Счастье в два окна

  Свадьба была шикарной, громкой, весёлой, восторженной и очень памятной. Пили, танцевали и целовались весь вечер и всю ночь, бегали часто на улицу стрелять из стартового отцовского пистолета, и после каждого выстрела кричали до одури, – «Да здравствует жизнь! Провозглашаем   - любовь»! Ах, как она выглядела в своём новом платье! Он восторженно взирал на свою невесту, порхающую перед ним в изумительном платье! Это было шикарное платье из «светлого бархата и бирюзового атласа с низко вырезанным лифом.  С высокой грудью, широкими длинными рукавами, густо усеянными от локтей до запястий жемчугами, сверкающими рубинами и алмазами», так виделось ему. На самом деле, платье было простенькое, белое, в - небесного цвета, горошек. Но они в этот вечер были не на земле, они кружились по Млечному пути, долго, восторженно, как кружится в вальсе любовь, найдя свой истинный Рай в душах влюблённых!  А когда к утру совсем захмелели и устали, то упали на диван и моментально уснули, с улыбкой и безмерной радостью на душе. Вот такая  была свадьба. Вдвоём, в строительном вагончике, который им служил домом и «дворцом бракосочетания»! Буржуйка в углу, справа от двери, диван, подаренный бабушкой, жившей через дорогу и трюмо, старое, пронизанное гвоздями и шурупами, чтоб не развалилась. Ах – да, ещё стол, бывший когда-то раздвижным. Накрытый новой клеёнкой, по шестьдесят копеек – метр, и стул, знаменитый стул, не знающий покоя. Они сидели на нём, как говорится – «кто первый», того и стул. Этот стул подставлялся под «задницу» любого гостя, как знак предпочтения и гостеприимства. Он был подставкой под переносной телевизор, под магнитофон «НОТА».  Он был строительным «козликом», когда снимались и вывешивались занавески на окна, или вбивался гвоздь в стену или потолок.  Спинка его играла роль плечиков для просушки постиранной, и для отлежи - поглаженной одежды, роль передвижного столика для утреннего кофе к постели, роль спальни для кота, это был универсальный стул, который терпел всё и всех, за единственное вознаграждение –  быть частью счастья, которое поселилось в их маленьком «доме», с двумя окнами! Она как-то прибежала утром с работы с солнечными, похожими на летнее небо,  глазами, и закричала, - «Собирайся. Оно сейчас пропадёт»! Он глядел на неё спросонок, не понимая, - «Что может пропасть в воскресение утром», когда хочется расслабиться и не думать ни о чём, когда единственное желание – пить горячий чай с бубликами и смотреть в окна, окромя конечно  другого желания обнять её и повалить в неостывшую постель. Но она настаивала на своём – «Быстрей, быстрей, оно не будет ждать»!
Бежали через весь посёлок, на самую противоположную окраину. Когда уже дома, магазины и ТЭС остались позади и начался мост, она вдруг закричала, – «Смотри», - тыкая своим пальчиком в ближайшую сопку. Он хлопал ресницами, вертел головой, но не мог понять – «Куда смотреть, что, где»?
- «Вон – видишь облако, а за ним солнце встаёт»?
И только тут он увидел, как на сопке, над утренней оранжевой дымкой леса, плыло «облако – лебедь». Не верилось, что это облако, могло так долго держаться в виде лебедя, столько времени прошло.
Она, словно прочитав его мысли, вдруг сказала, - «Я минут пять смотрела на него, и оно не меняло свой облик. Разве это не чудо»?!
Когда он привёз её из роддома, когда маленькое «существо» положили на диван и развернули его, он встал на колени и с нескрываемым восторгом и умилением смотрел – смотрел - смотрел, на это чудо, которое ворочалось, посапывая и бессмысленно дрыгая ножками. Он целовал крохотные ножки, он осторожно брал маленькие ручки, пытаясь понять – «Как природа творить такое чудо»! А через два года, они, уже втроём, вошли в свою – свою - свою шикарную квартиру. И пусть это была, всего лишь комната в семейном общежитии, но это - «СВОЯ» комната. И пусть в восемнадцать квадратных метров с общей кухней и туалетом, но – тёплым туалетом! Когда родился второй, он отрастил усы для «важности», она долго не могла привыкнуть к этому явлению, а потому часто дёргала его за них, от чего он нарочито пищал, и им было смешно и весело.
Вечерело, за окном было морозно, под – минус сорок пять, он нервничал и часто посматривал на часы. Каждая минута казалась вечностью. Вдали по коридору он услышал знакомые шаги – она! Она бежала к нему, осыпанная инеем так, что её ресницы казались сплошными снежинками. А щёки напоминали зрелые бочка яблочка.
 - «Ну что»? – спросила она, подбегая к нему.
- Вот, сам жду, ничего не знаю, не  спрашивай. Битый час стою, а тут даже сесть не на что, хоть бы лавчонку какую смастерили, тоже мне – институт называется.
- Ворчун ты мой старенький, совсем уж седой стал. Вон как виски побелели. А про усы и речь не идёт. Тихо, кто-то идёт?!
Они прижались к какому-то плакату, с нарисованной женщиной и ребёнком и замерли, словно  влипли в плакат, готовые и ноги поджать, от ожидания «приговора».
- Чего это вы на стенку залезли?! – зашептала дочка, подойдя к своим «онемевшим» от страха родителям, - Всё хорошо, всё прекрасно, ребёнок живой, здоровый,  через пять месяцев вручу вам, как приз за терпение.
Они переглянулись и «отлипли» от стенки, готовые сложиться возле неё, вдвое, втрое, на кафельный пол.
Дома, в трёхкомнатной квартире, приходили в себя, кто как умеет и может. Он попивал коньяк, она валидол, но у всех было радостное настроение.
- Опять будешь разглядывать малыша и удивляться «чуду» природы? – улыбалась она, - Так и глаза испортить можно, трое детей и если каждый принесёт по два, хотя бы, то тебе очки покупать придётся!
Настольная лампа перегорела именно в тот момент, когда она, пыталась попасть ниткой в иголку, чтоб заштопать внуку носок. Поскольку на улице было ещё светло, она хотела попросить его, чтоб вкрутил новую лампочку, но посмотрев на него, сладко спящего на большом кресле, с очками на лбу,  шёпотом произнесла сама-себе, - «Пусть спит! Столько дел ещё впереди, наработается ещё, старичок мой»…
Так, наверное и было бы, в их жизни, если бы не та машина, которая. с визгом тормозных колодок, выскочила из-за угла и сбила её, сбила насмерть,за два дня до свадьбы, когда она спешила к подруге на примерку своего «свадебного» платья, белого, в небесный горошек. И ничего этого уже не случилось, - ничего, никогда...