Ёлочки - трилогия - Обратная сторона памяти

   И пришла война, и печаль великая в материнских глазах затуманилась. Как бранила себя Марфа Фёдоровна, - «Ах  родила я сынов не ко времени, погодить бы мне  малость – малую, да уж что поделаешь, судьба такая». Говорили люди – «Сыновья родятся - быть войне», да разве любви можно объяснить, когда нести своих кровиночек. Троих родила, когда «гражданская» шла по земле, с выстрелами да со звоном сабельным, и не разнять было братьев русских. - «Ох-ох», -  вздыхала  Марфушка, разгибая спину, но опять кланялась полю - полюшку, сжав покрепче серп тяжёлый.  В «сорок первом» всех сыночков сразу проводила, тяжелей тяжёлого душа плачем заходилась, и даже отец слезой умылся, никто не вернулся. Никто…
  Ждал Виктор «Новый год», как нечто особенное, тут тебе и - День – рождения жены, и годовщина свадьбы и юбилей у брата Анатолия. Всё слилось в один яркий день - первое января!  Всё хорошо, да хлопот много, так много, что голова кругом. Детишки в «рот заглядывают» - подарки ждут, жена каждый день намекает на отдельное к себе внимание, брат все уши «прожужжал», - Будешь в лесу за ёлками, не забудь про меня! Ох уж эти хлопоты, сколько в них восторженного ожидания, и нервотрёпки. Завёл Виктор свой «Москвич» и –  вдоль «Большого тракта», а по обе стороны леса хвойные, да сёла малые. Ёлки красавицы стоят в шубы да шапки «пуховые - снежные» одетые, сразу и не разглядишь, которая из них - красивее да пушистее. Одну деревеньку проскочил, другую, третью, а меж ними лесочки и ёлочки-то, как невесты на смотринах, одна – другой стройнее и краше. Проезжая  очередную,  умирающую деревушку, вдруг заметил Виктор, возле маленького покосившегося домика, заваленного снегом,  три зелёные красавицы, глаз не оторвать. К тому дому, нет дорожки-тропочки, видимо не живёт здесь никто. А уж вечерело, солнце вот-вот упадёт за лес густой. Не раздумывал долго Виктор, срезал эти ёлочки – красавицы, погрузил в прицеп, обвязал верёвкой и быстренько до дому. Всех «зелёных подружек»  развёз по пунктам назначения, одну брату, другую сестре в детский садик и третью в дом себе. Дети радёхоньки, жена в восторге, - «Где ж ты таких красавиц отыскал, ну прямо иголочка к иголочке, веточка к веточке, словно невестушки». Радость в этот день на лицах людей поселилась, только отец  Виктора -  Василий Григорьевич, выйдя из своей комнаты,  посмотрел на ёлочку и  странно произнёс, - «На дикую она что-то не похожа».  И был Новый Год, и День рождения, была и годовщина свадьбы, и шумел юбилей у брата, и всем было весело и радостно танцевать да кружится вокруг, пахнущих свежими надеждами и благостным ароматом, ёлочек. Пробежали праздники, проскочили каникулы в школах, и февраль протрещал морозами,  и март крыши домов сосульками обвешал, в окна застучал капелью,  и опять хлопоты. Завёл Виктор свой «Москвич» и к брату, - «Выручай братишка, отыщи мне по своим «каналам» сервиз из «Богемского стекла», жене подарить»! И поехали братья на овоще-базу, доставать справку о «переборке картофеля», ибо только таким путём можно было купить редкостный и вожделенный сервизный набор. Получил то, о чём мечтал Виктор. Уложил в картонную коробку и в ближайший магазин за шампанским. Анатолий ходит по прилавкам, выбирает праздничные необходимости, на душе радостно, шапка набекрень, в глазах солнце весеннее. А за мартом и апрель с солнечными «зайчиками» на ресницах, а за ним и май прилетел с запахом черёмухи цветущей. Весна!
Виктор с утра раннего гладил костюм отца-фронтовика, любуясь наградами его, смахивая каждую пушинку, каждый волосок с отцовского пиджака. Девятое мая! Каждый год любил Виктор возить на центральную площадь отца своего, казалось весь мир в это время, смотрит на героя, ах как душа радовалась в этот миг и с гордостью восклицая – «Вот мой отец!» Так и в этом году, везёт сын отца через всё село и радость великая  сердце греет!
 - Вот сынок, тридцать лет войны нет, а мне всё снятся сны фронтовые, - заговорил отец привычным басом, - Не часто уж, но снятся.  Степан Панарин приснился позавчера, Сашка Осипов,  да Еремей Волгин, накануне дня победы приходят ко мне во сне, словно сказать хотят, - «Не забывайте нас, не  забывайте»! А как их забудешь, праздник забыть можно, а войну – нет! Вгорела она в нашу память, в души вплавилась памятью не остывающей.
  - Да - батя, нет такого лекарства, чтоб излечило вас фронтовиков от памяти этой, будь она проклята.
   - Ох-ох -  сынок, есть оказывается такое средство, которое память эту стирает, стирает напрочь и навсегда. Не нам солдатам стирает, а потомкам нашим. Если ты не забыл, откуда я родом, так напомню, из Каменки я, село такое, в двадцати верстах отсюда, по «Большому тракту».
   - Помню – бать, не забыл. Село это совсем уж умирает.
   - Да, умирает. Хоть оно всегда было небольшим, но это моя Родина. Оттуда я на фронт уходил, из этой самой Каменки. Живёт там до сих пор Марфа Фёдоровна Савелова, которая проводила сынов своих – Пашку, Михаила и Николку. Хорошие ребята были, видные, а уж как Николка на гармони заиграет, так все девчата возле него. В войну был такой указ, родных братьев  по возможности - не разлучать, вот и попали они все в один танк, экипаж братьев Савеловых получился. Я когда слышу песню – «Три танкиста, три весёлых друга, экипаж машины боевой»,  всегда о них думаю, их вспоминаю. Сгорели они в своём танке. Когда их обгорелых привезли в полевой госпиталь, то всем было понятно – не жильцы. С такими ожогами на фронте не выживают. Положили их на земляной пол, в разные углы, средь множества раненных, а они ползут друг к дружке. Весь госпиталь слезами заливался, как они ползли друг к дружке, слепые, чёрные, как головешки, окликают друг друга и на зов ползут. Собрались возле Николки, который и шевелиться не мог уж, взялись за руки, так и умирали братья, держась за руки. К утру все умерли. Доктора, повидавшие всякого на войне и те от слёз не удержались. Долго Марфа не могла оправиться от такого горя, когда получила «похоронку», думали - с ума сойдёт, так горько плакала днями и ночами. Муж  её Еремей – отец сыновей её, не выдержал, схватился однажды за грудь и упал замертво, сердце не выдержало.  Хотя и не очень старый был, но война людей тогда косила ещё долго. Как схоронила Марфа мужа своего, так и посадила возле дома три ёлочки, в память о сынах своих. Ухаживала за ёлочками, словно за сынами своими, тем и облегчала душу свою, тем и выживала. Разговаривала с ними. Много лет прошло с тех пор, а недавно сволочь одна, сука бездушная, взяла и спилила эти ёлочки  аккурат под Новый год!
Не видел фронтовик, как побледнел сын его Виктор, как затряслись его руки, как забегали глаза, наполнившись страхом и волнением, - не видел, а посему продолжал, -  Неужто в округе ёлок мало?! Неужто этому гадёнышу, не хватило ума, чтоб понять, что – нельзя трогать то, что возле чужого дома растёт. Как утром Марфа обнаружила вместо ёлочек, обрубки, так и слегла.  Словно второй раз сыновей похоронила! Только на третий день нашли её уже холодной. Она и так никуда не выходила из дому, а тут соседи увидели, что дым из трубы не идёт. А ты сынок говоришь – память жива?!
   - Я батя говорил, не беря в расчёт всяких уродов, которых всегда на земле русской хватало и хватает, - произнёс Виктор, перебарывая страх своего положения.
   - Это так, это так сынок. Кого-кого, а предателей и подонков поганых, на фронте хватало. На войне всё гнилое в человеке наружу выползает, никуда этого не спрятать, когда возле смерти ходишь ежеминутно. Но сейчас-то - не война, откуда берутся такие нелюди?! Иногда крепко задумаюсь, так бы и расстреливал этих выродков!
У Виктора потели ладони, «баранка» скользила в руках.
   - Ты сынок чего – «главную»  проскочил? Мы же по второстепенной дороге едем? Останавливаться надо бы, по дорожным правилам?!
   - Ой – бать, задумался я чего-то…
   - Не переживай, жалко конечно Марфу Фёдоровну, да что поделаешь, как говорится в русской пословице – «Жизнь даёт только Бог, а забирает всякая гадина».
Сельская площадь была раскрашена красными флагами и воздушными шарами, на деревянной авансцене играл духовой оркестр. Люди вокруг были нарядные, красивые, пахло духами, одеколоном и цветущей черёмухой. По «колоколу» на столбе женский голос мерно читал стих Симонова – «Жди меня и я вернусь»…
   - Ты сынок вон возле того мужика остановись, то видать Петрович на праздник вышел, далековато не вижу, но кажется это он, остановись-ка возле него.
 Виктор оставил отца с его фронтовым другом и отогнал «Москвич» в сторонку, ближе к «Сельповскому» магазину. Закрыл дверку авто на ключ и пошагал к трибуне. Народу было много, так много, как никогда, видимо солнечная погода благостно повлияла на односельчан. Строй пионеров с барабанами, разразился громкой дробью. По микрофону раздалась команда, - «Для празднования «Дня Победы» – построиться»! На середину площади побежали школьники, и началась торжественная часть праздника! Виктор ходил за трибуной взад-вперёд, пытаясь запомнить, заготовленную вчера речь, которую он должен произнести от имени - сыновей фронтовиков. Когда оркестр смолк, по микрофону объявили, - А сейчас слово имеет сын нашего земляка, героя войны, Мошков Виктор Васильевич!
   - Товарищи, - громко заговорил Виктор, чувствуя, как голос его хрипит и не слушается, - Я - сын фронтовика,  клянусь перед  всеми вами, что буду нести память о подвиге наших отцов, через года, на сколько хватит моей жизни!  Буду нести память о матерях,  которые дождались,  и которые - не дождались с войны, своих сыновей! Они всегда будут в наших сердцах…Вечная слава героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины! В этот день так приятно осознавать, что есть кого поблагодарить за возможность мирно жить и дышать воздухом на этой родной земле. Ветераны, знайте: подвиг Ваш не предан, именно им сегодня мы все живем! 9 мая — это самый честный, самый горький праздник нашей страны. Вечная память погибшим в боях, низкий поклон всем, кто нас спас.
Виктор, произнося свою - «правильную  речь», часто бросал взгляд на отца, стоящего в первых рядах фронтовиков села.  Виктору казалось, что отец не так слушает его, как раньше, что отец  рассказал историю о спиленных ёлках у Марфы Фёдоровны, не просто так. Что он догадывается о чём-то таком, что пока ещё не понял он сам. Ладони потели, спина покрывалась холодной изморозью,  но он, с трудом перебарывая страх, настойчиво продолжал бросать в собравшихся, заготовленные - фразы, словно вбивал сваи в мёрзлую землю.
   -  Мы – сыновья воинов – спасителей, будем до конца своей жизни нести святую память о самой страшной войне и самой великой победе.  Нет, не забыть нам о войне, она в тебе, она во мне, как в каждом русском человеке!
Виктор буквально швырялся «правильными» фразами о войне, которые, как ему казалось – закрывают его от взбунтовавшейся  памяти, которая острыми клыками прогрызала всю его «защиту»,  эту ненадёжную «занавесь». Память била его по лицу, по глазам, по скорчившейся от страха и стыда - душе! Последний удар был самым страшным, когда Виктор встретился взглядом с пожилой женщиной, которая стояла в толпе перед трибуной, опираясь на деревянную трость, она смотрела прямо на него, в упор, прямо в душу, словно молча говорила, нет – кричала, - «За что ты со мной вот так»?! Виктор, непонятно каким чутьём понял, это  – она – Марфа Фёдоровна, хотя подсознание успокаивало,  – «Не может этого быть, она же умерла»!

 Когда ехали домой, отец  неожиданно спросил, - Ты где, так научился говорить?
   - А что бать, что-то не так?
  - Всё так, всё ладно сынок, но уж очень как-то правильно, не речь, а лозунги сплошные. Да и про клятву»,  звучит как-то несуразно, разве для того чтобы помнить, необходимо непременно -  клясться?!
   - А как ещё можно говорить о победителях, только так и не иначе!
   - Ты вот говорил с трибуны, а у мня перед глазами - Марфа с сыновьями, не знаю почему, и как это связано с твоей речью. Странно всё это.
Виктор с остервенением сжимал «баранку» авто, мысленно вдавливая память о ёлочках, втаптывая и вбивая её в глубочайшие подвалы, почерневшей своей души.
   - Что-то случилось сынок, на тебе лица нет, бледный, не приболел ли?
   - Всё хорошо  отец, всё хорошо, переволновался малость...