Начало и конец русской прозы Николай Сербовеликов

ПЕЧОРИН  - ПОЛОЖИТЕЛЬНЫЙ ГЕРОЙ
(новая версия)
        Классики хвалили "Героя нашего времени" за язык. Гоголь восхищался:   «никто ещё не писал у нас такой правильной, прекрасной и благоуханной прозой». Чехов предлагал разбирать язык Лермонтова, как разбирают в школе предложения по частям речи, так бы и учился писать. Хотя язык, как известно, инструмент, которого не должно быть видно.      
       Вместе с тем «Герой нашего времени» - начало и конец русской прозы, не случайно Лев Толстой писал о Лермонтове: «Если бы этот мальчик остался жив, не нужны были бы ни я, ни Достоевский», не говоря уже об остальных, добавлю от себя. Впрочем, Лермонтов и так нивелирует всю литературу, существовавшую до него и после. Но Лермонтова можно оспорить, как и его героя.
       "Герой нашего времени" хорошо продуман, однако продуман не до конца, когда любая неточность может поколебать жесткую конструкцию композиции романа, в котором масса противоречий, что миру Лермонтов нарыл. Его высказывания категоричны: «Печальное нам смешно, смешное - грустно», «Из двух друзей один всегда раб другого», «Любовь дикарки немногим лучше любви знатной барыни. Невежество и простосердечие одной также быстро надоедает, как и кокетство другой». Последнее работает только при условии, если сам ты не любишь. "Если б я почитал себя лучше, могущественнее всех на свете, я был бы счастлив, если б меня все любили, я бы нашел в себе бесконечные источники любви". Это ли не скука, которой так боится Печорин. И так далее. Сразу хочется заметить: всё так и одновременно не так. Но вектор задан верный, это и завораживает. Можно продолжить. «В моем лице читали признаки дурных свойств, которых не было, но их предполагали, и они родились…» Все эти заключения-выводы однотипны, тут виден авторский приём, что можно расценить как недостаток. Однако это не бросается в глаза и не портит впечатления, а даже наоборот. И только после многократного прочтения и по истечении длительного времени начинаешь открывать запутанные в словах противоречия, от которых нельзя избавиться, в которых в свою очередь спрятан нерв нравственного тупика и не одного героя. В этом состоянии неустойчивого равновесия, похожего на вечную пытку, угаданного Лермонтовым, и существует мир.
    "А ведь есть необъятное наслаждение в обладании молодой, едва распустившейся души! Она как цветок, которого лучший аромат испаряется навстречу первому лучу солнца; его надо сорвать в эту минуту и, подышав им досыта, бросить на дороге: авось кто-нибудь поднимет!" Хочется возразить: если эту душу любишь, то да, в обладании такой души есть необъятное наслаждение, но тогда ты её не бросишь, авось кто-нибудь поднимет. А ежели не любишь, то какое тут может быть необъятное наслаждение...
      В предисловии к роману Лермонтов утверждает: это портрет, составленный из пороков целого поколения в полном их развитии. Нет ли здесь подвоха?.. Да если бы целое поколение состояло из таких Печориных жизнь была бы совсем другой, но, к сожалению, оно состоит в большинстве своём из Грушницких. Лермонтов создавал образ как бы отрицательного героя, а получился во всех смыслах положительный. Выходит так. Что в высказываниях, приведенных выше, как и в действиях героя, демонстрирующего глубокий ум, общего со слабостями и пороками, на которых настаивает Лермонтов в предисловии к роману и в предисловии к журналу Печорина. Какие ж это слабости и пороки Печорина, который разрушает планы контрабандистов, спасает от обморока на балу княжну Мери, побеждает на дуэли Грушницкого, берёт живым пьяного казака, зарубившего Вулича, и т.п., не говоря уже о литературном таланте, ибо журнал Печорина состоит из трёх повестей "Тамань", "Княжна Мери" и "Фаталист". Сделав это открытие, я, наконец, почувствовал, как преодолел в себе тираническую зависимость от Лермонтова. С моих плеч как будто гора свалилась.., но любить его я меньше не стал. В одном месте Печорин говорит: если он причиной несчастия других, то и сам при этом не менее несчастлив, в другом признаётся, что иногда понимает Вампира: княжна Мери проплачет всю ночь, и это ему доставляет необъятное наслаждение. Может, Лермонтов сознательно не заметил этого противоречия?.. Ошибка гения? И куда смотрели лермонтоведы, критики от Белинского до Эммы Герштейн, Вл.Гусева и других толкователей. Правда, Печорин и сам признаётся, что вся его жизнь цепь грустных противоречий сердцу или рассудку, когда он в одном случае говорит одно, а в другом - прямо противоположное, что укладывается в провозглашённую им парадигму противоречий, но опять-таки при чём тут слабости и пороки, это природа, свойство человеческой натуры. Но вся эта проблематика отступает, теряет силу перед бездной мироздания, пропастью вселенной, недоступных уму, но понятных душе.
      Ещё раз скажу, эти вещи не открываются сразу, когда ты ослеплён романом, как женщиной, не заметив её недостатков и даже изъяна. Лермонтов, видимо, и сам был ослеплён тем, что создал.
      Кроме того, "Герой нашего времени" может служить настольной книгой, пособием по обольщению, где всё расписано по дням, чего, кстати, тоже никто не заметил, начиная с Белинского.
      Последующая литература ничего не смогла противопоставить Лермонтову, или хотя бы его нивелировать и гениально продолжить, что возможно, на мой взгляд, только со стороны метафизики, перед которой всё земное меркнет.  Но, может быть, продолжение есть, кто знает… или хотя бы будет… когда-нибудь... 

ВСЁ УЖЕ ДАВНО НАПИСАНО

      Помню, на первой лекции в ЛИТе по античной литературе Аза Аликбековна Тахо-Годи, окинув аудиторию отсутствующим взглядом, сказала: «Что вы тут все собрались… всё уже давно написано».
      Сегодня, когда пишут и издают книги все: политики, депутаты, губернаторы, актёры, режиссёры, бизнесмены, домохозяйки… слова, сказанные Тахо-Годи, особенно звучат отрезвляюще. В былые времена право на творчество надо было доказать. Сегодня ничего этого не надо: сел за компьютер, дунул-плюнул… а завтра тебя уже читают в интернете, в соцсетях и т.п. С этим надо что-то делать, но никто не знает - что.
       Даже Толстой признавал верховенство Лермонтова над собой и над Достоевским, чего не скажешь о современных графоманах. Русская литература не боится критики. Она сама по себе уже есть критика всего. Толстой называл "Войну и мир" дребеденью, также оценивал и поэмы Пушкина, кроме "Евгения Онегина". Достоевский не признавал Лермонтова...
      Литературу во все времена, как и искусство в целом, создавали не столько писатели, художники, композиторы, сколько критики, литературоведы, искусствоведы, переводчики и издатели. Это их работа, их хлеб. Чем больше они напридумают гениев, тем лучше для них.
        Больше всего народу ломанулось в литературу. Живопись, музыка требуют материальных затрат: мастерская, краски, холсты, кисти, подрамники, музыкальные инструменты и т.д. Литература ничего не требует, даже расходов на бумагу. Достаточно вдохновения плюс невежество, а вдохновение, как известно, не чуждо и дураку. Этот процесс сегодня пытаются по-новой организовать, назвав его Ассоциацией. Даже трудно представить, что из этого получится… Искусство - призвание, а не профессия. Поддерживать таланты надо бы точечно, их единицы, даже меньше. В гении можно ошибиться, а талант виден невооружённым глазом.

***

Литература отмирает,
Достаточно того, что есть,
Уже и это не читают
Давно, а это жесть.
Зачем читать, и так всё ясно,
Как где-то я уже сказал,
Тем более писать напрасно,
Всегда как будто бы я знал.
Не надо миру вечных мук,
Короче, полный завальнюк.
Гомер Шекспира не читал,
А Илиаду написал,
Тем более не знал Толстого…
Можно продолжить данный ряд,
Читать нет смысла никакого,
Поскольку чтение есть яд.
Немало я перечитал,
Но главного так и не знаю,
Как и всегда его не знал,
И ближе к истине не стал,
Как будто вовсе не читал.
Я это всё к чему склоняю,
Мир для меня как был загадкой,
Так и остался без остатка
Под нашим небом, как известно,
Пред тёмной мирозданья бездной.
Зачем всё только было нужно,
Я к чтению совсем остыл,
И чтение мне стало чуждо,
Что прочитал, я всё забыл.
К печатному открылось знаку
Во мне простое омерзенье,
Открылся мир, покрытый мраком,
И нету от него спасенья.
С тех пор я презираю чтенье.

***
На что я жизнь свою потратил…
Порой бывает страшно мне.
От званья скверного - писатель -
Держусь невольно в стороне.
Сегодня каждый третий пишет
И даже первый, и второй,
Земли не чуя под собой.
У многих просто едет крыша.
И армия макулатурщиков
Под общей вывеской давно
Поэзию трясут, как грушу,
И прозу заодно.
Всему же должен быть предел,
Бумагу всех переводящих
Пора бы начинать отстрел,
Как осенью собак бродячих.
Немало их передавил
Я на своём пути по шалости,
Немало я перетопил
Их, как котят слепых, из жалости.
Как ни старался я, бывало,
Их только больше в мире стало…
Не от войны наш мир погибнет,
От катаклизмов иль чумы,
Всё зримое накроют книги,
Которые напишем мы.