Охота на оборотня

Львы Августина

В инквизицию из ночи пришел Лоран. О нем уже ходило здесь множество слухов. Стеффано сжался в своих тисках. Он уже прошел через огонь, железный сапог и раскаленные клещи, а теперь настала очередь дыбы. Но он ничего не сказал, не назвал ни чьи имена. Он знал, что смерть еще далеко, а перед ним пока только боль, много боли, но он плотно сжал челюсти и приготовился и дальше молчать. 
Но с приходом Лорана все изменилось. Говорили, он приходит лишь тогда, когда допрос с пристрастием не дает результата. Он словно вырастает из тьмы, появляясь на пороге пыточной, и он может узнать все. Его не нужны ни инструменты пыток, ни ножи, чтобы вынуть из разума подозреваемого всю правду. Говорили, что когда он прикасается к голове допрашиваемого, он касается и его сознания, чтобы читать мысли. Говорили… но это были только разговоры и всего.
Стеффано зажмурился, чтобы не видеть ангельского лица удивительно хладнокровного и спокойного в адских отсветах жаровни и факела. Лица падших ангелов обступили его. На их фоне красный капюшон палача с прорезями для глаз казался куда более привычным и естественным в данной обстановке, чем изящная красота тех, кто на самом деле бесчеловечен.
Палач уже готовил раскаленный прут, который однако не смог бы заставить пытаемого говорить, но тут вперед выступил Лоран и снова в голове Стеффано всплыли все те слухи, которые распространялись о нем. Неужели он и вправду может читать мысли. Нет, конечно же, нет, мало ли что говорят. Про Августина тоже говорили, что он святой, но ведь это не так.
Августин как раз был здесь и следит за пытками ничего не выражающим взглядом. Лишь иногда он отдавал указания, а юноша в черном, которой тоже был бы необычайно красив если бы не шрамы на его лице, приготовил бумагу и чернильницу, чтобы тут же записывать любые показания. А теперь перед ним еще стоял Лоран, безмолвный, обособленный от всего, что его окружает и неподвижный. Ни один мускул ни дрогнул на его лице, когда он увидел раны от пыток, раздробленные кости и ожоги. Он не испытывал ни отвращения, ни страха, и это его полное бесчувствие казалось представляло угрозу для всего. Он был будто существом пришедшим сюда из другого мира.
Даже почти теряя сознание от боли Стеффано видел его скрещенные на груди изящные руки, шапку золотистых волос и идеальные черты на которые ложились отсветы дьявольского огня. Лоран смотрел перед собой и как будто видел то, чего не видят все остальные, а потом Августин дал ему знак.
Стеффано хотел отдернуть голову, но ладонь Лорана уже коснулась его лба. Это был всего миг, глаза неопределенного цвета, как будто заключившие в себе все тона буравили его долгим взглядом. Фрагменты всей его жизни пронеслись в памяти в один миг, хотя он не хотел ничего выдавать, но Лоран, будто получив, что хотел, покорно отошел в сторону, освобождая снова путь палачу или еще кому – то.
И это все, теперь я умру, если он уже знает, подумал Стеффано. Но палач не подходил. И вдруг совсем рядом прошелестело чье – то совсем мягкое движение, зашуршал шелк, и он увидел ее, точнее сначала он увидел лишь ее корону, сверкавшую так, что это было невыносимо, а потом та что носила эту корону приблизилась к нему. В первый миг он решил, что она не живая, что она сделана из мрамора или фарфора. Фарфоровое лицо с кроваво – красными губами склонилось над ним, и он понял почему ее губы такого цвета.
Августин почтительно уступил ей дорогу, чуть склонил голову и не отходя встал в стороне, казалось, что он полностью в ее власти, несмотря на все свое могущество. Стеффано вздрогнул, когда ее губы впились в его, чтобы сосать кровь, и он бы закричал, если бы ее сознание не сдавило его волю мраморной тяжестью. Она пила его кровь, а Августин равнодушно наблюдал за всем этим, ни выказывая ни страха, ни дрожи в руках, он уже привык к тому, что творилось вокруг него, и он не боялся, он приучил себя не бояться ничего, даже страх имеет границы прочности, а потом наступает предел, когда ты больше уже ничего не боишься.
Лучше это, чем вообще ничего.



Он ехал по поручению своего государя, чтобы проверить, что твориться в Рошене. Пока что он был один, без войск и уже сожалел об этом. Дорога в предместьях города стала совсем другой, чем все те, по которым он до сих пор проезжал. И он ощутил страх, жгучий страх от того, что все на деле могло оказаться хуже, чем его предупреждали.
Его сюзерен мог и сам проверить действительно ли легко будет захватить область, в которой сейчас царит смута, но он предпочел отправить своего вассала и не как посла, а как простого путника. Все делалось во избежание подозрений, все было хорошо спланировано и обдумано, но всадник почему стал сомневаться, правильно ли он поступает, что едет один туда.
Конечно на приличном отдалении от него едет по тому же маршруту и еще одна почтовая карета, а в ней те, кого он пошлет с новостями обратно из Рошена. Конечно, его так называемые родственники, которые сидят в ней всего лишь скороходы и писцы, но там в городе он назовет их своими сыновьями и во избежание подозрений пошлет их снова в путь, лишь сказав, что им следует спешить к заболевшей матери. Так много предосторожностей, но говорили, что в Рошене сейчас слишком опасно и всюду полно соглядатаев. Доносчики стучаться в дома под благовидными предлогами, подслушивают под окнами и будто бы просачиваются в каждую щель. А еще они неуловимы, как призраки. Ты и подумать не можешь, а они уже заприметили тебя и поставили определяющий знак для стражников на твоем доме. Говорили, они и есть призраки и весь Рошен наводнен такими. Верить этому или нет он не знал, но поручение его господина было определенным. Герцог Антонио, великий Антонио, как его теперь называли, после того, как к своему герцогству он успел путем военных действий и обмана присоединить уже множество земель, загорелся планами обуздать и Рошен. Который сейчас разрывала смута. Костры инквизиции уже успели ослабить его, повторял он, когда посылал Этьена туда с поручением, а теперь еще и новые потрясения, при всем при этом сопротивляться у них сил уже нет, а еще наше оружие внезапность. Разведай все и мы выберем час, чтобы внезапно обрушиться на них.
Этьен коснулся своих волос, уже тронутых легкой сединой, хотя он не был еще для этого достаточно стар, но волосы уже начали седеть, а руки в латных рукавицах иногда старчески подрагивали. Такие вот поручения, как сегодня, сделают и юношу стариком. Этьен задумался о том, не станет ли он жертвой внезапной облавы, которую подготавливает его сюзерен, если слишком задержится в городе. Учитывая приказ оставаться там, от этого исхода он тоже не был застрахован. Он нарисовал в своем мозгу картину того, как вторгшиеся по его же наводки воины перерезав часть города случайно примут и его самого за одного из жителей, и после этого вид одинокой дороги покрытой сгустками синеватого тумана уже так сильно не пугал его.
Конечно, что – то здесь было не так. Его чутье как у стрелка в засаде посылало ему какие – то болезненные импульсы. Пора насторожиться, но все инстинкты будто спали. Этот синеватый туман вокруг как будто сковывал его волю и действия, при чем еще крепче чем сон. Он почти спал в седле, когда в сумраке по краям дороги стали заметны какие – то движения. До сих пор местность вокруг казалась пугающе одинокой, как если бы в ней не обитало ничто, ни человек, ни зверь, ни единое насекомое, а сейчас вдруг меж голых негустых зарослей по бокам дороги начали мелькать поджарые серые тела.
Чьи – то желтые глаза, напоминая огоньки лучины, загорелись между деревьев. Конь Этьена протяжно заржал и попятился. Сам всадник ощутил, как неприятно екнуло у него внутри. Конечно же, волки, как он раньше об этом не подумал. Его рука потянулась к карабину, спрятанному в седельной сумке, но их было слишком много, этих волков. И не весть откуда они взялись. До этого пустынная местность и впереди и позади и по бокам от него теперь просто кишела ими. Но впереди их все же было меньше чем сзади, может просто рвануться вперед и постараться оставить их всех позади. Его мысли работали лихорадочно, он уже сжимал приклад оружия, как вдруг конь его встал на дыбы, чуть не сбросив седока. Этьен натянул поводья и понял, это его смерть, сейчас он просто свалится на землю и почувствует на себе клыки волков, потому что взбесившуюся лошадь не остановить. И вдруг чья – то ослепительно белая рука перехватила поводья. Тихий женский голос прошептал всего несколько непонятных слов и конь тотчас успокоился. Этьен смотрел и не верил своим глазам. Фигура стоявшая перед ним явно была женской, но конь чуть не сбросивший его подчинился ей. Кажется, сам он видел где – то уже эту стройную фигуру в плаще и капюшоне, она мелькнула в самой гуще стаи волков, а теперь эта женщина стояла здесь возле стремени его лошади и держала поводья. Ее изящная рука казалась слишком хрупкой и слабой, и смотря на нее сейчас нельзя было поверить в то, что она усмирила взбесившегося коня. А потом прозвучало еще несколько слов, кажется, произнесенных на каком – то древнем языке или наречии, и волки вокруг притихли. Серые тела неохотно поплелись к краям дороги, уступая всаднику путь.
- Как… - он хотел задать вопрос и не смог, потому что все та же белая рука скинула с головы капюшон, и перед ним престало лицо не женщины, божества, лицо с удивительно прозрачной кожей и сверкающими в темноте глазами.
- Вы спасли мне жизнь, - только и смог проговорить Этьен.
- Я решила лично передать вам приглашение, - ее губы улыбнулись, но как будто с трудом и они показались в этот миг сделанными из мрамора. – Вас будут ждать в Рошене, в поместье «Королевские розы», завтра вечером. Приходите с первыми сумерками, шевалье Этьен, посол вашего господина заслуживает чести быть у нас на приеме завтра вечером.
Она знала. Но как она могла разоблачить его. Неожиданно для самого себя он почему – то ее испугался. Не смотря на всю свою божественную красоту эту девушка внушала ему страх. Волки тоже куда – то исчезли. Неужели они могли испугаться этой изящной красотки или того, что она произнесла, ее слов, похожих на заклинание.
- Вы эльф, - неожиданно сам для себя с придыханием вымолвил Этьен.
Она только рассмеялась. От этого ее смеха звенящего в ночи как колокольчик он почувствовал себя неловко.
- Разве я сказал что – то смешное.
Она ответила не сразу и лишь проницательно смотрела на него, а потом все же улыбнулась.
- Как же ограничено ваше представление о нашем мире, - покачала головой она, а через миг ее уже не было.
Этьен опять ехал по дороге в полном одиночестве. Значит Рошен, поместье «Королевские розы» попытался запомнить он, нужно было бы несколько раз это повторить, но слова как будто уже врезались в память. Конечно же, он не задумался о том, что надо бы повернуть назад, чтобы предупредить тех, кто ехал за ним о волках и передать им, что конспирация уже не требуется. Он вообще забыл о своих провожатых на какое – то время и вспомнил только тогда, когда в пустых зарослях какие – то голоса зашептали:
- Ладно, одного мы отпустим, еды еще будет достаточно, потому что другие едут за ним.




Очередная крепость, выстроенная на еще раз передвинутой вширь границы его владений, последней не была. Будут еще. Его маленькое герцогство в итоге превратиться в великую страну. Его ум и собранные им силы ему это позволят. Следующая цель Рошен. Герцог Антонио передвинул лазуритовые фишки на уже расчерченной доске. Еще одну фишку скоро можно будет убрать, потому что на квадратном поле под ней нацарапано мелкими буквами название Рошен.  Рошен скоро будет его, при том, какие неразберихи творятся там уже на протяжении нескольких лет, взять его будет детской игрой. Бесконечная борьба за власть между церковью и дворянством, а так же внутри каждой из этих сторон не оставляла им шанса сплотиться и обороняться. А теперь там произошло еще что – то знаменательное, что поглотило внимание всех и родило новые стычки. Сам Антонио мало верил в невероятность всех этих слухов. Какая – то небесная царица ниспослана, чтобы исцелять немощных и больных и наказывать согрешивших. Он отказывался верить в сверхъестественное с тех самых пор, как это самое сверхъестественное безнадежно искалечило его, а бесчувственные святыне не помогли. Сколько сам он молился в храме лежа на холодных мраморных плитах перед статуей этой самой мадонны, которая теперь как будто явилась всем воплоти. Но перед ним она вечно оставалась лишь статуей, он молил ее слишком сильно и слишком долго, он принес ей в дар почти всю свою жизнь, но она так и не сделала того единственного, что спасло бы его. Он мог молить ее хоть до того момента, когда охрипнет и умрет от голода и жажды после бесконечных постов. Один раз его даже случайно заперли ночью в храме и он думал, что там умрет, но когда наутро двери открылись чуда не произошло. А неземные голоса тех кто его искалечил шушукались ночью даже в храме перед святынями, им было смешно наблюдать за одним из сыновей герцога, который решил их изловить и ставил на них силки, чтобы доказать всему миру существование сверхъестественных существ, и земной мальчишка поплатился им за это. Он хотел поймать гномов или эльфов, но они поймали его, и с тех пор, как он вернулся после своей охоты, точнее с тех пор, как его раненного нашли в лесу, ему лишь осталось сокрушаться о том, что он не умер. Его силки и ловушки сыграли свою роль, но не для эльфов, которых он так ни разу и не увидел, а для него самого. Его ноги теперь отказывались служить ему, а смех тех, кто его наказал, теперь вечно звучал над ним. Голоса незримых издевались, называя его неудачливым охотником. Когда – то он ставил на них капканы везде, в погребе с винами, в самых темных и нехоженых уголках отцовского дворца, в оврагах в лесу, и все только ради того, чтобы однажды изловить того, показав которого при дворе отца он сможет доказать всем, что волшебство существует.
Конечно же, он их не поймал. Он даже их не увидел. Разве только в тот миг, когда зубцы капкана сомкнули на нем самом он чувствовал прикосновение когтистых пухлых рук и видел приземистую фигурку гнома, но было так темно, что с уверенность заявить было нельзя. Да и кто бы ему поверил, если сам он верил во все это с трудом. Особенно в то, что они так жестоки. Те существа, которых он считал волшебными, оказались еще более вредными, чем он сам, объявивши охоту на них. А еще они чуть не свели его с ума, без конца напоминая ему о том миге, когда калечили его. Он зажимал уши руками, но все равно слышал их голоса. Также они стались напомнить ему, что искалеченный сын герцога уже не сможет стать его наследником или опорой, он будет отдан служить в церковь, потому что он теперь калека. А там в церкви святыни лишь обожгут те места, к которым прикасались нечистые.
Но его отчаяние на какой – то срок заставило его поверить в то, что только бог способен его спасти. Он молил об избавлении, но тщетно. Удивительно прекрасная, однотонно белая статуя мадонны в алтаре храма оставалась удивительно холодна, безмолвна и бесчувственна. Она была глуха и нема к его страданиям, к его мольбам, к его подношениям ей. Говорили, что она видит любую человеческую скорбь со своих небес и помогает, но ему она не захотела помочь. Его ноги так и остались искалеченными, зато его ум начал работать в стократ острее чем прежде. Хитрость, коварство, подлость и обман, Антонио понял, что все эти способности развеваются в полной мере только тогда, когда человек в чем – то обделен. Не так много времени прошло, а его братья погибли, кто от неизлечимой болезни, кто от несчастного случая на охоте, кто от ножа неизвестно кем подосланных убийц, немного позже умер и отец, конечно же, не своей смертью. Антонио было приятней думать, что все эти события шли своим чередом независимо от него. Просто ряд бед обрушился на их маленькое государство, поэтому один наследник был искалечен, а остальные и вовсе мертвы, но его единственного, кто уже считался никчемным, смерть пощадила именно для того, чтобы он принял на себя все. И он привел свое государство к процветанию, именно он, искалеченный правитель, чье хитроумие брало города и устраняло противников. Он не хотел думать о том, что это же самое хитроумие уничтожило и всю его семью, да и разве могли они считаться его семьей после того, как отказались от своего покалеченного брата. А еще он не хотел допустить даже мысли о том, что тогда на охоте в случае с его средним и самым одаренным братом, который чуть было не спася от кинжала брави, ему пособили те же самые, нечистые, которые в том же самом месте когда – то затолкнули его в им же расставленные силки. А потом они сломали шею Квентину, его брату, и обставили все так, будто тот сам свалился в овраг, а утром они попытались нашептать ему, что это они вернули покалеченному мальчику свой долг, видите ли, он стал довольно близок им, когда они удостоверились, что он перенял у них их хитрость. Может быть так оно и было, в миг когда они наказывали его он заразился от лукавых всем, чем они обладали, но он больше не верил в них, ни в их голоса, ни в их помощь. Точно так же, как он не верил больше в то, что безмолвная статуя мадонны способна однажды ожить или ниспослать кому – то свою божественную милость. У него было не причин верить в это, ведь ему же она не помогла, так откуда в ней вдруг взялось столько доброты, что она слышит молитвы других. Поэтому он только рассмеялся над гонцом, который только что примчался из его дворца только за тем, чтобы принести чудесную весть – в руках мраморной мадонны, перед которой он в детстве и отрочестве молился, распустился вдруг мраморный цветок и теперь это уже живая мраморная лилия.
Сама новость по себе казалась ему абсурдной. Это просто слухи, чтобы смутить его и не дать ему действовать сейчас в полную силу своего обострившегося разума. Подумать только сказать ему такое, ему, который не верит ни во что, кроме силы собственного ума и прибавить к этому еще слухи о том, что эта самая лилия в руках статуи в определенные часы для ночи покрывается вместо росы капельками крови, а удивительно красивый женский голос из ниоткуда звучит в храме и предупреждает людей о том, что их герцог не должен идти на Рошен.
- Иначе случится несчастья, - говорил посол. – Все мы погибнем. С теми, кто слышал этот голос самое страшное уже случилось, можно было бы подумать, что с ними разговаривает кто – то спрятавшийся в храме, но они выносят этот голос оттуда с собой и он говорит с ними уже повсюду. А еще она сообщила нашему прелату говорит, что скоро она сама явится к вам. 
- Ну хватит, - Антонио перевернул свою доску с шашками и они рассыпались у камина, обнажая нацарапанные под ними надписи чуть ли не всех областей, в том числе и тех, которые он уже присоединил к себе. Пламя жадно тянулось к ним.
- Убирайся отсюда, - велел он юноше, - и вели больше никого сюда не впускать, кроме тех, что приедут из Рошена. Никого кроме них.
Когда дверь за перепуганным послом закрылась он съежился от боли вдруг ударившей по ногам. Ему было даже страшно взглянуть на них, чтобы проверить как те струпья на разорванном мяске, стали ли они хоть немного менее воспалены, и отпечатки зубьев капкана вместе с их зубами, эти пораженные места всегда будут кровоточить и гноиться. Даже вспоминая о них он уже бормотал проклятия. Где тот лекарь, пришедший из далеких земель, который хоть немного облегчал его боль. Где тот самый мальчишка в черном Лоран? И куда теперь послать за ним, чтобы его найти? Бесполезно обещать казнить его, чтобы он оставался на месте, он исчезает как демон. Антонио сейчас послал бы за ним хоть в самую преисподнюю, потому что боль в его разодранных лодыжках стала невыносимой. Люди не сгибаются так от подагры, как сгибался на своем тронном кресле он, а в очаге уже звучали все те же самые смеющиеся голоса. Только вот на волков завывших где – то совсем вблизи от крепости Антонио даже не обратил внимание. Зато стук в дверь внизу заставил его содрогнуться. Он почти видел, как изящный женский кулачок сжимается и ударяет по окованной двери так, что сама она на петлях содрогается, как будто рука стучащая по ней сделана из твердого мрамора. Потом привратники отперли дверь и фигура в накидке свободно прошла мимо них. Они ее не задержали, они даже склонились перед ней. А за ней шли волки.
Я же велел никого не пускать, подумал герцог, заслышав шаги на лестнице, но боль в его ступнях стала такой сильной, что он не мог никого позвать, ничего возразить. Между тем дверь в его покои открылась сама, и он увидел на пороге ее, только ее мраморная стола, ослепительно – белая как снег, сменилась теперь на просторный темный плащ. Волосы которые он всегда представлял себе цвета зари были темными и уложенными кольцами под сияющей короной. Но лицо осталось тем же самым, чистым и невинным, как у ребенка, но при этом невыразимо прекрасным. Живая статуя! Он содрогнулся на своем троне, перенесенном сюда из отцовского дворца. Он велел перенести все атрибуты своей власти сюда, потому что этот опорный пункт воздвигнутый прямо в лесу стал его новой границей и он намеревался еще раз ее передвинуть, а она пришла сюда, чтобы ему помешать. Но разве не ее ждал всю свою жизнь, с тех пор, как искалеченным ребенком рыдал на полу огромного храма, а не слышала его тогда, не прощала и не помогала. И все это лишь для того, чтобы явиться к нему сейчас с тридцатилетним опозданием, но зато во плоти.
Он знал, что нечистые шепчущие ему из огня тут же подчинятся ей и утихомирятся. Она прошла вперед бесшумно ступая по львиным шкурам на полу, а за ней брели волки.
Мадонна! Настоящая, живая и бесчувственная. Он хотел уже зажмуриться, чтобы не видеть этого лица, которое ничего не выражает, но вдруг она опустилась перед его троном и слегка коснулась изувеченным ног.
- Вы ведь уже оставили надежду исцелиться, да? – ее голос тоже был мраморным, казалось, что он давит как твердь, опускается грузом на тебя, и абсолютно ничего при этом не выражает, но с его ног как будто спали невидимые гири. Боль была и исчезла. Неописуемое создание подняло на него свое мраморное лицо и на нем сверкнули, лукаво и зловеще, ее изумрудные глаза.
- Принеси розы к ногам моей статуи. К тому месту, где она стояла. Много роз с шипами. Все кто пройдутся по этим шипам босыми ступнями или встанут на них коленями будут мной исцелены. Я обещаю свою милость каждому, кто принесет мне розу, на шипах которой будет алеть его кровь.



Эдвин

Я дал себе зарок не покидать стены инквизиции до тех пор, пока не найду способ вызволить оттуда Марселя. Однако время проходило и я осознавал, что вряд ли найду этот способ прямо здесь. Кажется даже стены этого места были против меня. роза все и всех настроила на войну со мной. Ее люди завидев меня поспешно крестились и убегали, ее духи, жившие в каждом уголке старались не давать мне спуска ни на миг и непрестанно следили за всеми моими передвижениями. А еще на меня давило осознание того, что недостаточно просто отыскать Марселя в этом темном лабиринте казематов и каменных мешком, нужно еще иметь достаточно сил, чтобы разорвать на нем магические цепи и вызволить его отсюда.
- Я никому не позволю обидеть тебя, - пообещал я ему и мой мысленный призыв нащупал каждый камень в кладке этих стен, каждое живое существо в них, но ответа не получил. Марсель как будто даже оставаясь где – то рядом находился для меня в недосягаемости. Это и есть настоящее темное колдовство, когда все находится совсем рядом, а тебя просто не пускают ни к чему. Раньше я проделывал подобные трюки с другими, но ощутив это на себе практически обезумел.
Я должен найти способ все это преодолеть. Но ведь у них моя кровь в той книге, те строчки, которые имеют надо мной власть хотя бы пока. но времени, чтобы ждать у меня не было. Решение нужно было найти сейчас и немедленно. Я вспомнил о ряде книг в библиотеках Орело, и о нескольких именных томах. А что если… Нет, я не мог оставить стены инквизиции ни на секунду. Здесь ведь Марсель и я уже виноват перед ним. Это из – за меня они стараются уничтожить его.  Еще возьму и его здесь оставлю совсем одного.
Потом я поразмыслил и решил, что исчезнув на одно мгновение я ничего не потеряю сам, но зато внесу неразбериху в ряды тех духов розы, которые хоть на какое – то время утратят меня из своего поля зрения. Итак, было решено. Я по привычке перевернул у себя на руке перстень с печаткой и уже стоял в той самой библиотеке необыкновенного города, куда меня однажды завел Гейбл. Мне здесь тут же стало уютнее. Среди уходящих в высоту со всем сторон необычной формы книжным полок стоять было так приятно. Казалось, что ты очутился в многогранной раковине с лесенками и галереями, а все крытые переходы, башенки и наклонности Орело существуют за эти окном в совсем другом мире от тебя.
Я прошелся по винтовой лесенке, почти сразу отыскал нужный стеллаж и потянулся уже к золотому переплету, на котором было выдавлено буквами «Мадеэль», как вдруг еще выше моей головы зашелестели, сухо, как бумажные страницы, чьи – то крылья.
- Это книгочеи, - сообщил мне уже знакомый голос, - они отвечают за все книги в Орело, за их перепись на наши листы, за их прочтение, за сведения, полученные из них. Ты можешь ничего не читать, а поговорить с ними лишь раз, и вся эта череда книг будет тебе растолкована так, как будто ты уже прочел ее и осмыслил. А также открыл ее тайну.
- Жаль, что их нет рядом со всеми теми, кто впервые осваивает книги волшебства, - сначала я поднял взгляд на ряд существ, сидевших на верху шкафа как на жердочке под самым потолком. Их там был целый сонм и они засели уютным полукругом за своими книгами. Эти хрупкие тощие создание с продолговатыми лицами и конечностями, а также с прозрачными лишь чуть замутненными крылышками казались мне чем – то знакомыми. Наверное, я тоже неосознанно встречался с их сознаниями каждый раз, когда что – то читал. Годы моего обучения остались в далеком прошлом и вроде бы принесли плоды, но мне было все еще интересно наблюдать за теми, кто будет листать свои книги и дописывать в них что – то вечно. Грифели и перья в коричневатых сухих руках быстро шевелились. Сами эти создания тоже были все хрупкие и сухие, как ветхая бумага и их крылышки шелестели тоже совсем по – бумажному. Они мне сразу понравились, хотя симпатичного в них не было ничего, даже больше человека такое удивительное создание необычных пропорций могло бы испугать, но только не меня. Я даже не обиделся, что они не попытались меня поприветствовать, только один, тот кто сидел в середине поднял на меня умные сосредоточенные глаза и едва кивнул, не откладывая одного перо. Остальные же и вовсе не открывались от своих книг. 
Только как следует рассмотрев их я обернулся к Фабиану. На этот раз он был одет скромно, в такой же сюртук неброской бутылочной расцветки, как и его книгочеев. На таком неприметном фоне даже крупные золотые пуговицы казались всего лишь скорлупками орехов. Его яркие волосы были уложены под треуголку, не черную как у меня, а такую же как и его сюртук – цвета болотной трясины. Тонкие, как веточки и довольно безобразные из – за землистого цвета кожи пальцы потянулись ко мне, но будто уже на расстоянии обжегшись, проворно нырнули в карманы. Тощий и продолговатый он как будто осунулся и выглядел как сказочный великан среди лилипутов, хотя ростом был не выше меня. его книгочеи если встанут тоже наверное такие же долговязые и непрочно стоящие на своих худых ногах как он, дунь на них ветер и они разлетятся, как листы бумаги.
Я не испытывал ни малейшего укола совести от того, что когда – то отказал ему в помощи, а сейчас сам явился за таковой.
- Он ведь мой отец, - строго заметил я, как будто оправдывая свои права на то, чтобы слазить в эту книгу, надежно оберегаемую здесь.
- Я знаю, - кивнул Фабиан.
- Все вы знаете, - конечно же, как я мог не думать об этом, но смотря на них всех, долговязых и уродливых, с их обтрепанными крыльями и пепельной кожей, я едва смел спросить себя о том, неужели это все они, его бывшие ангелы. Такие разные, точнее по – разному обезображенные, иногда все еще красивее, но имеющие какой – то изъян, как мои феи, и все они – потерпевшая часть его восставшей армии. Раньше небесные, теперь проклятые. Но смотря на них я ни как не мог теперь связать их с небесами, с его восстанием и с его поражением. Я представлял себе все совсем по – другому, но все оказалось именно так, одна когорта огромной адской армии осталась здесь на земле и частично сохранила свое великолепие, потому что они были беспечны и невинны, когда загорелись идеей идти за ним. А теперь они были под моим началом, и все они знали кто я, хотя сам я долгое время не знал правды о них. Как и любой смертный я хотел верить в волшебство, такое, каким оно представляется в сказках и не задумывался о сути того, откуда оно все берется. Но в этих книгах было расписано все, а началом всего был он, Мадеэль. Я бросил тоскливый взгляд на золотистый корешок.
- Они пишут и твою историю тоже.
- Я думал только девушки и юноши из семьи Розье наделены способностью сесть и записать историю ангелов.
- И их взаимодействий с людьми.
- И это тоже, - согласно кивнул я, само слово ангел значило теперь для меня и светлое и темное одновременно, и также его.
Внезапно у меня мелькнула мысль.
- А где та книга, которую пишут про меня? Можно ли посмотреть?
Книг оказалось несколько. Похоже, я прожил долгую и богатую событиями жизнь. Должно быть, все те детали, которые уже упустил из памяти я сам значились здесь. Начиная с первого тома «младший принц» и кончая поэтапным раскрытием всех моих тайн. Еще один чистый пока том лежал наготове и переплет на нем окрашивался в золотой цвет.
- Здесь все это будет в сохранности.
Я кивнул на осторожное заявление Фабиана, зная, что прочесть это смогут лишь избранные или в свое время.
- Ты хотел бы, чтобы Орело хранило часть моей милости и вечно находилось бы в безопасности от моего огня? – в свою очередь спросил я, и хотя понимал, что рискую, но видел в этом лишь единственный выход. Нейтрализовать силу других я мог только оставив перевес у кого – то еще. И когда Фабиан кивнул, к его удивлению, я взял железное перо и не чернила, а собственную кровь из пальца, чтобы сделать первую надпись на пока еще чистом листе. Плотные веленевые страницы с витиеватым бордюром не воспламенялись от этой крови, я написал: «Эта история не кончится никогда, потому что вечен я сам, и вечны те, кто отдан под мое начало. Лишь я один знаю все о падших ангелах, потому что здесь на земле они могут существовать лишь взаимосвязано со мной. Моя кровь на этой странице для того, кто однажды осмелиться вызвать меня. Император Эдвин». последний росчерк пера превратился в красивый завиток. Вся надпись мгновенно высохла. Несколько крошечных прожженных пятнышек остались только на полях. Раньше моя кровь так быстро не воспламенялась, очевидно от возраста и от гнева, испытанного мною от предательства Розы, я стал неосознанно расширять все свои возможности. Чем дольше я жил, тем сильнее становился.
- Думаю, что теперь ты выиграешь свою войну, - закрыв книгу заметил я. – И город столь оригинальной архитектуры как здесь не должен ведь никогда пострадать от моего пламени. Даже если однажды я забудусь и налечу на вас, то клянусь он не воспламениться. Пока эта книга у вас.
Я нахмурился. Конечно, я рисковал, но все же не думал, что кто – то здесь захочет использовать ее во вред мне. А унести ее отсюда не позволят книгочеи, они ведь все здесь тщательно оберегают. Ни одна книга отсюда не уйдет. А ни один пришедший в этот город не сможет мною руководить. К тому же все они заинтересованы в том, чтобы я стал благоволил к ним, а не мстил. При их нестабильном положении им возможно еще не раз понадобится моя защита.
- А если он придет сюда еще раз? – настороженно спросил Фабиан.
- Кто?
- Тот, кто водит за собой юношу похожего на тебя.
- Он был здесь? – я тут же встрепенулся, так вот, кто тот незваный гость, которого никак не мог выдворить Фабиан. 
- У него есть своя библиотека в одной из центральных башен, она одна из самых высоких, а низ ее уходит уже глубже под землю чем основы всего города, к кузницам цвергов. Бывает он лазает по этой башне целые сутки, бывает не является месяцами, он обучает там чему – то своего мальчишку, своего узника. Но зайти туда нельзя, вся башня окована замками. Их не снять никому, кроме него самого.
- Его узник уже многое умеет? – я вспомнил это забитое прозрачное создание и сам удивился глупости своего вопроса.
- Их бывает видно только через узкое окно, да и то не всегда, но могу сказать, мальчик даже с трудом читает. Он почти не знает магические письмена, а плеть отбивает у него всю охоту самостоятельно учиться.
Значит Ротберт его еще и бьет. Ко мне он что – то не осмеливался применить палку. Видно, мое происхождение все – таки со всех сторон меня защищало, даже от его цепей. Я имел в виду, конечно, не свою королевскую кровь, Симон ведь тоже был аристократом, но это не спало его от розги или кнута, а может и пыток. То, что я был сыном Мадеэля значило даже больше, чем я сам представлял, меня действительно опасались все, начиная от моих подданных и кончая даже тем, у кого я сидел в плену.
- Где та башня?
- Они покажут тебе, - Фабиан махнул рукой своим книгочеям.
Что они могут показать, подумал я, ведь они даже не отрываются от работы, но сухие крылья тут же зашелестели. Тощие создания в обносках бутылочного цвета спорхнули с высоты как с насеста, а через секунду уже я едва успел выпрыгнуть за ними в окно и оказался прямо на изогнутом как дуга радуге мосту без перил, по обе стороны от которого приютились разнообразные окна бастионов и вздутых цветных башенок. Когда я шел за шелестящей крыльями свитой, я чувствовал себя как на радуге, весь этот город под близким сводом ясно – голубых небес был, как одна многоярусная цветная радуга, но только очутившись на ней можно было осознать, что со всех сторон она окружена красочными строениями. Радужные пути изгибались, как горки, то опускались, то поднимались, а я шел за ними, ощущая себя как в сказке. Подобных этому городу нет и в нем возможно все. Казалось можно только протянуть руку и коснуться небес, но чудесные улицы были пустынными. Только стайка книгочеев быстрой стрелой летела вперед и за сухо шелестевшими крыльями их продолговатые тела были едва заметны. Казалось, что это кто – то пустил по ветру пачку сухих страниц и теперь ветер относит их прочь. Я понял, что мы дошли до места, лишь когда их полет остановился и они сели полукругом на башню – единственную темную башню в ярко раскрашенном радужном городе. Она действительно была здесь практически выше всех, с вершиной, как у шахматной ладьи и уходила далеко вниз, миную сразу несколько дорог – переходов, простиравшихся на разных высотах на протяжении нее. Я знал, что она уходит намного дальше, не только под сам город, но и под почву, на которой он основан, а там под землей стучат чьи – то молоточки по наковальням. Ротберт вторгся даже во владения гномов и ему было все равно. Он ничего не стеснялся или же он запугивал всех вокруг себя так сильно, что они не смели жаловаться на него.
И вот сюда он приводил Симона. Узкие окошечки почти не пропускали внутрь свет, но я все же заглянул в одно из них и увидел бесконечные ряды все тех же книжных полок, но на этот раз грязных, грубо сколоченных из досок, в которых уже жрали дерево древоеды. Там внутри были видны паутина и все находилось в запустении. Сама же башня действительно сверху до низу была окована цепями с тяжелыми замками. Я попытался сорвать их, уцепился за один и понял, что он не поддается. И это при том, что я мог гнуть железные прутья голыми руками. Естественно Симон не может сбежать от него, ведь у него же нет моих сил, да и вся армия нечисти кинулась бы за ним в погоню. Интересно, как бы я сам себя повел, если обнаружил в своем замке такого вот беглеца, который пришел ко мне, чтобы сдаться или чтобы молить о помощи, у него при этом мое лицо. Пожалел бы я его или тут же бы убил.
- А в поместье «Королевские розы» сейчас прием, - заговорщечески шепнул мне на ухо тоненький голос и я узнал по тону сообщения одного из своих духов – разведчиков. Конечно же, другие его не видели, хотя кто знает, единственными другими здесь были эти книгочеи, а что могут видеть они для меня пока загадка. Я сам лишь удивился тому, как один из моих разведчиков сумел проникнуть на территорию Рошена и свободно вылететь оттуда, чтобы отыскать меня. 
Значит в поместье «Королевские розы», в котором обосновалась моя Роза как земная госпожа, теперь дают еще один прием. Там ожидается нечто особенное, раз дух мне об этом сообщил. Я бросил взгляд на книгочеев, который теперь как будто обособившись от всего мира продолжали заниматься своими книгами там наверху, и подумал, что они не то, что не обидятся, а даже не заметят, если я вдруг уйду. Прощаться с Фабианом было бы излишним, он сам появлялся и исчезал без предупреждения когда и где хотел. Итак, я перевернул перстень с печаткой, чтобы снова тотчас стоять в Рошене, перед высокой кованой оградой ее нового поместья, за которым простирался в сумерках спящий сад и били струи фонтана, а где – то в глубине за всей этой роскошью горели ярко освещенные окна и эркеры.
- Она созвала к себе весь высший свет Рошена, точнее все что от него осталось, - деловито сообщил Перси, который уже стоял перед оградой рядом со мной и явно чувствовал себя на территории этого города крайне неуютно. Он весь осунулся от давления, которое вынужден был выдерживать здесь и оделся как земной господин. Он бы мог ввести любого в заблуждение этим своим новым нарядом, если бы не слишком яркий цвет его волос.
- Там будут в основном те люди, которые пытались в заговорах или в открытую оспорить ее власть. Выходцы из местной знати и некоторые из духовенства, а также те, кто решил поиграть в захватчиков из близлежащих стран. Вы с вашей Виньеной, конечно же, в их число не входите, но мы могли бы подлететь к окну и глянуть на всех одним глазком, если вы не против.
Он вопросительно посмотрел на меня.
 Я огляделся. Улица позади нас была пуста, лишь несколько экипажей и дрожек неспешно отъезжали на каретный двор.
- У того фонтана должна была стоят статуя – она, - невольно заметил я и почувствовал как губы нехотя растягиваются в улыбке. Я только представил, как это должно быть красиво, мраморная королева на пьедестале в саду, где с началом мая уже расцветали георгины и бугенвилии. А еще там благоухала сирень. Розовый вьюнок и бегония обвивали ажурные скамейки. Дорожки были вымощены плитняком, а в цветах жили эльфы, под землей гномы и иногда казалось, что среди гравия у клумб сверкают то там то здесь только что выброшенные туда из подземных кузниц золотые монеты или самоцветные камни. Поистине волшебный сад. И посереди всего этого великолепия Роза устраивает свои оргии.
- Но сейчас то она живая, и поэтому статуи пока нет, - в ответ на мое замечание робко пробормотал Перси и прижавшись к ограде внимательно осмотрел сад. – Нам придется быть осторожнее, в тех цветниках и на ампельных растениях у карнизов обитают ее стражи. Ох уж эти пикси, крошечные и красивые подлецы, но чуть заденешь и они могут поднять такой гомон.
- Значит ты уже побывал в этом саду, - заключил я, почти подтрунивая над ним. Неужели ему пришлось переодеться не для маскировки, а потому что его прежний зеленый кафтан остался в чьих – то коготках. Но ему это пошло на пользу, зеленый – цвет эльфа, способно слиться с листвой, а в обычном сером сюртуке и бриджах перси выглядел как вполне земной франт.
- Ну… - он замялся. – Смотрите, вот те окна, они хоть и от пола до потолка, но рядом с ними только танцуют внутри залы, а не летают снаружи.
В отличии от меня перси явно чувствовал себя в Рошене заметно более сдавленным. Ему стоило трудов проникнуть через изгородь и идти по газону вслед за мной, сминая по пути листья аканта. Я же почувствовал себя заметно свободнее. С тех пор, как оставил свою кровавую роспись в Орело, я начал чувствовать, как убываю способности старой подписи сдерживать мои силы. Если бы Роза находилась сейчас вблизи той книги, то уже бы ила тревогу, ощущая, как я вырываюсь из под ее контроля, но она сейчас была слишком занята своим приемом. Меня странным образом начало тянуть назад в Орело, но я понимал, что дело вовсе не в том, что кто – то пытается использовать мою кровь мне же во вред. Просто там, меня заметили те, кто мне сродни и теперь как в Склепе Семи Ангелов меня преследовали тени семьи Розье, а также их ощущения, шелест страниц книг, цветок анемона расцветающий прямо на страницах и золотые монеты вечно сыплющиеся из не оскудевающего бархатного кошелька. Стоило прикрыть хоть чуть глаза и я видел как во сне таинственную библиотекаршу Джиллиану – девушку из семьи Розье, уже мертвую, но там среди книг все еще живую и всезнающую, вечно хранящую свои рассыпающиеся рукописи. Ее пальцы скользят по страницам, оставляя на них кровь и столетнюю паутину. Она поднимала от рукописей кровоточащие глаза и смотрела на меня в моих видениях, но я гнал эти картины прочь.
Когда мы с Перси наконец подлетели к высокому окну второго этажа, я уже ни о чем не думал, кроме розы, естественно, но осматривать мы пока что могли только собравшихся гостей. Розы среди них еще не было.
- Вот это Донатьен, маркиз, - Перси указал на высокого мужчину лет пятидесяти, дороговизна одежд которого хоть немного отвлекала внимание от его неприятной наружности, можно было по крайней мере смотреть как роскошны перстни с рубинами на его пальцах, а не о том, как они узловаты.
- Я подслушал недавно, как он и еще несколько вельмож стоящих с ним, они все кичатся своей родовитостью, сговаривались против Августина, ну и против ее величества конечно. Им не по нутру то, что она здесь госпожа. Донатьен считает, что по знатности в Рошене он как раз превосходит всех, благодаря казням, которые Августин же и провел, все более знатные уже не присутствуют. Поэтому маркиз считает, что ему пора стать главным здесь.
Я наверное видел уже все этих господ на маскараде, где встретил Флер, но не успел их толком рассмотреть, к тому же там они все были под масками и в затейливых костюмах, а сейчас, когда феерия карнавала прошла, эти люди казались мне довольно неприятными.
- Его младший брат рядом, - продолжал Перси. – Заметьте его рыжий цвет волос, эльфийское происхождение, этим он кичиться еще больше, чем Донатьен, хотя если подумать, он ведь незаконнорожденный, но бастардом он себя не считает, напротив думает, что вдвое более знатен, если его род идет еще и от никсов. Камиль иногда его навещает и подогревает как может эти амбиции.
- Камиль любил маркизу, - я задорно усмехнулся, ни как от него не ожидал, при его занятости на вечной службе тирану.
- Не он, один его приятель, тоже изгнанник, но тот сейчас в бегах, и Камиль взял на себя заглаживать грех друга, поэтому иногда он навещал семейство маркизов и внушил им бог весть что. Итог таков, что теперь они считают себя в праве изгнать из Рошена даже волшебного правителя, не то что святого.
- Забавно, - я не чувствовал в них силы, а у брата Донатьена от никса кроме волос и водянистого цвета глаз не было ничего, даже заостренных ушей, не то что каких – либо способностей.
- Баронесса де Блисс, та что сзади них, не имеет лично никаких претензий на власть, но в заговоре тоже принимала участие, потому что, как бы вам это сказать… - он замялся. – Дело в том, что она приходила в театр теней и…
- Роза ее отвергла, - закончил за него я.
- Ну, - перси залился легкой краской. – В общем да. И теперь она с ними в сговоре.
Я почувствовал, как от сжатых кулаков ногти впились в ладони.
- И все они сговорились против моей Розы, - сам я считал себя в праве думать о ее свержении, но то, что этого хотят другие возбудило во мне безудержный гнев. Я хотел их испепелить и уже чуть было не рванулся, чтобы проникнуть в зал сквозь стекло, но тут пара низеньких герольдов в черном, в которых легко было признать сверхсуществ, протрубили о приходе своей госпожи. В зал поспешно вошла она в сопровождении того же верного эльфа – живописца, которого я уже с ней видел, Лорана и конечно же Августина. Несколько карликов одетых под мажордомов и пажей бежали за ее шлейфом и злобно скалились на гостей. Не хватало здесь еще и пары гарпий, с сарказмом подумал я, а потом кинул быстрый взгляд на Розу и желания смеяться у меня уже не осталось. Ее трудно было не восхититься. Такая статная и такая неземная, она все же выглядела, как скульптура в бальном наряде. Но даже ослепительно белые оборки у корсажа казались тусклыми на фоне мраморного свечения ее кожи. Будто в качестве вызова всем на голове ее золотым светом сияла корона. Августин вечно следующий за ней в его темной сутане был как мрачный слуга, если бы золотые кудри не заменяли ему венец. Наверное, для них всех он был тем же, чем Одиль когда – то мечтала сделать меня, всего лишь принцем – консортом. Однако мне этого было бы мало. Августину нет. Он привык к своей роли и считал себя обязанным исполнять все то, что от него требовали. Наверное, собравшиеся считали его не святым, а демоном.
- Мой темный святой, - позвал я его через окно, и хоть мой мысленный шепот был едва различим даже вблизи, там далеко в освещенной зале Августин весь вздрогнул.
А Роза уже успела всех оскорбить. Высшее общество Рошена, не желавшее ее признавать, оказалось в зале, как взаперти. Донотьен и его брат, перед которыми все вошедшие дамы до нее приседали в почтительных реверансах, теперь вынуждены были разочароваться. Реверанса Роза, конечно же, не сделала.
- Это вы в моей власти, - вдруг заявила она. – И вам придется склониться передо мной.
Ее мраморная рука потянулась, срывая почетную голубую ленту с орденом с плеча маркиза и я заметил, как он содрогнулся ощутив холод этой руки.
Заранее подготовленная речь так и не слетела с его языка.
- Вы считаете, что я воплощаю совсем не то, о чем говорю, - без предисловий осведомилась она, ошеломляя такой прямолинейностью всех. – Так вот вы правы.
Где – то за ее спиной двери с грохотом захлопнулись сами по себе, отгораживая их всех от внешнего мира. На люстре вспыхнувшей цветными огоньками уже сидели ее крылатые и когтистые слуги. Видно у Розы действительно было много дел и мало времени, раз она так сразу перешла к главному и скинула личину скромности, чтобы предстать перед ними уже как демон. Я заметил, как бронзовый ангел сойдя с постамента в глубокой нише в стене, тяжело шаркая по мраморному полу, прошел вперед мимо остолбеневшей публике и встал за плечом Розы. Его дьявольская улыбка на идеальных бронзовых устах привела в ужас всех.
- Ты дьяволица, а не пречистая дева, - прошипел вдруг какой – то капеллан.
- Один из заговорщиков, - пояснил Перси.
В своей рясе он выглядел здесь среди разодетых вельмож неуместно и уж тем более для его сана были неуместны столь не кроткие слова, но Роза только улыбнулась.
- Вы даже не представляете в какой степени, -  заявила она, и тут все они, ее слуги, начали выныривать их стенных ниш, из альковов, вылезать из расщелин в плитах пола и скидывать с себя камзолы простых гостей, под которыми обнаруживались вдруг иссиня – черные крылья.
Маленькая жалкая горстка людей, потесненная со всех сторон и была на самом деле единственным гостями на приеме, все остальные здесь жили, в ее поместье, как в своем аду и Роза только смеялась, когда их пир начался.
- Налей госпоже вина, - Лоран швырнул гарпии золотой кубок и та ловко подхватив его охотно понеслась, чтобы подставить кубок под струйку крови, текущую из разрезанного горла Донатьена. Когда кубок наполнился, тварь подбежала и поднесла его Розе.
Я смотрел, как та прихлебывая свое «вино», наблюдает за происходящим.
В голове возникали картинки того, как гарпии Розы и Лоран незаметно подслушивают разговор в маленькой потайной комнатке. Заговорщики решившие. Что пора кончать с волшебным произволом и захватить власть в свои руки не подозревали, что с люстры на низком потолке за ними наблюдают темнокрылые слуги той, против кого они сговариваются, даже в огоньке единственной свечи перед ними затаился дух Розы, подслушивавший прямо из пламени их разговор. Они ушли, свеча расплавилась и оттуда вылетел крошечный доносчик, которого никто не заметил, а с люстры слетели летучие твари, но вот теперь наступила развязка всего. На костях заговорщиков пировало все общество той, которую они собирались свергнуть.
- Проследи за тем, чтобы они здесь все убрали, - приказала Роза Лорану.
Единственным чего здесь еще не хватало были гарпии, прытко бегающие по залу, чтобы собрать обглоданные кости жертв в мешки и слизывающие кровь с паркета, чтобы та не впиталась в него и не испортила всей обстановки. Удивительно, как быстро кровь окрашивает все предметы, на которые пролилась и потом ее уже ни чем не отчистить, но здесь в поместье «Королевские розы» бурые пятна с пола и шелковой обивки кресел исчезали сами по себе.
Я заметил того самого капеллана, который выкрикивал обвинения госпоже Рошена, теперь гарпии насильно усадили его в одно из подползших в их сторону кресел, привязали руки к подлокотникам и пытались напоить его кровью, выцеженной из запястий его же сотоварищей. Он отплевывался и старался отодвинуть голову, но гарпии проявляли ни с чем не сравнимую настойчивость.
- Не расходуй зря наш нектар, - Лоран выхватил у них бокал с кровью и отпил из него сам. О, да, для них действительно кровь это амброзия и даже в большей степени, чем для меня или для теней. Я заметил, как плавно и бесшумно Роза подошла к нему, будто парило в темноте привидение. Огоньки на люстре под потолком погасли, насытившиеся летучие мыши и лепрехуны уже прикорнули там.
- Проклятая, - пробормотал связанный капеллан. Он сам уже почти терял сознание от потери крови, хлеставший из многочисленных порезов на теле, но он все еще даже умирая ненавидел ее. И это несмотря на то, что его сан обязывал всепрощать, но многие ли следовали такой заповеди до него? Они все ненавидели ее за то, что она красива, как грех, за то, что у нее есть сила и власть, которой бог никогда не дал им.
- Да, - только и кивнула Роза на его замечание, явно довольная тем, что ее так назвали.
А потом она приказала его убить, что Лоран выполнил с удовольствием.
- Что делать, когда прибудут остальные гости? – осведомился Лоран.
- Примите их без меня, - Роза выудила откуда – то из пространства и расправила алую накидку. Огненный кусок ткани накинутый поверх белой пены кружев выглядел необычно и восхитительно. – И еще, проследите за тем, чтобы не осталось в живых их лакеев и кучеров. Хотя, нет, - она задумалась, - одного – двух отпустите, надо же будет кому – то разнести слухи обо мне. Я люблю, когда люди передо мной трепещут, а их страх подогревают болтливые языки. Вам все ясно?
Лоран почтительно кивнул.
- И смотрите, чтобы ничего из моих вещей не было испорчено, - Роза помедлила секунду над обезображенным трупом баронессы, который уже раздирали алконосты. Они прервали свою пиршество, только заметив ее, кто – то вытер окровавленный рот черным крылом. Роза медленно наклонилась и сорвала с мертвой шеи колье из топазов. А потом быстро сунув добычу себе за корсаж она понеслась, почти полетела к выходу.
Когда я последовал за ней по темным улицам города, Перси сделал вид, что отстает, а потом и вовсе пропал. Я шел вслед за сиянием красной накидки и казалось, что меня влечет вперед живой лоскут огня. Длинные алые полы буйно развевались на ветру и казалось, что воздух рядом с ними горит. А еще я видел ее корону даже издалека, рубины, жемчуг и изумруды переливавшиеся в зубчатой золотой оправе выглядели одновременно и царственными и мертвенными. Конечно, дело было не только в том, что роза сняла эту корону с трупов, точнее со скелетов. Прах тех кто лежал в занятом ею склепе был для нее ничем, их драгоценности всем. Я догадался, что все украшения, которые она теперь с таким величием носит на самом деле вынуты из разломанных могильных плит, сняты с мертвых пальцев, с шей и конечно же с головы какого – то усопшего правителя. Думаю остатки этого праха не перекочевали ни в какие урны, а были доедены ее армией, а вот все, что еще представляло хоть какую – либо ценность оказалось в руках госпожи.
Теперь оставалось задуматься над тем, куда Роза может так спешить одна по безлюдным ночным улицам. Она ведь уже пировала сегодня, так зачем же ей снова мчаться в ночь. Ее склеп уже заброшен и из города уходить пока что она явно не собирается.
Местом, куда она направлялась, оказалась какая – то ассамблея. Роза просто встала перед дверями ярко освещенного здания и те сами настежь распахнулись перед ней, впуская внутрь ветер и пыль. Гости внутри не веселились, а под предлогом ассамблеи собрались для того, чтобы обсудить, как им выжить в этом городе при новом и зловещем правлении. Все они были знатны и все боялись за свои имения и жизни.
- Когда Августин еще только приобретал свое влияние, никто не мог подумать, что он станет представлять для нас когда – либо такую угрозу, как сейчас, - говорили там.
- До него инквизиция хватало только бедных, богатых никогда, - подхватывали другие голоса. – Кто мог знать, что с появлением там Августина, сенат правивший страной будет разогнан, а власть достанется «святому». Раньше правили мы, входящие в сенат, а теперь здесь царит произвол.
- И кто мог думать, что он приведет еще и ее. С этим надо что – то делать.
Все кто говорил до сих пор сохранили уверенность в себе, они еще помнили о тех временах, когда сами имели влияние и могли выбирать, кого продвинуть вверх, кого погубить. Те из них, кто неосторожно помог Августину уже были им же умерщвлены, остальные боялись разделить их участь.
- Как можно было подумать, что этот тщедушный парень пойдет так далеко, - кто – то с досадой ударил кулаком по столу. – Удел святых кротость и нищета, а он стал правителем и захватил наши земли, наше золото, наши привилегии. Подвалы инквизиции ломятся от богатств отобранных у нашей родни. Разве не пора восстать против этого, у нас еще есть силы которые мы можем выдвинуть, я просил помощи у правителя ближайшего герцогства. Он собирается привести войска.
- А что войска могут сделать против колдовства? – спросил вдруг кто – то, кто очевидно был умнее. Мне импонировала это проницательность и я издалека прислушался. Неодобрительный ропот пробежавший по залу заставил его смутиться, никто не догадывался о том, что Роза уже поднимается к ним по лестнице, а я слежу из окна.
- Святость, колдовство – не все ли равно, это две одинаково сокрушительные силы, и то другое равняет с землей города и совершает необратимое, - продолжил тот же человек. – Бороться физическими силами нельзя ни против одного, ни против другого, и нет такой военной стратегии, которая способна одолеть чары. Все дело здесь не в силе, если б не было Августина и той, что появилась рядом с ним, то нам не нужно было бы созывать полка и сговариваться. Каким бы бессильным не казался святой мальчик, но если не станет его и ее, то нам уже не останется с чем сражаться. Народ верит ему, и надо будет обставить все так, будто виновны в его гибели не мы. Когда зачинщик Августин умрет, то все само собой встанет на прежние места.
- Его уже пытались убить, - веско заметил кто – то. – Они мертвы сами.
Зловещая тишина наступила лишь на секунду.
- Они плохо все спланировали, - тут же перебил другой. – Мы спланируем лучше.
- Правда? – голос музыкальных эхом раскатившийся по залу, действительно был божественным. Онемевшая толпа все еще безликих для меня гостей, ни имен, ни чувств которой я еще не знал, уставилась на распахнувшиеся двери. Роза прошла вперед медленно, волоча за собой невероятно длинный скользящий шлейф. Она пугала всех уже одним только своим видом, такая красивая, что это было неестественно. И конечно же она снова не сделала ни кивка, ни реверанса, хотя предстала перед самыми знатными людьми из всех, какие здесь только оставались. Они не привыкли, что к ним проявляют такое высокомерие, но при виде ее они молчали.
- Это вы в моей власти, - в который уже раз повторила она, эта фраза неслась по городу из дома в дом как клише, а люди, чувствовавшие при приближении царицы свинцовую тяжесть невольно покорялись ей. Теперь они чувствовали себя так, будто их душит мраморная статуя, а они придавленные ее тяжестью не могут ни шевелиться, ни говорить.
- Кто – то из вас когда – то сказал, что безродный мальчишка не может считаться правителем, разве только святым, потому что все святые безродны и имеют отцом лишь бога, кто это был, кажется ты, баронет де Норте, - она указала рукой на мужчину, который тут же съежился и стал задыхаться, как если бы его душили, он отрицательно замотал головой, но Роза даже не обратила на это внимание.
- Так вот, - как ни в чем не бывало продолжила она, будто человек на которого она указала вовсе не бился в конвульсиях, а мог все еще вести дебаты. – Даже если святой родился принцем, он должен оставить все и стать никем во имя своей избранности. Пусть юный святой Августин и никто, обсуждению это в любом случае не подлежит, потому что после всех положенных божьему избраннику испытаний, он высшей силой возвышен над всеми вами. Я же, кем бы я не была, царское происхождение имею и по праву стою не только над всеми вами, но и по своей знатности над всеми народами земли. Вижу, чтобы поверить мне до конца, вы должны знать, кому поклониться.
Она даже не щелкнула пальцами, хватило изумрудной искры в ее взгляде и колени присутствующих против их воли начали сгибаться. Свинцовая тяжесть накатившая волной на их тела и сдавившая головы не позволяла ни на секунду сопротивляться.
- Вам положено было стать моими, - обратилась она к коленопреклоненной толпе разодетых дам и вельмож. – Самый неверующий народ провоцирует создателя на то, чтобы послать ему доказательство своей силы, и благодарите господа за то, что он послал вам не потоп, ни землетрясение и не пожар, - при последней угрозе ее глаза лукаво сверкнули, она явно вспомнила меня и, конечно же, знала о том, что достаточно одной лишь просьбы или провокации и мою силу она всегда сможет обратить во вред им.  – Стихии возбудить я еще успею всегда, но они по вашему разумению способны восстать и сами, в конце концов по понятиям людей, чтобы огонь разгорелся и за ночь пожрал целый город вовсе не нужен драконий налет, поэтому крайнее подтверждение для вас это то, что пришла я, во плоти и со всей своей силой. Теперь вам нельзя обмануться и принять все за случайность, появление Августина еще можно было счесть таковой, но не мое. И я уже знаю, как в дальнейшем вразумить всех вас.
А потом Роза выдвинула им целый ряд условий, на который никто не мог позволить себе не согласиться. Какой – то странный вынутый из пустоты договор был испещрен кровавыми подписями. Теперь я понял, зачем Роза носила с собой ту странную черную книгу, чтобы собирать кровавые расписки в ней. Она благочинно объяснила это тем, что все они заслуживают справедливого наказания, чтобы через боль отказаться от своих пагубных наклонностей, но когда она уходила запястье каждого из гостей, рассеченное железным пером истекало кровью.
Как же все просто и как искажены все истины. Сокрушенно качая головой я бросил последний взгляд на обескураженную толпу, так и не поднявшуюся еще с колен, и только после кинулся вслед за уходящей Розой. Она прижимала черную книгу к себе и кажется смеялась.
Следующим местом назначения, куда она направлялась был какой – то подвал, возле которого отвратительные на вид существа скатывали театральную палатку и укладывали в мешки реквизит. Значит марионеточный театр все – таки принадлежал ей, но теперь тряпичный навес от него уже скатывали в баул когтистые лапки, чтобы отнести все это на поджидающий в гавани корабль, который будто в насмешку надо мной был назван «Победитель дракона». Я узнал потому, что буквы для надписи в спешке вырезались из досок отодранных от того же театрального фургона. Поскольку в странном обществе, с которым я столкнулся было принято не бросать зря даже обломки, то за брусья упряжи, где должна была стоять лошадь теперь взялась гарпия и потащила фургон с силой, с какой бы не смогла и сама лошадь. Это напомнило мне об Одиль и о том, как безжалостно она обкрадывала замок своего отца перед побегом. Думаю, знай она на тот момент, что у меня есть хоть что – то за душой, кроме моих амбиций и меня бы тоже тогда утащили из замка князя хоть силком, как часть ее поклажи. Но Одиль хотя бы была более разборчива и забирала только ценности, а слуги Розы абсолютно все без разбора. Думаю, при их то меркантильности они уносили обломки фургона только потому, что опасались, как бы кто не подобрал все это добро после них. Если они все так оставят. Им и в голову должно быть не приходило, что люди просто сочтут все это мусором. То ж, даже дворникам они не давали поживиться. Кажется, таковым в Рошене уже не осталось работы, раз они подмели начистую все улицы. Конечно, найдись в Рошене хоть один вольный волшебник вроде меня и такая мера предосторожности не оказалась бы лишней, лично мне хватило бы и пары осколков от любого предмета, чтобы установить, кто был его хозяином и где этот человек сейчас, и что он замышляет. Думаю, другие помимо меня могли проделать тоже самое, но их здесь не было. Роза выжила всех. Поэтому тщательная работа проделываемая ее слугами лично мне казалась бесполезной.
Я ждал Розу, пока она собирала подписи в подвале с двух вельмож, которые закатав рукава камзолов помогали ее тварям собирать поклажу, как простые работяги. Похоже, что эти двое давно уже были в ее власти, и теперь они заключили какой – то договор.
Когда она уходила, я перемахнул через угловое здания и оказался у нее на пути, когда она сворачивала в переулок.
- Здравствуй, дорогая!
На миг она остолбенела, но очевидно сочла выше своего достоинства хоть что – то мне ответить.
- Ты не можешь убить их всех, - приближаясь продолжил я. – Всех, кто есть здесь…
- Я сделаю так, как захочу, - она плотнее прижала к себе свою книгу, будто опасаясь, что я ее отберу, но зачем, моей – то подписи там не было.
- Ты сделаешь так, как захочет демон, который сидит в тебе, - поправил я.
- Тот же самый демон сидит и в тебе, - тут же поддела она.
- Ты ничего не боишься, - обычно этой фразы от меня не слышал никто, люди содрогались, заглянув мне в глаза и поняв, кто я такой, но только Роза меня не боялась. А следовательно у нее не было никаких страхов вообще.
Она только покачала головой.
- Иногда все чего – то бояться, - поправила она.
- Но не ты.
- Я боюсь тебя.
Ответ меня поразил и невозможно было понять, шутит она или все – таки признается всерьез. Во всяком случае на этот раз я не слышал, как над крышами домом разливается издевательский смех ее духов. Их просто не было рядом с нами. Впервые мы оказались наедине, и она это мне сказала, а потом лишь черный лебедь пронесся мимо меня. Розы рядом уже не было. Недолго я озирался по сторонам, в поисках того дома, в который всецарица заглянет в следующую очередь. Кого отметят ее визитом? Я искал этого несчастного во всем Рошене и понимал, что таких бесчисленно.               
В кармане у себя я обнаружил записку. Когда я в последний раз был в здании инквизиции, кто – то вложил мне ее в карман и тут же убежал. На аккуратном прогербованном листе было торопливым почерком набросано несколько вежливых строчек. Заговорщики, которых я уже знал, собирались ждать меня сегодня всю ночь в самом глухом районе города, где уже почти не осталось постоянных жильцов, разве только крысы и трупы. Я отлично помнил этот квартам, он граничил с изгородями, возведенными там, где некогда зверствовала чума. За столько лет инфекция может и выветрилась, но те районы так и остались необитаемыми. Более того, считалось дурным предзнаменованием даже заглядывать туда. Что ж, лучшего места для того, чтобы со мной встретиться нельзя было даже найти.
Я скомкал записку и сунул ее назад в карман. Клочок бумаги был совсем небольшим, очевидно, совсем не потому, что в церковных архивах не хватало бумаги, а намеренно, чтобы заговорщикам хватило место подписать свои имена внизу не полностью, а поставить лишь заглавные буквы от них. Думаю, им еще предстоит узнать о том, что существам вроде меня и Розы хватает одного росчерка чьего – то пера, чтобы узнать все об этом человеке и отыскать его потом где угодно. Таковы проницательность и способность данные нам волшебством. Но другие не подозревают о наших силах, поэтому до сих пор чувствуют себя в относительной безопасности.
Однако, те, кого я нашел в подвале давно закрытой часовни и так уже подрагивали от страха. Их статусы в церковной иерархии, их достижения, их сан – все это уже не могло защитить их, и они это осознавали. Единственным выходом оказалось обратиться за помощью к дьяволу. Выходит их отречение от плоти осталось лишь показухой, жить и благоденствовать им хотелось намного больше чем тем людям, которые не принимали на себя обязанности пастыря душ. Любой безграмотный крестьянин постеснялся бы обратиться за помощью к дьяволу, а эти уважаемые церковники нет. Они еще и оправдать пытались свое обращение ко мне какой – то наспех выдуманной философией, точнее софистикой.
В полутемном тесном помещении я застал всех, кого уже встречал в инквизиции. Обожженная рука одного из них явно сообщала о том, что это он подложил записку в мой карман. Он даже не пытался прикрыть ожог рукой. Может теперь еще стоит провозгласить, что эта отметина нечто вроде стигматов, которыми наградил его бог. И уж не собираются ли они заодно и объявить меня богом. Я усмехнулся, оглядывая перепуганное собрание.
- Солнце в окружении звезд – герб честолюбивого Рошена, - на записке которую они мне подсунули был проштампован именно он. – Я бы заменил его на кучку кроликов, которые разбегаются при виде лисы. 
И бегут за помощью прямо к матерому волку, добавил я про себя и внутренне усмехнулся. Конечно же, никто из них не попытался ничего возразить на мою дерзость. Сейчас они зависели от меня. По крайней мере им так казалось.
- В чем дело? – я прошелся вперед, чувствуя, как они напряглись от страха и опасения. – Я уже отказал вам в помощи или каком – либо содействие. Я считаю, что люди, которые и без моего покровительства большую часть своей жизни ели, пили, приговаривали других к казням и всячески благоденствовали за счет страданий других могут и в дальнейшем продолжать свою священную службу без меня. Вам не нужен дьявол, чтобы стать хуже, чем вы есть. И я уже говорил вам это на суде, куда вы имели наглость меня пригласить.
- Хм, - старший из них, довольно пухлый и хитроватый на вид епископ неуверенно переступал с ноги на ногу, - мы поспешили…
- Так вот, - я с притворным удивлением повел бровями и быстро сдернул рукав с его запястья, прежде чем он успел отшатнуться и оправить одеяние, я заметил полосу саднящих гнойников, которые если присмотреться складывались в одному мне ведомые знаки. – Это я поспешил прийти сюда, она уже отметила вас. Всех вас, - я обвел глазами собравшихся, - точнее почти всех.
Я притворился, что собираюсь уйти, но их реакция все же было мне любопытна. Любое слово таких лицедеев заслуживало целой овации, и актер не сыграет как они. Что ж дьявол тоже может быть актером, не смотря на то, что он принц.
- Оскверненными вы мне не нужны, пусть ее костры вас очистят, - через плечо бросил я.
- Это все не наша вина, а святого Августина. Если только не было бы его, - буркнул кто – то из более молодых, но опытные собратья тут же одернули его. Он осекся и замолчал, но гнев во мне уже был возбужден. Я обернулся.
- Если б здесь нашелся хоть один человек, который достоин целовать землю, по которой ступает этот мальчишка, то я бы вам сказал. Поэтому вы здесь, далеко от него, в темноте, в сговоре, за пределами той земли, которые осквернил ваш труд, а он освятил ее своим присутствием. Каким бы он не был, внутри него теплится то, что делает его святым. Я ненавижу его, как дьяволу положено ненавидеть святого, но даже я признаю то, как он велик.
Этого заявления должно было быть достаточно, чтобы заставить их остолбенеть и наконец отстать от меня, но тот самый кардинал, которого я уже встречал в проходе, явно стесняясь и пряча глаза сунул мне что – то в руку. Первым импульсом было швырнуть это прямо в его неприятное лицо, но я все же разжал пальцы и посмотрел на смятый клочок бумаги, аккуратно исчерченный грифелем. Мне даже не нужно было разглаживать его и присматриваться внимательнее, чтобы понять, чья это работа. Такие очертания и штрихи были характерны лишь для одного мастера, он один мог передать на бумаге или холсте непередаваемую красоту всех тех, кто относился к моему миру. Но я понял, что сжимая в руке вещь Марселя еще до того, как заметил на рисунке ангела стоящего у окна и смотрящего вниз в толпу в вечных поисках ее. Еще до того, как на рисунке я узнал себя по слабой теплоте, исходящей от клочка бумаги я узнал флюиды Марселя.
Сначала я изумленно взглянул на лицо кардинала и заметил понимающую искру в его масляных поросячьих глазках. Он явно радовался тому, что сумел заинтриговать меня, и явно уже мысленно потирал руки, предчувствуя, что сильнейший у него на удочке. Мне хотелось встряхнуть его и все вызнать, но тут я увидел вдруг вторую фигуру – набросок на рисунке. Позади меня стоял кто – то второй, но не Марсель, он ни в коем случае не мог нарисовать рядом со мной самого себя, хотя это было окно его каморки и я таким, каким его посещал, но тот второй тоже был с крыльями и длинными локонами, и у него на челе был неземной венец. Красота одновременно носившая в себе и женские и мужские черты рождала совершенного ангела, царя царей, прекрасного и в аду. И только он имел достаточно сил, чтобы стать моим покровителем.
В голове зашумело от сосущей пустоты. Я следовал за Марселем в его водоворот, который затягивает уже неизбежно. Он знал о всех нас, он обладал даром предвидения или был всего лишь пешкой в руках сил, которым не знал названия даже я. Он неосознанно открыл уже  давно все то, о чем я сам только узнавал. Такой человек должно быть обречен, потому что он знает слишком многое.
- Мы могли бы отдать вам вашего художника, - заискивающе предложил мне кардинал, такого медоточивого тона я наверное никогда еще не слышал. Он не сомневался в том, что предлагает горячо желаемое, но я только отрицательно покачал головой.
- Он уже погиб, - прошептал я больше обращаясь к пустоте, чем к кому – либо из них. Наверное, неосознанно я ожидал, что из этой пустоты Мадеэль ответит и попытается разуверить меня, что Марсель обречен, как и любой, кто узнает тайны дьявола. Но Мадеэля здесь не было, однако может он был в его темнице или кто – то из подобных ему, кого мой художник видел, но не как осязаемых существ, а лишь в своем сознании и старался в точности зарисовать все это.
- Но как же…
Я успел уйти от них еще до того, как они стали осыпать меня очередными посулами. Их недоуменные призывы еще доносились до меня в ночи, они не поняли даже что произошло, для них я просто исчез и все. Помедли я еще чуть – чуть и они бы наверняка стали вцепляться в полы моего плаща, не пуская дьявола уйти, потому что он их последняя надежда.
Наверное следовало отыскать Розу и спросить ее напрямую, действительно ли Марсель уже собственность моего отца, часть его грандиозного замысла, затрагивавшего меня самого. Она ведь все знает, если у кого – то и стоит навести справки, то у нее. Однако подойти к ней близко в ту ночь я так и не решился, я просто ходил вслед за ней, когда она спешила куда – то по городу. Стоило ненадолго потерять ее из вида, а потом где-нибудь непременно снова возникал алый лоскут светящейся накидки. Роза смело шагала по самым опасным районам и честно говоря она сама представляла опасность для всех. Кто встречался у нее на пути. Она заставляла встречных бандитов бросать нож, с которым они выходили по ночам на промысел, опускаться перед не на колени и молиться, поверив в то, что она мадонна. Она заходила в бедные дома, находила в кроватях больных или детей, которым требовалась помощь и для вида исцеляла их только для того, чтобы спустя некоторое время после ее ухода, их хворь разгорелась с новой силой.
Она обманывала людей и смеялась над ними, а я за ней наблюдал и не смел приблизиться к ней, как когда – то давно, когда она была смертной принцессой, а я драконом, прячущемся в тени, чтобы оградить ее от своего зла. Теперь же я оставался в тени, потому что ее одержимость меня пугала.