что вокруг нашей землянки живут девять холостых тетерок и два выводка – в одном четыре, в другом три молодых. Кормятся ежевикой. Очень мне хотелось взять по петушку из выводков, но мучил меня червячок: мало их и вымирают они! Поговорил с егерем – тот, как водится, сетовал на уменьшение дичи, вспоминал шестидесятые, всякое изобилие...  Потом помолчал и, прощаясь, как бы между прочим, сказал, чтобы весной я к нему уже не приставал и петухов жалел...

  Сидим с лучшим моим другом Евгением Куликовым у землянки, обсуждаем: бить или не бить?
- Я тебе, Гамлет, так скажу: стрельни парочку и дай Чарме хоть разок насладиться!
- Женя, запрещено... Хотя егерь вроде и разрешил... но дипломат! Весной, говорит, не подходи...
- С тех пор, как они заменили продразверстку продналогом  и запретили нам всё, ты что предпочитаешь – класть или ложить?
- Класть... Или ложить.  Гм... Когда как... Но, Женя, все-таки дичи все меньше, еще Аксаков это заметил... Глухарь, тетерев – сильнейшие, отчего ж они не выживают?
-  А, ты вот о чем... Теория эволюции... От обезьяны - к человеку, от капитализма - к коммунизму.  Не работает она, вот в чем дело... В начале был Бог... -  Евгений взял бутылку и стал наливать нам по стопочке. Моё сердце в это время прыгнуло от радости – и он верит! Евгений отставил бутылку и продолжал:
- Бог, или высший разум, или абсолют, назови как хочешь... Он создал мир, и энергию ему дал, и изобилие – драконы там, ящеры, мамонты... А леса какие были!.. И понемногу всё идет на спад, и умирает, и умрет – второй закон термодинамики, в институте учили, забыл?
- Забыл... Что же делать?
- А охотничье хозяйство на что? В Европе – разводят, в Африке – разводят, да что там – и наш председатель утят выпускает за месяц до открытия, ты ведь сам стрелял! Верхнее чмо не дает развернуться, дичь развести.  Давай, чтобы чмо вымерло, а мужики выжили!..

   И выпили мы с ним, и долго еще сидели и говорили по душам, и во всем понимали друг друга, кроме одного – веры в Бога.

   Идем с Чармой к выводку, в котором четыре молодых. Червячок, окруженный тонкой дипломатией егеря и придавленный вторым законом термодинамики,  признаков жизни не подает. Собачка все время забирает к знакомым коростелиным лугам и не догадывается  о скором своем счастье.

  ...Зачуяв наброды, она так стремительно бросается вперед, что я едва успеваю сдернуть с плеча ружье. Взлетает старка. Спаниель прыгает через куст и поднимается молоденькая тетерка – Чарма, мне кажется, разворачивается прямо в воздухе и справа вылетают сразу два, один, вроде бы, с черными перышками. Стреляю – падает. Собака между тем уже подняла четвертого, он мелькает в кустах, она летит следом и поднимает еще одну тетерку, холостую.  Всё... Ни птиц, ни спаниеля.

   Никогда она меня не бросала в азарте, только тетерева опьяняли мою собачку и заставляли ее забыть  любимого бога. Минуты через три или четыре стреляю – является. На морде вопрос – где искать? Ага, собачья дочь, - говорю,- не заметила! Показываю рукой. Бежит. Причуяла, запрыгала из стороны в сторону, нашла, засопела, подняла, вся в перьях, счастливая, несет...
 
   Полянка эта в редколесье дубов и сосен и теперь, спустя двадцать два года, не заросла. Захожу я туда почти каждый год – дело в том, что из этого лесочка весной вылетают тетерева на ток и их можно пересчитать. Четыре-пять петухов и столько же тетерок. Двадцать два года я жду, что тетерочек станет... хотя бы восемь... И тогда в августе мы найдем три, нет, лучше четыре выводка, и мой счастливый пес... Нет, господа охотники, не прибавляются они в этом углу! Рябчики - да, расплодились, берем, бывает, а тетерева -  нет. Но я все равно благодарю Бога – они есть, мы их - ищем, любуемся, а стрелять...  Не всегда это и надо.  Да и есть еще места на Руси, грех жаловаться...

   Изучил я теперь и родословную червячка. Помните,  Адам и Ева в раю съели плод познания добра и зла? Вот. В этом фрукте и был он, червяк! И нравится нам с тех времён зло, хотя и мучает оно нас.
 
   А червячки бывают весьма странные, и не поймешь, откуда берутся. Вот еще пример. На четвертом году начал наш рыжий Дик лаять в коляске. Едем на мотоцикле, Чарма - между  мной и Виктором - молчит, а Дик в коляске, на поводке, и брёх – до самого болота! Витя, в чем дело? Не знаю, говорит. Дальше – больше. Стоим на вечерней тяге, тишина, закат, красота... Вдруг над болотами: гав-гав, гав-гав  – Фредерик Шопен, «Собачий вальс». День, два, три... чувствую – зверею. Пришлось бросать любимый угол и уходить подальше. Года через три, когда Виктор запил и Саша забрал Дика к себе, мы, конечно, отучили нашего спаниельчика.
 
- Саша, - говорю, - что это было?
- Не знаю. Научил зачем-то...

    Недавно я опять спрашивал Виктора. Зачем?  Смеется, старый бобёр...
 
- Вам не понять... Не рубите вы в музыке...

   ...И чего только в наших сердцах не водится...