Шушара

Во всём мире девчонки боятся мышей, а при виде крыс, считается, вообще должны в обморок падать.
...а я не боюсь. И не падаю. Даже не визжу. Даже не вздрагиваю.
Вот так.

   Эта история случилась, когда мы переехали в из деревни в посёлок, он ещё только строился. Его даже посёлком назвать было сложно - одинокая четырёхподъездная пятиэтажка посреди поля. А вокруг лес, лес, лес. В паре километров - большой экспериментальный животноводческий комплекс, ради которого, собственно и было начато строительство посёлка.
На момент переезда, мне исполнилось пять лет. Спустя ещё пару лет, я пошла в школу, которая, к слову сказать, находилась в ближайшей к посёлку деревне - это всего-то-навсего в каких-то трёх километрах. Два поля перейти, лесок да речку, да ещё поле - это путь в школу, а потом всё в обратном порядке - домой.
Нас, детишек, это особо не напрягало - хоть какое-то развлечение. В посёлке, состоящем из одного дома, нам было скучно.
Правда, вскоре построили ещё одну пятиэтажку - на этом строительство жилья для людей и закончилось.
 Когда я перешла в третий класс, неподалёку от домов началось строительство чего-то для нас непонятного, из свежих, пахнущих арбузными корками, длинных, чуть желтоватых досок. Взрослые говорили, что это будут сарайки. Все радовались, что скоро можно будет завести скотину - поросят или бычков - люди в посёлок съехались почти все деревенские, и жизни без скотины не представляли.
Строительство шло быстро. Сарайки росли, как на дрожжах. Скоро уже было понятно, на что похоже данное сооружение. Мы, малышня, такого ещё не видели, да и многие из взрослых, особенно кто приехали из деревень, диву давались. Сарайки были в два этажа, “ряд клетушек на обе стороны” - как говорили взрослые. На второй этаж вели две лестницы с торца сооружения и затем деревянные мостки с перилами опоясывавшие весь второй этаж.
На каждой двери красной краской был написан номер квартиры. Те, кому досталась сарайка-клетушка на первом этаже, радовались (бычка, конечно, там не поставишь, но поросёнка держать вполне можно). Кто-то из счастливчиков приспособил сараюшку под гараж - ставили туда мотоциклы, мопеды, велосипеды...
Нам досталась клетушка на втором этаже. Мама сильно расстраивалась - ну какую животину можно на втором этаже держать? Козу - и ту выпускать на луг надо, а тут, по таким мосточкам, да ступенькам, как её водить туда-сюда? Но мама была не тот человек, который легко сдаётся, она решила завести кроликов. Целую зиму она собирала из досочек и фанерок клетки. Раздобыла где-то рулон металлической сетки и ближе к весне жильё для кроликов было готово. В сарайке, вдоль обеих стен, в три этажа громоздились разномастные кривенькие, но более-менее крепкие клетки. В конце апреля мать привезла откуда-то двух взрослых кроликов, а точнее кроля и крольчиху. Плодились эти зверьки на удивление быстро. Мы с сестрой любили ходить в сарайку - кормить их. Вытаскивали за ушки из клеток крольчат, игрались с ними, как с плюшевыми зайцами. Летом, пока была трава, кормили кроликов свежей зелёной травкой - они с удовольствием её ели. Особенно любили мелкие листики клевера. Забавно было наблюдать, как кролик тащил из кормушки длинный стебель тимофеевки и быстро-быстро его жевал. Ещё мы давали кроликам чёрный хлеб, порезанный кубиками и запаренные корма.
 Мама радовалась, что кролики растут, плодятся, отъедаются. А моя радость, с приходом осени, закончилась.
Брат и сестра учились в городе, в интернате, и уезжали на всю учебную четверть. Я же оставалась с матерью в посёлке - она работала с утра до ночи на этом экспериментальном комплексе, и ей нужна была помощь по хозяйству. В мои обязанности входили - уборка дома и кормление кроликов. После школы я должна была сделать уроки, убраться дома, порезать кубиками хлеб. Потом, поставив в большую старую хозяйственную сумку кастрюльку с хлебом (пакетов тогда и в помине не было) и бидончик с запаренными кормами, мы называли это "кашей", я шла к сарайкам кормить ушастую братию. На улице к тому времени уже темнело, но у сараек был поставлен столб с висящим на нём фонарём, который нещадно раскачивал ветер. Я, конечно, очень боялась темноты, но света фонаря было достаточно, чтоб рассмотреть во мраке сарайки клетки со зверьками.
В сараюшке я по очереди открывала каждую кроличью клетку, в одну миску накладывала хлеб, в другую - кашу, в кормушку засовывала пучок сена. Всех накормив, запирала навесной замок и вприпрыжку бежала домой. И так каждый день, по заведённому графику - школа, уроки, домашние дела, кролики. Так пролетел сентябрь.
В начале октября пошел дождь. Осенний, мелкий, холодный, он лил и лил несколько дней кряду. Тропка к сарайкам раскисла, стала скользкой, грязь налипала на сапоги. Я торопилась, не хотелось промокнуть насквозь. Почти бегом я неслась вверх по ступенькам и вдруг поскользнулась на блестящих в свете фонаря, мокрых досках. Сумка опрокинулась на бок и кубики хлеба посыпались вниз. Я начала суетливо хватать кусочки, чтоб не успели размокнуть под дождём, и вдруг услышала жуткое шипение. “Змея”! почему-то сразу вспыхнуло в мозгу, и я в страхе отпрянула, прижав руки к груди. Змей я боялась ещё больше темноты, хотя никогда их не видела живьём, только на картинках в книжках. С ужасом я всматривалась в темноту и вот в неверном, качающемся свете фонаря я увидела в левом углу ступеньки, ближе к стене, огромную крысу. Крыса торопливо и жадно жрала хлеб, предназначенный для кроликов. Изредка она взглядывала на меня, и её глаза вспыхивали красными огоньками, как угли в печке. От ужаса я не могла даже закричать. Как парализованная я стояла и смотрела, как ест крыса. А она, доев все кусочки, неслышно  скользнула в сторону стены и исчезла. Наверное, там была дыра. Я ещё несколько минут стояла столбом, потом на ватных ногах поднялась по лестнице, кое-как накормила кроликов оставшейся кашей и помчалась домой.
Дома я попыталась рассказать матери о крысе, но та, уставшая после смены, только отмахнулась от меня, как от назойливой мухи:
- Возьми в следующий раз палку да шугани свою Шушару как следует - больше не сунется.
Я легла спать, но долго не могла заснуть - перед глазами стояла гигантская страшная крыса. Правда - Шушара, думала я - эта огромная крыса, которая чуть не съела Буратино.
Весь следующий день я с ужасом ждала вечера. Плохо понимала, что говорит учительница, и едва не схлопотала двойку. Придя домой, я нарочно долго возилась с уроками, в надежде, что мать пойдёт в сарайку сама, но нет - отвертеться от своей обязанности мне не удалось - мама была непреклонна. Слёзы и уговоры с моей матерью никогда не прокатывали. Я взяла сумку и нехотя поплелась на улицу. По пути к сарайкам я подобрала палку, но очень сомневалась, что у меня хватит духу шугануть Шушару (так я уже про себя её называла).
Крыса сидела на той же самой ступеньке, что и вчера. Сидела и ждала. Меня. Едва я начала поднимать палку, чтоб, как сказала мать, “шугануть как следует”, крыса резко подалась вперёд и зло зашипела. Я с визгом взлетела на противоположную лестницу, выронив по пути спасительную палку. Так мы и стояли друг напротив друга. Я смотрела на крысу, крыса - на меня. Уходить Шушара явно не собиралась. Что делать? Убежать домой не покормив кроликов? За это от матери так бы влетело, что я даже засомневалась, что страшнее - наказание матери или горящие злые глаза крысы передо мной. От безысходности я заревела. Слёзы на щеках перемешивались с дождём, я их пыталась вытирать, но они текли и текли, а дождь лил и лил. Я ревела так долго, что начала икать. Крыса ждала. Вдруг мне в голову пришла спасительная мысль - если я, как вчера, отдам ей хлеб, она съест и уйдёт! Я достала из сумки кастрюлю с хлебом и вытрясла его на ступеньки перед Шушарой. Крыса сожрала всё! И снова так же незаметно исчезла. А я опять накормила кроликов одной кашей, которой, конечно же, им было мало, и побежала домой. Сегодня я ничего не сказала матери о крысе - мне стыдно и страшно было признаться ей, что кролики второй день сидят голодные. Этой ночью я вновь не смогла уснуть - перед глазами мелькали то злая Шушара, то голодные кролики, то разгневанная мать.
На другой день всё повторилось, и я снова отдала весь хлеб крысе, а кролики снова остались голодными. И на следующий день. И ещё, и ещё. Каждый день повторялось одно и тоже, и я уже совсем издёргалась, разрываясь между чувством страха и чувством стыда. Учёбу я совсем запустила. Нахватала троек и даже двойку, за которую здорово влетело от матери.
Наступили осенние каникулы - из города приехали брат и сестра. Этим вечером нам предстояло идти кормить кроликов вместе с сестрой. Я, конечно, рассказала ей о Шушаре. Сестра ещё не видела крысу и потому была настроена воинственно. Она была уверена, что уж она-то не испугается какой-то жалкой крысы.
Но крысы не было. Мы напрасно прождали её несколько минут стоя на противоположной лестнице. Шушара ушла. Мы спокойно накормили наших ушастиков, даже немного повозились с очередной партией чуть подросших крольчат, и пошли домой. Все каникулы мы с сестрой ходили в сарайку к кроликам и ни разу не встретили крысу. Да, Шушара ушла. Ушла совсем. У меня гора упала с плеч. Мне больше не снились горящие, как угли, её глаза. Вместе с крысой ушли и страх, и жгучее чувство вины. Я была свободна.
Осенние каникулы закончились, брат и сестра уехали в интернат до зимних каникул. Сегодня вечером мне предстояло одной идти кормить кроликов, но я совсем не боялась, ведь крыса так больше и не появилась. В этом году ноябрь был ещё без снега, и потому темнота казалась особенно густой. Земля уже подмёрзла. Под ногами вкусно похрустывала замёрзшая бурая травка. Я подошла к сарайкам и спокойно начала подниматься по ступенькам. И вдруг не увидела, а скорее почувствовала, что крыса здесь, что она ждёт меня. Одну. Знакомый липкий холодок ужаса пополз по спине. Я не верила глазам, но нет - вот они - два красных уголька злобно поблёскивают из темноты. Меня затрясло от страха, от обиды и от какого-то нового чувства… Во мне просыпалась злость. Я, конечно, снова отдала Шушаре хлеб, но внутри меня уже нарастал гневный протест. Этой ночью я вновь не спала, но уже не потому, что меня мучили ужасные видения, нет, я готовила месть. Я поняла, что больше не боюсь. Злость вытеснила страх.
Вскоре план мести был готов. Но ещё всю последующую неделю я покорно отдавала крысе хлеб. Я усыпляла её бдительность, а сама ждала воскресенья - дня, когда не надо идти в школу и можно прийти к сарайкам днём, когда светло, что бы подготовить всё необходимое.
Рядом с сарайками лежали доски, оставшиеся после строительства. Я выбрала самую тяжёлую, с трудом дотащила её до лестниц. Поставив доску вертикально, я втащила её на ступеньки противоположные тем, на которых сидела каждый вечер крыса. Затем я начала ронять доску. Доска падала с жутким грохотом. Мне казалось, что сейчас весь посёлок сбежится, посмотреть что здесь твориться. Но никто не сбежался, и я продолжала - поднимала доску, ставила на ступеньку выше и снова роняла. Так повторяла несколько раз, пока не нашла ту ступеньку, которая была мне необходима. Я совершенно выбилась из сил, но осталась довольна результатом. Доску я так и оставила на нужной мне ступеньке, прислонив её к стене сарайки. План должен был сработать, единственное что могло помешать, если кто-то из взрослых вдруг надумает убрать доску.
Весь оставшийся день я была сама не своя. Садилась читать - не читалось, пробовала рисовать - не рисовалось, а вечер как назло не наступал, день тянулся, как растаявшая ириска. За последние месяцы я ещё ни разу не ждала вечера с таким нетерпением. Между тем стемнело, а во мне неожиданно начала пропадать моя уверенность. Задрожали руки. Я с трудом порезала хлеб, собрала сумку и вышла на улицу. Вечер был уже совсем по зимнему морозный. Небо, усыпанное крупными, и как обычно бывает в мороз, особенно яркими звёздами, казалось ближе. Луны не было. Ничего, хватит и фонаря -  подумала я и шагнула в темноту.
Крыса меня уже ждала. Так же сидела на своей ступеньке и зло блестела маленькими бусинами глаз. Я привычно высыпала ей хлебные кубики и некоторое время смотрела, как она ест. А Шушара уже совсем обнаглела - ела хлеб не спеша, как будто смаковала каждый кусочек. Уже без жадности и спешки, как в тот первый день… Крыса бессовестно, нахально жрала.
Я смотрела на неё. Смотрела и вдруг почувствовала, как во мне снова закипает злость и ненависть. До этой секунды я всё ещё сомневалась, что смогу привести свой план в исполнение, но сейчас, глядя на крысу, мои сомнения таяли с огромной скоростью. А крыса всё жрала, и её длинный голый хвост при этом противно подёргивался. Ненависть накрыла меня горячей волной и вдруг я поняла, что меня перестало трясти, в голове даже как-то прояснилось. Я взяла доску… Одно неверное движение и всё - крыса не простит и больше не подпустит меня к себе так близко… и тогда я буду окончательно в её власти. Ну нет! Этого допустить я не могла!
Я развернула доску и плашмя уронила её на соседнюю лестницу…
Такого визга я ещё не слышала никогда. Крыса, придавленная тяжеленной доской, визжала так, что звенело в ушах. Но у меня в голове билась одна мысль - живая! Живая! Нет! Этого не может быть! Злость, гнев, отчаяние одновременно захлестнули меня и я всем своим восьмилетним весом прыгнула на доску.  Я прыгала на доске, со всей силы била по доске ногами, пытаясь расплющить, вдавить, вмазать крысу в ступеньку.
- Сдохни! Сдохни, тварь! - во всю мощь своих лёгких орала я, стараясь заглушить крысиный визг. С этим недетским криком исходили из меня весь страх, весь ужас, стыд, вся недетская боль, в которой я жила все эти месяцы.
- Сдохни! Сдохни! Сдохни! - всё кричала и кричала я и прыгала, прыгала на доске, пока вдруг не поняла, что крыса давно молчит. По инерции я прыгнула ещё несколько раз и в изнеможении остановилась. Мои длинные волосы выбились из-под шапки, и липкие от пота пряди лезли в глаза и в рот, но сил их поправить уже не было. И злобы больше не было. И страха не было. А крыса была. Мёртвая. Я убила её и свой страх. Вот теперь я стала по настоящему свободна… но странно, я не чувствовала облегчения, а скорее испытывала какую-то внутреннюю пустоту. Совершенно без сил я поплелась домой.
Этой ночью я снова ворочалась без сна. Какое-то непонятное чувство терзало меня, но я никак не могла понять что это. Внутренняя пустота всё росла и росла и вдруг, как вспышка в голове - я уже не могу без Шушары! Мне не хватает её. Я вдруг своим детским умом, но совсем не по-детски осознала, что внутренняя пустота - это скука, которая будет теперь со мной каждый день моего однообразного существования. И такая тоска подкатила к горлу, что стало трудно дышать и я беззвучно разревелась. Я лежала в темноте, а слёзы стекали из уголков глаз и неприятно щекоча затекали в уши, но я позволяла им литься, литься, литься… Я оплакивала, ставшую вдруг такой нестерпимо близкой и понятной мне, Шушару и своё детство, которое безвозвратно ушло вместе с нею.