Судьба снайпера глава 5

        Глава 5
   Новое русское слово
   Тихо из сердца звучит.
    Нету в нем окрика злого,
    В нем доброта лишь молчит.
    Собрано в нем все простое,
    Все,что спиралями свет
    Держит извечно и строит
    Вечности новый завет.
    Благо невидимо льется,
    В струи сплелося,в поток.
    Всякий из слова напьется,
    Даже последний глоток
    Этого слова напоит
    Самый засохший сосуд.
    Новое слово исполнит,
    Старые звуки спасут...
   С этими словами Эмиль проснулся и долго еще лежал, повторяя их, запоминая и наполняясь ими. Ему вдруг померещилось, что он со своей дружиной пришёл в древний приморский город, где множество христианских храмов, переделанных из более древних сакральных построек. Долго, очень долго, сопротивлялись горожане, но, наконец, сдались, оставшись без воды. И впустили русичей в свой город через юго-восточные ворота херсонеситы, и пал доселе неприступный город, и наводнили его детей варвары славянские - кривичи, болгары, словены, да варяги пришлые.
   Встал князь, отдалившись ото всех, на крепостной стене. Бушевало море неистово, хоть и лето было жаркое, южное. Ветер дул северный, злой и неумолимый; волны вздымались до середины стен городских, лизали камни, рвали и уносили с собой всё, что можно было унести. Так же и душа княжеская стенала и и роптала, ведь предстояло ей переметнуться из одной веры в другую, сменить многобожие на единого, всепрощающего и милосердного, распятого и распинавшего всякого, кто переступит законы его.
   Вглядываясь в неистовавшие волны, разбивающиеся о скалах внизу, но не сдавшиеся, узнал князь в них себя с воинами своими - такие же дикие и необузданные души их, такие же движимые силами, им неведомыми, и такая же сила в них бурлит и мечется, пытаясь найти выход и утвердиться вовне, завоевать мир этот, размножиться и раствориться в вечности.
   Взмахнула крыльями душа князя и полетела чайкою морской, смеясь и плача над волнами бесконечными. Отдалилась она от берега и осталась один на один с морем бескрайним, синим и глубоким, глубже, чем любой колодец в стране её степной. Стала она метаться над волнами, вглядываясь в них, ища чего-то, но не пищи, но не корова. Стала она метаться и стонать, голос её стал неузнаваем, одинокий голос среди мириадов волн, такой тоскливый, такой родной пустоте этой вечной, что грусть его стала собирать вокруг себя вихрь, стала втягивать в себя всё, что видела и всё равно не насыщалась, всё равно рыдала и кружилась в танце своём смертельном, но нескончаемом вовеки. Взметнулась душа ввысь, туда где более всего привольно и легко, но и там увязла в тенетах невидимых, в сетях незримых. Стала кричать она, запутавшись, стала визжать, пойманная, но не сдающаяся... И проснулся Эмиль от крика своего, вынырнул из мира ночного,давлеющего над ним теперь.
   Умывшись и приготовив завтрак, отошёл он немного от кошмара своего, но чувство одиночества всё-равно скулило внутри и смеялось безумным смехом, как чайка смеётся над волнами - то ли святая, то ли свихнувшаяся.
   Он отвёз Сашу на учёбу, но только  заметил вдалеке Анжелу (её трудно было теперь не заметить), сразу стартанул куда глаза глядят - чувства неуверенности и какой-то искалеченности душевной стали нависать над ним, и он сбежал.
   Однако одно дело всё-таки не давало ему покоя, больше всего - миссия его и конкретная задача, появившаяся внезапно, но так кстати унесшая его сознание в новый путь. Но что это было: спасение или наваждение? Эмиль уже не думал, он просто знал, что делать, ведь ангел сидел у него на правом плече и шептал ему на ухо всё, что нужно было сотворить.
   И действительно, сегодня, 28 сентября, Эмиль узнал, что возвращается Иван Антонович Ухватов, но в душе ничего не пело в связи с этим, ничего не играло - просто он слышал обычные команды, которые постоянно слышал на войне и проклинал их в тайне, но всегда исполнял добросовестно. Поэтому он почти полдня убил на то, чтобы собрать разведданные по Ивану Антоновичу - что, где, когда- как говорится. И только уже к обеду начала вырисовываться хоть какая-то более-менее ясная картина происходящего: во-первых, Ухватов стал более осторожным, окружив себя несколькими подчиненными, и это только лишний раз выдавала в нём его трусливую, нервную, высшей степени самоуверенную, но такую низкопробную особу, что у Эмиля просто чесались руки сжать его горло, вдарив кадык глубоко внутрь, и покончить, навсегда покончить с этим гадом человеческим, а, во-вторых, Эмиль, наконец, ухватил ниточку, ведущую на самый верх преступной иерархии синдиката, по которой спускались все приказы и поднимались, незаконно добытые коррупционными способами, средства.
   Оказалось, что всё очень просто, даже банально, вело к начальнику снабжения всех войск, которому Ухватов и подчинялся непосредственно с некоторых пор: он льстил Леониду Илларионовичу Черноруку, заискивал и лебезил до такой степени, что тот очень быстро сделал его своей правой рукой, и Иван Антонович, который и так как сыр в масле катался, начал купаться в роскоши и излишествах, построив себе воистину дворец загородный, где и пребывал частенько, балуясь с молоденькими девочками.
   Ещё одной страстью Ухватова была охота и рыбалка - уж скольких медведей он застрелил, сколько вытащил осетров икряных, и один раз даже убил заповедного тигра, так ему хотелось иметь великолепную шкуру царя тайги. Именно в этой слабости к убийствам зверей и птиц увидел Эмиль возможность к осуществлению своей миссии, несколько обременявшийся его в последнее время.
   Во время планирования операции в своём тайном гараже, несколько раз он ловил себя на мысли, что думает об Анжеле, но тут же отгонял их от себя, как альпинист, гонящий мысли о возможном срыве перед важным и трудным подъёмом, ведь одновременно думать и об Ухватове, и об Анжеле было бы слишком даже для Эмиля, и несовместимо, и кощунственно, и преступно.
   Вот он и сконцентрировался на планировании, в чём и преуспел, конечно - его находчивая и смекалистая часть всегда была готова извернуться, изловчиться в напряжении, словно томилась в подземелье, непрестанно желая расправлять плечи свои богатырские, силы свои удалые. И в этот раз идея, как всегда построенная из куража и максимального риска, выскочила из бурлящего котла его сознания и стала кружиться, извиваться перед Эмилем, будто бы прося сорвать её, как созревший, спелый плод с дерева знаний и умений человеческих.
   Однако смысла этой дерзкой идее мы раскрывать сейчас не будем, а будем ждать её вплоть до самого момента воплощения - заранее вытащив козырного туза, можно проиграть игру, чего нам бы вовсе не хотелось. Поэтому отправимся вместе с Эмилем за Сашей, не мешая, но лишь только наблюдая почти не дыша.
   Подъехав к интернату, Эмилю удалось выбрать позицию, с которой вход и центральная аллея отлично просматривались.Он не желал столкнуться нос к носу с Анжелой, поэтому терпеливо дождался её прихода и ухода с Анечкой, молча сидя в машине, почти без мыслей и эмоций. Лишь только в одно мгновение что-то вспорхнуло внутри него, когда Анжела, уже уходя, стала оглядываться по сторонам, видимо ища его. Но не найдя и не посмотрев еще раз по сторонам, что следовало бы сделать после вчерашнего инцидента, она ступила на переход и едва не ошалела - на неё несся чёрный "гелик" Пояса, который опять, позабыв обо всём на свете, увлекся своим долбаным планшетом, заказывая жрачку прямо на ходу.
   Слава Богу, Геннадий вовремя сделал техосмотр, и тормоза его джипа были в порядке - машина, как вкопанная, остановилась в полуметре от испуганной, почти омертвевшей Анжелы, не говоря уже о закричавшей и заплакавшей Анютке.
   Вчера вечером и сегодня почти весь день Гена Пояс ездил почти примерно, так на него подействовало вчерашнее внушение. но всё это время планшет звал его, буквально умолял залезть в него и остаться, погрузившись в дебри интернета, где Пояс постоянно смотрел порноролики, приготовление и поедание различных блюд онлайн, дебаты политиков, приговоры суда и всякую другую дребедень, которую он постоянно впихивал в  своё слабое, вечно мечущееся сознание, и ещё больше его этим ослаблял и гнобил.
   И Пояс не выдержал, наконец, и снова взял в руки этот богопротивный девайс, и снова улетел в цифровую вселенную всем сознанием, а тело его осталось в физическом мире и снова напоролось на проблемы, едва не сбив очередных людей. В первое же мгновение страх, как условный рефлекс, всплыл на поверхность, и Пояса даже слегка затрясло, но оглянувшись по сторонам и не увидев ни Эмиля, ни кого другого такого же глазастого, Гена ушел в глухую оборону, причём у него это было просто  нападением - он рефлекторно стал орать на Анжелу благим матом, прижимая планшет к левому уху, ведь там он всё ещё общался с доставкой суши, которые вот-вот должны были привезти.
   Эмиль сразу не заметил случившегося, и лишь  по визгу тормозов и по крикам инстинктивно напрягся и сразу просёк ситуацию. Внутри него была скручена чудовищная сила в виде пружины запредельных чувств и она так была напряжена, что малейшая неправильная вибрация извне отпустила её стопор, и пружина с невероятной силой, как лавина, стала раскручиваться.
   Эмиль даже не понял, как он выскочил из машины и оказался у окна, где увидел Пояса, прикрывающего свою голову мерзким планшетом. Невероятное его состояние давало ему возможность в доли секунды оценивать обстановку и действовать со скоростью прыгающий кобры: никто так и не заметил, как его рука, словно ястреб, полетела в сторону окна и, влетев в него, пробила планшет Пояса, вонзив его осколки в оглохшее ухо его. Голова резко качнулась и по инерции продолжила свой полёт дальше по траектории, заданной ей мощной, почти стальной, рукой. Наконец, Геннадий впечатался в противоположную дверь и вырубился, чем и спас себя от дальнейшего избиения, а оно легко могло последовать, если того требовала бы ситуация.
   Но Эмиль сразу совладал с собой, ведь он открылся перед Анжелой и Анечкой, которые тут же притихли, ошарашенные таким поворотом событий. Он аккуратно открыл дверь и дернув рычаг ручного тормоза, повернулся к девочкам, и на его побледневшем лице они увидели полную отрешенность и готовность ко всему, даже к убийству, по крайней мере Анжела это точно увидела и слегка даже какой-то частью сознания испугалась, но не успела себя выдать, как к ней подошел Эмиль и тихо, почти шёпотом, произнёс:
   - Я сейчас заберу Сашу, и мы отвезем вас домой, дождитесь нас, пожалуйста, хорошо?
   Анжела смогла только кивнуть в ответ и отошла, ошеломленная, на тротуар, куда Эмиль её с Аней снова сопроводил и оставил, уйдя за племянником. Не прошло и пяти минут, как они оба появились, держась за руки, и она услышала вопросы Саши, которые он 3 раза подряд задал дяде:
   - Это ты на работе ударился? А тебе больно? - и скорчил на лице такую гримасу, будто это у него были ссадины на костяшках и они саднили. Эмиль же спокойно ответил, что всё нормально, и они подошли к девочкам:
   - Пойдем в машину, надо торопиться, - сказал он и посмотрел за стекло "гелика". Там было тихо, слишком тихо, но его это нисколько не волновало, и он жестом пригласил всех пройти дальше. Дорогой они всё больше молчали, лишь только Саша ещё несколько раз вдруг повторил свои обескураживающе-детские вопросы, но уже не получил ответа на них и затих сзади.
   Прибыв на место, они остались молча сидеть на своих местах и только очень чуткий человек смог бы прочувствовать, что в этом молчании насыщенном звучал голос Эмиля, который безмолвно объяснял произошедшее, хотя и это было лишним. Анжела всем своим нутром ощутила накал внутри Эмиля,  ярчайший калейдоскоп произошедшего мерцающим экраном предстал перед её глазами на несколько секунд и, вспыхнув, исчез. Она поняла, что она и боится его, и не хочет его потерять. Этот человек, уже два раза спасший её, сам и пугает её и манит, и она бессильна сопротивляться этим обуревающим её чувствам.
   Наконец, они еле-еле смогли разорвать эту пелену, опутавшую их, и выйти в приятный, ещё такой тёплый, и очень звёздный вечер, вечер, где им снова предстояло расстаться без объяснений, ведь ни сил, ни эмоций для этого у них уже не осталось.
   Анжела хотела, как всегда, внимательно посмотреть в глаза этого мужчины, который смог её заставить проникнуться симпатией к нему, а может и чем-то больше, но тут же спохватилась и в её взгляде промелькнула такая нежность, такое понимание и одобрение, что Эмиль тут же просто взял её красивую, какую волшебную для него сейчас руку, и прильнул к ней губами, но не впился, а лишь коснулся этой богини, не желая её осквернить слишком страстным своим порывом.
   Так они и расстались молча, говоря одними лишь глазами и сердцами, наверное, кто знает, что может происходить между людьми, внезапно обрядщими друг друга там, где это просто невозможно.
   Саша только сказал громко и махнул рукой несколько раз, словно нанизывая на неё само пространство:
   - Покойной ночи, я пойду спать!
   - Завтра, - сказала Аня.
   - Да,- сказал Эмиль, освещая этот союз, и сердце его снова запело безмолвную песню, окрылявшую его и вселявшую зыбкую надежду на счастье, на будущее, на всё хорошее.
   Мальчики молча провожали девочек взглядом, пока те не скрылись в подъезде. Постояв так еще с полминуты, они молча сели в авто и покатили по почти ночным улицам своего шумного,разнообразного, но родного города, вся жизнь и сущность которого состояла в том, чтобы сводить и разводить людей, делать их счастливыми и несчастными, давать им пощёчины и ласкать их души сюрпризами разнообразной природы своей. В этом была его суть, и его предназначение, ибо для чего ещё  существует это освещенная груда камней, как не для того, чтобы потворствовать и потакать всем низким, но и всем высоким помыслам сущностей, облеченных в плоть и кровь и и населяющих его.  Ночь, вошедшая в город и затопившая его улицы своим призрачным, полупьяным светом, думала сейчас о том, почему мужчины мягчают, а женщины твердеют; почему полюса меняются и всё становится с ног на голову?
   Ей отвечала Луна, царица ночи, что глазом своим одиноким перламутровым ласкает землю еще с тех времен, когда не было никого, кто мог бы, широко раскрыв свои изумленные глаза, следить за её вечным танцем вокруг сестры своей голубоглазой:
   - Просто мы переживаем процесс единения, и единения тотального, которое легко сравнимо с выделкой хлеба: мы все разные ингредиенты конечного продукта, и нас замешивают, соединяют, сводят как тесто, чтобы каждая наша частичка срослась, сроднилась и проросла друг в друге, став единым и неделимым караваем жизни, предназначенным для Творца. Он и будет есть хлеб - тестомес и пекарь, дрожжи и мука, аромат и крошки, и хруст корочки румяной...
   На исходе ночи, когда царица её одаривает всех людей своими дарами - снами, и наши герои также получили подарки эфирные свои, каждый вступил в свой чертог, где растворился среди образов дивных и завораживающих: Саша, возможно, нырял с камней, не боясь; Анжела, после всех треволнений последних дней, попала в плен к какому-то старику, который вроде ничего и не делал, но никого не выпускал из своего гигантского, бесконечного дома, находясь везде и нигде. Вместе с ней были еще несколько мужчин, все незнакомы, кроме одного, лица которого она не могла разглядеть, но чувствовала, что это кто-то родной и близкий. Она заметила, что он собирается улизнуть, пока все просто покорно сидят и ждут с моря погоды. Про себя она решила, что побежит вместе с ним, поэтому незаметно для остальных перебралась ближе к выходу, ожидая сигнала или любого другого знака. Однако этот человек вдруг засуетился и пошёл не к выходу, а в ванную, где долго что-то возился, но выйдя и оглянувшись по сторонам, просто молча вышел в дверь и растворился в ночи, Анжела также успела выскочить в закрывающиеся двери, и ночь, принесшая на своих черных матовых крыльях спасительную темноту, спрятала её у себя на груди среди звёзд сияющих вечным светом своим почти неугасимым. Эмиль же оказался в нескончаемой череде комнат, в каждой из которых творилась жизнь во всех её неисчислимых проявлениях, и они гротескным калейдоскопом крутились перед его глазами, пытаясь увлечь его и присоединиться к какому-либо эпизоду, но Эмиль уверенно шел к выходу, словно знал, где он находится, хотя здесь он ни разу не был, хотя он мог просто этого не помнить. И вот, наконец, последний зал, где была несколько людей и среди них одна девушка - её лица он разглядеть не мог, но знал, что она рядом с выходом, буквально символ избавления от всего этого кошмара. Но здесь он почувствовал, что заправляет всем старик с красивой густой, седой бородой, и он держит всех в мнимом плену. Всё вроде бы было спокойно, но просто уйти он не мог. Внутри он стал готовиться к побегу и вот, только представился шанс, он его сразу использовал: сначала, пойдя в туалет, смог пронести ближе к входу свою сумку, после этого, когда общее внимание ослабло, и каждый отвлекся на свои личные фильмы, Эмиль пошел к выходу, но тут вдруг заметил, что его штаны в дерьме, и резко двинул в ванную, где ему пришлось долго их стирать и отчищать. Но даже там, в ванной, он чувствовал, что эта девушка ждет его и старается подать сигнал, что пора. Наконец, разобравшись совсем, Эмиль вышёл в ночь стремительный, как выстрел, и оказался около своей школы, пустой темной. Он стоял на перекрестке и, вдруг, к нему подошла женщина, которая оказалась его первый учительницей. Она будто делала обычный опрос на улице и стала спрашивать: - Что вы чувствуете? А что будет дальше? Не боитесь ли вы?
   Тут он понял, что всё это уже было, но отвечал он до этого неправильно, а сейчас правильные ответы он знал и даже слышал их ранее.

--