Зеркало с Бирюзовой улицы

Эпиграф.

С любезного разрешения автора Ирины Пичугиной-Дубовик (https://stihi.ru/avtor/pichuginain)размещаю ее замечательные стихи и огромную благодарность за такое прекрасное посвящение. Спасибо!

Нефритовое зеркало.

В отполированном нефрите
Лишь отражение судьбы.
Вы аналогий не ищите.
Цветут там странные цветы.

Фантазий облако упало.
В тумане образы плывут.
Где настоящее ступало,
След-в-след, чредой, миры идут.

Реальность - кромкой изначальной-
Тебя пленяет и влечёт.
Внезапный взмах руки прощальной -
И ворох тайн кружит полёт.

https://stihi.ru/2021/07/21/5033

Вступление

Уважаемые читатели! Предлагаемая вашему вниманию работа – это синтез моих впечатлений и наблюдений за прошедший високосный год, с привнесением элемента фантастики.

Основа сюжета подарена мне Костей Фаэтоновым, приношу ему за это огромную благодарность. Добрый человек – он делал это и раньше, для других работ, я везде это с благодарностью указываю. Костя, спасибо!

Все «бытовые» ситуации взяты из окружающей меня жизни. Поэтому огромная просьба – если кто-то «узнает себя», не обижайтесь, не пугайтесь. Это – не вы. Я макаю перо в свои жизненные обстоятельства, пропускаю увиденное через себя, переплавляю и выкладываю «на бумагу». Отдельные отрывки из жизни переплетаются и становятся событиями романа. Это и было, и не было, а если вы узнали себя – это не вы, это придуманный мной образ, сшитый из воспоминаний и моих сновидений.

Засим, поехали!

1. Кому жизнь – буги-вуги, а кому – полный бред.

Я проснулся от истошного воя Бойкого. Пес у нас такой, не лает, а воет, поет почти что. Стараясь не разбудить Матрошу, сел на лавке, откинул стеганое одеяло, автоматом сунул ноги в сапоги. Рука уже сжимала острый тонкий кинжал. Голый, в сапогах… смешно. В дверь избы замолотили:

- Открывай! Нарочный из Приказа!

От те раз… Матроша заворочалась. Я накинул доху и вышел в сени. Морозно! Глянул в маленькое окошко, прикрытое латунной створкой. Ни зги не видать. Рискнем?
На крыльце, притоптывая, стоял знакомый приказной стрелец.

- Велели тебе собираться и срочно быть – к Государю послы прибывают, толмач нужен.

- Буду! – кратко ответил я, и стрелец скатился с заснеженного крыльца вниз, в темень.

- Кто там? – сонно спросила Матроша. Я ответил:

- По службе! Ты спи, я буду к утру.

- Ладно! – женщина повернулась на другой бок и сладко засопела. А мне туда, в тьму кромешную, собачий холод и… завьюжило.

Дело, видно, срочное, раз в ночи вызвали. Снег скрипел под моими огромными валенками, ветер норовил закидать его за воротник. Не зря этот месяц снежнем прозвали! Идти было недалеко. Государь нынче на богомолье к Савве Сторожевскому прибыл. А челядь и служивых, кто в монастырских стенах не вместился, расселили по постоялым дворам и слободским избам. Я вот к своей Матрене…

Наконец, стены монастырские надвисли над дорогой, осталось немного в горушку, а Царские врата закрыты, разумеется, значит, в обход.

- Посторонись! – раздался зычный окрик, и мимо меня, чуть не сбив с ног, промчался возок, луч света из прикрытого окошка осветил меня, отпрыгнувшего в сугроб, подальше от горячей тройки. Вот черти, снега в валенки набрал! Мокни теперь… Хорошо, возница кнутом не огрел, торопился, видать…

- Эй! Ты уснул, что ли? – я открыл глаза. Новенький, из менеджеров, не помню, как зовут, а что их запоминать, не приживаются они у нас, тряс меня за плечо.

- А? Что?

- Да ты чуть не упал. Задремал, наверное, - пояснил новенький.

Я ехал на нашем типографском микроавтобусе (чих-пыхалке, как его называет моя приятельница Лина). В сторону метро. А приснился мне прекрасный сон из компьютерной игры, для которой я рисую образы и деталировку. По ночам в основном. Оттого и сплю в метро и автобусе.

Бабуля недовольна… она называет это «малопочтенным занятием» - рисовать игрушки. Бабуля! Жизнь сложилась так, что это малопочтенное занятие с сегодняшнего дня стало нашим основным средством к жизни. Директор таки решил меня уволить. Ну… не уволить, а перевести  на агентский договор. Есть работа – ко мне обращаются, я делаю верстку или правлю кривые файлы, получаю деньги через полтора месяца. А оклад – фигушки. А если нет работы, с которой не справляется основной состав – сиди на диете, верстальщик на удаленке.

Есть плюс – буду высыпаться. Есть минус – не идет стаж (это о-о-о-чень тревожит бабулю, как будто я смогу дотянуть до пенсии, и меня это начнет волновать) и денег платят мало-мало. А я после ковида до сих пор не в себе.

Уволили меня за ковид. Мы со Светой заболели. Света – моя… так, у нас и в тридцать пять официально  еще молодежь, а мне всего тридцать два, значит… Светлана – моя девушка. И мы оба тяжело заболели ковидом. Она еще ничего, а я чуть копыта не откинул, дотянув до восьмидесяти процентов поражения легких.

Шеф – гендир всего и вся в нашем полиграфическом холдинге (полагается даже в мыслях произносить с заглавной буквы, перебьются, я – свободный безработный) – реально чокнутый.

Еще в первую волну ковида, когда в стране все позакрывали, и надо было оформлять пропуск, чтобы доехать до работы, гендир заявил, что никого на удаленку он переводить не собирается, это раз, и два – мало ли что сказал президент, не президент платит нам зарплату, а он, и ходите все на работу, как миленькие. Да, и кто будет болеть на больничном – тем никакой премии. Это три.  А оклады у нас очень скромные. В результате народ ходил на работу в соплях, с кашлем, с потерей обоняния – откровенные ковидники.

В конце концов, перезаразились почти все, к счастью, никто не умер. Я мог быть первым. Легко.

У одной девушки умерла бабушка. Старенькая. Заразили ее родственники, работавшие у нас. Ковид ведь штука коварная. Человек может чувствовать легкое недомогание, думать, что «обычная простуда», и ему самому не очень плохо, но он – носитель инфекции, заражает других. Маски у нас носили только в первую волну некоторые избранные. Во вторую заболели, несмотря на респираторы. Не помогло.

Как я докатился до восьмидесяти процентов поражения легких? Отдельная прекрасная история и пример классического идиотизма в моем исполнении.

2. Ковидная опупея.

Мы со Светой поехали на ее дачу. На выходные. Погуляли по славному городу Звенигороду, я впечатлений набрался для отрисовки игры. А потом нам обоим стало  резко плохо. Вирусная атака. Сопли, в горле – как семечко от шиповника проглотил, колет и не проглатывается. Температура полезла.

Светку давно уже отправили на удаленку, ей все равно, где работать, а я решил отсидеться, чтобы не тащить в городскую квартиру, где была на тот момент бабуля, заразу. Звонил два дня на работу, спрашивал, что мне делать – работать удаленно и не брать больничный, или все-таки брать. Настойчиво добивался ответа, и устно, и письменно. «Мы решаем». Ну, во вторник в обед я получил высочайший вердикт – «вызывай врача, бери больничный». Вызываю. Температура все выше. Вызывали «скорую», так как рабочий день в поликлинике уже закончился.

Я не скажу, что у Светы дача в тьму-таракани на краю света. Всего в десяти километрах от Звенигорода, хорошая дорога… «Скорая» приехала через пять часов! Раньше приезжали в течение часа… Меня отвезли на КТ, да, матовое стекло, поражение меньше двадцати пяти процентов.

- В госпиталь? – уверенно спросил фельдшер.

- В ковидный? – ужаснулся я.

- Ну да, наверное. Куда дадут направление. Мы же диагноз не ставим… там и поставят…

Я много читал об этих госпиталях и понимал, что если у меня не ковид, то я его там подцеплю обязательно, а если ковид, то прицепится дополнительно другая зараза, и тут мне точно хана.

- А дома можно лечиться? – жалобно спросил я. Фельдшер посмотрел на меня удивленно и ответил:

- В принципе, с результатом «меньше двадцати пяти процентов» можно лечиться и дома.

Эх, включить бы мне тогда мозги и отреагировать правильно на его удивление. Но я сел в Светкину машину (бедняжка ехала следом за «скорой»), и мы поехали обратно, на ее дачу, «лечиться на дому».

Дальнейшее я помню, как во сне. Помню, что на следующий день пришел классный сельский врач Илья Соломонович, он меня послушал, и Светлану тоже, сказал, что я зря отказался от госпитализации, выписал какие-то лекарства, за которыми Света метнулась в ближайшую деревню… кроворазжижающее, противовирусное, полоскание и грудной сбор.

- А вам грудного сбора, я думаю, будет достаточно, - сказал он Свете. И оказался, к счастью, прав.

Когда Илья Соломонович приехал в понедельник, после наших отчаянных звонков о моем резко ухудшающемся состоянии, не сбиваемой температуре и о падающем кислороде в крови, он выписал направление на госпитализацию, перекрестил меня и уехал – доктор принимал в своей амбулатории по шестьдесят пациентов в день, плюс вызовы. Я жив и очень благодарен этому сельскому врачу, он ведь мужественно приходил к нам без костюма биозащиты, в масочке. Мыл руки, слушал легкие.

Светку прослушали потом только через три недели, врач в московской поликлинике, при выписке. И, пока она была на карантине, из поликлиники никто не пришел, только удаленно выписывали лекарства. После карантина нашелся смелый доктор, с югов. А, может, ему деваться было некуда. Но и он ее легкие не слушал стетоскопом…

Свете повезло. Ее организм справился с заразой на стадии больного горла. Но и у нее до сих пор одышка, она не может быстро ходить.

Ковид – дрянная болезнь. Как я прочувствовал на себе, вирус сгущает жидкости в организме. Невозможно откашляться, высморкаться. Густая мокрота, даже сопли, простите, густые. И слабость. И все это залепляет легкие, так что невозможно дышать. Кислород в крови падает, можно сдохнуть от тромба, можно задохнуться – богатый выбор. А еще он находит все хронические болячки в организме. Желудок, селезенку. Суставы. Сердце. Сосуды - дикие перепады давления.

А на Светкиной даче мы сутки ждали «скорую». Наши знакомые нам говорили, чтобы мы не валяли дурака и ехали в Москву, что на каком-то сайте пишут - в Подмосковье «скорая» сейчас приезжает через двое суток после вызова, потому что у них отчаянно не хватает бригад. И, в то же время, кто-то в Москве вызывал к ковидной бабушке «скорую», тоже ждали сутки, но ведь мы ждем уже целый день, и еще там ждать?..

Бабуля села в свой «лимузин» («остатки былой роскоши», как она говорит) и эвакуировалась к деду на дачу, оставив нам квартиру для карантина.

Я помню, как Света, сжав зубы, делала мне свой первый в жизни укол дексиметозона, последние ампулы из сельской аптеки. И помню, как она кричала на диспетчера «скорой»:

- Вы что, с ума сошли? Мы ждем уже сутки!

- Ждите, бригада приедет. Ваш вызов у нас висит.

- Когда? – кричала Светлана.

- Когда бригада освободится.

- Человеку нечем дышать! Ему нужно в госпиталь!

- Что вы на меня кричите?

- Так, простите. Я не буду кричать. Скажите только одно: какие мы в очереди?

- Да никакие.

Света замолчала на несколько секунд, потом зловеще спокойно спросила:

- Как это «никакие»?

- А так. Если будет вызов к ребенку или авария на дороге – конечно, я отправлю бригаду туда, - осторожно сказала диспетчер.

- Я вас поняла, спасибо, - Света нажала кнопку «отбой». – Сань, они не приедут. «Скорая» не приедет. Совсем. Собираемся в Москву.

Моя бедная бывшая девушка была сама тяжело больна. А мы, как назло, только вчера заказали через «Утконос» килограмм сорок продуктов. И их оставлять было нельзя. Плюс ноутбуки. Плюс прочее барахло. А я не мог шевелиться.

Света с трудом упаковала все в машину, посадила меня и рванула в Москву, на мою квартиру.

- Ты мне только говори, если где какая яма, - попросила она. Света очень плохо видит в темноте и старается ездить днем. Она слепуха, минус семь.

За час мы доехали до дома. Я почти не мог ходить. Только добрался до квартиры и вызвал «скорую». Все эти десятки килограмм больная Света таскала сама.

- Алло, «скорая»? У меня температура, одышка, направление на госпитализацию, очень сильный кашель. Кислород 94…

- Ваш адрес? Хорошо. Вызов принят, ожидайте.

- Скажите… скажите, долго ли ждать?

- Бригада уже подъезжает, - зазвучали в моей душе праздничные колокола. Бригада уже подъезжает! После суток ожидания в «замкадье»!

Через час я уже был в ковидном госпитале, принимал уколы и капельницу. За неделю я деградировал с «ниже 25» до 80 процентов поражения легких.
Меня спасли. Я раньше был полон скепсиса и думал, что «ковид – это типа сильного гриппа», и что «народу голову морочат, запугивают, запирают по домам», и что «прививка от ковида имеет целью чипизацию населения».

Во время болезни я две недели лежал в ковидном госпитале, а потом неделю долечивался в обычной больнице, и еще три недели дома, и видел, как вот человек – уснул, а утром его выносят вперед ногами, видел, как у людей сносит крышу от невозможности переносить удушье и боль. Прочувствовал, каково это – умирать, задыхаясь, несколько дней, и ничего сделать нельзя, и тут только Господь тебе поможет и врачи, борющиеся за каждого пациента, бесконечные капельницы, уколы, и медленное возвращение из мира мертвых…

Дрянная болезнь. Потеря обоняния, вкусовые галлюцинации – это же неврологическое поражение. Иммунная система начинает реагировать ненормально, уничтожая здоровые клетки, принимая их за вирус. Ужас, короче.

Переболев, я понял, что это настоящее преступление – выйти «попить пиво», ловко сбежав из-под карантинного надзора, или прийти на работу в соплях, отчаянно чихая и кашляя и заявить «это не ковид, это просто так», а потом слечь и утянуть за собой нескольких человек.

И у Светы, видимо, произошла переоценка ценностей, она ко мне не вернулась. Сказала, что больше не хочет «играть в семью». Ладно, Светка, бывай… Любила ли она меня? Не знаю. Матроша, наверное, любила своего толмача. Замуж не брал молодую вдову, подлюка. А ей и не надо… Устала она от своего первого мужа, старого купца, устала, зачем ей новая обуза?

Что-то я расфантазировался. А уже вот оно, метро! Вылезаем. Попрощался с коллегами, надеюсь, больше никого не увижу. Не хочу туда ездить. Надоело быть верстаком. Я же художник, настоящий. Буду рисовать секиры, топорики, булавы, пушечки… погружусь в эпоху Алексея Михайловича Тишайшего. Кто его Тишайшим назвал в то грозное царствование, интересно?

Я – художник. Когда стало ясно, что мне в школе интересны лишь рисование, черчение и геометрия, бабуля направила меня в колледж, я там выучился на краснодеревщика.

Идти куда-то надо было - или платно, или имея художку за спиной. Ни денег, ни художки (походил, не понравилось), ни репетиторов – пришлось идти в бывшее ПТУ.

Потом поработал годик, увлекся программированием. Прочитал все, что мог, по верстке полиграфических изданий, пристроился в небольшую типографию, набрался опыта и перешел на картонажную фабрику, где проработал пять лет. И вот – пинок поз зад, расчет на карточке, и я свободен после своего ковида.

Не любит шеф, когда болеют. В первую волну, когда не знали, как эту дрянь лечить, один наш менеджер (по работе с клиентами) вусмерть перепугался (потом выяснилось, что он по образованию врач-инфекционист, и его страх понятен, он-то понимал, что такое эпидемия неизвестной вирусной инфекции, явно искусственного происхождения) и стал проситься на удаленку, ссылаясь на распоряжение Президента отправить по домам всех, без увольнения, и с выплатой зарплаты. Гендир ему отказал.

Парень месяц не выходил на работу. Когда началось послабление режима, пришел. Гендир ласково предложил ему или написать заявление на отпуск за свой счет, или уволиться по собственному. Тот отказался, полез в бочку, стал тыкать Указами Президента, угрожать… и был выкинут за ворота с записью в трудовой «уволен из-за несоответствия служебному положению». То есть с черной меткой.

Это было подло. Менеджер пошел судиться. После третьего суда, когда стало ясно, что придется выплатить и всю зарплату на прошедшее время, и сделать новую запись в трудовой, и оплатить моральный ущерб, парню наконец предложили мировое соглашение. Не знаю, чем дело кончилось, меня самого пинком под зад на улицу выкинули.

Почему я не стал возмущаться? А директор с ухмылкой припомнил мне те два дня, когда я, как дурак, ждал его решение – работать на удаленке или вызывать врача.

- Это же, по сути, прогул! – сказал он. И я молча подписал заявление по собственному желанию.

Я снял в банкомате с карты деньги, обналичил. Мы с бабулей не верим в виртуальные деньги. Вот они есть, а вот их кто-то свистнул. Может, судебный пристав по какому-то забытому проценту на процент по кредиту. Может, ошибочно. Может, взломали и сперли, именно твои копейки, твою пенсию, твое жалкое пособие…
Двадцать три тысячи перекочевали в потрепанный кошелек, и я, подняв воротник, вышел в метель на улицу.

До длинного подземного перехода идти и идти… Как назвал толмач во сне месяц февраль: снежень? Точно. В столице нашей от снега отвыкли. МЧС о снегопаде предупреждает, как о катастрофе, через СМС-ки. Смешно… Зима на дворе. Конечно, и снегопад, и метель будут.

3. Кошелек
.
Света стеснялась моего потертого кошелька.

- Ой, не доставай из него деньги в магазине! Людей постыдись, как обдергаец! Ты себе не можешь новый купить? Хочешь, сделаю подарок?

Я смотрел на нее глазами олененка Бемби и глупо улыбался. Как объяснить любимой девушке из «обеспеченной семьи», что это – единственный подарок моего отца за последние двадцать пять лет?

Папаша жил с новой семьей в Испании давно, я только в школу начал ходить. У него там как-то сразу появились новые дети, жена не работала, со своим делом не задалось. Он пытался держать гостиницу в горах, но разорился. «Испанских» внуков бабуля видела только раз в жизни, когда они с дедом собрались, арендовали домик на берегу моря и уехали на пару неделю отдохнуть. Меня не взяли. Я не понимал, почему, и обижался страшно. Потом бабуля, когда я уже подрос, вздыхая, объяснила, что отец не хотел рассказывать новой жене об оставленном в России сыне. Чтобы новые дети не считали отца предателем.

В снятый домик у моря вскоре нагрянуло все семейство. Внуки почти не понимали по-русски, что огорчило бабушку и деда. Бабуля взяла с отца слово, что он будет учить Пауля и Анну русскому языку, но больше внуки не встречались с русской родней, и узнать, как они научились трудному языку, мы не смогли. Пару раз в году отец пересылал фотографии в бабулину почту, и та, вздыхая, покупала евро и переводила ему свою небольшую пенсию за месяц. Обратных переводов не было, видно, отцу жилось тяжело.

Тогда-то бабуля и привезла из Испании это портмоне. Показала мне его, торжественно объявила, что это – подарок отца, положила туда денежку и пообещала подкладывать еще, чтобы к моим шестнадцати годам у меня был капитал. И вот сейчас в этом кошельке лежат заветные двадцать три тысячи и несколько десятюнчиков. И – Добби свободен!

Я спустился по обледеневшим ступеням, придерживаясь правой стороны, там были шаткие перила, настолько шаткие, что они меня бы не выдержали. Но, может, позволили бы не упасть со всего размаха и не ехать вниз, стукаясь задом о ступеньки.

В длинном подземном переходе своя жизнь. Тут по утрам можно видеть парня, спящего в инвалидном кресле. Он чем-то опоен и, похоже, болен ДЦП. У него неестественно вывернуты ноги и шея, даже во сне. Кто-то его привозит с утра и оставляет. Вечером его уже нет. Зато подкатывают небритые граждане и их спитые бабы, просят мелочь. Бойкие продавцы с товаром, разложенным на гофроящиках. Натуральный негр торгует контрафактной туалетной водой. Много продают лимонов и гранатов. Монета для оплаты – сторублевка.

- Пять на сто! Пять на сто!  - выкрикивает торговка, перекладывая ярко-желтые лимоны в пакет. – Лимоны, лимоны! Гранаты сладкие два на сто!

Чуть дальше – продажа шерстяных носков разного размера и окраса.

- Носки шерстяные за сто! Всего за сто! Подходим, разбираем!

Гранаты, платки «пуховые», зелень… я уже приготовился воткнуть ракушки наушников в уши, чтобы не слышать подземный сюр, как вдруг увидел ЭТО.

4. Зеркало.

За «носками» стояла старушка. В масочке и очечках. А рядом с ней, на полиэтиленовом пакете, прислоненное к стене, стояло зеркало. Вертикальное, где-то метр двадцать в высоту, шесть дециметров в ширину, как определил мой опытный взгляд краснодеревщика в далеком прошлом. Стекло было мутноватым, но я не смотрел в само зеркало. Я видел только деревянную резную раму, и меня несло к ней, как Рокфора к сыру в детском мультике.

Потому что это было произведение искусства, а не рама. Благородное дерево, потемневшее от времени. Местами сильно потертое и грязное. Грязное от прошедших десятилетий, когда его протирали мокрой тряпкой, и грязь въедалась в поры дерева. Но резьба… Бог ты мой, вот это резьба! Волны, стебли, бутоны, распустившиеся цветы, листья, звенья цепи, какая работа, неужели… неужели это продается? Тут, в заплеванном московском подземном переходе? Да, продается. Не отрывая глаз от предмета вожделения, я увидел мужчину, разочарованно покачавшего головой:

- Нет, это слишком дорого, - сказал он и уплыл с толпой в глубину тоннеля. А я остался поглаживать кончиками пальцев дивную работу. Да, это было старое зеркало. Может быть, даже дореволюционное – своеобразное стекло со скосами по периметру выдавало старинное происхождение. Да и мутноватое оно…

Я гладил пальцами поверхность рамы, чувствуя, как неизвестный художник вел резец, где прервался, где подправил форму листьев. Я даже глаза прикрыл, внутренне  урча от удовольствия.

- Я вижу, молодой человек знает толк в хороших вещах? – прямо над ухом услышал я голос старушки и отдернул от зеркала руку.

- Простите, не удержался… Да, вещь редкой красоты!

Старушка подправила масочку, запихнул ее под стекла очков.

- Продается! – заявила она, испытующе глядя на меня.

- Да что вы! Такая красота! Не жалко?

- Жалко, конечно, но что делать. Эта вещь мне уже не нужна, - старушка вздохнула.

- Да… и почем? – фальшиво небрежно поинтересовался я. Старушка снова поправила масочку на носу и четко произнесла:

- Двадцать три тысячи. Рублей. Себе в убыток.

Я прямо почувствовал, как зашевелились мои кровные двадцать три тысячи в кошельке. Но одернул себя. Во-первых, последние. Во-вторых, не буду же я пользоваться бабкиной безграмотностью.

- Извините, но мне кажется, что вы можете продать эту… э… работу гораздо дороже, - проблеял я.

- Да знаю я! – отрезала бабулька. – Не берут ни на аукционы, ни в скупку. Говорят – «Приведите в порядок, тогда и приносите». А мне это зеркало ни к чему. Деньги понадобились. Да и не хочется, чтобы оно у кого попало висело.

Бабуля помедлила, наблюдая за мной.

- Ну, что решил?

- Беру! – выдохнул я и, боясь, что голос разума затопчет ногами мой безумный порыв, вытащил портмоне, вынул тощую пачку тысячных купюр и протянул старушке.

- Вот, пересчитайте!

Бабушка сняла перчатки и деловито пересчитала деньги. Ровно двадцать три купюры. Посмотрела на меня с жалостью и решительно сунула мне в руки тысячу.

- Двадцать две. Я ошиблась. Давай, скорей, помоги мне завернуть зеркало, а то вон, видишь, патруль идет.

Мы засуетились. Бабка вытащила из пакета, на котором стояло зеркало, ветошь, и мы принялись деловито обматывать покупку.

- Ты это, если что, скажи, что я твоя тетка, и ты мне помогаешь зеркало перевезти! – пыхтя, вполголоса сказала она. Стараясь не смотреть в сторону полицейского патруля, лениво дефилирующего в дальнем конце тоннеля, я спросил:

- Если что, откуда мы едем?

- А? С Бирюзовой улицы, с Бирюзовой! Ну вот, все. Дотащишь? Стекло не разбей!

- Да мне без пересадок, справлюсь!

- Ну давай, пока-пока! – бабуля помахала мне рукой и припустила к лестнице наверх, а я потащился в метро, крикнув в ответ:

- Спасибо!

5. Начало новой жизни.

Я не стал спорить с контролером и молча заплатил за провоз багажа. В душе у меня звучали фанфары. Только бы довезти, не разбить! Не поскользнуться на ледяных колдобинах в нечищеном проулке рядом с домом. Там ничейная земля, снег и лед не убирают от слова «совсем».

Успешно пробившись через три двери с кодовыми замками, занес, наконец, свою драгоценную находку в квартиру. Скинул куртку, ботинки, сорвал тряпки, которыми было обмотано зеркало и нежно внес в свою комнату. Прислонил к стене. Потом подставил стул, спинкой к стене, поставил зеркало на стул, повыше. Вот, другое дело!

На меня смотрел Неудачник. Тощий, как глист. Темноволосый, давно не стриженый придурок тридцати двух лет с тысячью в кармане, возвращенной неизвестной старушкой. Да, еще брошенный хорошей девушкой. Но зеркало…

Отражение мое в зеркале слегка искажалось, примерно посередине был слабо заметный изгиб. Но это не уменьшало прелести дивной резной рамы. Я не буду ее «реставрировать» - сдирать лак, править обломанные участки, морить и лакировать до блеска или «благородной матовости»… я оставлю, как есть. Чтобы рама не выглядела, как старая актриса после подтяжки лица и установки белоснежных имплантов… нет, я слегка почищу ее, натру воском. Зеркало помою. Все… а раз на химию нужны деньги, ты, ленивец, пойдешь сейчас и поработаешь! Сосиску можешь сожрать. Разрешаю!

Часа через три толмач из игрушки получил имя Матвей и холщовую суму с принадлежностями для записей – перо, жестяную чернильницу, пергамент. Мешочек посыпать написанное. Деревянную досочку, чтобы класть на нее листы и писать. Все это я отправил моему куратору от игры и написал, что готов принимать больше заказов. Я даже предложил им нарисовать подружку Матвея, но куратор ответил, что подружку рисует другой художник. Знаю я, кто рисует. Некто Софа. Что Софа понимает в подружках, хотел бы я знать.

- А хотел бы я знать, - говорил я сам с собой, играя в ту самую игрушку, про царя Алексея Тишайшего, - что ты сам-то понимаешь в подружках? Упустил девчонку? Бабуля что сказала?

Бабуля посмотрела на меня поверх очков (общались через мессенджер) и сказала:

- Да-а-а… Допрыгался. Даже Светка сбежала.

Вот это «даже» Свете не понравилось бы.

Бабушке Света нравилась. И это «даже» в бабулиных устах вовсе не означало, что Светка – никудышная, под забором найденная, готовая на все. Бабушка имела ввиду, что Света – образец терпения и снисхождения, раз столько времени провела со мной, разгильдяем без приличного образования. Но Светка бы точно подумала первое и жутко обиделась бы.

А я даже объяснить ей не мог, в ответ на ее «надоело играть в семью», что я не знаю, я не знаю, как живут нормальные семьи. Потому что единственная семья, которая была для меня примером – мои бабуля и дедуля, души друг в друге не чаявшие, но проявлявшие это довольно странно. И у меня нет возможности обеспечить семью. Свету, детей, зарабатывать на всех, если Светка захочет воспитывать малышей, а не таскаться на работу.

Я дал ей уйти. Не стал удерживать. Типа честный. Обиделся еще! На что? Она же права!

У нас в типографии платят… минимум, чтобы люди с голоду не померли и приходили «выполнять свои функции». Светка, вот ты себе представь.

Наша типография расположена в пригороде Москвы. В настоящей деревне. Деревня там со времен царя Гороха. Дорога – одна, как полагается. В последние годы посреди голого поля (буквально, на бывших совхозных землях) выросли новые жилые многоэтажки. И если раньше эти слившиеся со временем деревни имели максимум трехэтажную застройку плюс один небольшой «новый район» с тремя панельными девятиэтажками, но при этом были обеспечены школами, детскими садами, поликлиникой, больницей и даже домом культуры, то все новые кварталы не получили никакой инфраструктуры. В том числе дороги не были проложены. Это – общая участь всех московских пригородов.

Выехать или въехать невозможно. Перекресток, на нем светофор. Светофор, соответственно, пропускает то жителей новейшего микрорайона, то нас всех, остальных, включая другой новый микрорайон. Работать же в нашей глухомани практически негде. Вот все и едут в сторону Москвы. И наш автобус, который привез с утра пораньше на фабрику работяг, возвращается к метро за нами.

Жители новейшего микрорайона нажаловались, как говорят, в «Вести», что они не могут ни туда, ни сюда. Корреспонденты приехали и сняли это безобразие, выпустили сюжет, и… власти приняли меры! Что, думаете, ускорили строительство дороги напрямую к шоссе, как давно обещают? Кстати, я давно думаю, что узкие выезды из таких вот пригородов – это не просто так, это метод регулировки пробок на основных магистралях. Представляете, что будет на трассах, если ВСЕ выедут в одно время из своих уютненьких дешевеньких квартирок в пригородах? То-то.

Власти поменяли режим светофора. Браво! Теперь стоит наш участок. И так хорошо стоит, что автобус в первые дни приезжал на час позже! Видимо, после лавины жалоб светофор снова подрегулировали, и теперь автобус приезжает с опозданием всего на 20-50 минут, зависит от дорожной обстановки. И пока мы его коллективно ждем в три этапа (первый этап – полируем скамейку в метро, второй – обтираем стену подземного перехода, того самого, где я нашел зеркало, и третий – выходим на улицу и толчемся в нетерпеливом ожидании у большого магазина цветов) можно наблюдать интересную сцену.

У магазина огромная стеклянная стена, чтобы идущие мимо граждане могли оценить великолепный ассортимент. Ну и наши тетеньки, томящиеся в ожидании автобуса, прилипают носами к стеклу и обсуждают цветы.

- Ой, девочки, смотрите, это же пионы!

- Да, в самом деле!

- Посреди зимы! Я глазам своим не поверила! Настоящее чудо!

- Ой, смотрите, мои любимые сиреневые хризантемы завезли! Вон, вон, чуть правее белых…

- И розы новые! Это эквадорские!

- Ох, и цены…

- Мне больше всего нравятся вот эти, бело-розовые, с малиновой каймой…

И так каждый день. Я-то в стороне стою, курю. И вспоминаю «Синюю птицу», начало, когда бедные дети, Тильтиль и Митиль, так же точно смотрят с восторгом на праздник Рождества в богатом доме напротив.

- Они едят пирожные!

- Давай и мы как будто едим!

- Мне дали восемь пирожных!

- А мне – четырежды восемь!

Мы, два единственных мужика в этой женской компании, чувствовали себя уродами. А что мы могли, сами еле сводим концы с концами? Единственное, что мы делали, чтобы уж вконец не упасть в своих глазах, как мужчины – это открывали и закрывали дверь нашей тарантайки, когда дамы входили и выходили. Теперь мой коллега один остался, не считая новенького, но новенькие у нас не задерживаются в менеджерах, их выживают из коллектива, ибо конкуренты никому не нужны. Производство в плохом состоянии, гораздо хуже, чем год назад. И новый Регламент оплаты, это отдельная суровая песня.

Светка, я не смог бы дарить тебе цветы на каждую годовщину свадьбы!

6. Допился до чертиков.

Так… второй стакан дедова сидра из яблок оказался явно лишним. Мир начал кружиться. Дед делает шикарные плодово-выгодные, как он их называет, вина! Забурился на дачу и не вылезает. Бороду отрастил, ну прямо дед-лесовик! Бабуля с ним. Приезжала до ковида «принять ванну», в парикмахерскую и навести порядок. До Светки. При Светке – только ванну и «приглядеть».

- Бабуль, да зачем тебе порядок! – вяло отбрыкивался я от бабушкиных причитаний о «хлеве», в котором я живу.

- Чтобы люди могли прийти! – торжественно объявляла бабушка.

- Какие люди?

- На нашу с дедом золотую свадьбу. Или на поминки… как выйдет!

- Ой, бабуля! – пугался я и брался за пылесос.

И вот сейчас, держа в руках миску с разведенным водой древним средством «для мытья окон» в одной руке и тряпкой в другой, я стоял перед своей прелестью и намеревался хотя бы стекло промыть, раз на химию для дерева средств нет. Я уже намазал поверхность зеркала и начал стирать этот дурно пахнущий состав сухой тряпкой, как мне показалось… Стоп! Неужели бабкин древний раствор испортил стекло? Оно сильно помутнело!

Я ринулся в ванную, потом на кухню, налил в кастрюлю воды и вернулся в комнату. Зеркало было мутное, в грязных разводах. Я бросился смывать дрянной раствор, но, похоже, непостижимым образом делал только хуже – теперь стекло еще и потемнело, пошло пятнами…

- Вот дурак, испортил! – говорил я себе, старательно вытирая треклятый раствор, пока он не добрался до драгоценной рамы. Все вытер, но… эх, зеркало перестало меня отражать! Тьма какая-то и пятна вместо меня!

- Ну ладно, главное, раму спас, горе-реставратор! – сказал я себе и заткнулся. Потерял дар речи. Потому что в зеркальной глубине начало что-то происходить, чего в моей комнате точно не было и отражаться не могло…

Как будто в темной комнате приоткрылась дверь, и свет из коридора на мгновение осветил ее. Стало снова темно, а потом я разглядел растущий огонек. Я замер на месте. Огляделся вокруг – нет, моя комната та же, что и была – все пять ламп люстры горят ровным светом, вон мой диван с неубранной постелью, столик перед ним с остатками ужина и бутылкой дедова сидра… Может, я спьяну перепутал зеркало и компьютер?

Когда я повернулся к зеркалу, то чуть не выронил  кастрюлю с водой. На меня смотрела девушка. Лицо ее освещалось теплым светом от фонаря. Она смотрела на меня широко раскрытыми изумленными глазами. А я застыл, как был – в трусах с рисунком и футболке с Кипеловым, с надписью «Я свободен!» Рот закрыл, правда. Так быстро, что лязгнули зубы.

- Бесовка… - прошептал я. – Допрыгался!

Она шевельнула губами, но я ничего не услышал. Поставил кастрюлю на пол и коснулся зеркальной поверхности. Стекло было ровное и прохладное.

7. Пришелица.

Она смотрела на меня, я на нее. Ее лицо освещалось теперь ровным светом, как будто из окна. «Это моя люстра ее освещает!» - догадался я. Больше всего я боялся спугнуть это явление. Она инопланетянка?

Белокожая, глаза серые, никакой косметики. Темные волосы убраны в пучок. Платье… или блузка? Декольте было… ну, как в фильмах про старину… в общем, вся верхняя часть груди видна. Медальон… нет, крестик на шее! Не бесовка… Хотя…

- Эй! – хрипло произнес я, пытаясь нащупать на клавиатуре Print Screan. Дебил, это же не комп, а зеркало! Бежать за мобилой, заснять это чудо? Пока найду, видение исчезнет… Она смотрела на меня во все глаза, осматривала с макушки до… видимо, дошла «до», так как прыснула в кулачок. Ага, труселя мои увидела. Я тоже инопланетянин, эй, у нас такая мода! Я улыбнулся во весь рот и прижал ладонь к поверхности зеркала. Она задумалась на мгновение и поднесла свою с той стороны.
 
- Ты кто? – спросил я. Она смотрела мне в глаза удивленно, будто себе не верила. Посмотрела на наши прижатые с разной стороны «окна» ладони, снова мне в глаза и пожала плечами. И тут же обернулась, засуетилась, закрыла створки фонаря.

Освещенная только светом из моего «окна», прижала палец к губам и скрылась. Зеркало снова помутнело, почернело, а потом постепенно просветлело, но в нем отразилась только моя изумленная персона, Кипелов и часть моей комнаты. Видение исчезло.

Я опустился на пол и задумался. Только теперь мне стало страшно. Любопытно и страшно.

У меня есть старинный приятель, еще со школы. Так вот он уже лет десять, как работает в православном храме, и жена его там же. И он рассказывал, давно еще, как бес являлся женщине в виде ее мужа, которого она считала погибшим на войне. Он типа «прятался» за диваном, вылезал, когда она приходила. Ну и жили они, пока тетка не начала болеть, а ее соседка по коммунальной квартире не стала спрашивать – что за разговоры у нее по ночам. Тетка, сама начавшая подозревать неладное, рассказала ей о «муже». Соседка перепугалась и уговорила позвать священника освятить квартиру. Тот пришел, стал кропить комнату святой водой, запахло серой, а когда он окропил диван, раздался гром и как будто молния ударила и черный вонючий дым пошел. И все, с тех пор прекратились «визиты». Бес это был…

Я встал и решительно направился в бабушко-дедову комнату. Там, под иконами, стояла бутылка со святой водой. Вернулся, окропил зеркало. Ничего. Ни запаха серы, ни искр. И крестик у девушки на шее… Порылся у себя в шкатулке с документами, выудил свой, надел на себя. Подумал, принес большую икону Николая Чудотворца и поставил прямо на стол, чтобы в зеркале отражался. У меня тоже в книжном шкафу стоят три иконы, Спаситель, Богородица и Александр Невский. Но их в зеркале не видно, наверное, а Николу сразу увидит…

Обезопасив себя таким образом от нечистой силы, углубился в интернет, искоса поглядывая в зеркало. Штаны надел!

К утру я знал все про суккубов, про китайских лисиц, про психические отклонения и галлюцинации. Все психические заболевания обнаружил, разумеется, у себя.
 
Повернул зеркало стеклом к стене. Изучил досконально деревянную основу Старое дерево, неокрашенное. Следов свежего взлома и внедрения хитроумных передающих устройств не обнаружил. Завтра попытаюсь отделить заднюю стенку.

Перешел к изучению вопроса «зеркало – портал в иной мир» и уснул. Снились мне Матроша, Матвей и Панночка. А под утро приснилась старушка из перехода. Она стояла у подъезда кирпичного дома, знаете, такие пятиэтажки из серого кирпича, под табличкой с частью названия улицы – «Ул. Бирюз…» Стояла и хитро улыбалась. Тут я и проснулся.

Покосился в сторону зеркала. Стоит на месте, как поставил – стеклом к стене, на стуле. Я встал и на цыпочках подошел к нему, прислушался, принюхался и решительно заглянул, пригнув голову. Зеркало, как зеркало.

Уныло жуя сосиску, сваренную вместе с пакетиком гречки, задумался о волшебных свойствах дедова сидра. Или к психиатру? Отчаянно хотелось кому-нибудь позвонить, но Светке… отрезанный ломоть, вот кто она мне теперь. А приятелю, рассказавшему историю о бесе, звонить было рано. Да я и так знал, что он скажет: «Выбрось бесовское искушение! А еще лучше – сожги».

И ведь будет прав. Но я-то не выкину. Так что же звонить, тем более что ничего не ясно?

Сидеть в одной комнате с «искушением» было неуютно, но я терпел. Перевернул зеркало стеклом к себе, сел за комп. От «малопочтенной игрушки» пришло задание. Ладно, сделаю позже, а пока…

Я закрыл глаза и вызвал в памяти ее изображение. Посидел так минуту, потом открыл глаза, альбом и начал рисовать ее по памяти. Вышло, на мой взгляд, похоже. Я отсканировал рисунок и попробовал найти следы в интернете. Выяснил, что такое платье женщина могла надеть, начиная с 17 века, и по сию пору. Потайной фонарь указывал на вторую половину 19 века, и то с натяжкой. К тому же она могла прийти так разодетой на карнавал, или это все вообще розыгрыш… Что это было?

Улица Бирюзовая обнаружилась в деревне Кузнецово, в Новой Москве, у черта на рогах. Фотографий домов или панорам улиц я не нашел. Может, и есть там такой дом из серого силикатного кирпича, может, нет.

Самое обидное, что не будет слышно, когда она появится! Я отойду, она придет, меня нет, уйдет, и останусь я один на один с этой загадкой до конца жизни!
Я тщательно обстучал раму и заднюю часть зеркала. Гулко, пусто. Как и должно быть. Вскрытие решил провести на следующий день – а вдруг там механизм какой, электроника, а я испорчу?

Взял большой лист акварельной бумаги, прикрепил его к мольберту, написал большими буквами Welcome!, прикрепил ее портрет моей кисти к листу и поставил приветственный плакат напротив зеркала.

Подумал, приписал «Добро пожаловать!» и, довольный, занялся собой. Умыться, причесаться, то-се… Даже в магазин спустился, проветриться.

8. Она вернулась.

Она пришла вечером. Я как раз только-только нашел консервный нож и вскрыл баночку сайры из запаса бабули «на черный день». Придвинул кресло к компу, выложил сайру на хлебушек, открыл рот, и… краем глаза я увидел, что зеркало потемнело. Я развернулся в кресле и, отталкиваясь ногами, бросив бутер в тарелку, проехал полтора метра по комнате и дрожащими от волнения руками включил видеокамеру, заранее закрепленную на штативе.

Она уже была по ту сторону. Сегодня на ней было платье попроще, с косыночкой вокруг шеи, прикрывающей вырез на груди. Я уже не спешил так отчаянно, как вчера. Раз пришла, значит, ей тоже любопытно. Я помахал ей рукой. Она подняла бровки и помахала рукой в ответ. В ее комнате было по-прежнему темно, только фонарь освещал ее снизу, поставленный на табурет или стул и свет из моей комнаты.

- Ты красивая! – сказал я и, указав на нее пальцем, похлопал в ладоши. Похоже, она поняла и улыбнулась. Улыбка у нее была замечательно добрая. Ушки маленькие. Нос, возможно, чуть больше, чем хотелось бы для такого красивого круглого личика. И форма черепа изумительная – волосы, стянутые в пучок, облегали красивый круглый череп… да, я художник, я так вижу людей. Отстаньте.

Она приставила указательный пальчик к разделяющей нас прозрачной преграде. Я приставил со своей стороны свой. Она улыбнулась и добавила средний, я – за ней. Она засмеялась и отдернула руку. А я прижал всю ладонь. Она задумчиво оглядела меня и робко приложила свою ладошку к моей. Пальцы тонкие и длинные. Значит, занимается музыкой. Потом она отняла руку, посмотрела на мой приветственный плакат, глаза у нее округлились, она показала пальцем на свой портрет.

Я радостно закивал и стал показывать пальцем то на рисунок, то на нее – мол, это ты, ты! Она сложила ладошки и послала мне воздушный поцелуй. Мол, спасибо! Потом прочла надписи и радостно начала тыкать в «Добро пожаловать!» и хлопать в ладошки. Неужели она говорит по-русски? Она махнула рукой, показала пальцем на себя, потом начала изображать, как будто водит пером. Напишет мне? Я тоже похлопал в ладоши. И закивал головой, как полоумный.

Потом она снова махнула кистью руки, призывая к вниманию. Показала пальцем на себя, потом «прошлась» пальчиками, как будто человечек идет и показала пальцем за спину. Я изобразил максимум огорчения. Сложил молитвенно руки.

Она рассмеялась, потом замерла, будто прислушалась. И, послав мне воздушный поцелуй, исчезла – закрыла фонарь. Снова темнота заклубилась, поползли пятка по стеклу, и оно начало светлеть и отражать, как нормальное зеркало, меня и мою комнату.

Я схватил видеокамеру и поставил на режим просмотра только что снятое видео. Ну что я могу сказать? Прекрасно получилось. Кадры с гримасничающим перед зеркалом идиотом со спины и отражением его с лица вышли превосходно. А больше – ничего.

9. Знакомство.

Проснулся я от дивного аромата. Нет, не серы. Благоухала банка из-под сайры. Даже во сне приснилась, проклятая рыбина. Может, и не сайра, а мойва. Или корюшка… Противно улыбалась и вертелась на тарелке.

С этой сайрой… Ох. Бабуля у меня экономная. Когда они с дедом ходили (до ковида) по магазинам, дед старательно выбирал консервные банки с колечком, за которое дернешь – банка и открылась. Но они дороже «обычных», которые открывашкой ковырять надо. Бабуля острым взором выглядывала в тележке «дорогие» банки и меняла на такие же, «обычные». Дед ворчал:

- Ну удобно же!

Бабуля громко парировала:

- Что у меня – рук нет, что ли!

Про руки. Когда дело доходило до вскрытия банки, на весь дом (а если на даче, то на оба этажа и участок в четверть гектара) раздавался громкий бабушкин крик:

- Гриша! Гриша! Банку открой!

Гриша – это дедушка. Когда я был маленький, меня посылали «отыскать этого глухого пня», а когда подрос, бабуля расширила список:

- Са-ша! Са-ша! Гри-ша!

Говорят, что я так и научился складывать слова в фразы. Долго не мог начать. Слова говорил, а в предложения их не складывал. И вот, наслушавшись бабулиных воплей «Гриша! Вынеси помойку!» не выдержал, прибежал к деду и завопил:

- Гиша, выси помоку!

Вот вам и польза.

Еле дождался я ее прихода. Нарисовал все, что «задали» на «малопочтенной работе», изобразил ее в разных видах – на лошади, танцующей, просто как я ее вижу через зеркало. Все развесил, сел ждать. В этот раз она пришла гораздо позже, у нас уже ночь была на дворе.

Снова заклубилась тьма в зеркале, я включил видеокамеру, несмотря на первую неудачу и стал вглядываться в потусторонний мир.

В этот раз коридор за дверью, в которую она входила, был почти не освещен, фонарь она открыла, только когда подошла к своему «окну». Увидела меня, заулыбалась. Отошла в темноту, вернулась с толстым фолиантом в кожаной обложке. Вытащила из поясной сумочки, похожей на мешочек, карандаш (я бы его назвал «угольный», я рисую такими), вытащила свернутый в рулон лист бумаги, развернула его и торжественно разгладила на положенном на колени фолианте. Лукаво посмотрела на меня и приставила пальчик к стеклу. Я тут же прижал свою ладонь. Она беззвучно рассмеялась и ткнула пальчиком в мою ладонь.

Меня осенило. Не поиграть ли с ней «в ладушки»? Хлопнул в ладоши, приставил правую ладонь к зеркалу, потом еще раз, приставил левую. Она обрадовалась, как дитя, и стала повторять за мной, да как ловко! Минуты через две удивленно покачала головой и прижала обе ладошки, я – свои. Мы смотрели друг другу в глаза, и я чувствовал, как между нами прискакивает искра – так бывает между малознакомыми людьми, когда они наконец рискнут посмотреть пристально в глаза друг другу. Иногда узнают «своего».

Наигравшись, она подняла вверх указательный пальчик. Я убрал руки от зеркала. Она взглянула на приветственный плакат, улыбнулась и что-то написала карандашом на листке бумаге. Написала и приложила к «окну», чтобы я увидел.

Я увидел… и выпал в осадок. Она написала по-русски!

«Я – Ольга. Кто вы?»

Я схватил блокнот и ответил:

«Я – Александр».

Она склонила головку, как бы здороваясь. Я повторил ее жест и написал:

«Вы – русская?»

Она прочла с радостным изумлением, ответила:

«Да! А где вы?»

«В Москве… А вы?»

«Я въ Рузе!»

И мы снова удивленно воззрились друг на друга.

«Государь въ монастыр;, на богомолье. Къ намъ былъ! У насъ дымъ коромысломъ!»

- Какой государь?.. – прошептал я и уставился на «яти». И написал:

«Извините, какой государь?»

Она удивленно посмотрела на меня, задумалась и ответила:

«Известно, какой! Петръ Александровичъ!»

Я молчал. Потом спросил:

«А какой сейчас год?»

Она рассмеялась и ответила:

«7521, разумеется».

- Если это – не розыгрыш, то мы живем в параллельных мирах. В одно и то же время, но в разных версиях! – сказал я вслух, пытаясь пережить и осмыслить догадку. Она, конечно, не услышала и вопросительно смотрела на меня. Потом написала:

«Вы забавно одеты. А где вы въ Москве живете?»

«Недалеко от Тверской-Ямской, - ответил я, судорожно вспоминая старинные названия наших мест. – Рядом село Всехсвятское!»

Ольга внимательно прочитала мои каракули, снова нахмурилась и ответила:

«Всехсвятское? Где грузинскаго Государя дворецъ? Знаю. А про Тверскую не слышала».

А я вот про грузинский дворец только городские легенды слышал… вот это да… И написал ей в ответ:

«Ольга, у меня для вас большая новость. Нам надо серьезно и обстоятельно поговорить».

Она снова нахмурилась, разбирая мой почерк. Потом посмотрела на меня с удивлением и ответила:

«Хорошо. Но не сегодня. Мне пора идти. Дядя скоро вернется!»

Радостно помахала мне рукой, с удивлением еще раз оглядела обстановку в моей комнате, задержала взгляд на видеокамере – может, ее внимание привлек мигающий красный огонек? – и ушла, закрыв створки фонаря. Я остался один на один с удивительной загадкой.

10. Она приходит и уходит.

Мне очень не хватало собеседника. Несколько раз я набирал Светку и сбрасывал на последней цифре. Ну что я ей скажу? Мне был нужен специалист по электронике, но таковых среди моих знакомых не было. У Светы, выпускницы «Бомонки» (МГТУ им. Баумана) наверняка были. Я уселся за просмотр своих контактов, надеясь хоть через третьи руки выйти на нужного специалиста и… вспомнил про своего родного деда.
Мой дед – электронщик. В далеком прошлом. Но. Если в нашем доме ломалось что угодно – стиральная машина, плазменная панель, сигнализация на даче, водяной насос… если дело касалось электрики или электроники, дед сначала копался сам, в большинстве случае чинил (включая перепайку электросхем) все самостоятельно, лишь в крайних случаях (сгорело совсем) вызывали мастера.

Я даже раздумывать не стал. Потому что, если хоть немного поразмыслить – никуда звонить не надо, все, забыли. Дозвонился через бабулю. Свой телефон дед зарыл куда подальше, он любит покой и тишину.

- Сашенька! – обрадовалась бабуля. – Ты как там? Дыхательную гимнастику делаешь?

Больным ковидом и выздоравливающим надо делать дыхательную гимнастику. Не делаю. Курю дешевые сигареты.

- Бабуль… не слышу… связь плохая! Деда не позовешь? Не могу дозвониться!

- Сейчас… - и громкий крик в пространство, такой, что я отставляю телефон подальше от уха: - Гри-ша! Гри-ша! Саня до тебя дозвониться не может! Гриша!

На меня дед «клюет», перестает прикидываться глухим и спускается вниз, к телефону:

- Привет, Саня! Как ты там?

- Нормально! Деда, мне нужно посоветоваться с тобой.

Дед все понимает с полуслова:

- Что-то связь плохая. Пойду наверх, там получше ловит, со своего перезвоню!

- Дед, я сам тебе…

- Да ладно…

Через две минуты раздается звонок:

- Ну что, внук? Советуйся!

- Деда, мне… в общем, нужна твоя консультация, как электронщика!

- Ну… нашел консультанта… Я уж устарел!

Дед лукавит: он закончил факультет радиоэлектроники Московского авиационного института, и его познания до сих пор на уровне.

- Смотри. Вопрос такой: возможно ли этакое чудо техники на сегодняшнем уровне. Представь большое зеркало, которое является экраном, как панель. Оформлено, как зеркало. Но при этом включается-выключается само, без участия зрителя, то есть когда тот, кто ведет эфир, захочет. И не подключено к электророзетке.

Дед подумал и спросил:

- А ты его раскручивал?

- Э… Деда, да я в теории!

Деда трудно провести. Догадался…

- Ну, если в теории, то ты меня удивляешь. У тебя же есть мониторы в самом разном виде: телевизор, он же плазменная панель, экран ноутбука, телефон твой навороченный. Представь, что ты решил поразвлечься, купил отдельно раму и прилепил ее на двухсторонний скотч к плоскому монитору.

- Деда, но монитор не отражает!

- Да? У тебя есть камера, ты же снимаешь… как это… сэлфи, вот! Значит, можно поставить две камеры, которые будут создавать иллюзию зеркального отражения на мониторе, суммируя получаемые сигналы… ну, как два глаза, понимаешь?

- Да-а-а… а питание?

Дед вздохнул.

- Ты с мобильного звонишь. Он у тебя включен в розетку?

- Не-а.

- Это – ответ на твой вопрос.

- То есть, должна быть батарея?

- Источник питания.

- А если зеркало… то есть монитор метр двадцать на шестьдесят?

- Может, атомная батарейка.

- Дед, ты шутишь?

- А как, по-твоему, «Луноходы» по Луне катаются? У наших были источники тепла, атомные, мы китайцам такой подарили, у них сразу их «Нефритовый заяц» поскакал по Луне…

- А он не фонит?

- Фонит, конечно. Ты что, источник радиации на помойке нашел? – встревожился дед.

- Нет…

- Счетчик Гейгера где у меня, помнишь? Как откроешь, инструкция на внутренней стороне крышки, понял?

- Не волнуйся, деда, это мне задание дали для игрушки придумать девайс…

- Я не волнуюсь, я уже старый. А ты – молодой, тебе еще детей заводить!

- Спасибо, деда! Бабулю чмок! Ты мне очень помог!

Следующие полдня я посвятил портативному счетчику Гейгера. Боюсь, что «товарищ лейтенант», приставленный к каждому из нас (шучу) заподозрил неладное, так рьяно я выискивал, как пользоваться этим счетчиком, в сети. Нашел. Попользовался. Не фонит мое зеркало. Все в норме!

Ольга пришла еще позже. Я придвинул к зеркалу ноутбук и приготовил виды Москвы, бывшего Всехсвятского (ныне район метро Сокол и Аэропорт), городка Рузы в нашем мире. Она тоже пришла с большой папкой.

Я задремал, сидя в кресле перед зеркалом. Проснулся, как будто меня толкнули в бок. Открыл глаза – она уже на месте. Вместо фонаря зажгла лампу. Похоже на нашу керосиновую, но горит ровным светом, пламени не видно. Как будто теплый огонек внутри.

Она улыбалась, глядя на меня. Наклонила головку, будто снова поклонилась. Я повторил этот жест за ней. Сердце мое колотилось. Сейчас я ее удивлю!

Я написал на листке:

«Сейчас я вас удивлю!»

«Я готова удивляться!» - ответила она.

Я повернулся так, чтобы видеть и ее, и свой монитор, поправил камеру, включил ее. Набрал на клавиатуре крупным шрифтом, во весь экран:

«Сейчас я покажу Москву! Где я живу». И начал показывать ей мой родной город, начиная с Кремля, чтобы не напугать.

Кремль ее удивил. Я показал ей Всехсвятскую церковь на Соколе, в окружении сталинских домов. Написал: «Село Всехсвятское». Показал парк, где, по легенде, был тот самый дворец грузинских царей. Показал комплекс в Зарядье – царевы палаты и древние храмы. Показал наши церкви в окружении современных зданий. Она смотрела, как завороженная. Потом перешел к высоткам – университет, Москва-сити. Показал новые жилые кварталы, многоуровневые развязки, аэропорт, поезда на вокзале. Здание цирка, стадиона в Лужниках. Потом повернулся к ней.

«Разве это Москва?» – уже написала она, пока смотрела мое слайд-шоу.

«Москва, столица России!» - гордо напечатал я и получил изумивший меня ответ:

«Больше похоже на Звенигородъ! А Звенигородъ - столица Россіи!»

И снова подняла пальчик, призывая ко вниманию, открыла свою папку и достала оттуда… не фотографию, не гравюру… скорее, отпечатанную репродукцию с картины, тщательно передавшей все детали изображаемого вида.

Это был городской пейзаж. Город располагался на крутых склонах реки на террасах, видимо, искусственного происхождения. Ярус за ярусом, по обе стороны реки, шириной с нашу Москву-реку в районе Кремля, поднимались красивые каменные здания. Вдоль реки, на каждом ярусе, были устроены набережные, по ним ехали какие-то экипажи, самоходки, я не очень разбираюсь в автомобилях, но я бы их отнес к самым навороченным спортивным тачкам, так странно они выглядели.

Ольга показала пальцем на подпись под картиной. Там было написано: «Звенигородъ, левый берегъ реки». Правый берег был похож по устройству на левый, но более пологий, и там было всего два яруса.

Я кивнул головой и махнул рукой, мол, показывай еще! Она достала вторую репродукцию. На ней была дорога, проходившая через сады, до самого горизонта. По дороге ехали автомобили разного вида – большие, маленькие, а над садом парили какие-то агрегаты, видимо, собиравшие урожай с веток, так как у каждого был пристегнут огромный кузов, или короб, полный то ли яблок, то ли груш. Или персиков… не видно. И подпись:

«СХ предпріятіе «Московское» перевыполнило планъ по сбору апельсиновъ».

И тут бы мне конец наступил, но она показала их аэропорт… Они умели летать! Правда, назывался он «Летное поле Истринское», но… это были самолеты, аэропланы, называйте, как хотите, но это были аппараты с крыльями, и они могли летать!

«А… в космос вы летаете?» - набрал я текст. Ольга внимательно прочла, задумалась, поискала среди своих листков подходящую картинку и, не найдя, утвердительно кивнула и написала:

«Я была на Луне. Въ путешествіи».

«А я только мечтаю! – ответил я и показал ей, как взлетает ракета с космодрома. – Вот так мы летаем…»

Ольга удивленно покачала головой:

«У насъ не такъ. У насъ самолеты летаютъ..."

Самолеты! Или это розыгрыш, или… чудо?

Потом она вытащила еще одну картинку. На ней была нарисована площадь, красивые коттеджи, утопающие в зелени и подпись: «Москва». Она показала на нее пальчиком и написала:

«Вотъ Москва. Большая деревня. А то, что вы мне показали - это Америга  какая-то».

«Америга…» Господи, у них тоже есть Америка? Я потянулся за своими рисунками, показать ей, задел штатив, и видеокамера рухнула на пол. Ольга прижала пальчики к губам. Может, даже вскрикнула. Я поднял штатив, открутил камеру, включил просмотр на маленьком экране. Вроде не разбилась. Вот мой прекрасный затылок, профиль на фоне зеркала в драгоценной раме, вот… я поднял глаза и увидел, что Ольга, вскочив на ноги, машет руками, стараясь привлечь мое внимание.

С камерой в руках я подошел поближе к зеркалу. Мы были совсем рядом. В обычной ситуации такая близость к малознакомому мужику ее наверняка смутила бы, но сейчас она стояла, прижавшись в своей стороне «окна», я видел ее широко распахнутые глаза, губы, что-то пытающиеся мне сказать. Наконец она подняла пальчик и показала на камеру.

- Это? – спросил я, указывая на камеру. Ольга закивала головой и изобразила, что хочет посмотреть на ладонь… а! Она хочет увидеть то, что только что показывала камера, отснятый материал! Мне стало неловко. Я-то думал, что моя шпионская деятельность только между мной и… мной, но она продолжала стучать в «окно» и показывать пальцем на ладонь перед глазами. Я поднял руку, кивнул – мол, понял тебя, и поставил просмотр снятого эпизода.

Она прижалась лбом к «окну» и с жадностью смотрела на мой затылок, мой профиль и… на зеркало, в котором я же и отражался, с другого ракурса. Просмотрев весь фрагмент, она села, задумалась и написала:

«Это зеркало. Эта рама. Покажи мне её крупнее! Важно!»

«Ого! Мы перешли на «ты»! – обрадовался я, снял крупным планом раму, пройдя ее по периметру и, подключив камеру к ноутбуку, устроил просмотр на большом мониторе.

Взглянул в зеркало – Ольга плакала, утирая платочком слезы.

«Что случилось?» - написал я, когда видео кончилось. Она сделала несколько глубоких вдохов, видимо, стараясь успокоиться. И написала:

«Это - зеркало моего деда. Раму он самъ вырезалъ».

Взглянула на мое изумленное лицо, собрала рисунки в папку, написала еще и поднесла к стеклу:

«Извини, я должна это обдумать».

Поднялась и ушла, прямо за дверь, в коридор, с зажженной лампой…

Вот артистка!

11. Тайна деревянной рамы.

Так не бывает. Дед прав. Зеркало – это устройство, типа большого монитора, вставленное в настоящую старинную раму, а для правдоподобия закрытое старым же стеклом. Надо думать, в этих завитушках и бутончиках спрятаны миниатюрные видеокамеры, а я… а я выбран для проведения эксперимента. Даже знаю, когда меня выбрали. Когда я обналичивал свои несчастные двадцать три тысячи в банкомате. Иначе откуда старушка могла знать точно, сколько у меня денег? А почему они поняли, что меня привлечет именно деревянная резьба? Давно наблюдают за мной?  Ну, ладно…

Я выставил зеркало в прихожую, так, чтобы можно было видеть, что с ним происходит, только сильно наклонившись в кресле за моим рабочим столом, через дверь, и упражнялся в наклонах, пока не рухнул вместе с креслом на пол. Перевесил.

Рисовал предметы для игрушки. Вышло тёмно и злобно.

Дефилировал из комнаты на кухню и в сортир, громко распевая частушки и песни, которые не во всяком «пьянственном недоумении» (Чехов) и не во всякой мужской компании исполнишь, в стиле «мимо тещиного дома». Ходил в трусах и майке-алкоголичке (взял у деда), почесывая себе разные места «на камеру» в надежде, что ТАМ за мной наблюдает скромная девушка. Замерз, надел древние треники с вытянутыми коленками. Нацепил футболку с Су-35 и приготовил «приветственный плакат» с надписью «Не желаю быть подопытным кроликом. Я все знаю. В чем суть этого мерзкого эксперимента?» Хотел добавить «Вы за это ответите!», но на листе закончилось место.

Заждался, короче. Ее появление в этот раз было стремительным и разрушило все мои злобные намерения.

Зеркало потемнело в этот раз за считанные секунды. Дальше я увидел прямоугольник света из распахнутой двери и темный силуэт, стремительно вырастающий – кто-то, в свободной одежде, летел к «окну». Когда фигура приблизилась настолько, что ее осветило мое «окно», я увидел Ольгу. Она была в панике. Глазищи распахнуты, она что-то кричала, оглядывалась назад, стучала в стекло. Я спокойно сидел в кресле перед зеркалом, скрестив руки на груди и положив ногу на ногу.

Ольга, увидев мое безразличное лицо, замерла на мгновение, прижавшись к своему «окну», глаза ее наполнились слезами, и она, упав в кресло перед столиком, на котором, как я понял, стояло в этот раз подобие «окна», уронила голову на руки и разрыдалась. Плечи под белым свободным одеянием вздрагивали. Мне на мгновение стало ее жаль, что-то остро кольнуло в сердце, но я саркастически ухмыльнулся и захлопал в ладоши.

Видимо, экспериментаторам захотелось меня взбодрить. Потому что Ольга резко подняла голову. Я с удовлетворением отметил зареванное лицо. Лук нюхала, что ли…
Она вскочила. В плохо освещенном коридоре возникли какие-то всполохи, в дверном проеме один за другим появились два темных силуэта, один с трудом вместился в дверь. Ольга замахала руками. И тут включилось верхнее освещение в ее комнате, и я увидел этих двоих. Один, я назвал его «Господин», худощавый мужчина средних лет, с поседевшими, местами каштановыми волосами, острой бородкой, с кривой улыбкой на смуглом лице медленно выступал впереди. За ним – гориллообразный «охранник», лобик маленький, брови густые, с дубинкой в руках, встал в дверях, загородив выход.

Классика жанра! Бедная девушка в руках негодяев. Надо будет предложить им свои услуги сценариста, предложу что-нибудь не столь избитое.

Ольга вскарабкалась на столик. Я не очень хорошо видел происходящее перед ней, спина загораживала.

- Эй, подвинься! – крикнул я воображаемому «товарищу лейтенанту». Ольга неловко повернулась на маленьком столике, потеряла равновесие и неловко откинулась на меня, ударившись плечом об ее «окно». Наверное, она кричала, я видел, как напрягаются мышцы шеи, как она отчаянно пытается как можно дальше отодвинуться от «господина», и тут…

Зеркальное стекло под ее плечом подалось наружу. Как будто оно было не стеклянное, а пластиковое, причем пластик растягивался и принимал форму ее руки. Я вспомнил сразу Булгакова, Геллу, волосы у меня зашевелились на голове, и тут она, видимо, отшатнувшись от наступающего на нее «господина», прорвала этот «пластик» и вывалилась из зеркала прямиком мне на руки, на колени! Я успел увидеть удивленные лица ее преследователей, «господин» протянул руку, схватил ее за рубашку, прямо здесь, в моей комнате! Он перегнулся через раму, и вот уже его голова и плечи вылезли в мой мир…

Я ногой оттолкнулся от стула, на котором стояло зеркало и покатился в своем кресле колесиках, прижимая Ольгу к себе, подальше от этого злобного лица, от этих тянущихся к ней рук. Стул покачнулся и упал вместе с зеркалом на пол. И зеркало… разбилось.

Я успел увидеть втягивающуюся обратно руку «господина», его перевернутое разгневанное лицо, и волшебство закончилось. Передо мной лежало треснувшее в нескольких местах зеркало в роскошной резной раме. И на коленях – вполне себе материальная полновесная барышня, прижавшаяся к моей груди лицом и обхватившая меня руками. 

12. Иной мир.
Ну и что мне теперь делать? Я начал поглаживать ее, чуть освободив руку, по спине:

- Не бойся, не бойся… все хорошо! Все уже хорошо! Оленька…

Нет, ну а что мне делать? Спихнуть ее с колен с воплем «Сгинь!»? Не могу…

От нее пахло травами и медом. И молоком. И моя прекрасная футболка намокла от ее слез, я это почувствовал. А сырым луком не пахло.

Я еще не разучился верить в сказочные чудеса, тем более что в моей жизни они раньше уже случались, и мне стало немного стыдно за подозрения. Она подняла голову и посмотрела на меня испуганно. Потом вскочила на ноги и, оглядевшись, прижала ладошки к губам. Потом глянула на свою рубаху… красивая, кстати. Как это – «неглиже»? нет, наверное, просто «сорочка». Испугавшись моего оценивающего взгляда (да не раздеваю я вас, девушка, я художник от слова «худо»), попятилась к разбитому зеркалу, потом увидела плед на моем диване, кинулась к нему, схватила и, повернувшись ко мне спиной, накинула, как накидку и, только завернувшись в него, снова встала ко мне лицом. На ногах у нее были тапки со смешными меховыми помпонами. Волосы растрепаны. Нос красный. Лицо зареванное. Я залюбовался, представив ее в моей игре в роли Матроши.

- Где я? – всхлипывая, спросила Ольга. – Ты кто? А где мой дом? А дядя где? – и приготовилась рыдать. Знаете, как они набирают воздуха, глаза наполняются слезами, ротик приоткрыт. Я вскочил и сделал шаг к ней. Она отпрыгнула от меня, как от гадюки и завизжала. Нет… ТАК визжат, только когда увидят мышь. Я притормозил:

- Тише, ты что? Соседи сбегутся!

- И хорошо! Пусть идут! – сказала Оля, снизив голос.

- А они – людоеды, да, еще и не русские! – сказал я, пытаясь как-то вывести ее начистоту.

- Ой! – она снова прижала ладошки к губам.

- Если ты меня опасаешься, то напрасно. Я… у меня невеста есть! – соврал я.

Девушка молчала. Когда я сделал к ней шаг, она развернулась и вылетела в коридор – точь-в точь птица, раскрывшая крылья (мой плед). Я решил подождать, когда она успокоится. Зря я так решил. Потому что сначала я слышал, как она бегала по коридору в поисках выхода, хлопала дверями, ойкала, вскрикивала… развлекала публику на полную катушку. Притихла. Я подошел к двери своей комнаты и прислушался. Она сопела в коридоре. Всхлипывала. Я приоткрыл дверь, и вовремя: раздался звук отодвигаемой дверной цепочки, и моя подруга, открыв заранее замок, выскочила из квартиры. Я неторопливо проследовал за ней.

- Вход рубль, выход два! – ехидно сказал я Ольге, вцепившейся руками в прутья решетчатой двери, закрывающей наш предбанник, общий на две квартиры, моей и «людоедов». Бедняжка обернулась ко мне и прошипела:

- Сейчас закричу!

- Кричи! Поделим тебя с людоедами! – также шепотом ответил я и подмигнул ей, кивнув в сторону соседа-армянина, который жил в солнечной Армении, а сюда приезжал по делам.

- Ты кто такой? Что тебе от меня надо?

- Это я у тебя как раз хотел узнать! В чем суть вашего эксперимента? Я голову сломал, нафантазировал кучу вариантов, хочу знать верный ответ!

- Откуда у тебя зеркало моего дедушки? – возмущенно прошептала она.

- Я купил его в подземном переходе у твоей бабушки! – ответил я также шепотом. – Пойдем домой, а? А то соседи вызовут жандармов… или МЧС…

- ?

- Я тебя пальцем не трону, слово даю!

Я никак не мог разобраться – с одной стороны, этого просто не может быть. С другой, это есть. И от этого никуда не деться. Она вывалилась мне на колени из плоского зеркала. Обманывает она меня, или нет, но это же интересно! КАК они этого добились? Телепортация? И я участвую в этом эксперименте? А что? Это интересно! Так я думал, пропуская мою даму обратно в квартиру.

Она прошла внутрь с высоко поднятой головой, приподняв двумя пальчиками длинную сорочку, чтобы не наступить на край. Я учтиво склонил голову, закрыл за ней дверь и повернул замок. Она только вздернула носик, глядя куда-то в пространство.

«Принцесса в плену у Дракона. Можно снимать кино!»

Кино! Как же я забыл! Видеокамера до сих пор пишет!

- Матро… ой, Оля! Идем, посмотрим на портал… на зеркало это! Откуда ты ко мне свалилась! Идем!

Я подхватил ее под локоток и, пока не опомнилась, потащил ее за собой, в свою комнату. Посадил ее в кресло, как принцессу, ринулся к видеокамере. Затормозил. Надо же ей квартиру показать, что и где!

- Так… Ольга, чайку, может? Пойдем, я тебе покажу, что у меня и где в доме! Может, винца?

О… лучше бы не предлагал.

- Чайку с вареньем?

Оля пожала плечами и поднялась. Веди, мол, охальник.

Повел. Показал сначала ванную. Она заинтересовалась.

- Это – м-м-м… баня! Вот, смотри, руки помыть, душ принять… кран вот так поворачивай, полотенце… сейчас новое принесу.

- А это – сортир! Как нужник. Ну…

- Ватер-клозет, я понимаю, - гордо и отрешенно сказала она, глядя, как я демонстрирую слив воды.

- Э… ну да. Так, а вот кухня!
О… гора немытой посуды в раковине, на Эверест похожая, заляпанная кофе плита, брызги жира на рабочем столе (жарил яичницу). Оля повеселела:

- Прислуга сбежала?

- Э… нет. Чай я тебе в комнату принесу, - пробурчал красный я.

- Александр, давай пить чай и думать! – провозгласила моя гостья и прямым ходом направилась в мою комнату, заниматься исследованиями. А я помчался мыть заплесневевший чайник.

13. Телепортация.

Когда я вошел в свою комнату с подносом, на котором еле умещались чашки, варенье, чайники и сахарница, она сидела на полу, около упавшего зеркала и задумчиво поглаживала резную раму.

Увидев меня, поднялась и спросила:

- Помочь?

Рыбонька моя… конечно, помоги! Сейчас… одно неловкое движение, и все рухнет…

- Да, если можно… вон туда, - я указал подбородком на низенький круглый журнальный столик, - туда поставим, чай попьем, поговорим.

С трудом уместив посуду на столике, я усадил ее в кресло и приготовился разливать чай.

- Что ты! Я сама! – сказала она. Деловито заглянула под крышки чайников, определилась, что где, и начала разливать чай. Ну что твоя купчиха с картин Кустодиева! Я притих. Ольга деловито разложила варенье по розеткам, добавила еще и сахар себе в чай. И, поднеся чашку к губам, принялась пить чай с вареньем. Я присоединился. Мы молчали, пока не выпили по чашке. Откуда я знаю, может, у них не ведут чайные беседы… в любом случае, инициатива исходила от них, экспериментаторов.

Попив чайку, Оля сказала:

- Спасибо. Варенье изумительно вкусное. И чай такой ароматный…

- Бабуля сама варила. Чай… рад, что понравилось!

- Ты хотел поговорить? – чинно спросила девушка.

- Да… я сейчас покажу тебе, как ты здесь оказалась!

Она кивнула головой, а я пошел подключать камеру. Через несколько минут я вернулся к столику, за которым моя милая гостья наливала себе третью чашечку чая.

- Ты будешь?

- А? Да, давай! – я притащил табурет из кухни, воодрузил на него ноутбук, воткнул в ноут шнур от видеокамеры и настроил просмотр. Ну и, разумеется, первые кадры были, как я болтаюсь в неглиже и дразню «товарища лейтенанта». Я нажал на «стоп». Вышло хуже, так как я застрял в семейниках в позе журавля с высунутым языком. Пришлось поспешно закрыть ноутбук. Краешком глаза посмотрел на Ольгу. Та сидела красная и смотрела в окно. За окном у меня – бесплатное «телевидение». На фасаде многоэтажного здания бывшего института (стекло и бетон) устроили огромный экран, крутят рекламу. По ночам – целая бесплатная иллюминация.

Я развернул ноут, прокрутил мое безобразие и включил просмотр с того момента, как началось затемнение зеркала.

- Вот, тут все прилично! Можно смотреть! – буркнул я и включил просмотр. Ольга отвлеклась от «телевизора» за окном, искоса глянула в ноутбук и больше не отрывалась.

Вначале с зеркалом ничего не происходило. Был виден я со спины - сидел в кресле, скрестив руки, нога на ногу, слегка покачивая ступней. Созерцал. И вдруг… поверхность зеркала как будто вспучилась посередине, стала полупрозрачной, и появилась часть руки – это Ольга уперлась, не удержав равновесие, в свое «окно». И, вот этот момент – зеркало раскрылось, чем-то это напоминало диафрагму фотоаппарата, но раскрылось не ровно, а только чтобы пропустить девушку, падающую с края стола в неизвестность, ко мне на колени. И – еще одно чудо – в этот раз на записи было видно несколько мгновений комнату, разъяренного мужика, его протянутую руку, высунувшуюся в мой мир и стремительно закрывающееся «окно». Затем зеркало упало, и дальше в кадре были вначале стена и дверь моей комнаты, потом выпорхнувшая в коридор девушка, наши с ней проходы, я с подносом… Нет, ну ничего себе!

Мы несколько раз просмотрели ее проникновение в мой мир. Эффектно!

- Я не знаю, что это такое! – честно признался я. – Ты… это, если надо – пойди прогуляйся! – я кивнул в сторону коридора. – Три чашки чая, стресс…
Оля закрыла лицо руками.

- Ты невозможен! – прошептала она.

- Да ладно, все мы люди… Я пойду, чайник подогрею.

Слышал из кухни, как она пробиралась в «ватер-клозет». Стеснительная…

Дождался, когда она вернется, принес чай с печеньем. Нашел заначку… Надо у бабули порыться, найти ей какой-нибудь халат. Сел рядом.

- Ну, рассказывай ты. Я ничего не понимаю.

Оля подумала, ответила:

- Я не знаю… но рама у этого зеркала, у твоего – вышла из-под рук моего дедушки.

- Так, давай подробнее про дедушку!

- Он…  ученый. Был. Знаменитый ученый. Послушай, Александр… - она подняла на меня глаза. – Давай уговоримся говорить друг другу только правду! Мы не знаем друг друга и, конечно, можем наговорить чего угодно, но мы в такой странной ситуации, в которой реальность увлекательнее любой сказки… Согласен?

А вы бы что сказали? Я сказал:

- Согласен, - и добавил: - Конечно, согласен. Ты права.

Ольга взглянула на меня оценивающе. Помедлила, опустив глаза, потом сказала:

- Александр, странная вещь. После того, как ты показал мне зрительную запись рамы, сделанной моим дедом, я почувствовала… не обреченность, не то слово… скорее, неизбежность событий, в которых я оказалась. Дед был большим ученым. Он работал над проблемой переноса вещества на расстоянии без… как сказать… без видимого движения. Ну, заяц скачет, поезд идет, понимаешь?

- Да, продолжай!

- А дед, Смирнов Александр Феоктистович, открыл принцип переноса энергии на расстояние без носителя, понимаешь?

- Да, да! – я старательно вытаращил глаза и принялся кивать головой. Молоденькая девушка, с распущенной косой, в ночной сорочке и меховых тапочках серьезно рассуждает о науке. Я наслаждался.

- Не нужны каналы… вот, как у тебя, - она подняла провод, подключенный к ноуту. – Это шнур питания? – я кивнул. – Ну вот, а у нас нет шнуров. Энергия передается в эфирной среде!

Где-то я что-то подобное слышал…

- Э… и через нас проходит энергия?

- Конечно!

- И людям не вредит?

- А почему должно вредить? – Оля улыбнулась. – Мы сами состоим из неё же!

- Э…. м-м-м-м… да?

- Ну да, а как иначе?

- Оля, тебе сколько лет?

- Восемнадцать, а тебе?

- О… слушай, я старик для тебя, мне тридцать два!

Она и бровью не повела:

- Не огорчайся, как говорит мой дядя, «молодость – это недостаток, который быстро проходит!» И ты очень хорошо выглядишь!

Я огорчился. Она была слишком юной. Для меня. Впрочем… врет, наверное.

- Твои познания в области физики удивляют меня. У нас эта теория общности всего сущего только набирает сторонников. А так… кто-то думает, что мир материален, и точка, и больше ни о чем знать не хочет. Кто-то верит, что все создано Богом, ибо гармонично, но это только на уровне веры… Даже о происхождении человека до сих пор нет единого мнения. Бардак, одним словом!

Оля закивала головой:

- Да, да, да! У нас тоже в такую ересь верили – что человек произошел от обезьян!

- Ну вот… так откуда ты такая умная взялась?

Оля вскинула на меня серые глаза.

- Я училась в гимназии, а сейчас собираюсь поступать в Высшее техническое училище, на экспертизу…

- Будешь покойников вскрывать? – как можно вкрадчивей спросил я.

- Почему покойников? Нет, техническая экспертиза, ну… Если кто-то что-то изобрел, то вначале нужно провести изыскание – нет ли такого же изобретения у другого ученого или инженера. Потому что можно изобрести вечный двигатель на основе энергетических связей, а потом выяснится, что во Франкии кто-то на год раньше это же изобрел и получил право преждепользования. Тогда наша сторона должна договариваться об оплате за право пользования франкийским изобретением. Я… понятно изъясняюсь?

- Понятно… у нас это «патент» называется…

- Слово франкийское… у нас это - «право преждепользования». Я получу правовое и техническое образование… - она запнулась. – Если я сумею вернуться, конечно, назад…

- А кто за тобой гнался? Дядя? Он был очень зол!

- Дядя… мамин брат… А дедушка – отец моего папы… Да, дядя разошелся не на шутку…

- Я видел, с ним был такой громила, вот точно, как от обезьяны произошел! Кто это?

- Дядина охрана… Александр, а если тебе тридцать два, мне удобно обращаться к тебе на «ты»?

- Удобно! – буркнул я. – Я молодежью считаюсь. Оля, ты не о том думаешь. Как ты обратно-то вернешься? Зеркало разбилось. Ты сможешь к себе пробраться через разбитое зеркало?

- Я попробовала… нет, не работает, - огорченно вздохнула Ольга, разглядывая издали зеркало.

- И ты так спокойно об этом говоришь? – я постарался изобразить искреннее недоумение. – Чай пьешь, спокойненько так…

Оля задумалась:

- Ты знаешь… наверное, это должно тебя удивлять.

Я утвердительно покивал головой. Мол, ужасно удивляет.

- Видимо, я была готова к приключениям. Да, была… когда я увидела – ты мне показал – раму зеркала, меня как молнией озарило. Я на тебя смотрела точно также, как ты на меня – в зеркало. В подобной раме. Только оно овальное  и висит на стене. Над бюро в кабинете деда.

- Да? И давно ты так… наблюдаешь за чужой жизнью?

- Несколько дней… Александр, я по порядку расскажу, можно?

- Валяй!

14. Рассказ Ольги.

- Александр Феоктистович, это мой дедушка, работал с переносом энергии. Многого добился. И пытался освоить перенос физических тел на расстояние без… ну, без физического воздействия. Когда я еще не училась в гимназии, он много занимался моим обучением. Ему было интересно рассказывать мне о своих задумках. В лабораторию, занимавшую отдельный флигель усадьбы, меня не пускали. Но мне очень хотелось подсмотреть, чем занимается дед во флигеле. Туда привозили в закрытых ящиках какие-то приборы, материалы. Соседские дети болтали, что дед – чернокнижник. Чуть до драки дело не дошло, когда я взялась доказывать обратное.
 
- А он не был чернокнижником?

- Александр, дедушка – верующий человек. Просто… ученый. Работал в большом департаменте, а в домашней лаборатории делал опытные образцы. У него были помощники – мой отец и мой дядя.

- Семейный бизнес?

Она внимательно и немного удивленно посмотрела на меня.

- Семейная традиция. Дядя – брат моей мамы… Меня отправили учиться в Новогород, в Северную гимназию. Домой я приезжала лишь на Пасхальные и Рождественские праздники, ну и летом, конечно. Мы всей семьей выезжали в мамино имение. Но разговоры взрослых я помню прекрасно. Неожиданно для отца и дяди, дедушка запретил входить в его кабинет под страхом родительского проклятия. Это было очень странно. Я помню, как они ссорились.

- А если что-нибудь случится с тобой! – восклицал отец. Я как раз приехала на Рождество и подслушивала в коридоре. Кабинет деда – это та самая комната, где ты… ну или, скорее уж, откуда я вывалилась.

- Это – мое решение! Я ставлю серьезные опыты, я не желаю, чтобы мне мешали! Не сметь входить в кабинет, даже если я неделю оттуда не выхожу!

- А если больше недели? – спросил дядя.

- Ровно через семь суток можете взломать дверь! – подумав, ответил дед.

Бабушка сильно переживала, когда дедушка «ставил опыты». Она и плакала, и ругалась – ничего не помогало, дед только злился. Задним числом я понимаю, что он мастерил вот это зеркало. И проводил опыты с перемещением предметов в пространстве. Видимо, и на себе пробовал… Няня мне не так давно рассказала, что дядя и отец очень сильно разругались, когда отец натолкнулся на дядю, ночью выходящего из кабинета деда в лабораторном флигеле. Оказалось, что дядя сделал копию ключа и заходил внутрь, когда деда не было. Отец отобрал ключ и поставил у дверей и под окна охранников из Департамента.

- Охранников можно подкупить… - задумчиво сказал я.

- Этих? Нет, они механические, - ответила Ольга и продолжила свой рассказ.

- И вот однажды… через несколько месяцев после… одного страшного для нашей семьи события дедушка вошел в кабинет и не вышел. Мы никогда его больше не видели. Ровно через семь суток дверь взломали, но внутри никого не оказалось. Решетки на окнах целы, потайных дверей нет. Ни души. Дед ушел… Все было, как обычно – приспособления, инструменты, оборудование работало, как всегда… только деда в кабинете не было. На зеркало никто не обращал внимания. Зеркало, как зеркало. Департамент вывез все, что могло помочь в продолжении исследований, кабинет заперли, никто в него не входил, кроме… кроме меня. Я нашла несколько дней назад ключ от кабинета!

- Где нашла? – спросил я, чтобы поддержать разговор. Думал я о другом. Ольга была превосходной актрисой. Врала, не задумываясь. И глазки, «вспоминая», поднимала вверх и влево, а когда придумывают, то отводят их вправо, я читал книгу «Язык жестов»… Хороша. Я бы оценил ее возраст – лет двадцать. Третий курс театрального института, от силы четвертый. Симпатичная. Удивительно правильная форма головы. Волосы темно-каштановые. Слегка развившиеся кудряшки по плечам. Не смущается, ведет себя абсолютно спокойно, это-то тебя и выдает, голубушка. Но я получу все впечатления по максимуму… и нарисую с тебя молоденькую авантюристку для игры, где главный герой – толмач Матвей…

- В шкатулке отца. Вернулась из путешествия по Западному миру, вступила в среднесрочное наследство, забрала у Хранителей шкатулку и нашла в ней ключ. Я сначала хотела отдать его дяде, но вспомнила скандал, и решила оставить себе. Тем более, память о деде. Тем более, замок мог быть по-прежнему сломан. Дед пропал больше четырех лет назад!

- Может, он сбежал от вас? – усмехнулся я, вспомнив своего деда, притворяющегося глухим у себя в мансарде.

Оля опустила глаза и покачала головой:

- В том-то и дело, что он не мог нас оставить.

- Почему?

- Почему… - она посмотрела на меня. Так доверчиво. – Он меня не мог одну оставить. Понимаешь? Не мог.

- Почему? Иногда люди устают друг от друга.

- Нет… что-то случилось. Он вошел в это зеркало и не смог вернуться. Я это поняла сегодня. Я не заходила в лабораторию после того, как Научный Департамент все вывез, кроме мебели. Четыре года не заходила. Да я и была-то дома наездами. И вот… зашла. Любопытство замучило. Дождалась, когда дядя уедет на службу и пошла в лабораторный флигель. Замок открылся сразу. В кабинете было темно, шторы, к счастью, плотно завешены. Я взяла с собой потайной фонарь, открыла створки, и стала рассматривать комнату.

Ольга рассказывала, а я рисовал ее в воображении акварелью. Вот этот шоколадный локон. Светится золотом от верхнего освещения. Отбрасывает тень цвета топленого молока на белую сорочку. Плотная ткань с вышивкой белыми шелковыми нитями по вороту и вокруг выреза на груди, вырез плотно застегнут на обтянутые полотном пуговки. Свободная рубашка в пол скрывает ее фигуру. Но я помню, она стройная, как девочка. Так… зазевался.

Оля, видимо, отметила мою несерьезность и замолчала, испытующе на меня глядя.
 
- Ты зашла, открыла фонарь, и…

- Пусто. Чисто. Шкафы без инструмента, без книг. Ни одной бумажки не осталось. Напротив двери – вот это самое зеркало, как я тебе описала, висит на стене. Я обошла все углы, Заглянула в ящики стола и комода, даже на стул влезла, на шкафах шарила – ничего. Пусто и немного пыльно.

Я нарисую с нее Матрошу. Нет, какая Матроша? Не годится она в веселые вдовы. Она у меня будет авантюристкой. Как леди Винтер, но не такая кровожадная. Она приедет в Россию с посольством… я нарисую и предложу нашим гаврикам нового персонажа. И будешь ты, Олечка, героиней самой популярной игрушки рунета…

- Ты пошарила в шкафах, ничего не нашла, и? – это наших менеджеров в типографии отдельно учили, как изобразить полную вовлеченность в разговор: повторить дословно несколько слов из беседы или своими словам…

- Только зеркало могло привлечь мое внимание. И только мое, ты понимаешь? Я одна знала, что это дедова работа, эта рама. Ну и дядя еще, но его только формулы интересовали. Александр, я подошла к этому зеркалу на стене. Меня как будто толкнуло к нему: «Иди ко мне!» Я пододвинула стул и села. Смотрела в зеркало. Сначала ничего не происходило, но потом вдруг как тучи набежали – зеркало потемнело, а когда тьма рассеялась, я увидела, что оно перестало меня отражать. Я перепугалась страшно!

- А что ты увидела?

- А ничего, представляешь? Какая-то тьма. Но уже не клубилась. Ровная, скучная тьма. Я направила фонарь на зеркало, и мне показалось, что луч от моего фонаря освещает это зазеркалье. Я бы назвала это стеной в какой-то кладовке, с паутиной. И все. Снаружи раздался шум, мимо флигеля проехала машина, я поняла, что вернулся дядя и выбралась из лаборатории. Тогда меня никто не заметил.

- А если бы заметили?

- Амбарный замок повесили бы на входную дверь!

- Ну это еще ничего… А что было дальше? Рассказывай! – я с усилием оторвался от мысленного вождения стилом по графическому планшету. Ее рисовал, в амазонке.

- Я решила никому ни о чем не говорить. И следующей ночью пошла снова туда, во флигель. В этот раз я увидела только плотную ткань. Как будто зеркало упаковали. А потом… потом, я рассказывала, у нас были Большие приемы, с танцами, Государь к нам заглянул, представляешь? Мне удалось в суматохе улизнуть, и вот тогда-то я и увидела в зеркале тебя! Ну и мои похождения закончились тем, что я увидела твою раму и поняла, что обе они сделаны одним и тем же человеком – моим дедом. Сначала я решила, что это – обычное око. Ну, как вот у тебя, - и она ткнула пальцем в ноутбук.

- Око?

- Ну да. А вы как это называете?

- Экран, монитор, телевизор…

- А мы – «око».

- Тоже неплохо… 

Я наблюдал за ней и думал: «Что это? Курсовая работа к зимней сессии? Или, бери выше, практика? А, может… ну конечно! Она – из школы ФСБ. Ученица. Ладно…»

- А твой дед, он сам резал по дереву?

- Да, его любимое занятие! Он так отдыхал. У меня в детстве была куча удивительных игрушек, сделанных им! В общем, меня притянуло к этому «оку», как к родному.

«Как и меня!» - отметил я про себя.

- И как ты поняла, что это – не «око»?

- А я пошла спать. Но не смогла уснуть и решила пробраться снова в кабинет, пока все отдыхают. И просчиталась! Они меня караулили!

- Кто?

- Дядя с охранником. Ну, не меня. Охранник, Феодор его зовут, заметил в прошлую ночь мелькнувший свет в окне флигеля. И они с дядей решили подстеречь того, кто ходит в лабораторию. Ну и поймали… меня… Я перепугалась, стала кричать, дядя стал мне рот зажимать… в общем, я как-то вырвалась и побежала прятаться в кабинет. Совсем ума лишилась. Дядя бежит за мной, Федор в свисток свистит, прислугу будит… Я думала, они меня убьют. Так испугалась. Да и стыдно – посреди ночи, поймают меня, как воришку, в одной ночной сорочке… Дядя точно меня узнал. Они зажгли свет в коридорах, и он точно видел, что это я. Но не остановился, несся за мной, и лицо такое злое… Я открыла дверь, хотела запереться, но вижу – не успеваю, от страха влезла на столик, который утром еще приставила, прижалась в дедовому зеркалу, и… я даже не поняла, как оказалась тут, у тебя.

- А ты ощутила какую-либо преграду?

Ольга задумалась.

- Знаешь, зеркало сначала было твердым и холодным, как стекло. А потом начало теплеть – я перестала ощущать холод. А потом… я как будто пелену прорвала и очутилась здесь!

- И тебя это не беспокоит?

- Еще как беспокоит! Как я вернусь обратно? Почему прошло четыре года, как дед пропал, но никто не раскрыл его тайну? Почему вот это твое зеркало, там та же самая рама, почему оно даже не затемняется? Я проверяла!

- А с виду ты такая спокойная, приятно посмотреть. Какая железная выдержка! А тебя ведь начнут искать папа с мамой? Ты не думаешь о них?

Оля посмотрела на меня, и на глазах ее показались слезы. Она опустила голову и прошептала:

- А меня никто там не ждет. Кроме дяди. Я сирота…

Сердце мое дрогнуло. Я ведь тоже сирота, разве что мои родители живы. А по сути-то меня бабка с дедом вырастили.  Но тут же сочувствие сменилось гневом. Зря она так сказала. Я ей об этом прямо и заявил.

15. Ссора.

- А вот это уже лишнее, - сказал я максимально холодно и отчужденно.
Ольга подняла на меня глаза и прижала руки к груди.

- Что лишнее? – тихо спросила она.

- Про твое сиротство.

Она помолчала, удивленно на меня глядя и прошептала:

- У вас это считается неприличным?

- Что? – спросил я как можно более неприязненно.

- О… Боже мой… - прошептала она и закрыла лицо руками. – Я не знала… но разве у вас нет сирот?

- Я – считай, что сирота, - холодно ответил я. – Ты же прекрасно знаешь, что мать отказалась от меня в роддоме, потому что не хотела портить карьеру из-за ребенка с родовой травмой. Что отец уехал в Испанию, обзавелся новой семьей и вспоминает о нас, когда ему позарез нужны деньги. И что меня вырастили бабушка и дедушка. Ты же это знаешь!

- Нет, откуда? – прошептала она, утирая слезы тыльной стороной ладони. – Но если это так… прости, я задела что-то в тебе?

Я сел перед ней на корточки и заглянул в ее заплаканные глаза.

- Оля! Игра окончена. Ты прекрасно справилась и получишь пятерку и прочие плюшки. Я обо всем догадался. Примешивать мою личную жизненную драму для создания большего эффекта, поверь, не стоило. Это – лишнее.

- Ты о чем?

- Я о чем? Я о том, что ваша старушка в переходе прекрасно знала, какую сумму с меня можно спросить за зеркало. Как будто у банкомата рядом стояла и видела, сколько денег я снял. Это первое.

Я поднялся на ноги и принялся расхаживать по комнате, обращаясь скорее не к Ольге, а стороннему наблюдателю. Кто-то же оценивал ее игру и мою реакцию!

- И эта резьба по дереву. Все продумано! Вы знали, что я бывший краснодеревщик и художник, и что мимо такого великолепия я не пройду. Это два.

В этот момент я воображал себя Эрастом Фандориным… да, пожалуй, им. Не Шерлоком Холмсом. Ольга молчала и, пошмыгивая носом, смотрела на меня, приоткрыв ротик.
 
- Три. Вы решили меня разыграть. Поставить на мне эксперимент – как отнесется человек с воображением к открытому кем-то способу прохождения через зеркала. Поверит ли в чудесное путешествие между мирами? Поверит. Я бы поверил, но… ты переиграла.

Я становился перед ней.

- Ну-с, госпожа авантюристка, а теперь рассказывай всю правду. Или тебе запрещено? Ну тогда…

- Ты что? Мы же договорились говорить друг другу правду! – прошептала притворщица.

- Это – тоже лишнее. Тебя внизу уже ждет машина с волшебными номерами?
Ольга поднялась и тихо, опустив голову, вышла из комнаты.

- Слушай, это нечестно! – весело воскликнул я. – Мне же интересно, что все это было! И зеркало? Вы его заберете?

- Оставь себе! – не поворачивая головы, ответила она.

- А видеозаписи? А меня уберете? Как свидетеля? Может, я болтливый! – куражился я, идя за нею. Ольга остановилась перед запертой входной дверью. Постояла так и повернулась ко мне:

- Мне идти некуда. Я не врала. Могу я остаться у тебя переночевать?

О-па! Игра продолжается? Ну что же… подопру дверь стулом. Хотя от газа меня это не спасет… а, была не была!

- Конечно! – я широким жестом указал ей на комнату бабушки и дедушки. – Вот диван, сейчас достану белье. И вот еще – посмотри, тебе неудобно, наверное, в рубашке расхаживать. Вот халат бабушкин, махровый, теплый! – я вытащил из шкафа халат, который, было дело, носила и Светка, оставаясь у меня.

- Спасибо, - прошептала Ольга. – Спокойной ночи! И подошла к иконам. Я увидел, как привычно сложила она пальцы… по-старообрядчески, двумя перстами крестится!
Я тихонько вышел и закрыл дверь. Подпирая свою дверь стулом изнутри, я услышал, как звякнул крючок на двери бабкиной спальни – это они от меня с дедом запирались.

Я рухнул на диван, в чем был. Твердо решил не спать. Надо ли говорить, что уснул я тут же крепким сном? Снились мне Гоголевские мавки и Панночка с лицом авантюристки Ольги.

Я проснулся, как от удара молнии где-то близко. В дверь отчаянно трезвонили. Знаете, такой тревожный звонок, когда вы забыли, что наливаете воду в ванную, и она уже льется с потолка на соседей, а вы в эйфории смотрите любимый сериал? Ну, вот это был он, «тревожный звонок».

Я вскочил, и, в чем был, не забыв прихватить травматический пистолет, засунутый на ночь под подушку, помчался к двери, спотыкаясь о преграду в виде двух стульев перед дверью в мою комнату. А вдруг это «злой дядя» и евонный охранник Феодор? Или «ейный»? Скорее, «ихний».

Глянул в глазок – ничего не увидел, кроме стены «предбанника» напротив. Это ни о чем не говорит. «Они» могут стоять пролетом ниже. Какая-то одинокая фигура угадывалась за решетчатой дверью, ведущей на лестничную клетку. Я решил открыть. И тут же захотелось закрыть и исчезнуть в осколках зеркала, потому что на лестничной клетке стояла… моя бывшая Светка.

16. Ужасная ссора.

- Привет! – сказала она.

- Ой, привет! Не ожидал… - ответил я, не трогаясь с места.

- Так и будем стоять? – улыбнулась Светлана, и в душе моей запели Ангелы. Она пришла… сама… А, черт! Ольга!

- Проходи, конечно! Сейчас, я ключи только…

- Да у меня свои, не беспокойся! – пока она вынимала из сумочки мои ключи, пока открывала и закрывала внешнюю дверь, я ретировался в квартиру и обнаружил, что моя незваная гостья засела в ванной – лилась вода из крана. Я постучал. Мне не ответили. Ну, все… пропал я… Светку надо сразу провести в мою комнату и закрыть дверь…

- Светик, ты бы позвонила, а то я и причесаться не успел! Давай куртку, я повешу!

- А я звонила! Я позвонила на работу, сказали, что ты уже неделю, как не работаешь, звонила на мобильный - отключен. Вот, решила посмотреть, все ли в порядке!

Она беспокоилась обо мне. Я ей небезразличен? Светка, милая… В этот момент вода перестала литься, и я завис над пропастью. Дверь в ванную открылась, и оттуда выплыла моя гостья с тюрбаном из полотенца на голове и в длинном бабулином халате. Из своего на ней были, видимо, только тапки с меховыми помпонами. Она увидела Светлану и приветливо улыбнулась:

- Здравствуйте! Простите, что в таком виде, обстоятельства… - ускорилась и прошмыгнула мимо нас в бабкину комнату. И закрыла за собой дверь. А я сорвался в пропасть.

- Добрый день! – ледяным тоном произнесла ей вслед Светлана и воззрилась на меня:

- Я не вовремя? Ну ты прости… Как ты быстро, однако, утешился! Поздравляю!

- О, Света, Боже мой, это совсем не то,  это…

- Что «не то»? Все нормально! - Света пожала плечами. - У тебя теперь своя жизнь. Я, собственно, на минутку. Раз у тебя все ТАК прекрасно…

- Это моя натурщица! – взмолился я. Светка покраснела.

- Даже не сомневалась. Красивая девочка. И халат ей этот так идет! У тебя деньги завелись на натурщицу? Какая прелесть!

И тут она стала совсем багровая, развернулась и отвесила мне пощечину. Из-за закрытой двери в бабкину комнату раздалось:

- Ой!

Я оторопел и спросил уже Светкину спину:

- Ты чего дерешься? Я же…

Света повернулась, швырнула мне ключи от моей квартиры и срывающимся голосом выкрикнула:

- Ты! Телефон включи, фон-барон! За моими вещами к тебе мой парень заедет, придурок конченый!

Влетела в лифт и уехала, а я помчался вниз, перепрыгивая через ступени и крича:

- Да это совсем не то! Дура! Остановись! Светка!

Я не успел. Мы живем на восьмом этаже, а я после ковида плохо бегаю, задыхаюсь. Пока я добежал, она уже выскочила на улицу. Я – за ней.

- Света! Ну что же это такое?..

Она уже выбежала со двора. Я даже не успел увидеть, через какие ворота она выскочила. У нас метро в соседнем доме, буквально. Видимо, уже в метро…
Добежал до входа в метро, рванул вниз, но дальше турникетов не прошел. Меня остановили вежливые люди и потребовали надеть «маску и перчатки».

Вернулся наверх. Из плюсов – черный джип с тонированными окнами во дворе не был обнаружен. Ольга ждала меня у двери с встревоженным видом.

Видимо, я выглядел совсем «того», потому что она опустила голову, встала у двери в бабкину комнату и изобразила полнейшее расстройство и покаяние. Ну, это я так думал.

- Ну что? Справку у вас теперь просить, что я – невинная жертва вашего эксперимента?

- Что за справка? – тихо спросила Ольга. Я упал в кресло в моей комнате и обхватил голову руками. Она тоже вошла и встала, не отходя от двери далеко. Интересно, чего она боится? Если я ее хоть трону, тут же прибежит бригада с воплями «Все на пол! Лицом вниз!» Ох, ох…

- Оправдательный документ… выдан Александру Шапошникову, дата рождения такая-то о том, что он принимал, помимо своей воли, участие в бесчеловечном эксперименте в качестве подопытного кролика…

- Что-то я тебя не пойму! – сказала Ольга. – Погоди-ка.

Она вышла и вернулась обратно с толстенным «Словарем русского языка».

- Так… Эк-спе-ре-мент, да? Нет. Эксперимент. Вот оно. Первое значение – «научный опыт». Второе значение – «Вообще – опыт, попытка предпринять что-нибудь». А что тут такого? А кто была эта молодая женщина? Неужели твоя невеста? И что же, она приняла меня за… так ты сказал бы, что я твоя родственница!

- Да… моя бывшая девушка… нет, она всю мою родню знает… у-у-у-у… как плохо вышло!

- Ну, дальняя родственница твоих знакомых…

- Я даже не успел! Ничего в голову не лезло! А потом получил еще по шее… - и я потер щеку и шею. Ничего, уже не больно.

- Значит, ты ей важен! – сказала моя подружка и села, накрыв кусок дивана покрывалом, на краешек. Подперла головку ручкой и, вздохнув, произнесла:

- Бьет, значит, любит…

И тут со мной случилась форменная истерика. Я схватился за живот и начал хохотать. Я махал в ее сторону рукой и пытался через гомерический хохот произнести:

- Все, ребята… все, хватит! Перестаньте! Все, уже все уделали, что могли! Хватит… жизнь моя жистянка… и так болото, а тут вы еще… нет, занавес! Занавес давай!
 
Ольга выскользнула из комнаты и вернулась с кружкой в руках. Набрала в рот воды и… п-п-ф-ф-ф! – мне в лицо полетел фонтан холодных брызг. Я замолчал. Она воспользовалась паузой и, смочив водой кухонное полотенце, положила мне его на лоб, а кружку поднесла к губам:

- На, выпей и успокойся. От крика лучше не станет!

- Станет! – возразил я и выпил воду.

- Когда ты успокоишься, мы что-нибудь придумаем.

- Мы? Нет, спасибо. Мы ничего не придумаем. Я придумаю, и это будет…

Я хотел заорать «Пошла вон!!!!» Но я же все-таки приличный мальчик с Сокола, и я только прошептал, прикрывая лицо мокрой тряпкой:

- Пожалуйста, оставь меня…

- Я могу взять какую-нибудь еду и приготовить поесть? – спросила она, выждав полминуты.

- Поесть… - простонал я. – У меня плохие новости: я истратил на твое зеркало последние деньги.

И тут меня осенило: мне должны были заплатить за рисунки к игре! Так. А почему я не получил уведомление из банка? Я сел прямо. Оля с интересом наблюдала за мной. А потому, что я идиот. Светка же сказала, что не может дозвониться. Что мой телефон выключен. Ага. А городской? Я подошел к любимому бабулиному «нормальному» городскому телефону, поднял трубку – тишина. Провод выдернут… вот незадача!
Вернулся в комнату, с трудом нашел мобильник и включил его.

Ну так и есть! Несколько звонков от бабы-деда, один с работы и с десяток от Светы. И смс-ка из банка. «Вам начислено….»

- Оля! Мы богаты. Сейчас закажем продукты и устроим пир горой!

- Пир на весь мир! – обрадовалась она.

- Что ты любишь? Давай выбирать!

Оля недоуменно посмотрела на меня:

- Пойдем в лавку? А я в таком виде…

- Не пойдем, ты что! Курьер принесет!

- Погоди… а твоя девушка… говорила, что не может с тобой связаться. А теперь ты включил средство общения?

- Есть хочу!

- Так ты свяжись сначала с ней!

Я покорно набрал Светкин номер, но она не взяла трубку.

- Не хочет общаться. Ладно. Давай сначала курьера, потом я напишу под твою диктовку покаянное письмо… ты что в словарь полезла?

- «Курера» ищу…

- Курьер.

- А… спасибо. Вот: посыльный или лицо для разъездов. Понятно… пошлем его в лавку?

- Лавка сама к нам приедет. Ну что ты, как маленькая! Иди лучше сюда. С чего начнем выбор покупок?

17. По прямой времени.

Не знаю, почему я поверил Ольге. Наверное, мне было так проще – продолжать ее игру, если не в ущерб себе. Самый страшный ущерб уже произошел. Теперь надо его исправить. И если Ольга сможет искренне разъяснить Светке, как она тут очутилась, да если еще ее слова подтвердят – возможно… нет, но она же меня треснула! Значит… есть надежда.

Пока Оля что-то готовила на кухне (я показал, как зажигать газ и решил не вмешиваться), я бегом выполнял задание для моей работы – рисовал посла гишпанской державы со всеми атрибутами, которые пользователь должен был помочь ему найти в комнате на постоялом дворе.

После завтрака (авантюристка приготовила сырники, умница такая!) я рассказал Ольге, как потерял работу, как отдал последние деньги за зеркало. Как увидел ее впервые. Как снимал на видео и как ничего из этого не вышло. Видеозапись смотрели несколько раз. Пристойные ее части, конечно.

В конце концов Оля заявила, что необходимо изобразить последовательность событий в виде прямой времени на бумаге и занялась этим, морща лобик и покусывая карандаш. Я порылся в бабулиных «сундуках» и принес ей ворох одежды, из которой бабуля «выросла».

Посмущавшись для приличия, Оля пошла выбирать наряды. Вернулась в длинной цветастой юбке и кофточке, собранной наверху на резинку. Получилось мило, а-ля французская крестьянка.

- Бабушка точно не будет ругаться? – уточнила она в пятый раз.

- Да не будет, точно тебе говорю. Она давно собиралась в церковь для бедных эти вещи отнести. Но там уже не берут.

- Почему?

- Много нанесли.  Ну что там у тебя с прямой времени?

- У меня получается следующее. Вот, видишь – нуль?

- Вижу.

- Видишь, я написала «10 л;тъ»?

- М-м-м… угу! – я лопал салат из фруктов, приготовленный Ольгой. С мороженым. Очень вкусно! – Ты на вафли-то не налегай

- Почему? – Ольга накладывала на круглую вафельку мороженое и сверху – фруктовый салат.

- Растолстеешь.

- Ну и что же?

- Будешь это… ну, перестанешь парням нравиться.

- Подумаешь… Очень надо! – но последнюю вафлю протянула мне. – Так вот, это мне 10 лет. Я повспоминала и получается, что свое зеркало, овальное, я помню с этого возраста. И раму точно дед делал, он при мне в мастерской над ней работал. Когда оно появилось в кабинете, не скажу. Я его просто увидела в уголке в один из своих приездов, и все.

- Понятно. Но мое-то зеркало точно старинное! Дерево, посмотри, старое, замызганное!

- Может быть, неподлинное старение?

- Какое старение? – удивился я и тут же перевел для себя: - А, искусственное старение?  Ну… я не особый специалист, но по мне, так лет пятьдесят эта рама где-то пролежала. Конечно, может быть, стекло заменили на старинное…

«Хотя какое это стекло, ты забыл? Это – плазменная панель новейшего образца!» - напомнил я себе.

Вот, а эта точка – мне 13 лет. Самый черный год в моей жизни.

Ольга помолчала, продолжила, вздохнув:

- Ты уж прости, но я не вру. И дата важная. С нее все и началось. За полгода до этого я приехала на праздники и как раз слышала, как ругались отец с дедом из-за его опытов на себе. А потом… в общем, зимой, на Рождество, мы собрались в мамино имение на Кавказе. Родители поехали, а я заболела и осталась. Было очень снежно в том году, и, когда они уже въехали в горы, сошла лавина. Прямо на дорогу. Прямо на них… - она замолчала, стараясь справиться с волнением. – И папа, и мама, и сопровождавшие… Так бывает в горах, Александр… зимой редко, но все же случается. Если очень много снега…

- А у нас лавины спускают, нарочно… чтобы не неожиданно… Сочувствую твоему горю…

- А бабушка от сердца умерла… сердце не выдержало. Месяц, и остались мы с дедом и дядей вот моим…

- О, Господи… Оля, ну ты же жива!

- Потому что заболела… - прошептала Ольга. – Мороженого на Рождество объелась…
Я смотрел на нее… губу закусила, глаза на мокром месте… эх, так хочу тебе поверить!

«Ну и поверь! Жалко тебе, что ли?» - сказал внутренний голос.

- Ладно, Оля, это все в прошлом… надо думать, как сейчас выпутываться… - сказал я и ткнул пальцем в следующую дату – «14 л;тъ». – А что было в этом году?

- А через год дед в очередной раз вошел в кабинет, и больше мы его не видели. Я осталась одна-одинешенька на всем белом свете…

- А дядя? А бравый Феодор? И няня у тебя, ты говорила, есть?

- Да, нянюшка… - Оля отвлеклась от грустных воспоминаний. – Как же она тревожится, бедная, за меня!

- Ну вот видишь, а говоришь, что ты одна. Давай решать, как тебя вернуть дяде и нянюшке!

- Дядя – мой опекун… Нет, мне точно нужно вернуться! А то все имущество моей семьи перекочует к нему! Вот еще не хватало!

Ольга приободрилась и продолжила водить пальчиком по «прямой времени».

- Десять дней назад я приехала. И решила «проведать» дедушку. В кабинете было пусто, и кто-то перевесил зеркало на середину стены, напротив входа. Это был день «вида на стену в кладовой». Следующий день – «зеркало замотано тряпкой». Следующий день – бал в честь Государя, и я впервые увидела тебя. Второй, третий – мы переписывались, верно?

- Верно, верно… какая у тебя память!

- Угу, не жалуюсь… На четвертый, когда картинки смотрели, я увидела раму на твоем… как это? – она огляделась и показала видеокамеру.

- Видеокамера? –  уточнил я.

- Да, я увидела такую же раму, как и у меня в комнате. И на пятый день я убежала от дяди, думала, что загнала себя в западню в кабинете деда, но ускользнула прямо к тебе. А на следующий день… это сегодня!

- Молодец! Отлично считаешь до пяти!

Ольга удивленно посмотрела на меня:

- Это похвала?

- Это ирония… над самим собой. Оля, ну что из этого следует? И скажи, почему дядю утянуло обратно? Он даже тебя сумел схватить, но не остался тут!

- Вот! Вот это и есть самое интересное! – Оля смотрела на зеркало, на свой листок, на меня. С «ятями» и прочей дореволюционной грамматикой она управлялась легко, как будто всю жизнь так писала. Но учатся же люди китайскому, например.
А я смотрел на нее и на мобильный. Раз пять набирал вредную Светку. Она не откликалась. Ее можно понять… наверное. И тут я ощутил знакомый зуд в руках. Захотелось бросить все и начать рисовать.

Это крылья. Они мешают жить спокойно и счастливо. У каждого человека есть несколько талантов. Бабуля говорит – «Бог дает таланты. Если Он дал талант, надо его развивать, а не зарывать в землю». Если талант развился, если человек почувствовал его, понял, что он может творить то, что другой не сможет, неважно – писать стихи, вырезать лобзиком, чинить электроприборы – все, талант не даст спокойно жить. Он будет требовать реализации.

Мой художественный талант заставил меня встать и пойти за графическим планшетом.
 
- Оля, ты рассказывай, а я буду тебя рисовать, можно? – спросил я, устраиваясь поудобнее в кресле.

Оля подозрительно глянула на меня и кивнула. Я прищурился, и стилус в моих руках заскользил по планшету.

- Покажи, как закончишь, ладно? – застенчиво опустив глазки, сказала моя гостья.

- Обязательно! Так что там с прямой времени?

- Что-то произошло неделю назад, вот что получается! – Оля ткнула пальцем в свой рисунок. – В моем мире я вернулась домой и увидела зеркало, а в нем – кладовую. А в твоем мире… кто-то, у кого было зеркало, закрыл его чем-то и понес продавать…  Расскажи-ка еще раз про то, как ты купил зеркало!

Я рассказывал, а руки сами переносили ее образ «на бумагу». Ты останешься навсегда такой, в летней кофточке и цыганской юбке, с заплетенными в косу волосами, задумчивая, грызущая карандаш. Но у меня ты будешь придумывать интригу, коварный план – как заманить Матвея в свои сети, как добраться через него до Государя… А если не возьмут в этой игрушке, отнесу конкурентам, вот!

- Старушка отправилась из перехода наверх, а я – вниз, в метро, вот с этим самым зеркалом. А ты у меня вот какая получилась, посмотри!

Ольга засмущалась, увидев себя на планшете.

- Очень хорошо вышло… правда, я не такая красивая!

- Я тебя такой вижу!

Тут она еще и покраснела.

- Объясни мне, что такое «метро» и почему переход под землей! – перевела она тему.

Я с воодушевлением рассказал, показал ей карту московского метро, вагоны, перроны – на мониторе, конечно.

- Жаль я не могу тебе показать, как у нас устроены скоростные дороги, - задумчиво произнесла она. – У вас очень красиво, в метро. Как дворцы подземные!

- Это только у нас, наследие советского прошлого! – махнул я рукой. – Ну, предыдущего режима, или формации. Ой, долго рассказывать!

- Мне интересно… ты хорошо рассказываешь!

- Да ладно… я тебя свожу в метро, если ты захочешь! Хотя…. Слушай, у нас ковид. Не дай Бог, ты заразишься! – я сделал страшные глаза.

- Что за напасть такая? – спросила она.

- Это болезнь такая, эпидемия, мор. Ну, типа чумы! Были эпидемии мировые – чума, испанка, сибирская язва. Много народу поумирало. Вот на нас такая напасть год назад навалилась. Я-то переболел, а ты… ты у нас вообще из другого мира!
Ольга задумалась.

-  У нас тоже бывали моровые поветрия, но давно, больше полувека назад. Мы научились быстро распознавать заразные болезни и не давать им распространяться… Но, разумеется, мне не хочется принести заразу в мой мир. Хотя… - она грустно посмотрела на разбитое зеркало – Вряд ли я попаду обратно… Только если найду дедушку… вдруг он у вас?

- Про дедушку не знаю, а бабушку, продавшую мне зеркало, можно поискать, - и я рассказал ей свой сон про старушку. Оля слушала, затаив дыхание.

- А что за табличка? – спросила она. Я вздохнул. Если она – начинающая актриса, то «система Станиславского» у нее уже в крови. Вошла в образ… и в нем осталась.

- Оля, на домах у нас вешают таблички с номером дома и названием улицы.

- А много у вас Бирюзовых улиц?

Я снова вздохнул:

- Оля, так, чтобы бабка смогла доехать на своих двоих до перехода в метро, где я ее встретил – ни одной. Думаю, это упущение со стороны сценариста… - я даже нахально зевнул, исподволь наблюдая за девушкой. – Ближайшая – в поселке Кузнецово. Мы можем туда поехать, оглядеться на местности, поспрашивать...

- А чума ваша как же? – Оля даже поежилась.

- Чума… ковид, что ли? Да я уже болел, чуть не помер… а ты все равно назад не вернешься, зеркало-то тю-тю. Разбито! И к молодым он особенно не липнет.

- К тебе же прилип!

- Меня на работе заразили. У нас хозяин – болван редкостный. Не любит, когда болеют. Деньги не платит. Вот народ и ходил, заражал… Я тебе маску дам!

- Маску? – ах, эти невинные изумленные очи!

- Масочку, перчаточки… - я выудил из-под подушки (кладу, чтобы не потерялась) поношенную маску.

- А, повязку для лица! – обрадовалась Ольга. – Да, может помочь не заразиться! Кстати… погоди! – она вскочила и выбежала из комнаты.

А я взял телефон и набрал Светланин номер. Без ответа… десятый звонок.

Ольга вернулась с томом Брокгауза. У бабули сохранилась целиком вся энциклопедия – от какого-то Мишина, видимо, снимавшего квартиру в их доходном доме в центре города Орла, энциклопедию нашли через несколько лет после революции на чердаке и забрали себе бабулина пра-прабабка и прабабка.

- Ты извини… я ночью долго не могла уснуть, увидела этот словарь – он же старый, да? Вот, год выпуска – 1902 – а у вас сейчас, ты говорил – 2021-й, хотя, конечно, я не знаю, сколько дней в вашем, году, но…

- Триста шестьдесят пять дней, кроме високосных, - механически уточнил я.

- Ага, у нас также. Так вот, я сначала думала, что ты просто безграмотно пишешь.

- Да ну?

- Ну да. Но вот этак книга – явно старинная, верно?

- Верно. Этому тому уже сто девятнадцать лет.

Ольга открыла книгу и торжественно протянула мне ее, ткнув пальцем на заголовок.

- Видишь?

«Том 1» с «ятями»…

- Ну? И что? – я постарался изобразить изумление.

- Вот так – правильно писать. А ты пишешь БЕЗ «ятей», «ижицы», «фиты» и вообще неправильно. Но раньше! Раньше вы писали правильно.

- А! Так то до революции! А сразу после нее всю эту ветхозаветность отменили. Кстати, давно собирались. Еще при Николае Первом…

Ольга как-то подозрительно замолчала. Я оторвался от планшета, на котором заканчивал набело отрисовывать контуры, и рука моя замерла: на меня смотрели огромные, изумленные глазищи – как будто на мне рога выросли, или хвост… - Ты чего? – спросил я.

- У вас в России была революция? – тихо, с затаенным ужасом в голосе спросило неземное создание. Ох… в школе не училась, что ли? Я продолжил рисовать, но уже поглядывал и на мою авантюристку, стараясь запомнить выражение ее лица. Пригодится для образа…

- Да-а-а… у нас было две… нет, считай, три революции. Первая – революция 1905 года, это было… счас… девяносто пять плюс двадцать один… сто шесть лет назад. Но революционеры власть не сменили, хотя и была образована Государственная Дума. И разные реформы. По местам. Но царская власть устояла. А вот в 1917 к власти пришли некие Советы народных депутатов, сначала февральская буржуазная революция, Царя свергли, а потом в октябре большевики свергли Временное правительство. И все это, заметь, на фоне войны с Германией. Большевики войну о-о-отменили, ну то есть подписали капитуляцию, да и воевать-то не могли – войско распропагандировано, никто приказам офицеров не подчиняется… Вот…

- У нас не было революции… Во Франкии, Англии, даже Гишпании – были. А у нас в России не было… нам не по вере это… - тихо сказала Ольга. – В любви-то проще жить! И что было у вас после того, как… царя свергли?

Я отложил перо. Она сидела передо мной, прижав Брокгауза к груди и смотрела на меня печально и скорбно.

- Да ничего хорошего не было, Оля. Николай второй в феврале семнадцатого отказался от власти, передав ее брату, Михаилу, а тот тут же отрекся от престола. Николай хотел, видимо, принести себя в жертву, передав власть брату, против которого народ не был так непримиримо настроен, но… впрочем, Михаила это тоже не спасло от расправы. Началась Гражданская война. Все поделились на тех, кто за Советы (красные) и тех, кто против (белые). И среди красных, и среди белых были еще и внутренние шатания. Часть белых была за восстановление монархии, а часть – категорически против Царя. Это и привело их к поражению. Если бы они объединились… но история не знает сослагательного наклонения, - я сделал умное лицо.

- Какой ужас… а что с Государем стало?

- Оля, все плохо закончилось. Красные вывезли Его на Урал, в Екатеринбург, вместе со всей семьей, личным врачом, немногочисленной прислугой. И летом, при угрозе захвата белыми города, их всех расстреляли. И Государя, и Царицу, и всех детей, четыре девушки и Наследник. Ну и врача с прислугой…

- Боже мой, какой ужас! – у Оли задрожали губы, глаза наполнились слезами. – Какое страшное злодеяние!

- Да… в ночь с 16 на 17 июля 1918 года… А сестру царицы, совершенно безобидную монахиню, Елизавету Федоровну и ее спутницу инокиню Варвару даже не расстреляли. На следующий же день их и княжичей сбросили живыми в шахту… знаешь, в таких уголь, руду добывают… они умирали от голода и ран несколько дней… Оля, ты что?
Она попыталась встать, но покачнулась, выронила книгу на пол и упала на диван.
 
- Оля, что с тобой? Ты что?

- Ой, какой ужас! Как же можно быть такими зверьми?

- Так время-то было зверское! Водички дать?


- Это же ужасное преступление!

- Да, много в Гражданскую людей погибло, и потом…

- Нельзя убивать, свергать Государя! Ты понимаешь? В моем мире англичане убили своего короля. И королеву. И думали, что сейчас заживут. Но не вышло ничего хорошего. Они были несколько веков великой империей и сдулись до размеров маленького острова на севере цивилизованного мира. Франкийцы убили королевскую семью… у них случился страшный неурожай подряд несколько лет и мор. Их гишпанцы завоевали. И этим хватило ума заменить монархию властью денежных мешков! И где теперь та Гишпания? Ты рассказывай, что у вас  еще произошло?

- Может, винца? Чайку то есть?

- Потом! Какой ужас…

- Э… Ну, много народа погибло с обеих сторон, но красные победили и начали восстанавливать страну.
 
- Принесли покаяние?

- Э… нет, насколько я знаю…

- Продолжай. Кошмар!

- Вот… ну, потом было раскулачивание, это когда богатых сельчан лишали имущества в пользу общества и высылали в Сибирь, расказачивание… это такое сословие у нас  было – военнообязанные сельчане – тех тоже… расстреливали, короче… вот. А покаяться… Оля, всякое инакомыслие должно было быть вырвано с корнем из сознания народа, народ должен был не в Бога верить, а в коллективный труд… в общем, священников тоже поубивали, не всех, правда, повыселили, пересажали и… а еще был страшный голод. Все же разрушено, ты понимаешь… - я замолчал. Оля была в  шоке от рассказанного.

- Ну, еще часть земель растеряли – Польшу, Финляндию, Бессарабию, часть Украины и Белоруссии, Закавказье все, Манчьжурию… потом вернули кое-что. Но затем снова растеряли. Да… вот, смотри, - я засуетился перед ноутбуком. – Вот, видишь, какая огромная карта до революции, и что осталось.

Я нашел карту, на которой были показано, как Российская Империя вначале совсем ссохлась, к Отечественной войне вернула часть земель, потом еще чуть прибавила. И что осталось после распада СССР… Глаза у Ольги стали еще больше, но слезы высохли.

- Это очень мало, по сравнению с нашей Россией… - грустно сказала она. – У нас границы вот здесь заканчиваются, - и она, прищурившись, обвела пальчиком на экране огромную территорию, включившую в себя и Черное море, и часть Балкан, и, конечно, Польшу с Финляндией, и Аляску с основательным куском Канады. По-моему, она прихватила также Монголию, половину Ирана и Афганистан.
- Аппетиты у вас! – восхитился я.

- А мы революции не любим, - парировала она. – Поэтому к нам, как к прекрасному острову покоя и процветания посреди бушующего мира, стремятся всё новые народы. У нас еще и по всему миру есть земли.

- Островок безопасности… Хотя какой островок – это половина материка.

Я пытался ее подловить – знает ли она слово «материк», например? Но Ольга только морщила лобик и вежливо улыбалась, если «не понимала» меня. Попробую вот так…

- После революции в стране (ее потом назвали СССР – Союз Советских Социалистических Республик) начались гонения на инакомыслящих. Всех, кто не с нами – в расход.

Оля широко раскрыла глаза.

- Как это, «в расход»?

- А вот так это. Кто не с нами – тот против нас. Веришь в Бога – добро пожаловать в ссылку или вообще… Знаешь, у нас в Москве было сорок сороков церквей до революции. А осталось… единицы. Священников в основном в лагерь или ссылку, куда подальше.

- За что?

- А за антисоветскую агитацию. Княгиню Елизавету за что в шахту сбросили? Она столько добра людям бедным сделала. Больницы открывала, приюты. А ее – в шахту! Кто богатый – тот не с нами, раскулачивали целые семьи, в ссылку, кому повезло, а кому не повезло – «десять лет без права переписки», то есть расстрел. Дворян, офицеров, казаков тех же – если не успели сбежать – в тюрьму под любым предлогом! Не всех, конечно, люди тихие, все нажитое богатство добровольно отдавшие революции – этим можно было пожить. Только… вот ты знаешь, мою прабабушку не принимали в двадцатые годы прошлого века в школу. Потому что непролетарское происхождение. Они из мелких дворян были. Так ее мать пошла в телефонистки, чтобы девочку приняли в обычную школу, которая типа для всех детей Страны Советов! Много было чего. А потом стало еще страшнее. Когда от инакомыслящих избавились, троцкистов (это еретики, если по-церковному) поубивали, началась еще более страшная война. На весь мир заполыхало. Немцы напали первые. Фашисты. Мы победили. Но более страшной войны в мире еще не было. Около пятидесяти миллионов погибло. А сколько не родилось? Страна победила, выкарабкалась. И даже Бога на короткое время вернули… В космос полетели. Стали оплотом справедливости в мире. Но… так вышло, что наши правители обо всем позабыли. И о равенстве, и о том, что господ давно отменили. И сами захотели иметь много больше, чем остальной народ. И продали страну за свои личные интересы. И тогда – тридцать лет назад – наш СССР развалился на несколько государств. На карту посмотри, что от нас осталось. В результате развала страна потеряла промышленность и людей. Сравнимо с той самой, последней войной, Великой Отечественной. Потом решили – хватит разваливаться, надо восстанавливаться. И вот сейчас – это еще процветание после последней революции.  Перед закатом, наверное…

Оля вдруг закрыла лицо руками, и плечики ее затряслись.

- Оль, ты что? Скажи мне еще, что не знала ничего… что я распинаюсь перед тобой, ведь знаешь все… эй, ну что с тобой? Ты… ты ревешь, что ли?

Она отняла руки от заплаканной мордочки, и на меня глянули большие, полные слез глаза. Она ревела… Дрожащие губы приоткрылись и, между всхлипами, она произнесла:

- Я не… не понимаю слов… но столько смертей… такое горе… Саша… от Государя отреклись, людей поубивали… и вот… вот, видишь, сколько горя в результате… столько лет… и все прахом, да? Так ведь?

- Подожди! – буркнул я и помчался в ванную. Смочил полотенце водой, вернулся. Она утирала нос ладошкой, смешно всхрюкивая. Я быстро подошел к  ней и, пока она не начала реветь снова, вытер ее лицо мокрым полотенцем. И еще раз, и еще, приговаривая:

- Ну все, все… это было давно, а сейчас иначе стало, не плачь, пожалуйста…
Она выхватила у меня полотенце и уткнулась в него лицом.
«Ну, сейчас еще сильнее рыдать начнет…» - в тоске подумал я, и тут зазвенел телефон.

18. Светка.

Ольга отняла полотенце от зареванного личика и уставилась на телефон. Он лежал на столе и дилинькал. А на экране было фото моей бывшей, Светки. Фото доковидного периода. Она смеялась на этой фотографии. Когда она смеялась, невозможно было не улыбнуться в ответ.

Ольга посмотрела на меня, потом на телефон. Потом снова на меня. Я сидел, как истукан, боясь ответить на звонок. Оля взяла телефон и сунула мне в руки.

- Ну? – спросила она. – Это же она? – и ткнула пальцем в экран. – Ты же этого ждешь?

Я кивнул и нажал «Ответить».

- Алё! – голосом последнего кретина произнес я. Втайне я хотел, чтобы все это поскорее кончилось. Мне не хотелось снова услышать, что я дурак и прочая… и еще я не знал, что говорить… такая нелепость…

- Саша, что случилось? – спросил такой родной голос.

- Света, не вешай трубку! – попросил я.

- Ты прости, что я тебя треснула… но… конечно, я не права…

- Светочка, я тебя очень прошу, не вешай трубку! Не уходи!

- Господи, что еще стряслось? – Света даже встревожилась.

- Только не говори, только не говори, что все уже позади, и прошло, у меня не прошло, и… - тут я замахал рукой в сторону двери, выразительно указывая Ольге, что ей надо выйти. Умница поняла, закивала, выскочила за дверь, закрыла ее и… могу спорить, замерла и подслушивает. Ладно…

- Света, со мной случилось нечто настолько невероятное, что я сам не могу поверить. Только не бросай трубку, прошу тебя! – затараторил я, прыгая вокруг зеркала и накрывая его осколки полотенцем. Мне не хотелось, чтобы в этот момент за мной наблюдали. Хотя…

Света молчала.

- Ты там?

- Да, - услышал я похолодевший градусов на двадцать голос. Так… значит, я взял неверный тон…

- У меня… Света, ты можешь приехать? Мне нужно тебе показать видео, зеркало это разбитое, и девочка эта… она мне вообще никто, понимаешь? Никто, клянусь тебе. Это совершенно фантастическая история, и… она… она… в общем, она из параллельной России…

- Может, из «Единой»? – ехидно спросила Светка.

- Нет… Света, прошу тебя, я один совсем с этими проблемами, что делать, не знаю…

- А я тут при чем? – наигранно весело спросила Светлана. – У тебя теперь своя жизнь…

- О, Господи! Света, мне очень нужна ТЫ! Твоя помощь…

Светлана помолчала и тихо переспросила:

- Нужна Я или моя помощь? Ты уж определись, пожалуйста.

- Ты… - прошептал я в ответ, усаживаясь на пол.
 
- Это безобразие… - услышал я тихий голос. – Ты привел какую-то девицу, она расхаживает в бабушкином халате по дому, и ты же просишь о помощи? А ОНА тебе не может помочь?

- Света… умоляю тебя… если ты мне дашь возможность объяснить, рассказать, в какую историю я попал… эта девушка – она мне вообще никто, это все случайность, это какое-то нагромождение фантастических обстоятельств, которых не может быть, и все-таки они есть…

В этот момент вошла Ольга, подошла ко мне, вырвала из моей руки телефон и, спросив:

- Сюда говорить? – обратилась к моей Светке.

- Здравствуйте, Светлана. Простите, что я вмешиваюсь. Но это моя вина в том, что вы поссорились. Прошу вас, выслушайте меня.

- Отдай телефон! – зашипел я, с трудом обретая дар речи. Ольга выставила ладошку – мол, не лезь. И отошла с телефоном к двери. Я вскочил и направился к ней с самыми серьезными намерениями.

- Позвольте объяснить возникшее недоразумение. Я, в самом деле, оказалась у Александра совершенно случайно. Для меня это такая же неожиданность, как и для него. Вы смеетесь? Наверное, это глупо, да… но вы не могли бы приехать? Нет, это ужасное недоразумение должно быть обязательно разрешено! Зачем приезжать? Здесь есть данные, вам их следует видеть, и вы убедитесь, что… Хорошо, хорошо, благодарю вас… да, конечно, я тоже буду, мне, собственно, некуда… в течение ближайшего часа? Благодарю вас!

Я забрал телефон и внимательно, со всей возможной ненавистью во взоре уставился не нее.

- Она сказала, что приедет. Что это даже забавно…

- Ты хоть понимаешь, что вмешиваешься в мою жизнь? – спросил я. – Это – моя жизнь. Светка – это лучшее, что в ней было. И есть. И будет. Заткнись. Не смей возражать. Вы – ты и компания – влезли в мою личную жизнь. Испортили ее. Испортили все, до чего дотянулись. Ты кто такая, чтобы разговаривать с моей… невестой?

Оля сначала покраснела, потом глубоко вздохнула, потом вызывающе посмотрела на меня снизу вверх и ответила:

- Я – та, кто умеет разговаривать с твоей невестой. А ты… - и она повернулась и вышла в коридор. Закрыв за собой дверь. Но тут же дверь открылась, в щель просунулась ее головка:

- Она в течение часа приедет. Могу помочь прибраться.

И дверь закрылась.

В течение следующего часа мы на пару убирали мой свинарник. «Хлев», как говорит моя бабуля. Пылесос ее удивил. В «её» России, оказывается, люди не делают уборку. Убирают роботы… Ага…

- Механические такие ма-а-аленькие машинки. Как… землеройки. Зем-ле-рой-ки. У вас есть такие?

- Наверное… Есть, конечно. И что ваши землеройки делают?

- Распрыскивают особую жидкость, к ней липнет пыль и грязь, потом собирают мусор в кучки и расщепляют…  скажи, посуду вытирать полотенцем?

- Что? А, да ее в посудомойку надо было… ну ты фантазерка. А эти уборщики – дорого стоят?

- Я не знаю… мы купили целое гнездо для дома. А вообще, если у человека не свой собственный дом, ему хозяева сдают жилье со всем необходимым, и с уборщиками тоже…

- Это очень интересно! Так… посуду я сам распихаю… - я критически оглядел комнату, пробежался по «местам общего пользования». Вроде все прилично. Свои рисунки с Ольгой я положил в отдельную папку и на шкаф, на шкаф… подальше от Светы. Ну, вроде все! Можно испить кофейку…

Раздался звонок в дверь.

Я бросился к двери, Оля скромненько зашагала за мной и встала в коридорчике, у зеркала. Я отпер оба замка, признаюсь, руки слегка дрожали. Распахнул дверь – она, моя Светка! Я расплылся в улыбке, она тоже улыбнулась, но, увидев, Ольгу, сделала вид, что ей все безразлично:

- Привет! – и, кивнув головой, сухо, Ольге: - Добрый день!

- Здравствуйте! – моя пришелица тоже вежливо улыбнулась. Я помог Светке снять куртку, дал ей ее любимые тапочки и предложил стандартное «чайку-кофейку», ибо «накорми, напои, спать положи, а потом расспрашивай» у нас в крови. Но Светлана отказалась:

- Я бы хотела вначале выслушать обещанную фантастическую историю!

19. Рассказ.

Рассказывали мы примерно так же, как убирались – в два голоса. «Дай, я расскажу!» «Да не так было!» «Подожди, ты забыл (забыла) про…» Светлана внимательно нас слушала, переспрашивала, смотрела и пересматривала видеоматериалы «без купюр». Хохотала на пару с Оленькой. Кто бы мог подумать! У них там что, треников нет? Тоже мне…

В конце концов, когда наш рассказ завершился, и мы замерли, не зная, что еще добавить, Светлана внимательно посмотрела на меня:

- Александр. Если вы оба провели такую колоссальную работу – и видеомонтаж грамотный, ну надо же! – ради меня…

Я замотал головой, Оля закивала, мол, поддерживаю Сашу.

- В общем, если все это, чтобы меня развлечь – спасибо, спасибо, спасибо! Я тронута.

- Нет, Света, клянусь… - это я.

- Ни слова лжи! – это Оля.

- Но, поскольку я знаю тебя довольно хорошо, могу сделать вывод: если это розыгрыш, то не твой! – и Света сурово посмотрела на Олю. Та сделала большие «честные» глаза.

- Я правда из другой России! Она немного похожа на вашу, даже очень похожа, но она не такая… у нас…

- Оленька, давай предположим, что все то, что ты рассказываешь – это правда.

- Да, так и есть!

- Тогда получается, что тебя надо вернуть обратно? Или ты хочешь здесь остаться? Без документов, без прописки… Как твоя фамилия?

- Смирнова…

- А паспорт у тебя есть?

- А что это?

- Документ, удостоверяющий, что ты – Ольга Смирнова, гражданка России, такая-то дата рождения.

- А! Свидетельство о рождении? Есть, но там… - и Ольга указала на разбитое зеркало.

- Понятно. Замнем для ясности. Оля, у нас без паспорта или свидетельства жить очень сложно, понимаешь? Нет возможности бесплатно лечиться, если заболеешь, невозможно учиться, на работу не устроиться. Без бумажки ты букашка!

- Я хочу домой. Мне очень нужно! – взмолилась Оля.

- Но обратно ты попасть не можешь, потому что зеркало разбито, верно? – продолжила Светлана.

- Видимо, так… я пыталась! Раньше я только подойду к своему зеркалу, и оно тут же начинает работать, а сейчас ничего не выходит! Может, потому что оно не мое, может, потому что разбито… я же ничего не знаю!

- Наверное, что-то сломалось при падении! – уныло сказал я.

- Да! И разбилось! – воскликнула Света, изображая «капитана Очевидность». – Не просто сломалось, ты его еще и кокнул!

- Я не нарочно… - пробурчал я. – Что еще оставалось! Ейный дядя вслед за ней бы сюда ввалился…

- Дядя что? «Ейный»? – Светка хихикнула, а потом расхохоталась. И мы с Ольгой за ней…

- Оленька, это Саша по-старорусски пытается разговаривать! Он же художник, у него даже слова свои, особенные!

Ну да, я такой, творческий человек.. Помню, еще в школе моего приятеля вызвали на уроке географии, перечислить страны Южной Америки… ну я и подсказал «Пуругвай»… Весь класс хохотал пол-урока. Это независимо от меня происходит. Я придумываю новое слово в полной уверенности, что оно существует и означает именно то, о чем я говорю. Странная особенность… Свете нравилась. Она даже блокнот завела, записывала…

- Света, я – всего лишь художник, а ты у нас – мозг. Давай, резюмируй! – подольстился я.

- Мозг резюмирует: если мы хотим помочь Оле вернуться в ее мир, мы должны рассмотреть все возможности. Саня, ты художник? Бери ручку и записывай, красиво и разборчиво!

Командирша… Что делать? Достал листик акварельной бумаги, другой не держим, карандаш и приготовился записывать.

- Итак. То, что напрашивается прежде всего – передать это дело в руки компетентных органов, - и Света пристально посмотрела на Олю. Та невинно захлопала ресницами:

- Каких органов?

- Компетентных, - повторила Светлана. Ага, реакцию оценивает…

- Не понимаю, увы… - девушка посмотрела на меня жалобно.
Глянув на Светку, я перевел:

- Светлана имеет ввиду этого… околоточного!

- Кого? – удивились обе.

Здрасьте, приехали.

- ФМС… - пробурчал я. – Света, на тебе карандаш, впиши сама, что сочтешь нужным.  Девочки, я пойду кофе сварю. И чай. И яичницу… и обед… пельмени все будут? – это я уже из коридора прокричал.

- Да!!! Мне с бульончиком! И со сметанкой!  – это Светлана. – Оля, тебе понравится! Саня – из греков, он отлично готовит!

Продолжение я уже не слышал. Слышал только, как они хохотали, пересматривая видео. Эта-то, Ольга… вначале так скромно подхихикивала, а сейчас… о, ржет, что твоя кобыла. Подружились на мою голову.

После обеда сытый и довольный мозг, он же Светлана, наконец выдал резюме в виде списка возможностей. Они были похожи, эти девчонки, у одной «прямая времени», у другой «ранжирование возможностей». Только я – балбес.

- Саша, под «компетентными органами» я имела  ввиду не столько полицию, сколько институт какой-нибудь супер-пуперной физики плазмы, времени, оптики… но таких я не знаю.

- НИИЧАВО… - скромно сказал я.

- НИИ? А, ЧАВО… нет у меня таких знакомых. Полиция заберет нашу красавицу в обезьянник, потом камеру предварительного заключения, а, скорее всего, временно в сумасшедший дом. Ну, клинику для психов.

- Куда? – изумилась Оля.

- В лечебницу для душевнобольных, - перевел я.

- Где шизофрению лечат, - внимательный взгляд на Ольгу, - манию преследования…

- Я выгляжу душевнобольной? – искренно удивилась Ольга. – Если подумать, то мы все не здоровы. Духовно. Душевно то есть, - поправилась она, увидев наши напряженные физиономии. – У нас Церковь учит так: каждый человек грешен, и грех – это болезнь души.

- Да… - протянула Света, - Но иногда, у некоторых людей, эта душевная болезнь становится такой сильной, что человек может навредить и себе, и окружающим.

- Да, все верно! – воодушевилась Ольга. – Но я-то в Храм хожу, к Причастию. Это – лечение души. А вы?

«А мы ходим к Причастию два раза в год, а из-за Ковида и того реже, а Светка вообще бросила, ее батюшки ругают за связь со мной», - уныло подумал я. А вслух сказал:

- Мы тоже ходим… как получается.

 Света перешла от первого раздела ко второму.

- Есть возможность оставить все, как есть, Но все равно возникнет куча проблем, потому что твоей, Саня, зарплаты надолго не хватит, бабушка проведает или, не дай Бог, Оля заболеет, и придется вызвать врача, а документов нет, и тут начнутся проблемы уже лично у тебя, и обвинят тебя в насильственном удержании человека, находящегося  в заведомо беспомощном состоянии, а то и в похищении. Ну а Олю – см пункт первый, в компетентные органы.

- Не хочется в эти органы! – пискнула Оля.

- Света, о, Мозг компании, есть ли другие варианты? Подопечная не желает на органы… - я развалился в кресле, с наслаждением наблюдая из-под отросшей челки обеих барышень. В голове возникла картина «Авантюристка охмуряет Матвея». Светка классно выглядела на его месте… Я мысленно нарисовал вместо нее худощавого толмача из моего сна, придав ему выражение лица моей Светы. Запомнить надо… - рука взяла карандаш, и…

- Это мой карандаш, я им пишу! – заявила Светлана, я мне пришлось вынырнуть из-под челки, из мира грез и заодно из кресла.

- Кофе принеси, будь зайкой! Под кофе озвучу пункт три! – Светлана явно наслаждалась ролью генеральши. Бегу, бегу, бегу…

- А пункт три у нас последний. И он гласит: «Если мы хотим хоть что-нибудь узнать сами, нам нужно отыскать старушку, продавшую зеркало. Ибо с нее все и началось!» Есть еще идеи? – провозгласила Светлана.

- Нет!

- Да! Как мы попадем на Бирюзовую улицу, если в городе ковид? – это я, конечно, с дальним прицелом.

- Оленька, твое «Нет!» мне нравится. Саня, на твой вопрос отвечаю: на мне. Если вы не против, конечно. Я отвезу вас на своей машине. Мне жутко интересно, я отпрошусь с удаленной работы, и мы поедем. Не благодари!

Я опустился на одно колено и поцеловал ее руку. Оленька захлопала в ладошки. Света улыбнулась:

- Ну а, поскольку искать неизвестную бабульку в неизвестной деревне лучше днем, а скоро стемнеет, я, пожалуй, поеду домой и вернусь рано утром! – поднялась и направилась в прихожую. Я махнул Оле рукой: останься тут! – и побежал за Светой. Она уже надевала сапожки. Ну… сейчас или никогда!

- Света… Света!

- Что? – не поднимая головы, ответила она. – Куртку подай мне, пожалуйста.

- Останься, а? – тихо попросил я. Она выпрямилась и вздохнула:

- Не могу.

- Я тебя умоляю… - я попытался взять ее руку, но она отступила на шаг, глядя на меня внимательно и серьезно. – Света… Ну куда… ночь на дворе… и вон – пурга начинается… останься… - прошептал я, умоляюще глядя в ее глаза.

- Я скучаю без тебя, Санька, - просто ответила она. Глаза заблестели, и она уткнулась лицом в мое плечо, прижавшись ко мне. Я обхватил ее крепко-крепко и шептал, гладя по волосам:

- Не уходи… оставайся навсегда…

Скотина я распоследняя.

20. Она осталась.

Светка гладила мою отросшую шевелюру и шептала:

- Саня, я даже кофе перестала пить… не могу. Я вспоминаю тебя, как ты мне его делал, то с имбирем, то с лимоном, то так, то этак… и не могу. Только твой кофе был в моей жизни, понимаешь? Чай – могу, компот – пожалуйста, а кофе без ТЕБЯ – не могу… это кошмар какой-то…

- Света, родная моя… а как я-то скучал без тебя… я понимаю, что скотина я, девочка, без тебя все из рук валится. Как будто это – я и не я, половина меня…

- Эти… если они существуют, экспериментаторы… пусть слышат нас. Пусть, если они есть – пусть им стыдно станет. А мне – плевать…

И мне плевать. Окна мы плотно зашторили, дверь стулом подперли, зеркало вынесли в коридор. И ладно…

- Иди ко мне…

Надеюсь, что Оленька крепко спала.

После я несколько раз собирался с духом, открывал рот, потому что надо было сказать эти самые главные слова в нашей жизни, если она согласится, и мои самые главные слова, если продолжения не будет, но Света как будто чувствовала и начинала говорить о другом.

- Сань, ты все такой же классный… как же мне было одиноко, если бы ты знал!

Глубоко вдыхаю, открываю рот…

- Саня, а ты не думал… только не злись, это всего лишь предположение. Печальное, сразу скажу.

Я закрываю рот, глажу ее, целую…

- Если все это розыгрыш… Ну подожди, послушай… Тебя разыграли, многое говорит за этот вариант, и понятно, почему выбрали именно твою персону – ты художник, у тебя иное видение мира, по мнению этих псевдоученых ты можешь поверить во что угодно. Но Оля… Я не лингвист, конечно, сюда бы настоящего профессионала, который Пушкина от подделки отличить может легко, но даже у меня возникают вопросы: почему она знает слово «экспертиза», но не знает слово «эксперимент»? К примеру. Я с ней долго разговаривала без тебя, отметила, что она очень складно, без явных противоречий и нестыковок описывает свой мир. Остаются только мелочи.

- Может, вначале мы были одним миром, а потом в какой-то момент «они» пошли своим путем, а мы – своим? Я для себя определил эту дату - когда Юрия Звенигородского отравили. Он же был Великим князем короткое время до своей неожиданной смерти… и получается, что если у них Юрий Звенигородский остался Великим князем, то Звенигород, его вотчина, стал столицей Руси. Ну а соседи продолжали оказывать и на их мир, как и на наш влияние, поэтому некоторые слова могли укорениться, а некоторые нет…

- Сань, тут точно нужен специалист. А меня вот что огорчило и даже испугало. Ты что-то знаешь о шизофрении?

- О! Читал о ней пару дней назад. Обнаружил у себя.

- Глупости не говори.

- Серьезно! Когда все это началось, я первым делом изучил клиническую психологию!

- И тебе ничего не пришло в голову?

- Что?

- Ну, раз изучил – вспоминай. Шизофреник уходит от проблем бытия в придуманный им мир. Он создает свою реальность, продуманную до мелочей. Он убедителен и вдохновлен своей идеей. Он думает, что настоящая жизнь – это придуманный им мир.

- Э… на меня похоже!

- Да… но ты не теряешь связь с реальностью. Ты – нормальный. Любой творческий человек создает свою уникальную Вселенную. Творчество – это когда ты пропускаешь реальность через себя и показываешь свое видение мира, свое восприятие людям.

- Ты про Ольгу. Ты думаешь, она придумала иную Россию?

- Можно придумать и не быть шизом. А можно перепутать реальность и выдумку и свихнуться.

- Света… она так плакала, когда я рассказал ей о несчастьях, свалившихся на нашу Россию после семнадцатого года…

- Я понимаю… Саша, представь, что Оля – впечатлительный человек, верующий, тяжело переживший трагедию реальной России. Что, если ее разум не смог смириться с безбожием, гибелью страны? Если она была немного «того», она вполне могла оградить себя воображаемой сферой, спрятаться в эту свою иную, прекрасную Россию, какой она могла бы быть, если бы не… для шиза это нормально, Сашенька.

- По-моему, шизофрению психиатр сразу различит. И с виду Оля абсолютно
нормальная!

- Я не настаиваю на своей теории. Может быть, она просто прекрасная актриса. Ее «легенда» - удивительно  правдоподобная!

- Ты думаешь, она сбежала из клиники?

- И случайным образом «влезла в твой эксперимент»? В зеркало ваше знаменитое? Ты веришь в такие случайности?

- Ты хочешь сказать, что ведущие этого шоу нашли подходящего психа и используют его «втемную»?

- Нашли, внушили идею, нашептали бедняжке сценарий и подсунули тебе! Интересно, слышит ли она «голоса»…

Я сел. Лег. Снова сел.

- Я их поубиваю, когда найду.

- Ш-ш-ш… - Светина ладонь прижалась к моим губам, она прошептала мне на ухо: - Нам надо найти бабушку, найдем – появится новая информация… тогда мы устроим им веселую жизнь. Спи, Саня…

Я снова глубоко вдохнул воздух.

- Света…

Но она уже спала. Она засыпала мгновенно – глаза закрыла, и спит. Похрапывает. Счастливое свойство…

- Света… Я такой болван… я боялся тебе предлагать стать моей женой. Потому что ты такая – успешная, привыкла к хорошей жизни. А я что? Я нищий, квартира, дача, машина – все не мое. Зарплата – жалкая, и сам я – жалкий, ничтожный козел. Но если бы ты согласилась связать со мной свою жизнь… я на двух работах буду работать, чтобы тебя обеспечить, Света! Но ты… ты такая… а я такой… разве тебе может быть со мной хорошо? – шептал я, и слезы наворачивались на глаза.

- Саня, позволь мне самой за себя решить, что мне лучше – жить с тобой в нищете или без тебя в тоске и одиночестве, ладно? – сонно произнесла Света. Я заткнулся и перестал дышать. – Давай вернемся к этому вопросу после завершения нашего зеркального приключения?

Я только сжал ее ладонь в ответ, и она снова заснула.


21. Все-таки старушка.

Утро началось с сюрпризов. Одинокому холостяку (с ухода Светланы прошел уже месяц, с ней мы встречались год, а до этого, если не считать мимолетных увлечений, из семьи были только бабушка и дедушка, последние годы жившие в основном на даче) с укоренившимися привычками сложно, когда в доме много гостей. Я проснулся позже Светки. Высунул нос в коридор – слава Богу, куртка и сапожки на месте, в ванной кто-то плещется, скорее всего, она… так и есть, она – дверь в бабулину комнату отворилась, и из нее выплыла наша гостья. В давешнем бабулином халате. Волосы уложены в густую косу, коса – в бублик на очаровательной головке.
 
- Доброе утро! – пробурчал я, отчаянно краснея и вспоминая, что она могла ночью услышать, если не спала… нет, она, конечно, спала… - я направил стопы в сторону кухни.

- Доброе утро! – торжественно произнесла Ольга и направилась вслед за мной. – Александр, у меня к тебе разговор!

Я остановился, вспомнив ночные предположения Светы о шизофрении. Надо быть предельно любезным.

- Я тебя слушаю! – также торжественно ответил я, с тоской посмотрев в сторону ванной. Там продолжали плескаться.

- Вы помирились со Светланой?

- Вроде бы да… с чего ты взяла?

Тут пришла ее очередь краснеть:

- Ну… она же осталась у тебя…

- Ну, и? – я был готов забыть о том, что душевнобольных нельзя нервировать.

- Саша, ты сделал ей предложение?

- Сделал что? Ах, Боже мой, предложение… Оленька, а почему тебя это волнует?

- Саша, прости меня, что я вмешиваюсь, но я за ночь многое прочитала в вашей библиотеке, посмотрела этот… итренет… мне Света показала, как… и сделала вывод, что вы неверно понимаете смысл жизни. И что ты не знаешь, возможно, что семья – это союз, который должен быть благословлен!

Светка! Включила ей Интернет! Да, у деда там полный комплект… зачем?

- Ин-тер-нет. Так правильно.

- Да, прости, пожалуйста. Так…

- Сделал. Наверное, - неожиданно для себя признался я. Если ей это так важно… Она обрадовалась.

- Ой, как славно! А она что ответила?

- Ах, да ничего особенного… Оленька, мне срочно надо туда! – и я указал в дверь ватер-клозета. Оля пожала плечиками. И тут из ванной вышла Света. Я даже не расслышал, когда вода перестала литься, так меня смущали.

- Доброе утро, Света! – официально произнес я. И обомлел: Светка была в таком же точно бабкином халате, что и Ольга! У нее их два, что ли? – Свет, вы это случайно или…

Она улыбнулась:

- Привет! «Или». Оленька, ты меня сватаешь?

- Так он не говорит ничего… Света, Саша, извините меня… - наша гостья потупилась, но уходить к себе явно не собиралась.  Настырное дитя.

- Оля, мы с Сашей все обсудим, когда решим, как тебе помочь. Вот когда твои приключения благополучно закончатся, тогда я все расскажу тебе! Сашенька, Олю надо одеть, ты позволишь в бабулином реквизите порыться?

Я только кивнул. Понятно, завтрак за мной… Пока жарю яичницу… м-м-м… с беконом, помидорами и гренками, расскажу про бабулин «реквизит».

Бабушка моя – дитя тяжелого советского наследия, когда или ничего не было, или надо было «доставать». Поэтому она ничего ценного не выкидывает. Разве что вещь совсем уже никуда не годится, она отправляется на дачу, а с дачи на помойку.

Промежуточная станция между Москвой и помойкой – наша дача. Некоторые вещи, из которых она бесповоротно «выросла» или никогда уже не «дорастет», бабушка пыталась сдать в храм. После того, как наше семейство заполнило своими пакетами всю небольшую храмовую раздевалку, служащие повесили объявление «Вещи временно не принимаются», висит по сию пору.

Дед пытался выкидывать на дворовую помойку втихую, но бабушка вспоминала, что «вот тут же, вот здесь был мамин шелковый платочек, ой, а где же он, а где же…» - и разражался скандал. Потому что выяснялось, что «ирод выбросил».

Так что теперь в их комнате в наличии два платяных шкафа, необъятный комод и гора старинных и не очень чемоданов, скромно стоит в уголке, ростом выше меня. Бабулю можно понять – пенсия настолько мизерная, что особо не разгуляешься. Вот это Светка называет реквизитом, ей официально дозволено в нем копаться.
 
Оленьке нашлись и джинсы, и «скандинавский» свитер, и меховая шляпка а-ля «Надежда Константиновна», и даже длинная шуба из козлика. А вот из обуви… Света с трудом отыскала мои подростковые зимние «дутики». У бабушки нога большая, подошли только вот эти, чудом уцелевшие – мою одежду бабуля «передавала» двоюродным племянникам.

Выползли, наконец, на улицу. Зима в Москве – что-то с чем-то. В прошлом году снег выпадал «по большим праздникам». Почти вся зима – как весна. Дороги без сугробов, крыши без сосулек, катки без льда. Зато в этом году намело! Дворники расчищают проулки, закидывая припаркованные на зиму автомобили.

У нас еще ничего. Светке удалось поставить машину во дворе и даже выехать без особых проблем. Всего лишь долго вызванивали заперший ее «Фольксваген», ругались. Это из нашего подъезда дядька ее запер. Видит – номера не «родные», не нашего дома, ну и решил поучить. Выскочил, лишь когда я взял трубку и вежливо объяснил, чья это машина. Моя. И я очень тороплюсь. Бегом!

Олечка с интересом разглядывала наш в прошлом роскошный двор в окружении огромных П-образных «сталинских» муравейников. Дом, если совсем точно, строился после смерти Иосифа Виссарионовича, но проектировался при нем. Без «сталинских излишеств», но огромные комнаты, высокие потолки, толстые стены. Хороший дом. В центре бывшего села Всехсвятское.

- Это село Всех Святых такое? – изумлялась Оля. - А, вот храм… маленький какой.

- Храм Всех Святых, - показал я на небольшую уютную церковь напротив, через многополосный Ленинградский проспект. – Во времена безбожия не закрывалась, кстати. А о дворце грузинского царя у нас только легенды остались, как и о кладе, который зарыл где-то здесь Тушинский вор.

- Ой, а что за вор и что за клад?

- Через центр поедем, - сообщила Света, проведя беседу с навигатором. – Показывай достопримечательности.

- Хорошо! Только ты помедленнее…

Мог бы и не говорить. «Помедленнее» - это пешком в московских пробках после выпавшего снега. Светка только и произнесла:

- О!!!! – и развернулась у трамвайного круга, ругая «идиотов из МАДИ, которые спроектировали эту развязку, и не удивительно, потому что в МАДИ берут только идиотов, их и выпускают». Выпускнице МГТУ такое мнение дозволяется.

Я включил на телефоне «карты», подглядывать, я не такой хороший экскурсовод, как думает Светлана. Но многое знаю. Особенно часто звучало «здесь был институт», «здесь было конструкторское бюро», «здесь был аэродром», «там учился дедушка», «тут были приюты для инвалидов войны», «а это цыганский театр, раньше шикарный ресторан «Яръ», потом «Советский», теперь снова «Яръ», «а вот тут знаменитый часовой завод был» и так далее. История у Ленинградки достойная.

Олечка глазела по сторонам, кивала, и, насмотревшись на новые «элитные» многоэтажные застройки, спросила:

- Саша, а вот эти огромные дома – это что, какие-то государственные учреждения?

- Почему?

- Ну, ты же говоришь – «был институт», «была фабрика»…

- Нет, это жилые дома.

- Ой! Так много людей живет в Москве?

- Да, так повсюду.

- И еще стройка идет, я смотрю?

- Да… сносят и застраивают.

- Ой, какие высокие строения! А как же вы все здесь уместитесь? И так, посмотри, не поймешь – то ли едем, то ли пешком идем… На лошадях быстрее!

- Такова жизнь… А у вас как дороги в столице устроены? – поинтересовалась Света, объезжая очередной снегоуборщик, грузящий гору снега в грузовик.

Обычно они это делают по ночам, чтобы не мешать движению, но в этот раз Гидрометцентр подвел. Снега много выпало, его весь пригребали к обочине, пока не накопились огромные сугробы ростом в два моих. А наш Мерлин недели три врал про аномальное потепление и таяние снегов конкретно в Московском регионе. Ну и зачем сугробы убирать, если они вот-вот растают сами? Логично? Логично. Только когда в переулках уже стало невозможно проехать, а Мерлин проснулся и заявил, что грядет Великий Снегопад, наши коммунальщики очнулись и спешно начали вывозить сугробища.
 
- У нас не так… у нас и нет таких огромных городов. Столица в Звенигороде не такая. Город небольшой, там в основном государевы службы находятся. А живут люди по всей стране… как сказать… равномерно. В своих домах, два-три яруса, не выше. И сообщение между селами и городами – дороги, для машин, для поездов. Дороги очень хорошие, широкие, можно ехать быстро.

- А что, везде уровень жизни одинаковый? – поинтересовалась Света.

- Уровень жизни? Как это? Долголетие?

- Ну… в каждом селе можно купить то же, что и в городе? Все стоит одинаково в разных концах России? Меди… ну, лечение везде доступно?

- А, это… да, конечно. Если нет в лавке, можно сделать заказ, придет на почту. У нас каждый округ чем-то славен. Моя Руза – это молоко, ряженка, сметана. Самолетостроение развито.

- В Рузе? – фыркнул я.

- Да, а что удивительного?

- Ой, видела бы ты нашу Рузу…

- Видел бы ты нашу Москву! – рассмеялась Оля. Я был рад ее отвлечь. Меня неприятно кольнуло, когда Света начала ее вкрадчиво выводить на чистую воду. Ну зачем нам это… ясно же – сумасшедшая она. Так не сыграешь…

- Оля, смотри, а вот Кремль! – ткнул я пальцем в окно. Света с Моховой выезжала на мост, и слева во всей зимней красе показывал себя Кремль, краснокаменный, величественный. Золотые купола сияли на солнце. Оля прилипла носом к стеклу.

- Оля, а вот справа, смотри – храм Христа Спасителя!

Она, забыв, что взрослая уже девица, на выданье, с прекрасным приданым где-то в недоступной дали, приоткрыв ротик, разглядывала проплывающий мимо Храм. Потом, когда мы въехали на Солянку, повернулась к нам:

- У нас Кремль не сохранился в столице!

Я хотел ляпнуть: «Я знаю!», но вовремя спохватился.

- Он был деревянный вначале, потом отстроили каменный. Но у нас было нашествие гишпанцев, они его долго осаждали, не взяли, но стены пришли в полную  негодность. Государь повелел их снести и выстроить вдоль границ крепости, приграничные, чтобы никто никогда не смог к нам прорваться. И высокую стену вдоль границ.

Света хмыкнула (видимо, китайскую стену вспомнила):

- И что, помогло?

- Помогло. Приграничные гарнизоны сдерживали натиск, пока подтягивались основные войска.

- А если бы прорвались, куда жителям столицы бежать прятаться?

- А за монастырскими стенами укрылись бы!

Я вспомнил свой сон и похолодел. Она же про Саввы Сторожевского монастырь рассказывает!

- Но ваш Кремль красивый! У нас в Рузе остатки Рузского Кремля есть, неподалеку от нашего дома. Из белого камня!

- Оля, а наш – из красного кирпича. Но было время, его белили.

- Зачем?

- Для красоты, Оленька. Причем иногда стены были белые, а некоторые башни, Спасская, например – красные. Ну а потом перестали белить, побелка постепенно осыпалась, и Кремль стал естественного цвета красного кирпича, ну а теперь его снова подкрашивают, но уже в красный. Символ государства, все-таки!

- Есть легенда, что это большевики стали красить Кремль в красный цвет! – вмешалась в разговор Светлана. Мы уже выехали на просторный Ленинский проспект и бодро двигались в сторону МКАДа.

- Большевики, это кто? – Оля явно не собиралась попадать в Светкины ловушки.

- Которые революцию устроили и Царя свергли! – сообщил я.

- А чем им красный лучше белого? – удивилась девушка.

- При большевиках флаг государства был красный. Цвет крови, пролитой в борьбе за победу революции.

- Чьей крови? – переспросила Оля.

- Общей, наверное, - мрачно произнес я. – Всеми пролитой в борьбе за лучшую Россию. Но это только легенда. Просто перестали белить, и в конце концов Кремль сначала стал грязным и в разводах, потом красным.

- Интересно… протянула Оля.

- Выезжаем из основной Москвы в Новую Москву! – констатировала Света, пересекая МКАД. "Новая Москва" - это нам прилепили огромный район Подмосковья. Для чего – мой ум не понимает. Для застройки? Возможно. Причем прикрепили только деревни. А городки типа Апрелевки остались в ведении областной власти. Так что имеем «Москву-резиновую». Все, как полагается, застраивается многоэтажными домами без дорог. Дороги есть, но отстают от строительства жилья лет на десять. И все равно «все дороги ведут в Рим», то есть на Московскую кольцевую дорогу, потому что работать в этих новых спальных районах негде. Разве что с магазинах и парикмахерских. Зарплаты низкие. Или удаленно, кому повезет. Как мне и Свете, например. Или ездить в город, тратя от 5 часов в день на дорогу. Все это я живописал изумленной Оле, которая не увидела разницы между «Москвой» и «Новой Москвой». Разве что архитектура попроще и лесов побольше.

- У нас Америга похоже устроена. Там люди живут в нескольких огромных городах. Скученно. Государству удобнее, когда все жители в кучках. Меньше ездить, меньше тратиться на благоустройство небольших селений. Если кто-то заболел в маленьком городке, ему там нужен врач, обслуживание, лечебница. Или на винтолете везти в большой город. Расходы! А тут все в куче, удобно. Управлять легче.

- А твоя Россия?..

- А у нас по-другому вышло. Государь Константин Третий убедился в том, что скученные в городе жители не видят Миръ. Вернее, они его видят, но через око. То, что им показывают. У нас «око», у них «визор», а у вас это «экран» называется. И человек, отрываясь от матушки-природы, забывает о настоящем, созданном Богом Мире. И забывает о Боге. Становится душевно ограниченным. Принимает побрякушки, подсовываемые «оком», за золото и алмазы. Нравственность рушится. И мы пошли другим путем, гораздо более затратным на первой стадии, но окупившим себя целиком и полностью впоследствии. У нас освоена вся земля. От пустыни до Крайнего Севера. Мы строили дороги, совершенствовали промышленность, вкладывали ресурсы в страну и человека. Теперь живем, как у Христа за пазухой, в маленьких городах и селах.

- Здорово… - протянул я. – А нас хотят, как в Америге твоей, загнать в большие города…

- Утопия прямо. Саня, смотри карту, заранее скажи, как поворачивать в это твое Кузнецово, - попросила Света. Маршрут можно выстроить с помощью навигатора, но он всю дорогу будет бодаться с водителем и доказывать, что надо «через триста метров поверните направо… направо… направо! Через пятьсот метров развернитесь и поезжайте, как я велело!» Ой, ужас. Так верещит… Света терпеть не может навигатор вообще и голосовой особенно. Он ей мешает думать, слушать музыку и разговаривать.

- Через пятьсот метров светофор! Держитесь левого ряда, поворот на Яковлевское! – провозгласил я гнусавым голосом. Оля хихикнула.

- Да, вижу! - Светлана воткнулась в хвост очереди на поворот. – Покажешь, как на Бирюзовую проехать?

Мы въехали, наконец, в село Яковлевское, которое ныне Новая Москва. Видимо, тут был когда-то богатый совхоз – мы проехали улицу, застроенную «городскими» трехэтажками, дальше пошли пятиэтажки и даже одноподъездные кирпичные «башенки», этажей по девять. Проехали почти городской квартал с дворцом культуры, площадью, окруженной домами с магазинами на первом этаже, свернули мимо сельского рынка направо и въехали в богатое село Кузнецово с частной застройкой.

- Так, тут внимание. Второй перекресток налево, потом третий налево… нет, не сюда, вот, с разу направо, вот она, Бирюзовая. О, тут еще есть Изумрудная и Рубиновая! И две Звездных…

- Наверное, просто движение одностороннее. Саня, до конца ехать?

Единственный «многоэтажный» (а именно – трех) дом стоял в конце улицы, поперек. Улица на нем заканчивалась. Во сне «моя» старушка стояла рядом с многоквартирным домом из серого кирпича. Я тщательно «прошерстил» интернет и карту и выяснил, что такой дом существует, и он, к счастью, один на таинственной Бирюзовой улице. Надо же было на что-то опереться в наших поисках. Вот, решили на «вещий» сон опираться.

Светлана приткнула свою «Шкоду» у торца дома. Мы выбрались и принялись оглядываться. Старушек поблизости было три, они стояли рядом с большим сугробом, с которого, как с горки, катались малыши. «Моей» среди них не было. Было не очень холодно – минус десять, но я с тревогой поглядывал на «подопечную». Мало ли, заболеет. Света поправила на Оле масочку:

- Вот так пусть будет. Ну что, Саня, ничего больше не вспоминаешь?

- Во сне она стояла вон там, под табличкой! – я указал на табличку с надписью «Ул. Бирюзовая», криво висевшую на углу дома. – Мне, правда, показалось, что дом пятиэтажный, но, наверное, это была ассоциация с нашими хрущевками…

Помимо бабушек, на нас взирали три здоровенных пса дворовой породы. Сытые, лохматые, они подобрались к нам, плотоядно облизываясь.

- О, Боже! – нервно сказала Светка, и тут пес, вылитый хаски, с хвостом колечком, громко гавкнул. Светка тихо ойкнула.

- Не бойтесь, они не кусаются! – крикнула одна из бабулек. Теперь мы уже стали объектом всеобщего внимания – малыши бросили горку и подошли поближе, разглядывая нас, как пришельцев из космоса.

- Мы не боимся! – бодро ответил я. Светка толкнула меня в бок:

- Иди спрашивай!

- Давай ты! Ты же у нас королева переговоров! – прошипел я в ответ.

- Саня! Ой, ну ладно, пошли все вместе!

Мы подошли к бабушкам, сопровождаемые собаками и малышами. Света лучезарно улыбнулась:

- Здравствуйте!

- Добрый день! – ответила та, которая знала, что «собачка не кусается». Остальные молча и выжидательно смотрели на нас.

- Подскажите, пожалуйста! – Светлана сменила тон с лучезарной радости на озабоченность, огорчение и нужду в помощи. – Мы ищем старушку. – И замолчала. Мы это не прорепетировали. Видимо, по Светиному плану должен был включиться я, но я не сразу сориентировался.

- Троих старушек вы видите перед собой! – констатировала вторая старушка, я бы назвал ее «училка» за очки и «печать высшего образования на лбу». Я покраснел:

- Нет, не вы…

- Это тоже понятно, - подтвердила «училка», а третья бабуля захихикала.

- Вы старушку-то опишите, молодой человек! – подбодрила меня первая бабуля, «боевая», как я ее назвал про себя.

- О! – обрадовался я. Художник, все-таки. – Ростом она примерно… - вот с вас (я повернулся в «боевой» подруге), комплекции (вот дьявол, на ней был безликий серый пуховик на синтепоне) – э… средней, глаза карие, волосы я не видел… седые, наверное! А еще на ней были очки и… маска.

Фиаско. Наверное, в деревне половина бабулек такие. Старушки переглянулись.

- Пуховик на ней был, серый.

Бабульки переглянулись, пожимая плечами. В отчаянии я добавил:

- Я у нее зеркало купил в переходе на Домодедовской!

- Господи помилуй! Это Ляля! Я давеча видела, как она свое зеркало на себе пёрла к остановке! – воскликнула «веселая». – Я ей еще говорю: «Ляличка, ты куда с такой тяжестью?» А она отвечает: «Зеркало поеду продавать!» Я говорю» «Такси возьми, душенька, оно же тяжелое!» А она» «Как будто у меня есть деньги на такси!» И дальше потащилась. Ее Петр наш увидел, мимо проезжал, посадил к себе с зеркалом этим.

- Это у нее-то нет денег? – удивилась «боевая». - А как ее на Домодедовскую занесло?

- Как же она со своим зеркалом решила расстаться? Оно, почитай, с ней всю жизнь, сама рассказывала, - удивилась «училка».

- А ты что, купил и вернуть решил? – нахмурилась «боевая».

- Нет, нет, что вы! Я хочу расспросить про историю этого зеркала! Я, видите ли, художник-краснодеревщик, и меня очень заинтересовала его история! – взмолился я.

– Пожалуйста, подскажите, где мне найти бабушку Лялю!

- А это кто? – не унималась «боевая», подозрительно оглядывая моих «барышень».

- Это мои ученицы! – соврал я. Светка, прищурившись, смотрела на солнце, пробивающееся сквозь тучу.

- А, так вот же она! Ляля! Ляля! Погоди! К тебе гости! – закричала «веселая» и кинулась к старушке, вышедшей из дальнего, третьего подъезда. Та, делая вид, что не слышит, попыталась скрыться за углом. Но не тут-то было.

Во-первых, за ней с радостным гавом припустили псы, за псами – малыши. Во-вторых, дворник подсуропил – очередной сугроб снега загородил проход между соседним забором и стеной здания. Бабушка оказалась запертой в ловушке. Когда мы подошли, она стояла около сугроба высотой с меня ростом и обреченно гладила «хаски»:

- Лансик, ах ты мой золотой, покормили тебя? Здравствуй, Нелли! – это подбежавшей первой «веселой» бабушке. – Здравствуйте! – это уже всем. И, подняв глаза на меня: - Здравствуй, голубчик! Ты прямо как фальшивый рублик… вернулся.

22. Бывшая прима.

- Здравствуйте! – ответил я. – А мы к вам!

Я узнал ее сразу. Несмотря на то, что в этот раз на ней была надета шубка и цветастый платок на голове. Это была она, старушка, продавшая мне зеркало, которое сейчас лежало в мешке в багажнике у Светы. Мы не рискнули оставлять доказательную базу. Вернемся – а зеркала нет, как будто и не было. А Оля растворится в воздухе…

- Ну, идем, голубь сизокрылый! – вздохнув, сказала старушка. – Раз ко мне. Девки твои?

Оля густо покраснела. Старушка внимательно в нее вгляделась и, как мне показалось, хотела отшатнуться, но сдержалась. Только посмотрела на меня грустно:

- Проходите в подъезд, последний этаж. Я вас не хочу задерживать, вы-то явно быстрее меня подниметесь.

- Нет, что вы! – сказала Светлана. – Мы строго вслед за вами.

- Ваша воля, гости дорогие… Спасибо, девоньки, что помогли им меня найти!

- Ляля, этот говорит, что зеркало купил! Ты обратно не бери, скажи, что деньги уже потратила! – громко зашептала Ляле в ухо «бойкая».

- Ладно, уговорила! – шепотом же отвечала моя старушка, заходя в подъезд.

- Ляличка! Если что, мы тут гуляем! – крикнула ей вслед «веселая».

- Подруги! – развела старушка руками.

Мы молча поднимались на третий этаж. Подъезд был чистенький, ухоженный. По две квартиры на этаж. Кошками не пахло, что удивительно. Обычно в таких домах пришлые коты – обязательное явление.

Старушка, переведя дыхание, остановилась у обитой черным дермантином двери. Долго открывала замки, вошла первая, достала «гостевые» тапочки. Пока мы раздевались, рассматривала нас, особенно Ольгу. Потом сказала:

- Да, судьба моя меня не отпускает. Проходите! – и пригласила нас широким жестом в большую комнату. И единственную. В ней была небольшая ниша, где стоял разложенный диван, покрытый пестрым покрывалом, с разбросанными подушками в наволочках, расшитых гладью – тоже яркие цветы. Маки, розы, георгины были раскиданы по черной ткани.

У стены стояло фортепьяно с открытой крышкой и нотами  на подставке. Нот в комнате было, как книг в моей – два книжных шкафа и сверху навалено. А на стенах – большие фотографии, в основном с красивой темноволосой женщиной разного возраста, в цыганских костюмах, с шалями, в концертных платьях. В ней без труда можно было узнать хозяйку квартиры, Лялю… о, и фамилия написана: «Ляля Яновская в роли Графини-цыганки». Так, так, так… Я подмигнул Свете – мол, можно пробить. Света кивнула и застучала пальчиками по виртуальной клаве телефона. Нашла. Протянула мне. Так и есть – Ляля Яновская, легенда цыганского театра. Прямо на их сайте. Ну, мало ли, привлекли старую актрису…

Хозяйка вплыла в комнату в роскошной цыганской шали поверх невзрачного серого брючного костюма. Успела прихорошиться в ванной – подвела глаза, накрасила губы.
 
- Ну что ж поделать, мы – цыгане! – пропела она вполголоса. – Садитесь. Мы сели вокруг большого овального стола. Олю хозяйка усадила, приобняв за плечики, спиной к пианино.

- Чайку или чего покрепче? – певуче спросила она.

- Спасибо большое! Простите, что задержали вас, прервали ваши дела… У нас всего лишь несколько вопросов, - пропела в тон ей Светлана. А я поднял глаза на стену, где стояло пианино и замер. Я понял, почему старушка усадила Олю спиной. Прямо над пианино висела большая фотография, на ней – смеющиеся счастливые Ляля и мужчина, седой, но еще красивый и крепкий, обнимающий правой рукой мою старушку, лет на десять моложе, чем сейчас. Стареющий мужчина лет шестидесяти с глазами нашей Ольги. А то я не узнал бы… как же.

- Ай, какой разговор без чая! – сказала старушка, но, заметив направление моего взгляда, не сдвинулась с места. – Ну, какие вопросы? Ты же у меня зеркало купил, так? Не понравилось, что ли?

- Что вы, очень понравилось! – горячо возразил я. – Простите, а как к вам обращаться?

- Так Ляля, Ляля же. Это – мое полное имя. Я – цыганка! – и она, проворно вскочив со стула, прошла перед нами в «Цыганочке», звеня воображаемыми браслетами и пропела неожиданно сильным красивым голосом:

- Соколовский хор у Яра был когда-то знаменит, Соколовского гитара до сих пор в ушах звенит!

По батарее постучали.

- Тьфу, напасть. Сосед сегодня в ночную смену. И не попоешь! – Ляля вернулась на свое место. – А вас, голубушки, как зовут?

- Меня – Светлана, а ее – Ольга!

- С тобой, Светланушка, все понятно… а вот Оля…

- Что понятно? – немного обиделась Света.

- Без карт скажу тебе: выйдешь замуж за этого обормота, ровно через три месяца, а в ноябре ждите девку, Ольгой назовете! – произнесла она быстро, соединив навечно наши судьбы вот так, мимолетно, в старой однокомнатной хрущевке. Света замолчала, вытаращив глаза. Ольга радостно заулыбалась.

- Может быть, вон то фото прольет свет на тайну зеркала? – встрял я, указывая пальцем на фотографию над пианино. Света и Оля посмотрели туда.

- Ай, ай… - Ляля опустила голову, исподлобья следя за Ольгой. – Ай, судьба… думала, ушла от нее, так она вернулась…

Оля повернулась к фотографии и замерла. Потом вскочила и подбежала к пианино, не веря своим глазам. Обернулась к нам. Глаза ее наполнились слезами:

- Это же мой дедушка! Откуда? Откуда у вас его портрет?

Ляля сидела, сгорбившись, прижав ладонь ко лбу. Потом отняла ее и, глядя мне в глаза, возможно, как наиболее адекватному посетителю, прошептала:

- Надо же так на старости лет опростоволоситься! Ведь знала же, раз вступишь – не выплывешь! От судьбы захотела убежать… - и, обращаясь ко всем:- Хорошо. Я сейчас расскажу вам совершенно невероятную историю. Но она была на самом деле. Оленька, это – твой дедушка?

- Да… только моложе. Я помню его таким, у нас остались и «живые картины», и портреты. Бабушка Ляля, скажите, где он? Что с ним?

- Оленька, дедушки уже нет с нами… он умер. Четыре года назад.

- Умер… Я так и знала… Иначе он вернулся бы к нам… постойте! Получается, он к вам уходил?

- Ай, ай, все не так просто. Не гони коней. Расскажу, покажу. Ты сядь и слушай!
Ольга села на стул, поближе к Светлане. Глаза у Светки были прищурены – значит, злится.

Ляля потерла подбородок:

- Пожалуй, надо начать с начала. С зеркала. Откуда оно у меня взялось. Преданья старины глубокой… Сейчас. Помоги-ка, голубчик! Тебя как звать?

- Александр! – ответил я, помогая старушке влезть на табуреточку и принимая из ее рук тяжелые альбомы с фотографиями, которые она доставала с верхней полки стеллажа, стоявшего в углу.

- Так… вот эти два нам пригодятся! Она оставила пару фотоальбомов в мягком бархатном переплете, один был синий, другой малиновый. – Фух! История будет с фотографиями. – и она подсела к девчонкам поближе.

- Вы, наверное, уже поняли, что я – цыганка. Настоящая, чистокровная цыганка. Мои предки кочевали по Польше, вначале – в Российской Империи, потом в Польше, той, которая Западная Белоруссия, отсюда и фамилия – Яновская. Жили в таборе, в шатрах и кибитках. Все, как полагается у цыган. А в одна тысяча девятьсот тридцать девятом году в Польшу вторглись немцы (фашистская Германия). С русской стороны вошли советские войска и заняли Западную Белоруссию. Так мы оказались в СССР. Матери моей было тогда восемь лет… вот, посмотрите! – и она раскрыла синий альбом и стала показывать старые фотографии. На них были настоящие цыгане, босые, нестриженые, не такие, как на сцене.

- Вот мать моя, на ярмарке, видите? Лошадей присматривали… А вот, глянь, мама моя уже в школе! Вот она! – Ляля тыкала пальцем в изображения темноволосой девчули, на глазах преображавшейся из маленькой попрошайки в красивую девушку. На одной фотографии – одноэтажное деревянное здание, на ступенях – серьезные ребятишки и улыбающаяся женщина средних лет. И табличка на доме: «Школа».

- Вот она! Любой маму звали… - бабушка Ляля ткнула пальцем в нахохлившуюся чернявую девчушку. – Цыгане как оказались в СССР, их тут же взяли в оборот: получи паспорт, наймись на работу, иди в школу! Дед не хотел, чтобы дочка в школе училась, но за ней по утрам стали приходить то старшеклассники, то учителя. Пришлось отпустить. А она пробыла там первую неделю, пришла и заявила родителям: «Буду учиться!» Хочу, и хоть ты плачь! Отец смирился… А меньше, чем через два года немцы и на СССР напали. Как цыгане бежали… Собрались на ярмарку, в Кобрин, табор в десяти километрах стоял, мама рассказывала – нарядились, сели в повозки, выехали на дорогу, а им навстречу – люди, телеги, машины, солдаты, гражданские. Один офицер остановился, стал кричать на цыган: «Вы куда? Ошалели? Бегите, спасайтесь! Война! Фашисты напали! Немцы цыган не пожалеют!» Вот так они и узнали о начале войны. Стали людей расспрашивать, те только одно говорят: «Бегите, город вот-вот возьмут»! И донеслись разрывы, потом самолеты показались, давай стрелять по дороге, по людям! Барон своих свистнул, и в лес. Цыгане лес знали. Ромалы придумали хитрость: оставили шатры, горящий костер, пару лошадей старых. Мол, если немцы наткнутся, пусть не сразу поймут, что нет никого. А потом, когда мама после войны вернулась в Кобрин, хуторяне ей рассказали, что кто-то выдал, где стоит табор. Немцы подъехали ночью, окружили стоянку и из огнемета спалили и шатры, и лошадок… Потом удивлялись, искали -  где же цыганское золото, где человеческие кости? Улетели цыгане, ушли по заросшим травой лесным дорогам…

Я погружался в рассказ старой цыганки, как в сон. Почти наяву я видел, как тихо катятся повозки по траве, как смыкаются за ними и скрывают их ветки деревьев. Как взрослые спрыгивают в речушку, торопливо набирают во фляги воду и успевают заскочить обратно, пока повозка пересекает ручей, чтобы не оставлять следы босых ног… Видел бабушку Ляли, прижавшую к себе притихших ребятишек, видел заросшего черной бородой кудрявого деда, сдерживающего стремящегося пуститься рысью коня. Вот барон поднимает руку, и все останавливаются, замирают. Нет веселого гама, сопровождающего табор, только всхрапывают кони. Из кустов, стряхивая с себя дождевые капли, выходит цыган, шепотом что-то говорит склонившемуся к нему барону. Выслушав его, барон машет рукой вперед – мол, можно трогаться.

Я получил локтем в бок. Светка. Решила, что меня надо встряхнуть. Правильно решила. Вот они, цыганские чары!

- Долго бежали. Война то догоняла табор, то отставала. Добежали до городка Мышкина на Волге. Немцы заняли Тверь, рвались к Москве. Бомбили Ярославль, а в Мышкине, на всякий случай, заклеивали бумагой крест-накрест окна. Осенью начали эвакуировать предприятия, и семьи беженцев расселяли по освободившимся домикам и квартирам. После победы под Москвой, зимой сорок первого, эвакуацию прервали, кто-то вернулся, но не хозяева нашего дома, эти так и пропали. Мы их разыскивали, чтобы понять, вернутся ли они, и после войны. Бобрыкины их фамилия, из «бывших». Хозяин был инженером, сын владельца мышкинской мануфактуры. До революции владельца, конечно. Они уехали вслед за фабрикой, оставили дом, мебель и вот это зеркало. И мебель дореволюционная, добротная, такую не увезешь с собой, и зеркало это уже тогда выглядело старинной вещью. Стояло оно в хозяйкиной комнате, удивляя затейливой резной рамой. Помню, я девочкой срисовывала узоры и раскрашивала цветными карандашами… Ну а потом я выросла, училась в обычной школе и музыкальной. Поехала учиться в Ярославль, в музыкальное училище, на вокальном отделении. А когда я поступила в Костромской театр, мама подарила мне вот это самое зеркало. «Тебе как раз по росту, будешь перед ним репетировать!» - сказала она. Вот я и любусь собой в этом зеркале по сию пору. Из Костромского театра уже примой перешла в Ярославский театр, много выступала с концертами. И на одном из концертов меня заметили и пригласили в столичный цыганский театр. И я вместе с зеркалом переехала в Москву. Сначала снимала комнату, потом вышла замуж за скрипача из нашего оркестра и стала жить напротив, на Беговой улице в старом доме, недалеко от ипподрома. Муж мой умер пятнадцать лет назад, и я осталась в большой квартире с дочерью, ее мужем, внуком. Когда родился внук, я еще выступала. Но уже стало понятно, что вместе нам – тесно. Купили дом на Волге, дочкина семья стала выезжать на теплые месяцы на приволье. А я все пела… И вот как-то раз, когда я репетировала роль перед моим любимым зеркалом, произошло Нечто.

Светка перестала щуриться. Ольга, приоткрыв ротик, завороженно слушала старую певицу, по актерской привычке превратившую рассказ о своей жизни в выступление на сцене. А я… я рисовал Лялю в цветастых пышных юбках, цыганской шали, в душегрейке на меху. Она бежала по снегу за возком и кричала: «Постой, яхонтовый, остановись, я тебе погадаю! Недорого возьму! Ой, не ходи к Государю, ждет тебя дорога в крепость!» На «произошло Нечто» я очнулся.

- Для певца недостаточно иметь хороший голос. Нужно еще сыграть то, что поешь. Донести до зрителя свое восприятие песни. Нужно ее обыграть. Тем более, что оперному артисту приходится двигаться во время пения, а это должно быть отработано с голосом, чтобы он не прерывался, не садился, звучал ровно и красиво. Вот я и отрабатываю. То так повернусь, то этак, только начала выходить на верхние ноты (у меня меццо-сопрано, для меня высокие ноты сложноваты), рот раскрыла, ору, глаза прикрыла. Подглядела в зеркало – как я? – и замолчала. Рот раскрыт, голоса нет. Молчу, таращу глаза в зеркало. А в зеркале… мужчина. Не я с раскрытым ртом и вытаращенными глазами, а мужчина моего возраста, седой, красивый, одет немного непривычно, но я привыкла к театральным костюмам, меня не смутить… но что он делает в моем зеркале? А он смотрит на меня с таким же изумлением, как и я на него. Я обернулась, нет никого, я одна в комнате. Меня начало трясти, и я захотела выбежать вон из комнаты, из квартиры… но пересилила себя и посмотрела в зеркало. Мужчина никуда не исчез. Только обе руки приложил к стеклу со своей стороны. «Да это фокус! Мне подменили зеркало, это иллюзионист!» - схватилась я, как утопающий за соломинку, за эту мысль. Шагнула в сторону – зеркало, как висело на стене, так и висит. Дыру в стене проломили, что ли? Я снова посмотрела в зеркало и… как заору снова! Мужчина навалился на своей стороне на зеркало, и… стекло стало как будто растекаться под его ладонями, и вот уже в моей комнате оказались кисти его рук, по локоть, и вот его голова… Я упала в обморок. Интересно, что никто из соседей на мой вопль не откликнулся. Привыкли, что репетирую… Очнулась я на своем диване, с мокрым полотенцем на голове. Он был в комнате, я сразу почувствовала запах дорогого табака. Приоткрыла глаза, через щелку попыталась оглядеться. И услышала его голос: «Простите, я напугал вас… я могу уйти, если вы пожелаете».

Мы, цыгане, сами немного с чертовщинкой, это все знают. Недаром Гитлер так ненавидел цыганское племя. У нас в крови то, чего он так мечтал добиться. Мы – настоящие арийцы, не германцы, возомнившие себя потомками ариев. Нам многое открывается и из прошлого, и из будущего. Смелым надо быть, чтобы нести это в себе. И я была смелой. Говорю слабым голосом (а сама незаметно так по дивану шарю, вдруг что тяжелое под руку попадется):

- А вы бы не испугались? Вы кто, вообще?

- А вы?

Тут я разозлилась окончательно. Полотенце со лба сняла и села:

- А я – хозяйка этой квартиры, в которую вы вторглись без приглашения! – и держу уже в руке маленькую гантель. Я ею ноты посередине прижимала, чтобы не закрывались. Ноты на столике около кровати лежали, ну и гантель внутри оказалась. Он смотрит на меня, на гантель, потом на меня, потом как расхохочется!

- Что смешного-то? – я даже обиделась. – Как дам по голове, сразу смеяться расхочется!

- Вы меня воспринимаете слишком серьезно! Простите, что я к вам вторгся, но это и для меня было неожиданно. Я не ожидал, что мой опыт так хорошо удастся… Я – ученый.

- А я – певица, - ответила я.

- А я догадался! – он указал на афиши, висевшие на стенах, с моим портретом. – Позвольте представиться: Смирнов Александр Феоктистович, русский, дворянин, ученый по призванию. А вас как позволите величать?

- Ляля Яновская, цыганка по крови, актриса по призванию, певица по образованию - в тон ему ответила я. – А вы солнца не боитесь?

- Солнца? А… его следует бояться? Обычно я не боюсь солнца…

- Значит, вы не вампир… Может, вы бес? – доверительно спросила я. – Не переживайте, мне можно сказать. Я с вашим братом с детства знакома…

- Кто? Бес? – он снова рассмеялся. - Нет, я такой же человек, как и вы. Работаю над вопросами переноса материи на расстоянии без… ну, без телеги.

- А… перенос материи на расстояние методом телекинеза. Как же, как же, сама голову могу морочить этим и прочими фокусами.

- Покажите! – он подскочил и перенес стул поближе ко мне.

- Так мы и познакомились. Это был твой дедушка, Оленька! – Ляля нежно посмотрела на нашу пришелицу. Оля опустила глаза и прошептала:

- Что же произошло с дедушкой?

- Рассказываю дальше, Оленька… Конечно, в его первый приход я не поверила, что он из иной России. Мы болтали, я пыталась поймать его на вранье, он с интересом слушал мои рассказы о нашем житье-бытье, смотрел телевизор, разглядывал наш двор из окон. Я все боялась, не нагрянул бы кто незваный, что я скажу? Решила соврать, что это мой ученик по вокалу. Я уже тогда не только выступала, но и начала обучать артистов нашего театра вокальному мастерству. Возраст не сказался пагубно на моем голосе, а роли доставались уже только возрастные. А когда учишь, споешь что-нибудь вроде «Помню, я молоденькой была». Александр… Феоктистович пробыл со мной в первый раз около трех часов, потом спохватился, попросил позволить ему прийти в удобное для меня время, мы уговорились, в какое, и он… вышел из моей квартиры через зеркало обратно. Что со мной потом было! Для начала я вынесла зеркало в кладовку. Осмотрела его со всех сторон, обнюхала, лупу для марок нашла, в нее пыталась разглядеть механизм действия «фокуса». Ничего – зеркало, как зеркало. Вот как оно у меня шестьдесят лет простояло, такое и есть. Заперла кладовку, побежала на Сокол в церковь. Я в ней пела, хотя и не крещеная. Батюшку знакомого увидела, попросила прийти освятить квартиру. Он этим же вечером пришел, освятил, а к его приходу я зеркало обратно вернула. Освятил, иконы с собой принес, велел на видном месте оставить, крестики нарисовал, окропил все святой водой. Ничто не шелохнулось, не вспыхнуло – нет бесов. Спросил у меня аккуратно так, не случилось или чего. Я ответила, что случилось, но рассказать пока не могу. Он мне посоветовал обдумать все и приходить креститься, когда я решусь. И ушел. А я осталась одна с этим зеркалом – дочь на даче с семьей. Как же мне было страшно ночью! Зеркало я обратно в кладовку перетащила. Заперла и…

- Стулом подперли! – сказал я.

- Да, так и сделала! Только креслом.

Света заулыбалась – вспомнила, как мы подпирали свою дверь. Я обрадовался, что она оттаяла.

- Он пришел через день, как мы договорились. Постепенно я привыкла к его появлениям. Он, и в самом деле, интересовался в основном своей наукой и изучением нашего мира. О своем мире много рассказывал. Приходил он раз в неделю, ровно в установленное время – среда, четыре часа вечера. В его мире было то же время года, что и у нас. Я старалась делать так, чтобы в эти дни никто ко мне не наведывался. Мы начали гулять по Москве, и первым делом я потащила его в церковь. Думала, если все-таки бес, не войдет. Но он спокойно вошел в храм, перекрестился двоеперстием, к иконам приложился. Выдержал испытание, одним словом. Он все звал меня к себе, в свой мир, в гости, но я очень боялась. К тому же проход открывался только ему. Как я ни пыталась пройти сквозь зеркало в его отсутствие, ничего не выходило.

- Давай я тебя на руках внесу! – предлагал он. Но я боялась. А если не вернусь, какое горе для дочери и внука, будут искать, всех на уши поставят, и не найдут… Но однажды, когда мы прощались и стояли оба около зеркала, он подхватил меня на руки и шагнул в раму. Я даже испугаться не успела. Прошли, как сквозь туман. Оказались в его кабинете. Ваш мир, Оленька, я видела только из окон комнаты. То, что мне удалось увидеть, было красиво… Я начала плакать и умолять вернуть меня обратно, он снова поднял меня на руки и перенес обратно. Больше я с ним рядом у зеркала не стояла. Шалун был твой дед, вот что я тебе скажу!

Оля грустно улыбнулась. Наверное, подумала то же, что и я – раз нес на руках, значит… что-то было.

- Потом совсем уже стало неудобно жить вместе. Александру Феоктистовичу требовалось бывать в нашем мире чаще… для работы. И я давно хотела освободить квартиру для дочери – внуков же надо водить в хорошую школу. И купила вот эту квартиру на (как мне казалось) краю мира. Край мира оказался оживленным местечком, но тут никто и не догадывался, что Александр Феоктистович – человек-загадка. Всем я говорила – мой концертмейстер. Он и в самом деле прекрасно играл на фортепьяно, помогал мне репетировать… А года через три после его первого появления случилось страшное несчастье в вашей семье, Оленька.

Я увидел, как Оля, до сих пор чинно сидевшая с прямой спиной на стуле, сжала руки. Ей нелегко было все это слушать. Да и мне. Я метался мысленно между верой во все эти путешествия «туда и обратно» и неприязнью к людям, устроившим возможный розыгрыш, с жертвами в моем и Олином лицах. Старой цыганке так хотелось верить… «На то она и цыганка! У них многовековая практика гипноза, внушения и прочих фокусов!» - говорил рассудок. Ну а сердцу было легче поверить ее рассказу.
 
- Александр Феоктистович не пришел в обычный день. Он появился у меня с опозданием на две недели. Седые волосы, почерневшее от горя лицо… он плакал, пил чай с нашей русской водкой… страшная беда подкосила его и состарила враз на десяток лет, - Ляля с сочувствием посмотрела на Олю.

- Так и было… - тихо ответила девушка. – А потом умерла бабушка…

Светка всхлипнула. Оля опустила голову и тихо заплакала. Ляля пригорюнилась, потом вскочила:

- А ну-ка, девоньки, кончай реветь, пойдемте со мной, чайку организуем!
И увела всхлипывающую Ольгу и шмыгающую Светку на кухню.

После чая рассказ продолжился.

- Так я и прожила эти годы. Как в двух мирах. В одном я выступала на сцене, возилась с внуками, пестовала учеников. А в другом – путешественник между мирами приходил и рассказывал о своем удивительном, так похожем на наш, но в то же время ином мире. Мире, в котором было много гармонии и мало зла…

- Да… - прошептала Оля. – Если идешь по городу и видишь на каждом шагу золотые купола храмов, как-то не хочется совершать злые дела, стыдно. Вспоминаешь о Боге, о совести, о том, что нужно любить друг друга…

Цыганка опустила голову, вздохнула и продолжила:

- Трагедия случилась примерно через полгода после смерти твоей бабушки. Александр пришел ночью. Я спала уже. Слышу, зовет кто-то хрипло: «Ляля, Ляля!» Я вскочила. Господи, кто тут? Это был Александр Феоктистович. Он лежал на полу недалеко от зеркала, весь в крови, и кровь вытекала из под него, все больше и больше. Я перевернула его лицом вверх… вижу, рубашка белая вся в крови. Разорвала – там рана у сердца… Я схватила подушку, прижала к ране, кинулась вызывать «Скорую», а он мне:

- Ляля, поздно! Скорее, слушай меня! Запиши, передай, кто придет за мной…

Я успела… схватила с фортепьяно видеокамеру, она у меня всегда под рукой, для записи учеников, чтобы показывать им, где их ошибка. Руки тряслись… Оля, я все сохранила. За ним пришла ты.

- Можно посмотреть? – отстраненно спросила Ольга. Ляля посмотрела на нас со Светой. Мы – друг на друга. И я ответил:

- Надо посмотреть.

Ляля принесла ноутбук, открыла, порылась в папках, нашла и включила запись. Это было тяжело видеть. Смертельно раненный человек, с каждым словом, с каждым ударом сердца теряющий кровь и жизнь, говорил кратко, прерываясь после нескольких слов, с хрипом вдыхая воздух:

- Оля, если это будешь ты – значит, все хорошо, значит я прав. Я настроил проход с нашей стороны на человека с моей кровью. Это только ты. Только ты. Туда и обратно… Твой дядя подстерег… в темноте я не увидел его… он стал требовать открыть тайну… а тайны нет… - он закашлялся, кровь уже пропитала подушку, он совсем ослаб. – Я не стал слушать… он начал угрожать, потом ударил меня ножом, в сердце. Оля, берегись… ты одна… наследство большое, он на все готов… Я упал в зеркало… Оля…  Зеркало должно быть замкнуто, это главное… любой размер, для птицы… замкнутое кольцо вокруг стекла… прости…

Это были его последние слова. Еще минуту длилась агония, он вздрогнул последний раз, голова откинулась, и дедушки Оли не стало. Закончилось и видео. Все, подавленные, молчали. Я боялся, что Оля начнет истерично рыдать, но этого не случилось. Она застыла, как каменная, только сжатые кисти рук выдавали ее волнение. Света с жалостью посмотрела на нее.

- Да, это дедушка, - наконец сказала она. – Где же он похоронен?

- Ах, деточка, что мне было делать? Убитый человек в моей квартире. Кто поверит про зеркало? Я позвонила цыганам. Мы же не только поем и танцуем. Вопросов задавать не стали, приехали люди, забрали дедушку, все вычистили, а похоронили его на старом московском кладбище. Служба была, все как полагается.

- Как это? – сухо спросила Света. – Никто не потребовал справку о смерти?

- Светланушка, дедушку хоронили с другим человеком. Была кремация, в одной урне их прах.

Тут уже я пнул Светку ногой. Зачем такие подробности? Только ребенок не знает, как мафия хоронит своих, убитых на «стрелках», в одном гробу с "официальным" покойником. Света поджала губы, всем видом выражая недовольство.

- А что мне было делать? – еще раз повторила Ляля.

Наверное, у Светы было отдельное мнение на эту тему, но она только обняла Олю за плечи и спросила:

- Ты как? Нормально?

- Да, спасибо… Ляля, я могу взять эту картину себе?

- Она про видео, - буркнул я.

- Да, да, сейчас… - Ляля засуетилась, отыскала флешку, переписала файл, проверила, как он открывается и отдала Оле.

- Я придумаю, как сделать, чтобы у нас там прочли. Ляля, спасибо вам большое! Я думаю, ваша дружба была большим утешением для моего дедушки. Я вам очень благодарна.

- Минуточку! Бабушка Ляля, а не могли бы вы ответить на несколько вопросов? – мне очень хотелось прояснить и про двадцать три тысячи, и про театральное искусство, и про возможную прослушку.

- Спрашивай, голубчик, - грустно ответила старая актриса.


23. Допрос «с пристрастием».

- Вопрос первый.  В подземном переходе, где мы с вами якобы случайно встретились, вы попросили за зеркало двадцать три тысячи рублей – ровно ту сумму, которую я перед этим снял в банке. Вопрос: от кого вы получили эти сведения?

- Ой, да от кого же? – удивилась старая цыганка. – Ни от кого, само пришло.
Светлана включилась:

- Минуточку. Ляля, извините меня, но это нереально – «само пришло». Может, какой-то голос вам сказал?

Ляля озадаченно покачала головой:

- Светочка, детка, ну я в своем уме еще. Не было никакого голоса. Подождите… ага, вы думаете, дело в картах? Ах, деточки… настоящая гадалка раскидывает карты только для настройки. Карты ничего не показывают, на самом-то деле. Настоящая гадалка по наитию гадает. Карты – чтобы настроиться. А сколько денег у тебя было… Александр, любая цыганка умеет это. Но если я тебе скажу, что у тебя на лбу твои двадцать три тысячи были написаны, ты же не поверишь мне. Человеку надо, чтобы я сделала таинственный вид, в полумраке разложила колоду, долго в ней копалась, потом с умным лицом произнесла «предсказание», верно?

- Нет, мне не нужно… - пробормотал я.

- А я и так вижу, сколько у тебя денег, я это… знаю, понимаешь?

- Сколько у меня денег сейчас в кошельке? – холодно спросила Светлана.

Ляля глянула на нее и улыбнулась:

- У тебя – ни сколько. У тебя карточка.

- Верно, - пожала плечами Света. – Впрочем, у вас было достаточно времени, чтобы собрать обо мне подробную информацию. И что я не пользуюсь наличкой, тоже.

Ляля вздохнула.

- Скажите, Ляля, - произнесла притихшая Ольга. – А дедушка не рассказывал вам, откуда у него зеркало? Ведь не может быть, чтобы у вас было старое зеркало, а у него – такое же, но новое?

- Оленька, я спрашивала, но… наша дружба не предполагала полной искренности, к тому же я не очень разбираюсь в технических вещах. Вон – стиральную машину освоила, и счастлива. Александр Феоктистович говорил, что получил чертежи по почте, от неизвестного адресата. Что вначале воспринял это, как шутку. В письме были эскизы резьбы по дереву для зеркальной рамы. По счастью, он умел и любил резать по дереву, иначе «пришлось бы научиться», как он говорил. Работал над этим проектом он в свободное время, так как не верил в успех. Обязательным условием было самостоятельное ручное изготовление рамы. Про само зеркало он особо не рассказывал. Может, стекло вообще не имело значения, не помню. А раму он должен был сделать сам, четко по присланным рисункам. Сделал. Говорил, года три резал. Несколько раз начинал заново, находил ошибки. Почему не бросил? Говорил, его обуял азарт. Получится? Не получится? Что получится? «В конце концов, натренировался красиво резать! – говорил он себе. – Надоест наука, будет заработок!» И вот зеркало в красивой раме готово, повешено на стену его кабинета. И – ничего не происходит! Он и так, и этак, и гладил его, и в разное время смотрелся в него, и зеркальное стекло менял. Потом плюнул и забыл. Висит красивое зеркало, и висит. Внучка в него смотрится, когда заходит к деду… Но, работая в кабинете, дед поглядывал, конечно, в сторону зеркала. И вот как-то вечером, зимой, ему показалось, что зеркало помутнело. Он посмотрел повнимательнее – нет, все, как прежде. «Показалось, - решил он. – Заработался!» Потянулся, встал «размять ноги» и обомлел: в зеркале бушевал шторм. Местами в «тучах» появлялись «разрывы», и там, в просветах, мелькала другая комната. Какая-то женщина в пышной юбке танцевала в вихре черных туч… потом все затихло, и зеркало снова стало гладким, отражающим только его собственное напряженное лицо и привычную обстановку кабинета. Рассказывал, что с этого момента он начал запирать кабинет. Мало ли когда случится новое явление.

- Да… - тихо сказала Оля. – Я помню, бабушка ругалась, что деда ночует в кабинете…

 - Зеркало чаще показывало пустую комнату, но однажды… однажды произошло Нечто, впрочем, об этом я уже рассказала…

- Хотелось бы вам поверить, но фактов слишком мало. И все они указывают также на вариант под название «розыгрыш». Скажите, Ляля, зачем вам все это? Зачем так жестоко шутить над бедной девочкой, пользуясь ее нездоровьем? Зачем разыгрывать моего друга-художника? Вы оцениваете, к каким серьезным последствиям для их психики может привести эта история?

- Что ты, что ты, Светочка… я же рассказываю чистую правду! Вот Оленька сидит, она же с той стороны видела…

- Уважаемая Ляля, вы не хуже меня знаете, что в определенных случаях человек может помнить то, чего не было никогда. Вы, цыгане, сами умеете внушить «Ай, нанэ, нанэ…  а где мои деньги?»

Ляля сидела, сгорбившись, потом подняла голову:

- Но ведь я не вру… я сразу сказала, в это трудно поверить… Дети, ведь если бы кто-то придумал и разыграл перед вами спектакль, он бы в первую очередь озаботился, чтобы не было таких странностей – к примеру, я бы попросила у Александра меньшую сумму, чтобы не было совпадения!

- А, может быть, вы не предполагали, что вмешается некая Светлана с аналитическим складом мышления? – парировала Света.

- Свет, ну я тоже не совсем дурачок, - пробормотал я, пытаясь дотянуться под столом ногой до Светки.

- А я тогда кто? На что вы все время намекаете? – вопросила Ольга.

И началось…

- «Бедная девочка» - это я? А что с моим здоровьем не так?

- Оленька, с твоим здоровьем все в порядке…

- А вы предполагали, что никто не будет задавать вопросы? Почему, уважаемая Ляля?
 
- Я что, по-вашему, сумасшедшая?

- Нет, Оленька, но цыганский разводняк известен всем…

- Дети, я клянусь, все, что я рассказала – правда! Или я сама сошла с ума, и мне столько лет твой дед снился?

- Простите меня, уважаемая Ляля, но ни один человек с рациональным мышлением не поверит в вашу историю. Невозможно поверить в существование иной России! А ведь есть более простое объяснение – розыгрыш, жестокий розыгрыш! Вам, взрослому человеку, не совестно в этом участвовать?

- Ах, дети, дети… рациональное, как ты говоришь, мышление, не объясняет и половины происходящего вокруг нас!

- Кто кого разыгрывает?

- Они! Они – тебя, Саньку и меня пытаются! Если, конечно, ты не среди них, этот вариант нельзя полностью отвергать!

- Я?!!! Среди каких «них»?

- Не уводите разговор в сторону, уважаемая Ляля! Объясните, почему выбран именно он, Саня? – в «горячих дискуссиях» Светка профессионально работает на несколько фронтов. В и-нетных разборках с троллями ей нет равных. Обычно тролли, побитые и уничиженные, удаляются со злобным ворчанием, поджав хвосты, как побитые собаки. Светку можно нанимать на разборки.

- Почему я ему зеркало продала? Понравился он мне, не знаю… сердце сказало: «Отдай этому парню!»

- Сердце не умеет разговаривать! А Саня, между прочим, человек ранимый, он художник! Вы ему голову морочите, а он все за правду принимает! И вон, эту… Ольгу жалеет, как родную сестренку!

- Света, Света, это в тебе ревность говорит!

- Что? Ревность? Это вы по себе судите? Во мне говорит здравый смысл! Здравый смысл и элементарная логика!

Я снова спрятался за челку и сполз на стуле под стол, насколько это было возможно. Я не переношу женские разборки. Почему-то про аргументы, подкрепленные доказательствами, про логику барышни любого возраста забывают мгновенно. Про то, что надо слышать друг друга – тоже, и спокойная поначалу беседа мгновенно превращается в извержение сразу нескольких вулканов, битву валькирий, нежные голоса переходят в зону ультразвука или начинают напоминать воронье карканье… Самое мучительное – что ты должен принять чью-то сторону. Иначе огребешь, мама не горюй. Светка выдернула меня из-под челки:

- Саня, что ты молчишь?

- Э…

- Это же тебя пытаются дураком выставить!

- Э… - ну вот, придется что-то сказать. Рука автоматически скользнула в карман джинсов, и я выудил из него на свет Божий помятую пачку сигарет. – Я… пойду покурю!

И встал, и пошел к двери. Наступила тишина. Я обернулся – на меня смотрели три пары глаз в разной степени удивления. Светка, прищурилась, злится:

- Ты что, снова начал курить? – в голосе зазвучали металлические нотки.

- Саша, у нас надо на улицу выходить, даже в подъезде не курят… - это Ляля, она огорчена, что я буду курить без комфорта.

- Ты куришь? – самое искренне изумление в Ольгином взоре.

Да, я курю. Да, я бросил, когда болел ковидом. Да, я снова начал, когда ты ушла, Света. И, да, Ляля…

- Я понял, выйду на улицу!

Улизнуть я не успел. Железная рука (Светка) протянулась ко мне и бац! Выхватила сигаретную пачку.

- Куда это можно выкинуть? – холодно спросила она. – Ему категорически нельзя засорять легкие после ковида.

Ну, вот и все… я остался среди валькирий, мои сигареты торжественно перекочевали в пакетик для завтрака, затем в помойку. Оля перестала на меня таращиться… уже хорошо. Надо подводить итог?

- Дамы. У нас остался только один выход добиться истины, - торжественно произнес я.

- Да! Только один – вернуть Ольгу обратно, и пусть она хоть Свету с собой прихватит, до зеркала мы ей поможем ее на закорках донести, а дальше… ну, упадут… молодые! – радостно перебила меня Ляля. – И Света сама во всем убедится!

- Так зеркала-то нет! Оно же разбилось! – огорченно воскликнула Ольга.


24. Мозговой штурм.

- Ох! – Ляля схватилась «за сердце». Светлана напряглась, так и стреляла глазами, оценивая реакцию бабушки Ляли и поведение Ольги. – Как же так?

- Ну вот так… Оля ко мне ввалилась, из своего мира, а за ней гнался мужик какой-то, зеркало упало и разбилось, - пробурчал я. – С этого момента ничего не работает.

Ляля повернулась к Ольге:

- Оленька, что же делать?

- А это мы как раз у вас хотели спросить, - ехидно ответила Светлана.

- Я не знаю, как быть! Если предположить, что зеркало было настроено на меня и на деда, то только я могу пройти через него. Или какой-то его потомок. Братьев и сестер у него не осталось, дочь погибла, мама моя…

- А где оно, зеркало? – тихо спросила старушка. – Может быть, оно у меня в квартире начнет работать? По старой памяти?

Я посмотрел на Свету, она на меня. Задачки про перевозку капусты, козы и волка Света щелкает, как орешки. И я отправился с Ольгой за обломками, держа в руках ключ от Светиной машины, а сама она осталась наблюдать за бабушкой Лялей. Все правильно… А вдруг старушка вытащит радиопередатчик и начнет вызывать босса, докладывать о нашем приезде? Вряд ли у нее дома прослушка… Представляю, как Светка невзначай следует за Лялей на кухню, болтая о погоде…

- Саша, давай я хоть стекло понесу! – отвлек меня голос Оли. Мы тащились вверх по лестнице. Я – с рамой и пакетом с осколками зеркала. Ольге не дал, тяжело. Из-за последствий ковида останавливались отдышаться после каждого пролета.
 
- А мне потом еще и тебя нести? – отшутился я, вспомнив Чебурашку. – На, - я порылся в карманах и вынул свой потертый кошелек. – Все наши проблемы начались с него. Именно тут лежали несчастные двадцать три тысячи рублей, на которые я и купил ваше зеркало. Двинули дальше?

Оля взяла мое знаменитое портмоне, а я повернулся спиной и потащился вверх. Не хотел видеть ее удивленные глаза – зачем, мол, тебе, Саша, эта рухлядь. Мое творческое воображение часто подсказывает неправильное развитие событий. В этот раз я услышал:

- Какая красивая вещь… Настоящий сафьян! Откуда у тебя такая красота?

- От отца осталась, - буркнул я. На лестничной площадке остановился отдышаться. Оля стояла на пролет ниже, разглядывая узоры на коже.

- Не русская вязь… не греческая…

- Гишпанская?

- Не думаю… это Мавритания! Арабия, вот взгляни на узор! – и вспорхнула ко мне. И принялась тыкать в переплетение линий.

- Э… детка, я сейчас развалюсь на части… давай доберёмся, потом покажешь! – я был тронут и смущен. Это древнее портмоне вызывало теплые чувства только у меня одного. А теперь еще и у Оли.

«Дурак, это чтобы ты разнюнился и поверил в дальнейшие россказни!» - пилил я себя, поднимаясь к заветной двери на последнем этаже.  Отдыхая на лестничной площадке, я невольно улыбнулся – так бережно держала она это мое портмоне. Ну что, поверить ей?

Пока я тащился по вверх лестнице, мое творческое воображение рисовало прильнувших к дверным глазкам «подружек» бабушки Ляли, осуждающе смотрящих на меня. «Вот, паразит, зеркало решил вернуть. Ляличка на себе его тащила в чертову даль, деньги понадобились…»

«И-и-и… оглоед… бабкины деньги зажилить решил…»

Наконец, мы добрались до квартиры. По прямой я нес зеркало довольно бодро. Но этот третий этаж без лифта дался с большим трудом.  Еле  переводя дух, я опустил ставшую неподъемной раму на пол рядом с пакетом с осколками зеркала. Оля стояла рядом и вопросительно смотрела – то на меня, то на дверь.

- Звони! – просипел я.

- Чем? – Оля огляделась.

- В дверной звонок, о, Господи!

Оля оглядела дверь и, пожав плечами, громко постучала ладошкой по мягкой дверной обивке.

- Оля, нет… Звонок – вот эта кнопка! – я нажал на кнопку дверного звонка.

- Ну кто бы мог подумать? – изумилась моя спутница. Ага… так мы вам и поверили…

Дверь открыла Ляля. Увидела раму без зеркала, заохала. Я втащил все это хозяйство в прихожую. Услышал краем уха хриплый мужской голос, смолкший при нашем появлении. Это Светка, умница, пересматривала тяжелое видео с Ольгиным дедом и выключила, как только мы вошли, чтобы не травмировать бедняжку.

Мы выложили осколки на подстеленную Лялей клеенку, положили рядом раму и скорбно уставились на останки. Прямо как на похоронах члена мафии…

- Как же вас угораздило? – расстроенная Ляля попыталась пристроить самый большой осколок к раме. Пришлось подробно рассказывать и показывать видео на Светкином ноутбуке.

Оля сидела с грустным видом, вздыхала. «Как я вернусь домой?» - говорил ее взгляд, когда она смотрела на нас, взрослых. Зеркало, к сожалению, и у Ляли отказалось «работать». Мы положили самые крупные осколки в центр, потом по краям рамы – ничего не произошло…

Света взяла на себя роль организатора.

- Если все посмотрели видео с проникновением Ольги в наш мир – давайте сядем и поразмышляем. Предлагаю мозговой штурм.

Оля вскинула на Свету глаза.

- Оля, это когда каждый выдвигает идею, никто не опровергает ее. Не называет безумной. В результате подобного обсуждения обычно находится выход.

Оля воспрянула духом и пододвинулась поближе к зеркалу, лежащему на полу. Мы сидели  на стульях посередине комнаты вокруг резной рамы и разложенных рядом осколков зеркала. Светлана положила ноутбук к себе на колени и, обведя нас строгим взглядом,  торжественно провозгласила:

- Итак. Прежде чем мы приступим к обсуждению, предлагаю определиться с фундаментом, с фактами. Полагаю, что мы принимаем, как истину, рассказы Оли и Ляли о существовании параллельной  России и подлинность последней записи Олиного деда.  Иначе обсуждение не имеет смысла,  можно просто встать и разойтись по домам.

- Да, верно! – ответил я, а Ляля и Ольга закивали головами в знак одобрения. Светлана продолжила:

- Давайте соберем в кучку известные нам положения и факты о физике проникновения из нашего мира в иную Россию и обратно. Вот, я набросала кое-что… - и она уткнулась в экран ноутбука. – Во-первых, исходя из последних слов Олиного дедушки, а также видеофильма, где Олин дядя не смог попасть в наш мир и рассказа Ляли о том, как Александр  Феоктистович переносил Лялю в другой мир на руках, мы понимаем, что зеркало настроено на пропуск только потомков Александра Феоктистовича. Все верно?

Ляля и Оля неуверенно кивнули. Пришлось отвечать мне:

- Да, все так.

- Во-вторых, если я правильно поняла, правом прохода через портал наделяется только тот, кто вырезал раму для зеркала сам, своими руками, в точности повторив некий чертеж. Верно?

- Да, да! Он так и говорил! – обрадовалась Ляля. – Дедушка твой, Оленька…

- В-третьих, резчик может пройти сам, пронести вещь или другого человека. Так?

- Так! – уже Ольга включилась в разговор.

- И, в-четвертых, и это самое загадочное. Я переписала последние слова Александра Феоктистовича: «Зеркало должно быть замкнуто, это главное. Любой размер, для птицы.  Замкнутое кольцо вокруг стекла». Вот это вызывает кучу вопросов. Зеркало должно быть замкнуто! Что это означает, как вы думаете? Мы знаем два зеркала – в этом мире, - Светлана показала пальцем на обломки - и в твоем мире, Оля.

-  У меня – обычное овальное зеркало. Только оно лежит… ну, в длину больше, чем в высоту…

- А это – прямоугольное, во весь рост.

- Значит, форма не имеет значения! – встрял я.

- Записываю: форма рамы не важна, - согласилась Света и застучала пальцами по клаве.

- А твое зеркало, Оля, было в замкнутой раме? – осенила меня мысль.

- Да… - Оля даже прикрыла глаза, вспоминая. – Разрывов в раме не было, это точно. И я сейчас вспоминаю… рисунок линий не прерывался, как бы перетекал из одного в другой…

- А у нас? – я коршуном ринулся к раме. Положил пальцы на первый попавшийся бутон и закрыл глаза, ведя пальцами по рисунку. Дамы даже дышать стали тише, наблюдая за моими манипуляциями. Я вел линию, как слепой, наощупь. Глаза пришлось открыть, конечно, чтобы, передвигаясь на карачках вдоль рамы, не порезаться об осколки стекла. Когда я обвел пальцами всю раму и вернулся туда, откуда начал, я встал, распрямил спину и, торжествующе оглядев дам, произнес:

- Линия не прервалась ни разу. Все линии рисунка резьбы – замкнуты!

- Записываю: линии резьбы должны быть замкнутыми!

- Тогда нужно просто заменить разбитое зеркало! – обрадовалась Ляля. – Вставить его в эту же раму…

- Есть сложность… рама сломана. Рисунок линий был выполнен без разрывов. Но… в общем, рама треснула. Может не сработать, - грустно констатировал я.

- А может и сработать… записываю: «Заменить стекло зеркала»… - Света уткнулась в ноут.

- В теории, я могу вырезать такую же раму… чертежей нет, но я попробую по образцу… - скромно добавил я.

- Прекрасно! – обрадовалась Света. – А чертежи будут!

- Как?..

- Я знаю, куда отдать эту раму на трехмерное сканирование. В результате ты получишь компьютерную модель в масштабе один к одному!

- Света, ты гений…

- Ага… записываю в «Дела»: отдать раму на сканирование. Саня, тебе сколько времени понадобится на резьбу?

Я задумался. Наверняка с первого раза не получится – придется переделывать, начинать заново. Понадобятся образцы, на которых я буду тренироваться не прерывать резец… Года два выйдет только на работу, я же вряд ли смогу этим заниматься больше двух часов в день. Посмотрел на Ольгу и ответил:

- Около года.

- Ой… - она вздохнула и пригорюнилась. – Дядюшка мой точно все имущество к рукам приберет…

- А если ты, Саня, будешь оператором токарного станка, который будет резать раму? – полушутя спросила Света. – Может…

- Ага, и станок направится в тот мир, - заметил я. – Я могу сделать такую раму, Оля, взять тебя на руки и унести в твою Россию. Наверное, могу. Дедушка твой смог, и я смогу!

- Может, нанять резчика по дереву? Опытного специалиста, он быстрее сделает? – задумчиво произнесла Ляля.

- Все равно около полугода уйдет. И куда нам потом деть этого резчика?  - я улыбнулся. – Закопать в стиле мафии? А то он повадится шастать туда-сюда, туда-сюда. Или еще лучше – откроет бюро путешествий в иной мир! Представляете, как у Ольги обрадуются?

- Да, мы всегда гостям рады… - пробормотала Оля. Наверное, представила себе нашествие из нашего мрачного мира.

Света стучала по клавишам, не прерываясь – вносила наши светлые мысли.
- Так, больше года – это долго. Что мы можем еще предпринять? Саня, попробуй посмотреть, раз уж все равно рама сломалась, что внутри нее? Может, провода какие?

- Да она не то чтобы сломалась – развалилась, - я присел на корточки рядом с рамой и внимательно оглядел трещину. –  Она треснула. Так-то не видно никаких проводов – может, они микроскопические? Надо будет  подсветить трещину… и лупа нужна…

- Записываю: при сканировании выяснить, есть ли проводящие электричество материалы внутри деревянной рамы, - записала Светлана. – Так. Что могут означать слова «Любой размер, для птицы»?

- Может быть, это означает, что можно сделать маленькую рамку, в которую можно просунуть руки с птицей и впустить ее в другую Россию? – размечталась Оля.

- Да, видимо, это так, - кивнула Света. То есть размер не имеет значения, лишь бы… кстати, у нас нет образца маленькой рамы, только большая! Как должен выглядеть на ней рисунок?

- Света, паттерн повторяется, вот, посмотри: - я снова провел пальцами по резьбе. – Цветы, похожие на розы, с бутонами, повторяются примерно через полметра. Как на обоях… видите? – Мои барышни завороженно следили за моими пальцами, скользящими вдоль рисунка. Я вел рисунок, а думал… роза… бутон… Светка… вчерашняя ночь… вот дьявольщина!

- Хм… то есть ты хочешь сказать, что важно, чтобы рисунок не прерывался, рама была цельная, а размер не имеет значения?

- Ну да… маленькую раму я сделаю быстрее… - я наконец оставил раму в покое и поднялся с колен. – Как видите, у нас есть варианты! Все не так безнадежно, Оля!

- Спасибо! – прошептала девушка, опуская глаза. – Я так признательна…

- Я бы деда своего подключил, электронщика! Может, он поможет разобраться в этой хитрой системе?

- Это здорово! Так, ребята, еще вопрос. Материал для рамы, стекло для зеркала. Какие они? Дерево для рамы? Оля, какое было дерево?

- Ой… Я даже не задумывалась… Рама была позолочена! А дерево… нет, не припомню.

- Я, к сожалению, не знаю, - сказала Ляля.

- Эта рама из кедра, по-моему… Но, опять же, она такая старая, я могу ошибиться…
 
- Будем считать, что, скорее всего, материал тоже не важен. Хотя можно и нужно показать какому-нибудь реставратору… Саня, найдешь?

- Конечно. Мой приятель по колледжу – как раз реставратор деревянной мебели. Надо будет с ним связаться!

За окном стемнело. Ляля принесла нам рыбный пирог собственного приготовления. Уж на что я не любитель рыбы (ибо лучшая рыба – это колбаса!), этот вкуснющий, тающий во рту пирог я слопал за милую душу, две порции. Прощались мы с бабушкой Лялей, как добрые друзья.

- Вы уж не забывайте меня, старуху… - вытирая слезы, говорила Ляля. – Позванивайте, приезжайте!

- И вы нам звоните, дорогая Ляля! – ласково отвечала ей Светлана.

- Храни вас Господь, детки! – крестила каждого из нас старая актриса. Я снова взвалил на себя раму, подхватил пакет с осколками, Света взяла свой ноут, а Оле… Оле досталось мое старое портмоне. В дверях она обернулась и ласково сказала Ляле:

- Спасибо вам, дорогая Ляля! Вы… вы были настоящим другом для моего бедного дедушки…

А Ляля закивала головой, погладила ее по головке:

- И я рада тебя увидеть… дед столько о тебе рассказывал!


25. Богемная жизнь.

Вниз мы спускались так: я с рамой и осколками зеркала в пакете. Светлана с ноутбуком и рыбным пирогом в пластиковом лотке. Оля с моим портмоне и эклерами домашней выпечки от доброй бабушки Ляли, а также с тремя баночками какого-то необыкновенного варенья.

- Не такое, как твоя бабушка варит! У меня свои секреты зельеварения, - сказала Ляля, отметая мои вялые возражения «мол, у нас полно всякого-всякого, и малиновое тоже есть». Против рыбного пирога я не нашел сил возразить.

Пообещав сообщать новости, мы выдвинулись вниз. Теперь мне казалось, что подружки Ляли подсматривают за нами, но не осуждают, а злорадствуют:

- Ага, ага… не вышел номер! Не все коту масленица!

Погрузили драгоценную ношу в машину. Уже было совсем темно, и я подошел к водительской двери.

- Света, пересядь, я поведу.

- Моя машина… - попыталась сопротивляться она.

Это был вечный торг между мной и Светкой. Она в темноте плохо видит, но все равно пытается настоять на своем праве вести машину. А у меня, хоть и нет личного авто, большой опыт вождения бабулиных «лимузинов».

- Давай, Света, вылезай. Ключи-то все равно у меня, не отдам, - привел я убийственный аргумент.

- А ты хорошо себя чувствуешь? – подозрительно спросила она.

- Отлично!

Было не отлично, было «еле дышу», но я старался держаться бодрячком. Оля заснула на заднем сиденье, а мы со Светланой строили планы на завтра вполголоса. Сначала поедем в Звенигород, показать деду раму. Заодно Ольге ее «столицу».

- Я по дороге договорюсь с ребятами, у них 3D принтер и, соответственно, сканер. Они для космонавтики делают уникальные изделия, помогут за небольшую денежку. Заказы берут со стороны, - отчаянно зевая, рассуждала Света. – Потом что у нас в плане… ага, из какого дерева сделана рама. Это за тобой, да?

- Позвоню Ваське… Свет, у нас впереди пробень часа на два. Откинь сиденье, спи…

- О, Господи, когда же это кончится… Вечные пробки… Надо Ольгу в Рузу заодно отвезти… - Света откинула спинку сиденья назад, повернулась ко мне лицом, просунула ладошку под мой ремень безопасности и  через пять минут сопела. Сколько километров мы с ней накрутили по просторам Родины…

До дома мы добрались за полночь. Все места во дворе были, разумеется, заняты, а «на улице» поставить негде – переулок занят весь, а на Ленинградке стоять нельзя. Только на небольшой платной парковке, а денег, понятное дело, нет таких. Приткнул машину «вторым рядом», загородив выезд троим «сугробам» - все равно они никуда не поедут. Повесил свой номер телефона на ветровое стекло, разбудил девчонок.

- Ой, какой кошмар! – огорчилась Света, посмотрев на свою машину. – Заденут!

- Света, я с утра ее переставлю, не волнуйся! – я отдал ей ключи, взвалил на себя раму и двинулся к подъезду. Девчонки, взявшись под руки, скользили по обледеневшей дорожке за мной. 

В постель я рухнул первым и отключился. Выспавшаяся в машине Светка пришла позже, стараясь меня не разбудить, легла рядом, накрывшись половинкой одеяла. Сначала лежала смирно, я уж решил, что все, спит, но она вдруг повернулась, прижалась ко мне и заплакала. Я обнял ее и поцеловал.

- Все будет хорошо. Ты спи, завтра долгий день…

С утра мы в первую очередь договорились со всеми «контрагентами» и составили очередь – кому везем раму первому. Получилось, что моему приятелю краснодеревщику Василию. Он живет в соседнем квартале, и мастерская у него на Масловке, снимает «угол» у какого-то скульптора. Нас он пригласил к себе, в богемную обитель.

Окрестности метро Аэропорт, Сокол и Динамо застраивались кварталами по профпринадлежности. На Соколе есть Генеральский дом, есть дома работников Минсредмаша (все времен СССР), есть поселок художников. А на противоположной (нашей) стороне Ленинградки – дома киноартистов, писателей, художников . Есть дом скульпторов с мастерскими на первом этаже, есть квартал авиаторов. Мой товарищ Василий жил в доме художников, на последнем этаже.

- Олю лучше туда не тащить! – сказала шепотом Светлана, выведя меня из кухни в нашу комнату. 

- А куда ее деть? – также, шепотом, спросил я. – И почему ты против? Вася нормальный!

- Вася-то ничего! А его соседи?

- Может, их нет сегодня?

- Слабая надежда!

- Светлана… - я выразительно поднял брови. Оля, постучав в дверь, заглянула в нашу комнату:

- Я готова. А вы?

- Ой, мы тоже! – заулыбалась Светлана, надевая на нос очки. – Пять минут, и выходим!

И дождавшись, когда Олина головка «втянется» обратно в коридор, Света зашептала:

- Ты что? Куда ее в этот вертеп?

- Да брось ты…

- А Ковид?

Да, это серьезнее… Я набрал номер приятеля.

- Привет, старый!

- А… и тебе здравия… - похоже, я его разбудил. – Санька, ты вроде ко мне собрался? Ты уже приехал, что ли? – Вася проснулся окончательно, осознал,  что я, возможно, уже у подъезда. Растерянно произнес: - Черт, я проспал, что ли?

- Все нормально, я еще дома.

- Фух… слава яй… ладно.

- Ты скажи, у тебя ковидных нет в ближайшем окружении? Я и про богемных соседей.

- Нет, ты что, окстись, тьфу, тьфу, тьфу…

- А Маргоша?..

- Марго вообще в клинике, приезжай. А чего ты боишься? Ты же переболел только что?

- Да со мной… товарищ будет, никак нельзя заразить…

- Товарищ или товарка? – деловито уточнил коллега по ремеслу.

- Я со Светой, - многозначительно ответил я.

- А! Помирились! Отлично. Ха… Товарищ и Света! Или «со Светом»? это что-то новенькое…

- Вася, в общем, я приеду с этой рамой для консультации. Тебе полчаса хватит?

- На что? – искренно изумился Василий.

- Кофе попить. Мы можем быть у тебя через полчаса. Удобно?

- А, это? Да-да-да… с этим мы управимся быстро. Товарищ.. ну-ну…

Василий живет в квартале художников, в большом сталинском доме, на последнем этаже, в квартире родителей, тоже художников, и соседи у Василия – сплошная богема. Во всех смыслах этого слова.

Пока мы ехали с рамой, вольготно разместившейся в багажнике и частью на заднем сиденье (ехать было очень далеко – два квартала), я рассказал Ольге о людях, с которыми она, быть может столкнется «в парадном». Чтобы не удивлялась.

Товарищ по колледжу краснодеревщик (а ныне – бери выше! - известный на весь «высший» свет реставратор старинной мебели! Консультант на аукционах и в антикварных магазинах!) Василий жил один в родительской квартире, превращенной им в малую мастерскую. Родители его, сами художники и дети известных московских художников, жили в собственном доме в поселке Сокол. Домик купили еще в начале 80-х годов прошлого века и постарались сохранить внешний облик обычной подмосковной дачки, переделав все внутри. Какая там лестница деревянная… Вася резал.

А Василию оставили квартиру на Соколе. Соседи у Васи подобрались под стать. Тоже внуки и правнуки известных в свое время деятелей искусств. Вот Марго, не вылезающая из наркологической клиники – единственная дочь академика, художника-монументалиста, внучка художника, прославленного мастера соцреализма. Их работы выставлялись недавно в ЦДХ… заняли оба этажа. Отец и сын.

А картин Марго там не было. Хотя она и закончила Строгановку, ее работы, по-своему гениальные, на «семейную» выставку не пропустили. Слишком неистовы, оригинальны и злы. Злые работы, выполненные темперой, в плакатном стиле. Смотришь, и удавиться хочется от нахлынувшей тоски.
 
Марго – наркоманка. Начиналось все весело, с «легкой травки». На лестничной площадке последнего этажа, куда выходили двери трех квартир и лифта, богемные обитатели поставили мягкий диван, кресла, столик. Вася расщедрился и выставил старинный резной буфет. Лестничная площадка стала местом бесед, кальянокурения, курили и «травку». Я не успел пристраститься, да и нечасто бывал в «кальянной», Василий сумел «соскочить», а Марго в тридцать с небольшим превратилась в толстую неопрятную бабеху с неизменной сигаретой во рту. Ей было откровенно скучно, и, когда она не «отдыхала» (читай – лечилась у нарколога), не рисовала свои мрачные наркотические видения, она сидела в кресле или на диване в лестничной «гостиной», общалась с соседями и их гостями.

Запрет курения в жилом помещении для завсегдатаев «кальянной» не существовал. Когда нижние соседи, обрадованные новым «запретительным» законом, вызвали полицию, и теплой компании было предписано «не нарушать» и «разойтись», Марго, дождавшись ухода патруля, устроила настоящий дебош. Вначале она звонила всем соседям и орала «Это ты ментов вызвал?» Площадную брань не привожу. Мы с Васей (остальной «бомонд» рассосался по квартиркам сразу по прибытии патруля) пытались утихомирить разбушевавшуюся Марго, но не имели успеха.

Соседи благоразумно не выходили. Когда во дворе раздалась полицейская сирена, Марго ринулась к окну в лестничном проеме, мы за ней. Во двор въехала полицейская машина, патрульные стояли рядом и, задрав головы, смотрели на наше окно.

- Ну, я вам устрою! – Марго отлепилась от подоконника и пошла наверх, пнув по дороге соседскую дверь. И устроила. На следующий день она застраховалась от протечек и срезала кран в ванной. И засела в квартире Василия, сильно его смущая, так как он был «не один». Он вырезал деревянную скульптуру обнаженной девушки «с натуры».

- Да не обращайте на меня внимания! Вась, хочешь, я тебе попозирую? – Это вслед сбежавшей натурщице.

- Ради всего, что тебе дорого, не надо! – отвечал злющий Вася. – Это не тебе в квартиру звонят?

- А, пусть звонят, ну их… - отвечала окутанная дымом Марго. – Попозже выйду. Вообще, я уехать хотела…

- Что-то там не то! – сообщил через час Василий, заглянув в дверной глазок. – Они слесаря привели, ментов. Соседи стоят... Ты что натворила, звезда?

Потушив сигаретку и аккуратно положив ее в пепельницу, звезда ответила:

- Да у меня кран сорвало. Наверное, всех, кто ниже, я затопила… Пойду, а то дверь ломать начнут.

Василий схватился за голову.

Пришлось выйти и ему. Пройдя мимо ошалевших соседей, Марго открыла дверь, и на площадку хлынула вода, заливая всех, кто не сумел увернуться. Был дикий скандал, попытки судиться, упершиеся в страховку, демонстрация «сорванного крана» инспекторам. Марго залила всех от восьмого этажа до подвала и, похоже, разорила страховщиков. Но претензии к курильщикам прекратились, а в «кальянной» курящий народ дневал и ночевал, к радости Маргоши.

Третьи соседи, проживающие в Финляндии, тщетно пытались сдать в аренду московскую квартиру. Дураков не находилось. Нашелся один, и тот Вася, занявший за небольшую плату помещение под «выставочный зал».

Вот в этот вертеп мы и привезли нашу голубку, тщательно укутанную поверх медицинской маски еще и шарфом.

- Дышать же нечем! И не видно ничего! – попыталась возмутиться «подопечная».

- Ты, главное, не дыши, когда из лифта выйдешь. Если там будет куча народа. Чтоб не заразиться! – напутствовала Светлана замотанную по глаза Олю. – Дышать начнешь, когда в квартиру войдешь.

- Лифт – это?..

- Это где мы сейчас едем! Я тебе скажу, когда не дышать, - быстро ответила Светлана.

Двери лифта раздвинулись, и мы вышли прямиком в «кальянную».

- Не дыши! – скомандовала Светлана. И ринулась к двери Василия, ведя за руку нашу «замоташку». И было от чего бежать: на роскошном в прошлом диване возлежала, дымя сигаретой, сама Марго.
 
- О!!! – оживилась художница, аккуратно укладывая сигарету в пепельницу, полную окурков. – Какие люди! Приветствую, Александр и Светлана! И вас, неизвестное дитя!

- Привет, - буркнула Света, нажимая кнопку звонка. Звонок был прекрасно слышен в «кальянной». Васю он должен был поднять из могилы. Я прислонил заветную раму к стене и повернулся к Марго:

- Здравствуй, Маргоша! Рад тебя видеть.

- А я-то как рада! Представляешь, я перепугалась, что эпидемия меня настигнет и  сбежала из клини… ну, из санатория… - богемная женщина грациозно села на продавленном диване, сунула ноги в рваные тапки, подняла свои роскошные телеса и направилась ко мне «лобызаться». Так у нее было принято. Но со мной была Света. И Оля, которая сдавленно пискнула – наверное, команда «не дышать» создала определенные неудобства.

Светлана покраснела до ушей. Одно красное ушко я видел очень хорошо. Света не переносила местную компанию. Особенно Марго. Особенно Василия, который «уснул, что ли?».

Василий, наконец, открыл дверь, и Света протолкнула в прихожую Ольгу.

- Привет, - буркнула Светлана. – Оля, дыши! Ребята, зайдите внутрь поскорее! А то вирусы нас настигают!

Вирусы в лице Маргоши приблизились к двери в квартиру Василия на недозволительную дистанцию. Вася застыл в дверях. Я пытался пропихнуть в оставшуюся щель зеркало.

- Марго, а сказали, ты в клинике… - промямлил Вася, выйдя на лестничную площадку. Я просочился с зеркалом внутрь.

- А вот и нет, а вот и нет! – пропела Марго, заглядывая в квартиру через Васино плечо. – А я сбежала, да-да, да! А что это Саша тебе принес?

- Раму от зеркала на консультацию.

- Саша! А ты что, сам не разбираешься? – Маргоша продолжила любопытствовать, почти упершись своим роскошным бюстом в Васю, пытаясь разглядеть разоблачающихся девушек. – А это что за красавица?

- Обе красавицы. Марго, ты извини, но я Ковида боюсь. Надеюсь, у тебя все хорошо! Счастливо! – все это Василий произнес, пятясь в свою квартиру. И после прощания захлопнул перед носом богемной красотки дверь.

- Ой, да подумаешь! Не очень-то и надо! – услышали мы удаляющийся голос. И скрип диванных пружин. Марго расслаблялась. Василий поплотнее закрыл внутреннюю дверь.

- Ну-ну! – сказала Света, выразительно поднимая брови.

- Несчастная женщина! – покивал головой Василий, не сводя загоревшихся бесовским огнем глаз с Оли. Она как раз сняла платок с очаровательной головки.

- Несчастная? – Светлана решила возмутиться. – Знаете, корову бы вашей Марго, а лучше – две. И сразу бы стало, чем заняться. И на дураковаляние времени бы уже не стало.

И, заметив, с каким интересом Василий разглядывает Ольгу, добавила:

- Саня, представь Оле Василия.

Зеркало я уже приспособился носить с помощью ремней. Поставил свою ношу на пол, снял рюкзак с осколками и торжественно произнес:

- Ольга. Позволь представить тебе моего коллегу, Василия. Он отложил все свои неотложные дела и согласился дать консультацию о нашей раме.

Оля светло улыбнулась и протянула руку Василию.

- Ольга. Очень приятно.

Василий, махнув волосами, собранными в хвост на затылке, склонился и приложился к ручке. Ольга милостиво улыбнулась. Василий выпрямился и с жаром произнес:

- Василий. Боюсь показаться неучтивым, но, поверьте, лишь искреннее восхищение, восторг перед совершенством вынуждают меня сделать вам предложение…

Оля подняла бровки. Светлана округлила глаза и поправила очки. Я остолбенел.

- У вас изумительная форма черепа. Вы прекрасны… ой, простите, я – художник… позвольте объяснить… - и, схватив Ольгу за руку, Василий потащил ее в комнату, служившую «малой мастерской». В комнате был эркер и на смежной стене – застекленная балконная дверь. Света было много – то, что нужно художнику. На стеллажах, на полу, на подставках стояли, лежали и даже висели на стенах и свисали из-под потолка Васины работы – деревянные скульптуры, рамы, элементы деревянной резной мебели. Много места занимали материалы, инструмент, лаки и… книги. Каталоги с аукционов и выставок, художественные альбомы, папки с образцами резьбы, книги по истории искусства… Вася был дока в своем деле.

Оленька замерла посреди комнаты, внимательно осматривая Васины работы. Василий подскочил к одной из них, стоящей на подставке и прикрытой куском дерюги.
Творческому человеку требуется перерыв в процессе созидания. Писатель закрывает файл и откладывает незаконченный роман. Художник снимает полотно с мольберта и, повернув его лицом к стене, ждет, когда пройдет достаточно времени, чтобы она забылась, чтобы можно было взглянуть на нее свежим взглядом. А скульптор или резчик по дереву закрывает незаконченную работу куском дерюжки, чтобы не мозолила глаз.

Василий сбросил ткань на пол, в стружку, и нашему взору предстала небольшая, сантиметров семьдесят в высоту, изумительная по красоте и тонкости резная фигура из светлого дерева. Обнаженная девушка протягивала руки к небесам. Она тянулась ввысь, привстав на цыпочки. Тонкая ткань прикрывала часть ее фигуры, но было понятно, что ткань скользит вниз, и еще несколько мгновений, и ее нагая красота потеряет последнее прикрытие…

Вместо головы у скульптуры был необработанный кусок дерева. Значит, Василий не увидел пока еще свою красавицу. Зато увидел Олю.

- Вы видите? Видите? – полушепотом спросил Василий, вперившись огненным взором в свое творение.

 - Очень красиво… - вежливо сказала Ольга.

- У нее нет головы…  Вы понимаете, да?
 
- Конечно. Но голова должна быть или такая задумка?

- У нее должна быть ваша голова! – торжественно произнес Василий, повернувшись к нам. – Ваша! Чудесной формы череп… И волосы вот так, в пучок соберем… и локон на лопатке… вы понимаете? Будьте моей моделью!

Ольга покраснела и опустила глаза.

- Я… я не смогу, наверное…

- Это не займет много времени, уверяю вас!

- Дело не в этом… - Ольга повернулась ко мне. Глаза ее умоляли… что? Защитить? Понять? Светлана вздохнула и пояснила:

- Василий, она не может позировать без одежды. Ольга – скромная.

Василий умолк, пожирая глазами очаровательную головку.

- Нет, нет… мне только ваша голова нужна…

- Василий, у этой прекрасной формы черепа уже есть поклонник, это – я, - понимаю, не следует рубить сук, на котором сидишь, а что делать? – На первый сеанс я уже ангажировал Ольгу.

- Тогда я – на второй! Умоляю вас, обещайте! – Василий принял вид Кота из мультика про Шрейка.

- Я, право, не уверена… я попробую… - промямлила подопечная.

- Василий, я поспособствую. Шикарная вещь! – я подхватил Васю под руку и повел в сторону коридора. - Девочки пусть погуляют, посмотрят твои шедевры, а ты – мою раму, да?

Тяжко вздохнув, Вася бросил страдающий взор на Ольгу, но я-то видел, как цепко он в нее впился глазами, как запоминал очертания головки, как превращал ее косу в пучок… художник, тут уж ничего не поделаешь.


26. Художник по дереву

Увидев «мою» раму, Василий приободрился. «Идеальный череп» плотно отпечатался на сетчатке глаза, запечатлелся в укромном уголочке мозга, и мой приятель переключился на новую задачу.

Во второй комнате стоял диван, большой стол, на который мы воодрузили раму без зеркала и несколько предметов антикварной мебели – комод, бюро на ножках, одежный шкаф. Васе привозили старинную мебель буквально с помойки, и он превращал ее в произведения искусства.

- Так, так, так… что тут у нас?

Он надел на глаз лупу, направил на раму светильники и стал похож на врача, осматривающего интересного больного. Я сел на крутящийся табурет. Когда-то, в детстве,  Вася учился играть на фортепьяно, с трудом закончил музыкальную школу (его неуемной творческой натуре было скучно "в рамках") и уже в колледже «заболел» электрогитарой. Ночные концерты, гастроли, волосы, осветленные перекисью… Потрясающий соло-гитарист. Но дерево увлекало Василия еще больше. Может, и гитары он так чувствовал от того, что знал душу дерева.

Слегка закручиваясь на табурете влево-вправо, я наблюдал за священнодействием. Василий ощупывал, оглаживал, перебирал пальцами рисунок резьбы, как гитарные струны. Рассматривал через лупу-монокль рисунок самого дерева, обнюхивал, протирал тряпочкой, с фонариком исследовал трещину и бормотал:

- Так… та-а-ак… А это что у нас? Вот какая свинья владела этой прелестью? Ты глянь-ка, как уделали! Кедр, что ли? Саня, откуда у тебя этот антик? Саня?!

Я очнулся от созерцания тонких сильных пальцев мастера, осязающих мою раму.

- А, купил в подземном переходе…

Вася поднял голову и уставился на меня.

- В переходе?

- Ну да… шел с работы, увидел это чудо, подошел, спросил, деньги были, купил.

- И… за сколько, если не секрет?

- Двадцать две тысячи рублей.

- Сколько? Двадцать две… рублей? – Вася даже перестал ощупывать резьбу.

- Ну не Евро же… откуда?

- Нет, ну вы гляньте, люди добрые! – Василий отвлекся от рамы, выпрямился и с упреком посмотрел на меня.  – Полюбуйтесь на этого везунчика!

- А шо?

- А то. Ты знаешь, сколько должна стоить эта рама с зеркалом в отреставрированном виде?

Я пожал плечами.

- 1500 Евро, как минимум!

- Да ладно…

- Да ладно! Ты посмотри… подойди, пожалуйста! – Василий выдал мне лупу и пригласил к «операционному столу». Наши головы склонились над «пациенткой».

- Зуб даю, что это кедр.

- Не орех?

- Нет…  Потом – этому изделию, судя по зеркальному стеклу и состоянию дерева – лет сто пятьдесят плюс-минус. Видишь, как потрескались местами элементы резьбы? Оно еще и не в лучших условиях хранилось, с перепадами температуры и влажности. И следы застарелой сажи на задней части.

Вася выпрямился.

- Точнее я мог бы сказать, исходя из узора. Мода на рисунок, на украшения, на форму рам в каждый период исторический была разная, и в разных странах, естественно, тоже. Можно с одного взгляда сказать: «Это – картинная рама середины 19 века, Европа» или «Это – зеркало начала двадцатого века, Россия». Но я не припоминаю моду на такой узорчик. Это – авторская работа, не ширпотреб. Настоящий художник работал, причем, опять же, не узнаю руку. Надо в архивах покопаться, может быть, найду что-нибудь похожее. Пока не вижу.

- Все это настолько увеличивает стоимость рамы?

- Это я тебе минимальную цену дал. Ибо! Вот, через лупу посмотри-ка направление волокна… так… видишь, по длинной стороне оно параллельно высоте зеркала?

- Угу…

- Поднимаемся выше, к верхней перекладине… видишь?

- Ну…

- Вот тебе и «ну»! Рама изготовлена из цельного массива! Направление волокон не меняется!

- Откуда такой кедр взяли?

- На эту раму ушло целое дерево, тоже вековое. Это уникальная работа. Купить такое в подземном переходе… повезло тебе несказанно! Ты мне только объясни, как ты умудрился разломать этакую ценность?

- Уронил… ну, так вышло… - смутился я.

- Как можно такое уронить! Нет, ну это обезьяном безруким надо быть, а не мастером-краснодеревщиком! Уронил он! Сам бы лучше упал! – разорялся Василий, продолжив осмотр драгоценной рамы. – Она же и раскололась по короткой стороне, потому что из массива… но мы можем это склеить, и подчистить, и незаметненько будет…

- Вася, тут проблема вырисовывается… понимаешь, мне нужно получить раму без стыков… ну, сложно объяснять, но это важно. Замкнутый контур.  Посоветуй, как мне быть? Как бы ты решил такую задачу: нужна точно такая же рама, но без склейки.

Василий с сожалением оторвался от объекта исследования и, вытерев руки влажной салфеткой, подтянул свой хвост. Сел в кресло, вытащил пачку сигарет.

- Будешь?

- Нет, я бросаю… а тебя не смущает стружка, лак вокруг…

- Тьфу ты! Забылся. Такая у тебя интересная история… Смотри-ка, ты везунчик какой. И рама фантастическая совершенно случайно за денежку малую в переходе тебя дожидается. А некоторые, между прочим, всех окрестных дворников подкармливают, чтобы те, как только выкинут на помойку антиквариат, вставали рядом по стойке «смирно», отправляли мне фотографии и ждали мое величество, отгоняя покушающихся… И, представь себе, такую раму никто не выкинул за все пять лет!

- Да случайно, говорю тебе…

- И натурщица  твоя с совершенной формой черепа, мечта скульптора, почему-то у тебя обитает, а ко мне не хочет.

- Да не натурщица она…

- Знаю! Светкина подруга! Ага…

- Вася, прошу тебя… я расскажу подробности, но позже. Вот если бы перед тобой стояла такая задача, что бы ты сделал?

Всю эту тираду Вася произнес без тени улыбки. Он играл привычную роль шута, но я ведь был его другом, а не деньгодателем. А у меня что-то произошло, он это понимал, и пытался выйти на верный тон, не обидев и не задев меня.

- Я? Я бы вырезал по образцу новую раму. Кедр, надеюсь,  можно  найти…

- Мне кажется, что порода дерева не важна…

- Так ореха с таким размером ствола не бывает!

- А сколько времени у тебя бы ушло?

Василий закатил глаза, подсчитывая трудодни.

- Как ни крути, полгода потребуется. Но это мне, при моей загрузке. Свободный от дурацких обязательств художник справится и за три месяца! Это если удастся найти заготовку.

- Как долго…

- За неделю ты сам можешь вырезать раму, но не такую большую. Для маленького зеркала. Заготовку найти гораздо проще. Если тебе нужен «замкнутый контур». А зачем тебе, кстати, замкнутый контур? Склей эту раму, вставь в нее зеркало «под старину», подскажу, где сделают. Приведи раму в Божеский вид, и продавай на здоровье! Или это не твое зеркало, но ты его покоцал и тебе надо вернуть в первозданном виде?

- Мне надо вернуть дитя с очаровательной головкой в параллельную вселенную. Через зеркало в раме с точно такой же резьбой из цельного массива, и срочно, иначе злобный дядя прелестного дитя отберет все ее имущество, - я улыбнулся. Вася рассмеялся.

- Так это твоя виртуальная игра? Так бы и сказал. Чепушилло ты, Санька…

- Ваш ход, маэстро?

Василий вскочил и взял в руки пакет с осколками зеркала. Аккуратно вытащил самый большой, пятиугольник с тупыми углами. Большой кусок, примерно сорок на тридцать сантиметров.

- Если вдруг у тебя усложнится условие, и стекло должно быть оригинальным, старым, то сделай раму для этого осколка. Марго сюда не пролезет, а очаровательное дитя – вполне. Но вот я  сам для начала попробовал бы склеить раму и вставить в нее новое зеркало. Не благодари! – друг Вася внешне оставался серьезным, а в глазах бегали бесенята.

- Спасибо, старый! Я обязательно воспользуюсь твоим советом!

- Задник у твоего зеркала, кстати, самый что ни на есть посредственный. Рутина и серость в виде ореха.

- Странно… неизвестный мастер мог и из кедра оставшегося порезать…

- Много загадок таят антикварные предметы. А твоя рама – настоящее произведение искусства. Можно в музей и табличку бронзовую под ней: «Рама для зеркала. Середина девятнадцатого века. Неизвестный мастер».

- Да… повезло мне…

- А у меня есть заготовка для небольшой цельной рамы, если вдруг тебе понадобится… Но орех. Дарю, везунчик! – Вася улыбнулся.

- Вася, ты что… я куплю… спасибо тебе!

- А я – дарю. И без возражений. Заготовка в мастерской, хоть сегодня отдам.

- Я твой должник. Вася, я что-нибудь могу?..

Василий улыбался уже во весь рот.

- Если получится… поспособствуй, чтобы твоя Ольга позировала мне. В твоем, разумеется, присутствии. Всего один час. Да, да, я ее «сфотографировал», но это ведь не то, ты понимаешь?

- Да… постараюсь уговорить. Ее же дядя… ейный…

Василий покачал головой, прислушиваясь к звону воображаемых колокольчиков на шутовском колпаке.  И поднял глаза к открывшейся двери. В нее всунулись две головки – Светина и «несравненная» Ольгина.

- А мы все посмотрели! – заявила Света. – А у вас что интересного? – и, открыв дверь, они обе вошли к нам, держась за руки, как закадычные подружки.

Бубенцы зазвенели дурашливо и весело, Василий засиял и, потирая руки, произнес:

- А не испить ли нам кофейку, а, красавицы?

Красавицы не возражали, и Василий подхватил их и потащил из мастерской в свою берлогу. А у меня зазвонил мобильный. На экране возникла моя приятельница Лина с работы. Я нажал кнопку и радостно сказал:

- Привет! – и похолодел, потому что из трубки раздался крик вперемешку с рыданиями:

- Она умерла, Саня! Инна Семеновна умерла! – и рыдания продолжились.

27. Типография из Зазеркалья

Я закрыл дверь в комнату, чтобы не пугать остальных. Лину надо было срочно успокоить. С ее больным сердцем так нельзя волноваться.

- Ты помнишь ее, помнишь? – рыдали в трубку.

- Лина, я тут. Я помню.

- А-а-а! Убили! А-а-а! Они ее убили!

Я похолодел. Я услышал «убили» и подумал: «Неужели кто-то сорвался и грохнул нашего гендира?» Но «её»…

- Перестань орать. Перестань, я сказал! – заорал уже я. – Я не слышу ничего! Немедленно… воды выпей! Перестань, а то сама сейчас…

В трубке раздалось хлюпанье носом и бульканье. Кто-то догадался дать ей воды. Я слышал, что коллеги рядом и пытаются ее успокоить.

- Линочка, пожалуйста, успокойся… - уже шептал я. – Что случилось?

А случилась большая подлость и великая мерзость, которых на моей бывшей работе и так было предостаточно.

Если кратко – полиграфическая отрасль России, пережившая бум в 90-х годах, к середине нулевых попала в естественный кризис. Помимо перегрева рынка, добавился серьезный конкурент – Великий Интернет. Раньше откуда узнавали новости? Из газет, телевидения и радио. Где размещались рекламные объявления, составлявшие львиную долю бюджета издания? Там же. На любой выставке вас заваливали флаерами, каталогами и листовками. Как вы узнавали о распродаже? По купонам в газете или подброшенной в почтовый ящик «макулатуре». А книги? Моя бабуля помнила времена, когда для подписки на книгу надо было вначале обзавестись талоном, который выдавали в обмен на макулатуру. А сейчас кому нужны бумажные книги, если любое издание можно или купить, или скачать в интернете бесплатно и читать – на мобильном, планшете, в е-буке?

Первыми сдались газетные типографии. Газеты, расходившиеся по всей стране миллионными тиражами, умерли. Некоторое время они пытались держаться за счет изданий типа «Из рук в руки», но виртуальные объявления заняли и эту долю рынка. Следующими умерли книжные типографии. Частные типографии перестроились на картонную упаковку, POS-материалы и цифровую полиграфию.

Типографии разорялись пачками, меняли владельцев, переходили под «опеку» людей, близких к бюджету. Их покупали по дешевке и оптом. Зачем? Так деньги... их же надо во что-то вложить, иначе они превратятся в мираж. Деньги должны работать.
Кризис 2007 года доконал большинство типографий, не успевших перестроиться под картонную упаковку. Чтобы вы себе представляли… типография – это производство с тяжелыми станками. Перевоз типографии из Москвы с ее безумно дорогой арендой в Подмосковье – это очень дорогостоящее дело. Станки потребляют много электричества, а работа на них требует отдельной квалификации. «Просто так» переехать тяжело. А надо, иначе разоришься. На 2020-й ковидный год в моей столице оставались несколько типографий. Но на своей, ранее выкупленной земле. Или работающие на постоянной основе с бюджетом. Одна десятая от былого великолепия осталась.

И вот некий широко известный за Уралом трастовый холдинг решил воспользоваться ситуацией и прикупил по дешевке две типографии в своем регионе, оставил одну, одного директора и перевез все оборудование в здание оставшейся фабрики, за городскую черту. Остальное продал. Влил деньги, типография заработала и стала визитной карточкой, которую демонстрировали всем последующим разоряющимся директорам и собственникам, мечтающим продать бизнес, отдать колоссальные долги (напомню, типографии работают, покупая картон (бумагу) в кредит и получая деньги за готовую продукцию с большой отсрочкой, ибо производители продукции получают деньги от торговых сетей тоже с отсрочкой) и попытаться остаться в бывшем своем бизнесе в качестве управляющих.

И ведь им все это обещают при оценке бизнеса. А потом, купив типографию, забирают, что получше, а остальное распродают. Обычно незадачливый бизнесмен остается при своих личных долгах и без работы. Зачем он нужен новому владельцу? Смешно даже надеяться.

На моих глазах одного такого бедолагу обвинили в воровстве и даже не пустили на склад пальцем указать на картон, которого якобы нет. Бедняга пытался спасти часть заказчиков, выполняя их заказы «на новом месте», отгружая по «мягким накладным» - у людей горели сроки, грозили штрафы, и во всем обвиняли его… Заказчики забрали заказы, бывшего владельца холдинг вышвырнул за дверь в обвинением еще и в «левых печатях» и, несмотря на то, что заказчики оплатили деньги, с бедолаги стрясли еще три шкуры. Он год жил на пособие по безработице с двумя детьми и матерью-инвалидом. Он не мог работать, такой был стресс. Потом оклемался. Все эти мерзости были сделаны руками и по науськиванию нашего гендира.

Я назову его так: Шарких Александр Валерьевич. ША, если кратко. Видно, Там, на небесах, решили, что с 2007 года нынешний Хозяин полиграфического холдинга (включающего в себя уже четыре действующих типографии) достаточно натворил, и что пора его наказать, лишив разума. Знаете же, что «когда Господь хочет наказать человека, Он лишает его разума»? Вот, лишил. Потому что Хозяин купил блестящую игрушку – нашу типографию, и это было еще небольшой ошибкой, при умелом управлении она должна была стать жемчужиной его холдинга, но он нанял директором  великого «кризисного управляющего» ША.

«И это была петля»… Цитата из песни.

Потому что новый Гендир, Великий Кризисный Управляющий, Спаситель типографий и прочей мелочевки, Потомственный Руководитель был всего лишь большим треплом. Если угодно, Большим Треплом. Лучше всего ему удавалось подать себя. Какое красноречие, какой актерский талант, какое умение краснО говорить любую чушь!
Вторым великим талантом у господина ША было умение плести интриги.

Он на удивление мало смыслил в экономике. Приходя «со стороны» в нашу типографию, новые сотрудники через некоторое время начинали ощущать себя попавшими в Зазеркалье. Например. Заказчик заключает договор и спецификацию, в которой написано, что предметом договора поставки является упаковка из такого-то картона, с такой-то красочностью, таких-то размеров, тираж, срок поставки. То есть заказчик покупает коробочку. С определенными характеристиками. А что продает наша типография? Упаковку? Нет. Наш Гендир сделал Открытие в области экономики – мы продаем услугу. Именно услугу, причем у этой прекрасной мысли было продолжение – типография зарабатывает только на одной услуге – на печати.

Мы понимали, что наш Гендир пришел к нам из газетной типографии. При производстве газет задействованы всего 3 процесса: печать, фальцовка и подрезка. Самая дорогая операция – конечно, печать.

Но при производстве простейшей картонной упаковки задействованы: флатовка (порезка ролей картона на листы), печать, высечка и склейка. Плюс отделка листа после печати: тиснение, УФ-лакировка, ламинация, кашировка, вклейка пленки. И каждую такую операцию делает отдельный станок. То есть в других типографиях зарабатывает деньги не одна печатная машина, а весь комплекс дорогого промышленного оборудования.

В нашем Зазеркалье деньги зарабатывает только печать. Почему? А потому, что, по мнению нашего Гендира, чем дешевле станок, тем меньше денег он приносит. Я не знаю, откуда он это взял. Ссылался на «европейский опыт». А, поскольку самое дорогое – это печатная машина – то вот она больше всех денег и приносит. «Если вы купили старую печатную машину, по дешевке, на развале, то она не заработает денег», - говорил он с умным видом. Когда подчиненные пытались сказать, что упаковка – это не плоский ровный печатный лист, он не слышал.

Один взрослый умный дядька, пусть будет Н, перешел к нам «по наследству» из Холдинга с двумя маленькими недорогими станками. Мал золотник, да дорог – это было именно о них. Один станок делал редкую операцию: склеивал коробки в объем. Знаете, коробки для гамбургеров или для лапши? Вот такой станочек «брал» плоскую заготовку, собирал ее в объем и склеивал. И второй – ламинатор, делающий сразу две операции – припрессовку пленки и заклейку «окошка». Такого оборудования почти ни у кого не было. Н пришел со своим проработанным до мелочей проектом, со своими заказчиками на миллионные тиражи. Он сделал одну большую ошибку. Он старался «делать дело» и «проявить себя», как хороший специалист. ША приблизил его к себе, расспросил, понял, что перед ним – серьезный конкурент и… объявил, что «станок объемной склейки разорит типографию, что он не может приносить доход, так как дешевый и что станок вообще «нерабочий».

Н удивился и начал доказывать, приводить расчеты, работал и за инженера, и за менеджера, и за расчетчика… а ему не давали механиков для наладки, не подключали электричество. Наконец, станок все-таки заработал. И вышел на нужную скорость. На следующий день приехала фура и забрала этот станок в другую типографию Холдинга. Зачем? «Я спасаю типографию, этот станок нас разорит! - торжественно заявлял Гендир опешившему Н. – А вы… вы принесли компании убыток. Я списываю с вас зарплату за два месяца». И списал. Н уволился, нашел быстро работу и теперь его фото постоянно висит на Доске почета. На новом рабочем месте уже 3 таких станка, продукцию отгружают по фуре в день.

ША принимал на работу человека на должность управляющего частью бизнеса (финансовый директор, коммерческий директор, зам самое себя, директор по персоналу, главный механик, начальник производства), приближал к себе, рассказывал о себе, о своих взглядах, расспрашивал, беседовал… и все для одной единственной цели – выяснить, является ли этот сотрудник для него конкурентом. Если является – его быстро отправляли на жертвенный костер, предварительно выдоив из него все, что можно. Обвиняли в каком-нибудь бредовом поступке, делали его виноватым в ошибках самого ША и вышвыривали за дверь.

ША никого не жалел, даже «своих». Он притащил с собой из Санкт-Петербурга старичка, главного инженера типографии, которую «восстановил из руин» господин потомственный директор. Дедок умел все. Предыдущего главного механика вместе с начальником производства выставили за дверь (ибо больно умные, могут составить конкуренцию) за… воровство валов для печатной машины (это такие здоровенные тяжелые валы в деревянных ящиках длиной больше метра). Сколько было шума! «Обвиняемые» только пожимали плечами и показывали, где валы лежат. Посреди цеха печатного лежали. Им предложили уволиться или… специальная комиссия, расследование,  и что было делать? Парни ушли, как и я, «по собственному».

Чего добился гендир ША? Многого. Убрал конкурентов «со своим мнением». Поскольку последующие начальники производства были откровенно слабее, типография медленно, но верно покатилась под уклон. Приглашенный «свой» главный механик, старичок, был человеком порядочным и говорил начальству, что «машины требуют профилактики». Профилактика требует денег. Но без нее оборудование встанет. По непонятной нам причине денег на реальную профилактику, на капитальный ремонт Гендир не выделял. Зато умудрился профукать около пяти миллионов на прокладку труб для подключения к поселковой канализации. Правда, на этом деньги кончились, и мы по-прежнему сливаем отходы в септик, который надо опорожнять с помощью «говновозок».

У типографий сентябрь – декабрь – самые горячие месяцы. Некоторые зарабатывают деньги на весь следующий год. Новогодние праздники. Подарочная упаковка, календари и прочая.

К сезону готовятся в «голодные» месяцы – ремонтируются, набирают новых сотрудников взамен сбежавших, у рабочих тоже «сезон», когда они выбирают, куда пойти потрудиться осенью.

Из-за того, что производство осталось без «головы», типография вышла к сезону неподготовленной. Ломалось все. На починку, требующую уже большие суммы (профилактики и планового ремонта толком не было) денег не давали. Пришлось тратить безумные деньги на поездки к «коллегам». Надо было свалить на кого-то вину… На кого? ШАВ «сделал виноватым» старичка, единственного, кто разбирался в технике как следует. Тот молча ушел. А типография покатилась вниз еще быстрее.
Полугодом раньше сбежала кадровичка, работавшая на фабрике с десяток лет. Причиной явились требования поступать с сотрудниками подло. Три примера я описал выше. А вот как поступили с моей приятельницей Линой.

Лина – менеджер в нашей типографии. С колоссальным опытом работы, знает и умеет все. Заказчики ее обожают, и недаром – она к ним, как к родным относится.
Дело было в декабре. Одно крупное рекламное агентство разместило у нас заказ на упаковку. Недели через две их заказчик увеличил размер коробки, и она подорожала. Заказчик получил новые цены, «устно» (по e-mail) согласился, получил измененную спецификацию, и притих. Лина работала без помощника и упустила подпись изменений в спецификации. Повторюсь, конец года – это пожар. Все сроки были сорваны, производство с новым руководителем не справилось (старый, напомню, вылетел за то, что больно умный и вообще «валы стырил»). Про спецификацию вспомнили только в феврале, когда отгружали продукцию по новой цене.
Срок был «профукан» из-за несостоятельности руководства на целый месяц. Заказчик бился в истерике. Увидев новые цены, он «вспомнил», что изменение стоимости не подписано и встал в позу. Товар принял, а документы не отдает. Не хочет оплачивать по новой цене после такого кидалова по срокам.

Лина предоставила переписку, в которой было согласие от менеджера со стороны заказчика на повышение цены, звонила, уговаривала… в конце концов директор заказчика приехал к нашему Гендиру. Лину даже не позвали на эту встречу. Хотя это ее заказчик, уже много лет она их ведет. Это было очень странно.
Еще страньше стало вечером, когда Лине позвонила ее приятельница, менеджер «с той стороны».

- Лина, только умоляю, не говори своему и моему директорам, что я тебе звонила!

- Нет, конечно… А что?..

- Я не могу тебе не рассказать. Ты же моя подруга!

Лина накинула пуховик и отправилась «в курилку», на улице у нас такой закуток. Раньше был под козырьком, потом его сняли, чтобы дождь поливал курильщиков, и они побыстрее сматывались обратно, под надзор начальства.

- Ну, рассказывай! – голос у Лины грудной, с хрипотцой, душевный.

- В общем, ваш директор, чудак, сначала бодался с нашим, бодался, а потом наш сказал, что агентство внесет вас в черный список, и ваш согласился неожиданно на все – и на старую цену, и штраф заплатить! А потом знаешь, что заявил?

- Что?

- «Надо признать, что во всем виновата наша менеджер, Лина…»

- Я?!!! В чем?

- «Она несвоевременно сообщила вам о том, что цена вырастет…»

- Как несвоевременно? Ты же помнишь, что сразу сообщила, и ему всю переписку передала…

- Я-то помню! И я это им сказала!  Но мне буквально велели заткнуться. Я молчала и только краснела. Потому что и наш чудак принялся кивать головой: «Мол, да, Лина виновата». И тогда ваш говорит: «Раз Лина не справляется с обязанностями…»

- Чего?!!!

- Ага. «… мы найдем ей замену, вас будет вести другой менеджер!»

Лина закурила вторую сигарету.

- А я думала, это наше производство все время отодвигало ваш заказ, напороло браку и в результате сдало все на месяц позже…

- Я тебе звоню, как подруге, чтобы ты была готова!

- Спасибо…

А на следующий день «подготовленная Лина» получила предпосылку ко второму инфаркту.

Такое скотское отношение к одному из лучших менеджеров типографии было неожиданным. Не так давно ША «приблизил» Лину к себе, заводил с ней «душевные» разговоры, называл ее «лучшим менеджером», и тут на тебе. Вместо того, чтобы отстаивать своего сотрудника, он его сдал с потрохами, унизил, обидел. Вместо того, чтобы бороться за новую цену (даже главбух несколько раз говорила, что «мы и юридически можем оспаривать»), он поднял лапки кверху при первой угрозе клиента «уйду от вас». За этим последовало следующее.

В обед Лине позвонила возмущенная кадровичка и рассказала, что ее заставляют составить акт на шестизначную сумму (стоимость убытков по заказу) на Лину. Типа «налагается штраф в размере ….. в связи с убытками по заказу… Признаю, согласна, подписи обеих сторон». Лина обомлела.

- Ничего не вздумай подписывать! – говорил ей я. – Не подпишешь – не отнимут!
 
- Ну да… проценты не выплатят… - хлюпала носом Лина.

Зарплата менеджера состоит из фиксированного оклада (прописан в трудовом договоре) и процентов за заказ («бонусы»). Оклад не выплатить не могут, а бонусы – сколько угодно.

- Ну, так тем более не подписывай этот акт!

К вечеру Лину вызвал директор.

- Не подписывай, не вздумай! – бушевали мы, «болельщики», вслед.

Лина вернулась через час какая-то пришибленная, согнувшаяся, прижимая к груди папку с несчастливым заказом.

- Пойдем, покурим! – и пошла в свой закуток за курткой.

Курили, чесали репу, сочувствовали, ругались.

- Я подписала акт… - грустно сообщила Лина.

- Зачем???

- В общем, ША сказал, что «ты, конечно, не на всю сумму виновата, но вина все же есть, про спецификацию новую ты забыла. Но я в таком положении… я еще не утвердился на этом месте. И если эти убытки припишут мне, у меня будут проблемы. Подпиши, я лично тебе возмещу!»

- Не возместит! – мрачно сказал один из менеджеров.

- Ну, может… а подписала-то зачем?

Вот тогда-то наша кадровичка и уволилась, потому что эта подлость была далеко не первой.

Лина выплачивала кредит, ей позарез были нужны деньги, и через месяц тишины по вопросу «возмещения» она пошла к ША.

- Мне очень нужны деньги… - грустно сказала она. – Те проценты были моим спасением…

ША вытащил из кармана двадцатку.

- Возьми… как матпомощь от меня.

Когда Лина пришла спросить об оставшейся шестизначной сумме, она услышала такой ответ:

- Так ведь я тебе уже помог. Ты попросила я дал двадцатку. Кстати, когда ты ее вернешь?

Так мы и жили, как в Зазеркалье. Первая волна ковида была в разгаре, шеф решил сам выполнять функции отдела кадров. Наши конкуренты снижали цены, мы задирали.
 
- Зря вы думаете, что курс рубля к Евро сейчас девяносто! - вещал на собраниях шеф. Мы потом поняли, что на этих сборищах ША репетировал – как звучат его аргументы на публике, оттачивал, учитывал возражения и впоследствии впаривал свои идеи хозяину холдинга. А заодно проверял народ на лояльность и преданность. – На самом деле, сейчас курс сто двадцать! А, поскольку Россия катится в пропасть, страна-бензоколонка, скоро все рухнет, курс будет под двести, и как я куплю импортный картон, если сейчас же не заложить высокие цены? Вообще, переходить надо на расчеты в Евро!

Перешли на расчеты в валюте мы одни. Клиенты крутили пальцем у виска и перебегали к конкурентам.

- Ничего! – ободрял нас вождь. – Они все скоро разорятся, и мы процветем!
Конкуренты покупали и устанавливали новое оборудование, нам не выделяли денег даже на ремонт.

- Денег-то нет! – говорил Гендир. – Надо отменять отсрочку платежа! И нельзя так много платить работникам!

Конкуренты работали без предоплаты и сманивали сотрудников. А найти хорошего специалиста, да еще в такую глушь, да еще после рассказов «униженных и оскорбленных» о наших порядках (как в концлагере, чуть что – штраф, наказание) у нас остались только те, кому больше некуда было пойти. Или не хотелось стоять в бесконечных пробках, чтобы въехать из Замкадья в Москву.

28. История Инны Семеновны, которую я не могу не рассказать.

Тогда-то к нам и пришла Инна Семеновна, новый начальник отдела кадров. Она же секретарь, она же специалист по поиску сотрудников… Думаете, ей платили три зарплаты? Одну, очень маленькую. Пришла она только на одну должность – инспектор отдела кадров.

- Ничего не понимаю, - грустно стоя над сломанной кофемашиной в «комнате приема пищи», говорила она. – Вы не знаете, как ее починить? Почему-то директор считает, что я должна уметь чинить кофемашины…

- А у нас есть специальный механик! – подсказали мы. – Может, он поможет? Или вызвать специалиста по кофемашинам?

- Директор говорит, что не для того меня нанял, чтобы механику деньги платить за ремонт кофемашины…

Инна Семеновна получила статус «предпенсионера», и ее не могли уволить. С директором она не сработалась. Она не могла найти нужные кадры! То, что она пришла на другую должность и на другую зарплату, ША не смущало. То, что к нам не идут, потому что далеко ездить, маленькие зарплаты и плохая репутация, для него не имело значения. Оттопырив губу и воззрившись на бедную кадровичку, как на нечто непотребное, ША вещал:

- Инна Семеновна, где новые кадры? Вы, наверное, не там объявления размещаете? Или текст не так пишете? Вы обзванивали кандидатов, которых я вам нашел? Почему я должен заниматься вашей работой?

Сибирячка Инна Семеновна, любимая  мать двоих уже взрослых детей и любящая бабушка четырех внуков, ответила, наконец:

- Потому что это не моя работа… вы меня брали на совсем другое…

И понеслось.

- Так вы не можете выполнить такое примитивное поручение? А вы… вы что же, совсем никчемная? Да я бы на вашем месте харакири себе сделал!

Сибирячка и не думала сдаваться. Понимая, что ее не уволят, она пыталась отстаивать свою позицию в кадровых вопросах, не давая директору распоясаться. ША продемонстрировал, что ему приятно, когда его насмешки над Инной Семеновной во время ежедневных «оперативок» подхватывают остальные руководители.
Для бедняжки наступили черные дни. Каждое ее действие осмеивалось. Бухгалтерия полным составом (кроме одной богобоязненной милой женщины) критиковала все, что делала Инна Семеновна. И ладно бы языками чесали друг с другом – нет, особо рьяные ходили «наверх» и деланно возмущались «безграмотности» кадровички. А она все делала по закону. Но даже это не было оправданием. В булинге участвовали практически все многочисленные замы ША.

А Инна Семеновна не могла понять, что происходит. Почему над ней насмехаются уже в лицо, почему все, что она ни делает, плохо. Когда ее оштрафовали в первый раз за то, что она не смогла найти работников взамен сбежавших (Лина называла их «вышедшими по УДО»), она плакала. У нее не было своей квартиры, приходилось снимать в ближайшем подмосковном городе и ездить на работу на двух автобусах. Дочери и сыну она не хотела быть помехой, хотя они звали ее к себе. А еще Инна Семеновна хотела доработать до пенсии, чтобы стаж был побольше.

Безропотно подавала кофе гостям шефа под его презрительным взглядом.
Задерживалась после работы, чтобы успеть выполнить кучу заданий. Она не могла даже взять больничный, ходила на работу с распухшей ногой. Терпела, терпела, а после очередного штрафа в отчаянии заявила, что собрала материалы на гендира о левых выплатах наличными и о нарушении трудового законодательства.

Ее снова лишили премии и продолжили травить с еще большей силой. Я видел, что она выглядит все хуже, но кто будет в такой обстановке выглядеть хорошо?

В конце концов она уволилась за месяц до пенсии, пообещав передать документы в прокуратуру. Нарушения были и, я полагаю, есть. Размер наличного оборота неизвестен  даже хозяину нашей богадельни. Как такое возможно? Неужели хозяин не контролирует своего управляющего?

У него есть свой человек «на кассе», но и тот попал в полное подчинение к  нашему Баюну. Так что к Хозяину поступала только тщательно пережеванная смесь лжи и правды, рассказывающая о трудовых подвигах шефа в борьбе с плохими менеджерами, ужасным производством и прочими дураками, мешающими делать Дело.
Инна Семеновна уволилась. А через неделю позвонила Лине и испуганно сообщила, что она все-таки пошла в поликлинику, сдала анализы и что у нее, похоже, тяжелое заболевание в последней стадии. Получается, у нас на работе затравили смертельно больного человека?

Инна Семеновна ни разу не получила свою пенсию. Помимо тяжелой болезни со счетом остатка жизни на месяцы с ней случился апоплексический удар. Скорая ехала три часа…

- И все, Санька, все… - рыдала в трубку Лина. – три недели она умирала в хосписе… И вот умерла-а-а-а…

Три недели Инна Семеновна еще жила. Начала узнавать родных. Основная болезнь спрогрессировала, и ее не стало…

Вернувшиеся Света, Оля и Вася смотрели на меня и сопереживали. Светлана подошла, губами спросила:

- Нужна помощь? – я замотал головой и свободной рукой, прося их выйти, пить кофе… Сунулся было в курильню, представил, что Марго тут же подсядет, вернулся обратно в мастерскую. Лина все плакала в трубку, рассказывая, как она попыталась собрать деньги, и как скинулись только уборщица, дружившая с Инной Семеновной, три менеджера, «серая мышка» из бухгалтерии, молившаяся за Инну Семеновну и… тот самый «человек на кассе». Помогла деньгами. Спасибо ей…

- Лина, минутку… - я закрыл рукой микрофон. – Света, Инна Семеновна умерла.. потом, ладно?

Света кивнула,  оценила расстановку сил и решила пойти с Васей и Ольгой пить кофе. Все правильно, молодец.  Олю надо опекать…

Лина постепенно успокаивалась. Она сама перенесла второй инфаркт на ногах.

Спасала свои заказы, за которые ей в конечном не заплатили «бонусы».

Незадолго до моего увольнения в их отдел привели двух менеджеров, которыми никто не занимался, так как у нас не платят за «наставничество». Один парень ушел быстро, а второй… тоже ушел. Но в иной мир. Он повесился из-за несчастной любви. И мы все чувствовали себя свиньями. Мы поняли, что надо было быть добрее. Лина корила себя за то, что не пригласила его к себе пожить, когда он просил помочь с жильем. Другой менеджер ругал себя за то, что не помог в работе… Не ругал себя только ША за то, что не возжелал организовать нормальную «вписку» в коллектив нового человека.

Новичкам вообще никто не помогал. Кроме таких же новичков. Сейчас ситуация вроде исправилась. Но для этого понадобилась вот такая встряска.

- Лина, Лина… - шептал я в трубку. – Хочешь, я приеду?

- Нет, зачем? Ты после болезни, - всхлипывала трубка. – Не надо… я на похороны поеду, на отпевание…

- Я тебе денежку пришлю, на цветы… И закажу сорокоуст… Родным передай соболезнования…

- Передам… Саня, какой ужас…

Минут через десять я вышел из мастерской в мир живых, на площадку, захлопнул за собой дверь и нырнул в Васину квартиру. И вовремя: мне показалось, что дверь в квартиру скучающей Марго начала открываться.

29. Вуаль и бархат

В квартире  уже пахло кофе. Из кухни доносились голоса, я сразу пошел туда, нацепив на лицо маску «мы сильные духом». О, о! В большой хайтековской кухне девчонки пили кофе, устроившись на барных табуретах перед стойкой, а Вася не терял времени даром. Он пристроился на подоконнике с альбомом и быстрыми штрихами делал зарисовки «очаровательной головки». Когда я вошел, девчонки разом перестали щебетать, и на меня уставились три пары глаз: Светины за линзами очков, сострадающие, Олины встревоженные, и Вася зыркнул на меня, не отрываясь от альбома.

- Света! Кто из вас рулем? – спросил он, ожесточенно штрихуя набросок Олиной головки.

-  А? Я с утра была… - Света запнулась, но было поздно. Вася подвинулся на подоконнике и постучал по нему рукой, приглашая меня сесть рядом. Подоконники в сталинках широкие, можно было не только присесть, но и прилечь.

- Света, будь ласкова, из морозилки достань… да, да, «Мастику», с блестками. И закусочку сможешь сообразить? Бери все, что тебе глянется… Оля, вернись… голову чуть выше, и налево посмотри, вот так… Александр, садись рядом…

Вот. Всех организовал. Светлана, нахмурившаяся, недовольная, собирает на стол. Оля сидит, «как положено», не шевелится, осознает важность момента. Василию нужно запечатлеть ее на плоском листе «в объеме», то есть сделать несколько набросков в разных ракурсах.

- Саша, мне Света описала вашу идею отсканировать эту заковыристую раму в 3D. Это гениально! Ты сможешь сделать замкнутый контур любой формы на компе, и будет у тебя чертеж, эскиз – все, что душе угодно! Это ускорит процесс… Светонька, Олечка… Саша… Все, рисование закончил. Оля, расслабься, спасибо тебе и низкий поклон от художника… - Вася спрыгнул с подоконника, устремился к девушке, склонил голову и приложился к ручке. Оля приняла это, как само собой разумеющееся, с любезной улыбкой. – Ребята, за стол!

Вася предложил дамам сесть. Подлаживаясь под него, я подал стул Светлане, как он - Ольге. Светлана накрыла на стол очень быстро. Сыр колотый из пакетика подала с медом, готовая нарезка, хлеб. Вася налил дамам сок, а нам – искрящуюся «Мастику».

- Ну… помянем…

- Инну, - тихо подсказала Светлана.

- Царствие небесное рабе Божьей Инне…

В последний раз я пил «Мастику», когда вернулся из ковидного госпиталя. Крайний телефонный разговор со Светланой был тревожным. Я радостно сообщил ей, что выписываюсь и что меня привезут домой на такси или «Скорой», а она отвечала невпопад и, как мне показалось, плакала. «От счастья…» - думал я, с помощью санитара выползая из госпиталя на волю. Пока я валялся между небом и землей, пришла зима. Крупные снежинки, похожие на хлопья, кружась, падали на припорошенную землю. Я жив…

С трудом переводя дыхание, я добрался до квартиры, открыл своими ключами дверь. Поставил пакеты с вещами на пол. В доме было тихо.

«Спит, наверное», - подумал я, снимая ботинки. Повесил куртку на вешалку и на тихо подошел к двери нашей комнаты. Каждое движение давалось с трудом, приходилось сдерживаться, чтобы не закашляться. Громко сопя, я приоткрыл дверь. Но Светы в комнате не оказалось. Постель застелена, чистое белье, покрывало… но Светы в комнате  не было. Зато была записка на столике.

Я сел на край дивана, собрался с духом и прочел.

«Саша! Прости меня, но я так больше не могу. Эта проклятая болезнь перевернула все во мне. Я поняла, что жизнь конечна, это во-первых, и, во-вторых, конец может наступить неожиданно быстро. А мне уже тридцать. И нужно успеть сделать самое главное, то, ради чего я сюда пришла – родить детей, найти себя… Саша, мне с тобой очень хорошо, правда, но… я устала играть в семью. Мне нужно замуж. Мне нужны дети. Я хочу быть с тобой, но…  ничего не выходит. Ты прости, что я вот так, в письме…  я не смогла бы уйти, будь ты рядом, Саня. А уходить надо, потому что время идет, мое время стремительно убегает… Я наготовила тебе еды, все в холодильнике, в контейнерах, порциями, чтобы тебе только разогревать. Лекарства у кровати. Если что – звони, я приеду, помогу. Прощай, Саня…»

Я смял записку и швырнул ее на пол. Посидел, закрыв глаза. Поднял записку, перечитал, встал и пошел на кухню. Заливать горе водкой, как сказал бы дед.
Как я прожил следующие сутки – не помню. На все звонки отвечал СМС-ками «Я занят, перезвоню позднее». Бабуле пришлось ответить развернуто – «приехал, врач был, таблетки пью, сатурацию меряю, еда есть…», иначе она с ума бы сошла.
Выпил все, что было, заснул. Очнулся от звонка в дверь. Вскочил, согнулся пополам от кашля, и буквой «зю», держась за все, что могло служить опорой, добрался до двери. Руки трясутся, слезы из глаз, пот градом со лба… тьфу. Светлана вернулась…

За дверью оказался Василий с пакетами в руках. Я оторопел, потом очнулся и прохрипел:

- Ты что? Я на карантине! Уходи!

- Так ты уже три недели, как отболел! – резонно возразил Василий, надевая на нос медицинскую маску.

- На мне вирусов полно…

- Не вши же! И не блохи… Ты душ прими, одежду смени! – басил Вася, вытесняя меня от двери в прихожую.

- Принял…

- Ну и я приму, как от тебя уйду! Холодильник работает? – и вытащил бутылку «Мастики» из пакета.

Светлана попросила его позвонить мне, узнать, как дела… а он приехал. Я это позже узнал. Мы выпили всю бутылку, закусывая Светкиными фирменными блинчиками с мясом.  Он не спрашивал – «Почему ушла? Как ты теперь?» Вася болтал со мной о жизни вообще, расспрашивал про болезнь, охал, ругался, слушая рассказы о ковидном госпитале. А там много чего было. Сейчас даже вспоминать тяжело.
Выгнал я его лишь часа через три. Василий – настоящий друг.

Я разомлел от «рюмочки», а Вася, наоборот, взбодрился, собрался, глаза блестят, полон инициативы.

- Света, я правильно понял, что вы сегодня никуда не собираетесь?

- Хотели в Звенигород съездить… но, в общем, не торопимся.

- Если у тебя найдется для меня местечко, я готов поехать с вами в мастерскую и отдать Александру заготовки для рамы!

- Вася, место, конечно, есть, но у тебя вроде дела были? – вежливо ответила Светлана.

- А! Перенесутся все дела, - беспечно махнул рукой Василий. – Александр, ты как?

- Конечно, согласен. Оля, сейчас мы поедем в настоящую берлогу мастера!

- А эта – игрушечная? – заулыбалась Оленька.

- Приют спокойствия, труда и вдохновенья! – пропел Василий «оперным» голосом. – Собираемся, Света, оставь все, вернусь, уберу… не спорь, пожалуйста!

Стараясь не шуметь, мы покинули Васину квартиру и втиснулись в кабину лифта вчетвером, со злосчастной рамой. Обиженная Марго не появилась. Может, гулять пошла?

Ехать было недалеко. Четыре квартала. В «Дом на Масловке», стены первого этажа которого пестрели мемориальными табличками, рассказывающими, какой великий скульптор тут жил и творил и в какие годы. Василию «по большому знакомству» вдова известного скульптора сдавала мастерскую покойного мужа, на первом этаже. Под клятву, заверенную кровью (а также обещаниями Васиных родителей, соседей старушки по поселку художников Сокол), что творения великого скульптора Василий будет беречь, как зеницу ока. Клятву Вася, разумеется, сдержал.

Поэтому при входе в мастерскую посетитель наталкивался на группу привидений – Василий собрал нетленные произведения в компактную группу и накрыл каждую белой полупрозрачной кисеей. Бюсты и барельефы аккуратно разместил на стеллажах и стенах, тоже прикрыв тканью. Опилки летели во все стороны и могли попасть на произведения высокого искусства. А так… когда пыли скапливалось слишком много, достаточно было сменить ткань.

Посередине стоял верстак, по правой стене – стеллажи с бюстами и инструментом. Левую стену занимали огромные, от пола до потолка окна. Для дневного освещения. В мастерской было довольно прохладно – через щелястые рамы продувало, и батареи зимой, хоть и хорошо грели (старые чугунные, не прикасаться!), но не справлялись с щелями в рамах.

- Дамы, лучше не раздеваться, у меня прохладно. Посмотрите пока… Светлана…
Света, кивнула головой, взяла Олю под руку и повела ее по мастерской. У Василия всегда найдется, на что посмотреть.

- Давай свой самый большой осколок! – скомандовал Василий. Я вытащил из пакета знаменитый осколок, основу будущего волшебного зеркала и положил на огромный верстак посередине мастерской. Василий с головой зарылся в заготовки из различных пород дерева. Наконец, вытащил заветный кругляш, положил его на верстак, сверху пристроил осколок. К счастью, кусок зеркала не имел острых углов. Пятиугольник с неравными сторонами. Василий покрутил его, приладил к кругляшу.

- Вот так лучше всего, - и бросил оценивающий взгляд на Ольгу. – Девушка пролезла бы в такую раму. Слушай…

- Спасибо, Василий! Я перед тобой в долгу.

- Угу… ты знаешь, что… тебе ведь негде сейчас работать? С деревом? Отдаю тебе на разграбление эту мастерскую. Не спорь!

- Василий, но ведь у тебя полно заказов…

- Так ведь ты очень быстро все сделаешь? – Василий произнес это серьезно, но глаза… глаза смеялись.

- Спасибо…

- Светочка! Когда будет готов эскиз этой прекрасной рамы?

- Завтра отвезу…

- Не-не-не, ты будь добра, позвони, скажи, что везешь сейчас, и чтобы завтра было. А лучше сегодня! Давай, давай…

- Вася, но…

Но Вася, если уж хотел чего-то от человека, всегда добивался. И, пока Светлана передоговаривалась привезти раму на сканирование сегодня, завел с Ольгой светскую беседу.

- Оленька, а скажите, что-нибудь вам из моих работ понравилось? Скульптуры эти не мои, - Василий махнул рукой в сторону «привидений», - мои из дерева.
Ольга оглядела мастерскую.

- Мне все нравится… не смогу выделить что-то одно, надо бы получше присмотреться. Но вот что мне больше всего по душе: вы чувствуете дерево. Как и мой дедушка… он тоже любил работать с деревом… хотя это было его увлечением… Дерево ведь как живое, да? – она испытующе посмотрела на Василия. Тот кивнул:

- Да, да… продолжайте…

- Вы видите душу дерева, его особенности и показываете другим. Это удивительно.

- Удивительно, что вы это отметили…

- Как же это не заметить? А, знаете, я хотела спросить? – Олечка улыбнулась. – В вашем жилище, где мы вначале были, везде старинные вещи, дерево резное красоты необыкновенной, а столовая такая простая… я думала там шкаф кухонный увидеть табуреты из древних веков…

- А… вы про хайтек… Оля, ну так я там отдыхаю от старины! Я все-таки житель современного мегаполиса!

- Большой город, - машинально перевел я. Василий вскинул на меня глаза, я успокаивающе улыбнулся – мол, так надо, такая игра.

- И воображение свежеет! А то вся эта резьба, старина… свихнуться можно. А я еще на гитаре играю! Вот идемте! – и он потащил нас в дальний угол мастерской. Там стояло что-то, накрытое черным бархатным покрывалом. Вася уже протянул руку к нему, чтобы «поднять занавес», как возникла Светлана с радостным известием:

- Ребята! Представляете? Мне это удалось! Нас ждут прямо сейчас, и сегодня же отсканируют раму!

Василий отдернул руку от бархата и с деланным весельем произнес:

- Отлично! Светлана, ты прирожденный переговорщик!

- Света, огромное спасибо! – с улыбкой Свете и тихо, уже к Васе: - Василий… Но вы нам сыграете? Чуть позже? –спросила чуткая Ольга.

- Канэшена, моя дорогая! – Василий выдвинулся к двери. – Александр, держи ключи, код от подъезда я тебе в Вотс ап скину. Если консьержка будет любопытствовать, скажи, что ты для меня работаешь… впрочем, эту смену я сам предупрежду… предупредю… о, великий и могучий!

- Предупрежу! – рассмеялась Светлана.

- Да, да, да! Осколок оставляй, что тебе с ним таскаться… нет? Все свое ношу с собой? Давай хоть упакую, а то и его кокнешь! – бубенцы на шапке Василия звенели вовсю. У каждого свой метод справляться со скелетами в шкафах…

- Вася, тебя до дома или куда? – спросила Светлана, садясь в машину.

- Да… я пройдусь. Погода шикарная! Удачи, ребята!

Чертыхаясь, Светлана выехала из малюсенького промежутка между двумя здоровенными джипами, в который час назад с трудом втиснулась с такими же выражениями.
Василий с энтузиазмом махал ей руками – мол, левее, правее, стой!
Проклиная улицу Масловку, Светлана наконец выехала и устремилась по Третьему кольцу в Сокольники.

- Какой большой город, и как мало места для человека, - грустно сказала Ольга, помахав Василию на прощанье.

- Это Москва, детка! – сообщил я Ольге и спросил Светлану: - Ты обратила внимание, на бархате не пылинки?

- Да… думаешь, он снова начал играть?

- Похоже на то…


30. Проба резца

Раму у нас приняли перед проходной в частично закрытый институт радиосвязи и чего-то там еще два добра молодца, осмотрели, поцокали языками, поговорили со Светланой на своем особом техническом языке (дед бы их понял, а я только общий смысл уловил), получили задаток и удалились, пообещав все сделать за три часа.
За три часа при наших пробках можно доехать до дома, перекусить и лететь обратно. Можно было пообедать в какой-нибудь забегаловке, но с нами была Ольга. Предпочли прогулки по парку Сокольники, в его задней части, где мало народа. Кидались снежками, резвились, как дети. Света все порывалась  покататься по замерзшему пруду, еле отговорил. Замерзли, поехали в ближайший Макдональдс, купили вредной еды «на вынос». Ольга никак не могла понять, как есть такую гигантскую булку… Когда стемнело, вернулись к «добрым молодцам» за рамой и сканом. Светлана проверила работу и выплатила остаток. С молодцами распрощались нежно и по-дружески. И поехали ко мне домой. С рамой. Как же мне надоело ее таскать туда-сюда!

- Света… я завтра же начну резать новую раму… - вечером, в постели, мы строили планы на следующий день.
 
- Я вас отвезу… в смысле тебя и раму… - шепотом отвечала Света.

- Я тебя не очень напрягаю?

- Нет… мне самой интересно.

- А твоя работа?

- Я взяла отпуск, «на восстановление здоровья». Они там очень удивились, как это так! Не успела выйти с больничного, сразу в отпуск! А как же работа? Я ответила, что у меня есть отпуск, не отгулянный, и что закон есть закон. И что лучше я вылечусь окончательно, чем буду потом по больничным шляться…

- Мне так неловко…

- Нормально. В конце концов, я им нужнее, чем они мне. Саня… что значит «неловко», я не понимаю? Разве ты не помог бы мне в подобной ситуации?

Ох, мой Конёк-Горбунок… Я поцеловал ее носик, потом левый глаз, потом правый, потом…

- Погоди-ка! Олю куда завтра денем? Ты будешь работать, а мы рядом сидеть, что ли?

- Я буду только рад… - щека, губы… Но проза жизни снова вторглась в сладкие мечты.

- Знаешь, я, пожалуй, отвезу ее в Звенигород и Рузу! А что? Это не так далеко, будни, поеду в направлении, обратном основному потоку… Побеседую с ней по дороге, покажу ее родные места, посмотрю на ее реакцию… а ты будешь резать!

- А я так надеялся…

- На что?

- Ну… что ты будешь подносить патроны…

- Ты о чем???

- Чай, бутерброды… Вдохновлять будешь…

- Чай я тебе налью в термос, эгоист! Нашел Анку-пулеметчицу.

Вот так.

Всю ночь шел снег, московские дороги превратились в бордовую пробку, но Светлана моя уперлась и заявила, что все равно поедет с Олечкой в Рузу. Оля не возражала, наоборот – она очень хотела увидеть и как у нас выглядит их столица Руси, и что представляет собой наша Руза. Они уехали, а я принялся за дело. У Василия был великолепный инструмент. Резцы любого размера, электроинструменты, даже миниатюрный пылесос для сбора отлетающей стружки.

Я внимательно изучил сканы и сделанные на их основе чертежи в трех проекциях. Парни оказались большими знатоками. Быстренько отсканировал мой драгоценный осколок зеркала, пришлось немного повозиться, объединяя сканы формата А4, но я справился и получил точный контур пятиугольного осколка в векторе. «Свернуть» из имеющегося скана рамы 3D модель по контуру зеркала было делом техники, оставалось заняться сопряжением более-менее прямых линий на месте нового стыка. Получилось (пока в мечтах) вполне себе ничего. Часа через три (девчонки уже добрались до Рузы и отправились гулять на Городок) я взял в руки ореховую заготовку и провел пальцами по узору дерева.

Она права… Как же она права… Василий видит в куске дерева будущую фигуру, скульптуру, изделие… Он оживляет эти линии, придает им смысл – тот, который видит только он, он один, единственный человек в нашем мире. И не только видит – он показывает нам подсмотренное им, художником. Я так не умею. Я рисую в технике акварели, для четкости добавляю тушь или тонкий маркер. Люблю черно-белую графику.

В компьютерной графике владею, по-моему, всем, что изобрело человечество. А как резчик по дереву… ремесленник, вот я кто. И давай-ка, гражданин подмастерье, бери инструмент и приступай. С Богом!

Я распечатал «чертежи» на кальке, обвел контуры маркером и прижал рисунок к заготовке. Отпечатавшиеся следы маркера усилил и дополнил непрерывными линиями. Получился «вид сверху». «Вид сбоку» для данной работы прикладывать бессмысленно. Разместил чертеж и скан первого участка перед собой. Оригинал – злополучную раму – поставил рядом. Добры молодцы ее исследовали, по заданию Светланы, на предмет вкрапления инородных тел (провода, миниатюрные устройства, источник питания) – ничего не нашли. Дерево. Обычное дерево. Кедр, чтоб ему…

Выбрал полукруглую стамеску, глубоко вздохнул, перекрестился и… поехали!

Резал, как одержимый. Боялся испортить заготовку, но резал почти без перерыва. Прерывался, когда переставал чувствовать резец. Я мог не пользоваться малкой, глазомер позволял, но все же проверил себя несколько раз, так боялся ошибиться. Когда стемнело, включил всю иллюминацию в мастерской. И музыку. У Василия шикарная подборка тяжелого рока, во всех его разновидностях.

Верил ли я в фантастическую историю Ольги? И да, и нет. Полного доверия не было, разумеется. Но так хотелось, чтобы невероятное оказалось явью! Это как верить в выигрыш в лотерею. Знаешь, что не выиграешь, а все равно так хочется верить в сказку…

А еще хотелось проверить себя – на что я сам способен. Надо мне ползать с лупой и штангенциркулем измерять размеры? Или достаточно моего профессионального волшебного глазомера? Оказалось, ничто не ушло, не надо мерять, я делаю рез точно той глубины, как на оригинале! Достаточно ощупать пальцем элемент вот этой розетки, для оценки глубины реза? Достаточно. Я все еще это могу. Это тоже своего рода талант, у меня он есть. Я могу на глаз определить толщину листа картона – 0,35 мм или 0,45 мм, например. На спор измерял…

Я остановился в тот последний момент, когда пришлось откидывать стамеску от резьбы. Пальцы затряслись от усталости, и я чуть было не копнул глубже, чем надо. Все… останов до завтра. Четверть рамы была готова. Нужно будет отшлифовать, понятно… Ну, молодца! Как там мои девушки, кстати?
Я повернулся к телефону и понял, что наушники надо срочно вынимать из ушей. Телефон разливался соловьем (это я не слышал, я слушал любимый Васей Dream Theatre), и на экране высветилось лицо любимой девушки. Ответить на вызов я не успел, только вынул ракушки из ушей и взял аппарат в руку. Ох, ничего себе… 15 звонков от Светы и один неизвестный номер. Я нажал кнопку вызова Светы и услышал одновременно звонок в дверь и громкий стук в нее же, как будто стучали ногами. Одновременно кто-то начал барабанить по оконному стеклу (мастерская располагалась на первом этаже).

Внутренне холодея, я помчался к двери и успел сказать в трубку:

- Алё?

И услышал:

- Саня, это ты?

- Я…

- Вот идиот! Немедленно открой! Ты в мастерской? Мы, как две дуры, полчаса толчемся под дверью, звоним непрерывно, писать хочется… - Я открыл входную дверь, увидел Ольгу – это она молотила ногами в дверь на радость соседям.

- Александр, ты жив? – и бросилась на улицу, уже в телефон я услышал ее голос:

- Света, он открыл! С ним все в порядке!

- Вот кретин! – и Светлана дала отбой. Вот так. Наивен герой, совершающий подвиг в надежде обрести награду хотя бы в приветливой улыбке любимой…

Любимая девушка вбежала в мастерскую и пронеслась дальше, знала куда. Ольга, разведя руками, припустила за ней. Сколько же они трезвонили? Полчаса?
Полчаса, если не больше! И звонили, и Васе набирали (не ответил), и в дверь ломились, и стучать уже в окно начали, свет-то горит, а стекла замазаны белой краской выше их роста! И собрались полицию вызывать, между прочим, а он тут в уши бананы воткнул, музыку слушает! Ой…

Это Светлана увидела мою резьбу. Ольга-то молчала, только нежно поглаживала свежие узоры. Потом подняла на меня глаза, наполнившиеся слезами и прошептала:

- Спасибо! Александр, это истинное чудо… вы это сделали…

Света перестала возмущаться, посмотрела на работу, радостно заулыбалась!

- Санька, ты гений! За такое короткое время четверть рамы готово!

- Еще шлифовка, то да се…

И тут на мою голову посыпались розы похвал и полился елей комплиментов.

Заслуженных, не буду спорить…

31. Как могло бы быть, если бы не...

Уже ночью, в постели, Светлана рассказывала вполголоса о поездке в Звенигород и Рузу.

- В общем, выяснилось много интересного. Во-первых, у нас есть жених. Не хохочи только, его зовут Елисей. «И жених сыскался ей, королевич Елисей»…

- Королевич?

- Да нет, такой же студент, но постарше.

- Мда… - так, я встаю на зыбкую почту, тут нужно зевнуть понатуральнее, чтобы показать, что мне нисколько не интересно… Так надо. Когда общаешься с женщиной, даже с самой любимой, важно не расслабляться, быть настороже. Проявишь излишний интерес к товарке – все, пиши «пропало».

- Любовь?

- Великая. И он, конечно, убивается, не зная, что с нашей красулей. Он может понаделать глупостей, ах, ах! Прийти к дяде, требовать показать племянницу, устроить скандал, расследование!

- А что тут такого?.. Нормальная реакция для жениха. Он официальный жених, кстати?

- Да! Утешься, пожалуйста.

- Так… Хорошая причина торопиться…

- Конечно. Невозможно же до бесконечности разыгрывать этот спектакль. Интересно, если не получится у тебя с рамой, куда она денется?

- Исчезнет, я думаю… Света, ну нам же интересно знать, что происходит!

- Ладно. Рассказываю дальше. Всю дорогу до Звенигорода я пыталась узнать, когда, по их теории, произошло разделение нашей истории. Много совпадало. До определенного момента. Византийское влияние налицо. Вещий Олег был. Славяне-древляне были. Викинги, и те были! Приехали в Звенигород, ну там пробка вечная, я ей показываю на памятник Савве Сторожевскому и Юрию Звенигородскому, говорю: «Вот, памятник таким-то… Юрий Звенигородский стал Великим князем по древнему праву передачи великокняжеского престола следующему брату на короткое время, в результате междоусобной войны, хотел всего лишь справедливости, но неожиданно умер, а ведь, говорят, Звенигород мог стать столицей России, его удел был…» Тут она меня просит остановиться, хочет памятник посмотреть. Ну, мы встали около «Пятерки», подошли к памятнику, у Ольги слезы на глазах… «Это памятник Юрию Звенигородскому? И преподобному игумену Савве Сторожевскому?» Я говорю: «Ну да… а что?» «Так ведь это же наш Государь..» Оказывается, это у нас Юрия отравили. А у них он еще лет десять правил, присоединил кучу земель, не считая ранее завоеванного Нижнего и прочих татарских угодий. И стал первым московским царем! Утвердив раз и навсегда передачу престолонаследия строго следующему брату или, за неимением оного, племяннику! И никаких тебе цариц! Представляешь? Вот с этого-то момента их и наша истории разделились!

- Я что-то смутно вспоминаю… Василий Косой и пояс…

- Это его сын, Юрия, и про пояс правильно помнишь, матушка тогдашнего соперника страшно оскорбила Юрьевичей, сорвав с Василия Косого пояс Дмитрия Донского (деда), предназначавшийся, по ее мнению, сынуле Василию II. Темная история.

- И что дало России это право передачи власти?

- Ольга утверждает, что у них не было крепостного права. Что у них практически не было междоусобиц. Что Московии у них не было, а была Великороссия. Что войны они вели в основном оборонительные. Что земли собирали под сильную руку. И что Церковь никогда не раскалывалась, как у нас. Эволюционное развитие, почти без потрясений, смут, бунтов и цареубийств!

- Красивая придумана сказка… Ты в нее веришь?

- В альтернативный вариант развития? Конечно. Ты понимаешь, всегда есть какая-то точка, событие, после которого Россия вставала на дыбы и все переворачивалось с ног на голову! Как ни странно, это было связано с межвластием, случившимся после убийства Правителя или наследника!

Светлана села в постели.

- Убийство царевича Димитрия – смута. Убийство Царя Николая Второго и царевича Алексея – смута. И вот убийство, скорее всего, Юрия Звенигородского… и на тебе, к власти устремились все, кому не лень! Тоже смута!

Я тоже уселся и принялся чесать затылок.

- Ты хочешь сказать, что они – теоретики – подметили, что сакральное убийство царственной особы отшвыривало государство назад, мешало развитию?

- Ну да! Так получается. У нас же до сих пор то из-за фильма про Николая II скандал до небес, то гадость какую-нибудь про Александра I прочитаешь, как будто автор со свечкой стоял рядом… И никакого уважения!
 
- Погоди-ка… Вот те, бабушка, и Юрьев день… это же при сыне Василия II, с которым бодался Юрий Звенигородский?

- Да! Именно тогда переходить от одного барина к другому разрешили лишь в Юрьев день! Начало закрепощения. А у этих, у Ольги, не было никакого крепостного права вообще! И повода возмущаться народу не было! Никто никого не закабалял в проклятое рабство, и бороться было попросту не с чем!

- Света, это как у Брэдбери эффект бабочки… ты помнишь? Охотники отправляются в прошлое, один нечаянно сходит с тропы и убивает бабочку, и весь их будущий мир меняется!

- Только Юрий Звенигородский не бабочка. Ну, Саня… А в Рузе Ольга ничего не узнала. Мы даже на городок полезли, у них тоже Городок, но то ли там же, то ли нет… Вроде знакомый изгиб реки, в присмотреться – нет, у них река иначе поворачивает.  Кстати, бабушка Ляля звонила. И тебе, но ты не ответил.

- Э… а что хотела?

- Спрашивала, как дела. Узнала, что ты режешь раму, восхитилась. Но удивилась, почему мы не хотим начать с того, что вставить новое зеркальное стекло. Я объяснила, что тебе нужно иметь перед глазами оригинал. Она пожелала нам успеха и просила держать в курсе дел.

- А почему, собственно, мы…

- А потому, что я уже «да»!

- Что «да»? Прости, я устал, туплю…

- Я уже заказала зеркальное стекло… через интернет… вставить-то ты его сможешь?

- Благослови тебя Господь, ты у меня гений!

- Ой, ой, ой… А я  пошла дальше. Я записала кусочек нашей беседы и отправила Петьке.

- Света!

- У меня, извини, нет знакомых психиатров, кроме этого.

- Света, ты что? – все, я проявил эмоции и провалился под тонкий лед, в зыбучие пески, в вонючее болото.  А их сложно не проявить, эмоции! Петька – это Светин одноклассник, у них была Любовь, он с ней расстался, разбил ей сердце, стал «Магом в 17 поколении», астрологом, гомеопатом и прочая, и прочая. Работает психотерапевтом. Врачом в прямом смысле этого слова. Я его не выношу до судорог.

- Что «что»?

- Разве можно? Ты ей сказала, что ведешь запись? Спросила, можно ли передать ваш разговор третьему лицу на экспертизу?

Молчанье было мне ответом. Повисла гнетущая тишина. Нет, ну какой я разведчик…

- Свет, ты обиделась, что ли? – шепотом спросил я, пытаясь подобраться к ней под ее одеяло. Света спит под отдельным одеялом. Пространство под одеялом – ее личная зона, туда допускают не каждого и не в любом настроении… так. Меня в роли «буки» не пустили.

- Светочка…

- Нет, мне даже интересно, - яростно зашептала Света. – Мне интересно – а как, по-твоему, можно добиться правды? Мы с тобой живем, как две… нет, три мыши в аквариуме, за нами наблюдают, третья мышь – явная «подсадка», и что, я должна миндальничать?

- Светонька, рыбонька, не должна миндальничать, не должна… А что этот, маг который, что сказал?

- Ага! Отдать запись – нехорошо, а узнавать результат – хорошо?

- Света, ну что ты завелась? Я же его не переношу, ты знаешь…

- Ага! Это ревность, да?

- Ох… ну он же чудак редкостный!

- А у меня нет под рукой, на всякий случай, другого аналитика!

- Ох… и что этот-то сказал? Ну прости, прости…

- Сказал, что ничего не понял. Вот тебе. Что картина иной России явно шизоидная, по своей яркости, полноценности и убежденности пациентки, но что при этом он не видит иных признаков помешательства и, если вообразить, что все так и есть, и она просто (ха-ха-ха! – это он так написал – «ха-ха-ха!») из параллельной Вселенной, то в этом случае она вполне здорова. Взял текст на анализ, через сутки выдаст еще результат. Домогался даты рождения, я узнала у Оли. Составит гороскоп. Бесплатно! Наверное, сидит без работы…

- Идио… блаженный он наш… Впрочем, спасибо ему за честность…

- Я передам.

- Ой, не надо…

*****
Весь следующий день я посвятил «ремеслу». Резал… мою прекрасную раму. Нельзя ругать то, что делаешь. Какой бы «вредной» работа не была.  Если ее называть «проклятая рама», «чертова кукла», «зараза»  и так далее, получится безобразие. Надо хвалить, брать ее лаской… Ах… собака, палец  порезал.

Светлана «для проверки связи» присылала селфи. Света и Оля у Спасской башни. Света и Оля у памятника князю Владимиру. Света и Оля на Театральной площади… Веселятся. Глаза у Оли были грустные, хотя она честно улыбалась во весь рот. Света выглядела немного усталой. Сегодня у девчонок был день знакомства с центром столицы. Обедать они поехали домой, а потом часа три меня не трогали, я даже начал беспокоиться. Выяснилось – спали после обеда. Как в детском саду.

Вечером Света заехала за мной. Я вышел на улицу заранее, чтобы ей не парковаться в километре от дома – все места традиционно были заняты. Машинами и сугробами.

- Привет, привет! – я рухнул на заднее сиденье и прикрыл глаза.

- Ты как? – Света вырулила со стоянки и резко затормозила. Я чуть не скатился с заднего сиденья.

- Ты чего?

- Да пешеход ногу занес на «зебру»… Ты как? Устал?

О, самое время покрасоваться! А то ходишь, ходишь, пытаешься привлечь к себе внимание, а тут сама спросила!

- Ох… устал, как собака! И порезался, и мозоли трудовые натер! – и я торжественно поднял залепленный пластырем палец.

Ольга полным сочувствия взглядом смотрела на мой палец, развернувшись на переднем сиденье.

- Спасибо, Александр! – прошептала она.

- Йодом намазал? – спросил суровый доктор Пилюлькин, она же Светлана.

- Да откуда у Васи йод? За пластырем и то пришлось бежать в аптеку!

- Ну и купил бы йод заодно…

Нет, никакого сочувствия не дождусь, одна логика, логика, логика…

- Половину вырезал… - скромно похвалился я. И снова полные сочувствия глаза Оли смотрят на меня, и рядом суровый Светкин затылок… черт.

- Полови-и-ину? – изумилась Ольга.

- Молодец! – наконец-то снизошла Светлана.

- Да, ерунда, - постарался я придать своему голосу интонацию «устал ужасно, но  держусь». – Пустяки, дело житейское!

- Ну что ты, Саша. Ой! – это Света переехала через «лежачего полицейского». – Я тебе очень, очень благодарна!

На душе стало странно тепло. Эта девочка… ну и пусть она актриса или кто там… но иллюзия доброго отношения тоже греет душу. Счас разнюнюсь, а нам нельзя… мы – единственный мужчина в дамском царстве.

- Еще пара дней, и будем стекло вставлять! – небрежно заявил я. Ой! Снова «полицейский», да что ж такое?

Ближе к ночи «маг в 17 поколении» прислал гороскоп, из которого выяснилось, что девушке угрожает «брюнет в возрасте», что «замуж она выйдет рано», и отдельно – «анализ текста беседы не дает оснований утверждать, что у нее психическое отклонение. Скорее всего, складно врет, интересничает».

- Света! Может, он у тебя еще на картах гадает? Так и баба Ляля могла сказать – «бойся трефового короля» и что «на сердце у тебя червонный валет». Аналитик хренов…

- Какой есть! Ты лучше спи, еще половина рамы осталась! – ехидно ответила Света, повернулась на бочок и захрапела. Нет… какое тут уснуть… и я провалился в сон. Во сне я резал раму и отгонял назойливого комара, с физиономией «трефового короля», Олиного дядьки.

На следующий день девочки отправились «гулять» по паркам, меня высадили у мастерской, и Света предупредила, что сегодня привезут новое зеркало, взамен разбитого. Чтобы я бдел и не затыкал уши. Ладно… включил музыку потише. Из динамиков полился тяжелый металл. Посмотрим, когда начнут стучать по батарее…
В обед завалились бодры молодцы, с зеркалом. Намекали на «прибавить», я гордо сделал вид, что не понял. Молодцы удалились с грустным видом. Я осмотрел зеркало – размеры, какие надо, поставил его у стеночки. С чистой совестью воткнул в уши наушники и продолжил резать раму и ощущать себя Богом дерева. Возноситься не стоит. Будь скромнее, Саня с Сокола!

Не помню, сколько прошло времени – зимой рано темнеет, и не поймешь, то ли сейчас «после обеда», то ли «Спокойной ночи, малыши» - но я почти закончил третью четверть рамы, напевал про себя «ему остается пройти не больше четверти пути» и вдруг явно ощутил чье-то присутствие. Я ничего не слышал, Высоцкий тоже будь здоров какой громкий, только ощущение возникло, что кто-то стоит за левым плечом. Видно, нервы мои были изрядно на пределе. Я выпрямился и, выдергивая наушники, резко обернулся. Кто тут еще? Какие злые силы?

32. История любви

За левым плечом стоял друг Василий. Он даже не дернулся, когда я резко повернулся. Он смотрел на мою резьбу и разве что не облизывался.

- Это ты? – обалдело спросил я.

- Да, это я, - меланхолично произнес Вася. – А ты – Король резьбы, и не возражай, и не спорь. Я знаю!

- Спасибо, брат! Ценю, уважаю… руки грязные, не подаю… Вроде получается…

- Не то слово! – Вася закрыл глаза и начал ощупывать мою резьбу. Потом открыл, подошел к оригиналу и повторил «слепой анализ» уже на Олиной раме.

- Ага, ага… Александр, тебе говорили, что ты – гений?

- Да ладно! – я, наконец, вымыл руки и, вытирая их полотенцем, тоже стал осматривать и сравнивать свою работу. – Если бы я сам создал это великолепие, а так… копирую… да еще с чертежами и сканами… Ерунда. Аккуратность, не более.

- Ты мне-то не говори, скромный ты наш! У тебя хавчик есть? Я бургеры привез!

- Да, надо прерваться, а то глаз замылился. А заготовка-то у нас одна!

- Во, во, давай! А я зеркало приехал вставить в этот твой прекрасный оригинал. Светлана попросила. Поможешь?

- Спрашиваешь!

У Василия своя история любви.

Мы не вспоминаем об этом. Иногда он говорит «Я в зоопарк с Лизаветой в субботу. К сожалению, не смогу составить вам компанию, ребята» или «Шашлыки на даче невозможны…» - только это и намекает на то что «семейная жизнь» Василия продолжается, несмотря на смену девиц в его холостяцкой квартире-студии.
Я рассказывал, что Вася родился в творческой семье успешных художников, и его судьба была предопределена – пойдет по стопам родителей. Тем более что способности, к счастью, передались по наследству. И не просто способности, Василий – большой талант, впрочем, об этом уже было.  Так как в нашем районе считается, что ребенок должен быть развит разносторонне, к тому же «если вы хотите, чтобы ваш ребенок знал математику, учите его музыке», и «есть слух, нет слуха – ведите в музыкальную школу»,  Василия определили в музыкалку. Фортепьяно он не потянул, его взяли в класс народных инструментов, ну а что такое домра? Это гитара. И Василий пропал. Странный мальчишка, белая ворона, он стал в школе желанным гостем на любой вечеринке – так хорошо парень играл на гитаре. Дальше – классическая гитара и рок-группа при музыкалке, дальше – бас-гитара, а затем и соло во «взрослой» рок-группе… Родители переполошились и запихнули Василия поначалу в колледж, где мы с ним и познакомились, учились оба на краснодеревщика, а потом в Строгановку. Суриковское училище пролетело вместе с электрогитарой и выступлениями «за границей Московской области» (А. Макаревич). К счастью, Василий оказался не только талантливым музыкантом, но и прекрасным художником. По дереву. Дерево он полюбил из-за гитары. Одно потащило за собой другое. Музыкант, по-хорошему, должен чувствовать свой инструмент. Даже электрогитары звучат по-разному, в зависимости от дерева, из которого они сделаны, накладок на гриф, звукоснимателя и пр. Не верите?

Ольха (со средней плотностью волокон, от плотности зависит издаваемый звук) даст глубокое и ровное звучание для всего диапазона частот с небольшим акцентом в верхней части середины. Ели сравнивать ольху с болотным ясенем, то рыхлая структура ясеня дает более звонкий звук. А вот тот же ясень, но северный плотнее, и сустейн (э… это время звучания одной ноты) больше. Липа – простой дешевый материал, делает звук мягче. Махагони дает низкий, рычащий звук. Ну и так далее. Самое смешное, что, поскольку дерево в принципе неоднородно в своей структуре (сучки, уплотнения, годичные кольца разной плотности и пр.), двух одинаковых инструментов вы не сыщете. Сложно? Еще и физику желательно знать, чтобы классно играть на электроинструментах.

Произошло счастливое смешение интересов будущего художника по дереву и настоящего рок-гитариста. Рок-гитарист побеждал. Василий раскатывал по России с гастролями, с трудом сдавал сессии, и в тамбовском туре приметил девушку из их фан-группы, Наташу. Вспыхнула любовь, подогреваемая отсутствием родителей и Васиным положением в группе. Соляк он выдавал исключительный. Эти пальцы, обнимающие гриф, эти длинные волосы, этот взгляд и снисходительная улыбка с высоты сцены, рев зала…

После Тамбова был оглушительный успех в Орле, затем – Ростов-на-Дону, Воронеж, Краснодар, и в Москву Василий вернулся будущим отцом.

Родители у Васи – не робкого десятка. Втайне они выпали в осадок, но что поделать? Девица заявила на парня свои права, матушке пришлось смириться с ней и тамбовской родней, Василию отдали московскую квартиру уже окончательно, съехав в дом в поселке Сокол. Конечно, поженились. Фотографии со свадьбы у меня где-то в архиве. Улыбка у него… идиотическая. Ой, простите, счастливая. У него, и у меня (я был свидетелем) улыбки, у меня еще и кривая. А остальные… как будто в последний путь провожали молодых. Невеста в слезах, свидетельница со слезами на глазах. Васины родители холодно грустны. Маменька невесты снисходительно улыбается…

Надо было зарабатывать на жизнь. Родители Василия, благо он был на последнем курсе, по знакомству определили его в помощники к эксперту одного из аукционных домов. Работа «не бей лежачего». Заработки на концертах были небольшие, много денег съедали аренда зала, транспортные расходы. Но… вы понимаете, музыка была Васиной любовью. И вот тут-то возникли первые трения между новобрачными.
Наташа имела специальность «визажист», но из-за беременности не работала. Впрочем, она и раньше не работала, гоняясь за Васиной рок-группой. Чтобы иметь возможность зарабатывать на оценке, Василий перешел в рок-группу с меньшей известностью и выступавшей в основном в пределах Московской области. Но «один концерт = один день», плюс репетиции. Возвращался Василий поздно. Жена, разумеется, капризничала.

Я тогда частенько бывал у них, и хорошо помню один значимый разговор. Мы сидели в холле, в курилке – я, Наталья, Марго, какие-то ребята с нижних этажей, болтали ни о чем. Наталья в шутку начала жаловаться, что «вот Васи снова нет, и она, бедняжка, как соломенная вдова, и видит его только по ночам, и кому нужны эти выступления безденежные». Марго, а она тогда была не такой толстой и душевно нездоровой, как сейчас, слушала это нытье на публику, слушала, а потом совершенно серьезно сказала:

- Наташа, так ведь Василий – большой талант. Художник. А настоящий художник должен быть голодным.

Помню, что Наталья резко прекратила жаловаться и с удивлением спросила:

- А что, разве художники не богатые? Твой отец, например? Вы шикарно живете!

- Настоящий художник должен быть беден, иначе он не создаст ничего стоящего… - повторила в задумчивости Марго и подняла глаза на большое полотно, висевшее на стене холла напротив – туда ее отец и дед периодически вывешивали не нашедшие места в квартире картины. – Понимаешь, Наташа. Если художник сыт, то он будет создавать только нечто подобное, за что ему платят, – и она показала рукой на картину на стене. Это была работа ее деда, созданная в последние годы советского периода. Знаменитый пионерский лагерь «Артек», и горнист трубил на переднем плане, и счастливые пионеры собирались на линейку, море, горы, солнце, флаги… Мальчишку дед рисовал с сына. Для этой работы он ездил в Артек, сын его провел там целую смену, а дед рисовал. Получил за картину деньги, за серию «Пионерия»  – звание «заслуженного». И теперь одна из картин серии висела у Марго на лестничной клетке. Много масла, счастья, довольства. Контрастом были картины самой Марго – черно-белая графика, лопнувшая струна, крик разбитого сердца.

- Хорошая картина! – пожала плечами Наташа. – Мне нравится.

Марго помолчала, а потом добавила:

- В этой работе нет души. А так ничего, конечно. А твой Василий – настоящий художник…

Видимо, Наталья сделала свои выводы, и через несколько месяцев я сидел рядом с Васей у него дома. Жену увезли рожать, а он играл… играл неистово,  что-то свое, и чужое. Без перерыва. Я был рядом в качестве моральной поддержки. Василий психовал. Ему обещали позвонить, но шли часы, он звонил сам, его просили не беспокоиться, говорили, что все идет, как нужно, и наконец раздался звонок, и Вася ринулся к телефону, как коршун. Лицо его окаменело, у меня сердце перестало биться. Что случилось? Он нажал отбой и «отмяк», как-то грустно улыбаясь.

- Девочка… И Наташа в порядке…

 Посмотрел на гитару, вынес ее в другую комнату и прибавил:

- Ну, вот и все…

После поздравлений, звонков любимой, родителям мы выпили, еще… в конце концов друг разговорился и рассказал, что означало это «все». Наталья выклянчила из Василия слово – что он бросит рок-группу, когда родится ребенок. Василий бросил. И группу, и гитару.

- Да чего ты? Для себя-то кто мешает играть? Она же об этом тебя не просила.

- Нет, Александр, нет… я не могу. Надо сразу обрубить это. Буду играть – снова потянет. Нет уж… я внушил себе, что у меня нет рук. Отрубил пальцы, понимаешь? Не могу больше играть, нечем. Иначе у меня не получится бросить…

Года три гитары и акустика  скучали под черной тканью в углу мастерской, впитывали пыль. Василий получил диплом, начал хорошо зарабатывать реставрацией старинной мебели и оценкой. Лиза росла, Наташа капризничала. Чего-то ей все время не хватало. То шубки из чернобурки, то очередных сережек, то дорогостоящих пляжных туров. Василий тосковал, я это видел. Но гитару в руки не брал. Слово дал. Работал реставратором антикварной мебели, создавал свои собственные работы, они были красивые, правильные, пользовались успехом. Гладкие такие… бездушные.
Свободу его душа обрела через ту же Наталью. Через нее душа очутилась в тюрьме, через нее же и освободилась.

В один прекрасный летний день, когда родители Василия уехали с Лизонькой в речной круиз, а Наталья осталась в Москве, так как устроилась, наконец, на работу, аукцион, на котором Василий должен был присутствовать, отменился. Василий всю дорогу имел унылую беседу с клиенткой, у которой были деньги, позволившие купить столовый гарнитур (овальный стол и шесть стульев) конца 19 века, но не было никакого вкуса, и ей долго пришлось объяснять, почему он возьмется за реставрацию только в том случае, если его работа не испортит прекрасную мебель.

- Елена, я понимаю ваше желание – иметь зеркальную полированную поверхность стола и деревянных элементов стульев… Да, да, это, безусловно, красиво, но тут вот ведь какое дело… Нет, я с вами не спорю, Боже упаси, клиент всегда прав… да, да, вы всю жизнь так хотели блестящие ножки… но… Елена, а давайте вы меня выслушаете? Вы же ко мне как к эксперту обратились? Именно. Ну так вот. Приобретенный вами гарнитур уникален, как любое произведение искусства. Это вещь, существующая в единственном экземпляре. Сколько таких полных гарнитуров сохранилось, как вы думаете? Десятки, ну несколько сотен на всю планету Земля. И мебель этого мастера в принципе не имела зеркального блеска. Древесина была матовой, шелковистой… что? У вас в столовой мебель с зеркальной полировкой? А, итальянская…  да… как же быть… Елена, я же не могу себе позволить вас обмануть, верно? Не могу, не могу… И портить ваш прекрасный, безумно дорогой гарнитур, заливая его лаком, я не буду. Что делать? Купите итальянские стулья со столом… А этот определите в другое помещение… ах, вы хотите только в столовую? Есть вариант… не уверен, что вы можете себе это позволить… хотите, я подберу вам остальную мебель в столовую в этом же стиле? И сделаю реставрацию гарнитура. А портить произведение искусства я не могу. Вы подумайте, ну что же сразу соглашаться… А… приятно слышать, очень лестное мнение о моей персоне… Ну что же, я поищу в каталогах… да, разумеется, приеду. Да, сам заберу гарнитур, прослежу, чтобы его перевезли, как китайские вазы эпохи Цинь… Надолго не прощаюсь… - последнее он произнес уже в собственной прихожей. Не успел предупредить, что будет раньше. А Наталья была не одна.

Вася еще во дворе приметил чем-то знакомый навороченный мотоцикл  «Ямаха». А в прихожей валялись нечищеные байкерские сапоги, и кожаная куртка с заклепками висела на вешалке. И гитара в потрепанном чехле. Гитару Василий сразу признал. Несколько шагов в сторону спальни, распахнул дверь – ну классика, отвратительная классика – жена в постели с любовником. Они проснулись, только когда он раскрыл дверь.

- Ой! – пискнула Наталья и накрылась одеялом с головой. А «голубчик», наоборот, сел. Василий сразу узнал его. Это был один из бас-гитаристов группы, за которой Наталья ездила. Коллега, можно сказать.

- Прости, слушай, черт попутал… - парень попытался встать, вспомнил, что он «без всего», сел обратно и прикрылся одеялом. – Я пойду… эй, ты что?

Василий схватил красавца за сальные волосы (можно было бы за шиворот, но воротника не наблюдалось, пришлось так) и потащил его в прихожую. Наталья выглянула из-под одеяла.

- Ну ты что, ты что? – скулил герой-любовник. Правой рукой Вася крепко держал его за волосы, а левой открыл замок и распахнул дверь. И вышвырнул его на лестничную площадку, наподдав под тощий голый зад. И захлопнул дверь. Повернул замок. В дверь толкнулись.

- Ты что? Вась, одежду дай! Как я тут? – дверь затряслась от ударов.
 
- Стучи, стучи! – холодно ответил Василий. -  Может, соседи помогут!

Стук прекратился.

- Ты совсем, что ли? - спросила жена. Она уже сидела в постели, прикрывая наготу тем же одеялом. – Вася, зачем? Дай я объясню!

Василий вернулся в спальню к изменщице с гитарой горе-любовника в руках и с гримасой отвращения на лице. Наталья замолчала. Муж показал ей на гитару.

- Скажи, теперь и мне можно? Играть?

Наталья молчала.

- Это хорошо, -  и Василий изо всей силы шарахнул инструментом об угол стены. Гитара сломалась, обвиснув в тканевом чехле. Василий спокойно подошел к входной двери, открыл ее и швырнул сломанную гитару в горе-любовника. И снова закрыл дверь.

Страдальца подобрала Марго, с наслаждением взиравшая на эту сцену через дверной глазок. Поскольку парнишка плакался ей в жилетку весь оставшийся день, а за ним два дня Маргоша утирала слезы Наталье, ну а потом периодически – пьяные слезы Василия, она узнала и рассказала мне подробности. Ночью детинушка в дедушкиных парусиновых брюках, сандалиях и ковбойке удрал из негостеприимного дома. Мотоцикл Василий громить не стал.

Он только попросил жену съехать с квартиры в течение трех дней, а шмотки гитариста выкинул в мусоропровод. И переехал на эти три дня в мастерскую. Наверное, он тогда и начал постепенно возвращаться в мир своей музыки. На публике не играл, но, судя по тому, что ткань, закрывавшая аппаратуру, была без пыли и опилок, поигрывал.

Родителям пришлось прервать круиз – Наталья и ее родня из Тамбова звонили, скандалили и требовали «немедленно вернуть ребенка матери». Вернули. Пытались поговорить с сыном, но он остался непреклонен, и Наталья с Лизой уехали в Тамбов. Там жить было негде, в комнате с незамужней сестрой – плохой вариант для дорогой внучки, и, проявив недюжинные дипломатические способности, Васина мама организовала «примирение» супругов. Наталью с Лизой родители забрали к себе на Сокол, а Василий, чтобы не лишать дочку отцовского влияния, приезжал к ним на выходные. Вроде как есть семья у девочки. Все лучше, чем в Тамбове у родственников, разговаривающих матом.

У каждого своя драма, своя история разбитого сердца.

33. Старая рама, новое зеркало.

С товарищем дело пошло веселее. Вообще, я не люблю, когда люди смотрят, как я работаю. Есть два исключения – Света и Василий. Перед Светой я похваляюсь, а с Василием не то… он для меня, как Мастер, а я ученик. Я показываю, как научился.
Третья четверть рамы далась гораздо легче. Василий подготовил старую раму и новое зеркало. Раму аккуратно склеил, так хорошо, что только малозаметный шовчик напоминал о месте разлома.

Пальцы мои уже не дрожали, как после того, как я закончил первую четверть. Но я знал – все, шабаш, надо остановиться. Мы перекусили и принялись вдвоем вставлять новое зеркало в раму. И вставили так славно, так быстро! Василий буркнул:

- Ну вот, теперь хоть снова на продажу! – это было большой похвалой из уст аукционщика.

- Может, лачком?

- Не, не, не! И не думай! – взвился Василий. – Убью. Вот чесслово, прибью, если залакируешь!

-  Не буду, жить хочется! – рассмеялся я и набрал Светлану.

Девочки обрадовались и пообещали скоро быть. «Скоро» вылилось в целый час, и весь это час Василий играл на гитаре. Поигрывал, вернее сказать. Как будто пробовал, как звучат разные инструменты. Улыбался, закрыв глаза… был бы он котом, я бы сказал – «мурлыкал».

Когда раздался нетерпеливый звонок в дверь, я пошел открывать, а Вася скоренько так унес свои гитары обратно под покров бархатной тьмы. Странно…
Девочки сняли заснеженные шубки, сапожки (пуховики и ботинки, Света поделилась) и замерли в восторге: Оля у старого зеркала, Света – у нового.

- Молодцы! – сказала, сияя, Света. А Ольга обернулась ко мне и срывающимся голосом спросила:

- Саша! Саша! А вдруг получится?

- Что-нибудь обязательно получится! – деланно бодро ответил я. – Вы голодные? Чаю хотите?

- Подождите… подождите! – Ольга встревожилась, разволновалась. – Пожалуйста, давайте я попробую войти в это зеркало.

Краем глаза я увидел, как Василий «сделал шаг назад на авансцену» и замер, впитывая происходящее.

 - Что, прямо вот так, сразу? Не подготовившись? – воскликнул я.

- Ну а чего ждать? Ведь если зеркало работает, тебе не придется доделывать раму! – ответило смелое дитя и двинулось к зеркалу.

- Стой, стой, стой! – закричала Света и схватила Ольгу за руку. Так просто не… нет, ты забыла, кто убил твоего деда? А если там, на той стороне, кто-то сидит в засаде? И ждет твоего появления? И если, как только ты сунешься в зеркало, оттуда полетят пули? Стрелы? Ножи?

Оля испуганно отшатнулась и повернулась ко мне:

- Саша, Саша, но ведь мне очень нужно домой!

И тут Василий… как бы это повежливее… вставил свои пять копеек:

- Нужно добыть или рыцарские железные доспехи, или кольчугу со шлемом, или броник! Или стекло бронированное! А что? Оля за стеклянной перегородкой, они стреляют, а ей хоть бы хны!

- Не паясничай! – строго сказала Светлана, совершенно верно оценившая Васин выход. Шут гороховый.

Шут покорно склонил голову, только хитрющая улыбка выдавала его истинные мысли.
 
- Я что? Я – ничего! – и развел руками.

Оля недоуменно смотрела на него, как будто пыталась перевести «броник», «стекло бронированное» на свой старый русский.

- Я тихонько подойду, а вы все встаньте по сторонам, чтобы не задело никого!  - Василий с готовностью занял место справа от зеркала. – Света, Саша, вы тоже!

Я не сдвинулся с места. Как стоял рядом с Олей, так и остался, а Светлана переместилась к Василию.

- Саша, я не буду туда входить. Ты помнишь, сначала зеркало помутнеет. Если это случится, я сразу отбегу.

- А я сразу тебя оттащу, если увижу опасность! – мрачно сказал я. Почему мрачно? Так надо. Ибо моя девушка вряд ли оценит рыцарство по отношению к другой девушке. И точно, Света вежливо приподняла бровки. Недовольна.

- Не рискуй так! – выкрикнул Василий и получил острым локтем в бок, от моей Светланы.

- Я тихонько! – прошептала Ольга и, перекрестившись, начала медленно приближаться, я - за ней. Поскольку я все это уже видел – и потемнение, и как она мне на колени вывалилась – я в это верил, в отличие от остальных. Я шел за ней на грани приличия, внимательно глядя в зеркало и стараясь не наступить девушке на ноги.

В зеркале отражались ясно и четко мы оба, я выше на голову и пошире, она – с широко раскрытыми глазами, приоткрытым ротиком, решительная и напуганная.

Ну… так мы и дошли до зеркала. Оля коснулась рамы рукой и грустно произнесла:

- Ничего… ничего не вышло.

И расплакалась. Света принялась ее утешать:

- Оленька, не плачь! У нас же есть еще один вариант, правда? Мы же были уверены почти что, что не получится!

- Я ввела вас в расходы! – утирая слезы, всхлипывала Оля.

- Ну какие это пустяки! Саня все равно собирался реставрировать эту свою раму! Правда, Саш?

- Да, да, да, конечно! – подхватил я.

Василий выглядел несколько озадаченным. Он улучил мгновение, когда я отошел от группы отчаяния и шепотом спросил:

- Вы что-то репетируете, что ли? Все так натурально!

- Вася, я ничего не репетирую, - со вздохом ответил я. – Я – жертва обстоятельств, и не спрашивай, каких, потом все расскажу… когда все закончится.

- Вы подыгрываете Ольге? – не унимался хозяин мастерской. – Она ку-ку, что ли?

- Да не знаю я, вот веришь – не знаю. Если я тебе расскажу совершенно фантастическую историю, ты мне поверишь? В пришельца из другого мира? В бабку-ведунью? В неизвестные доселе законы физики?

- Во все вместе или по отдельности? – деловито уточнил Василий.

- Во все вместе…

Пришлось, испросив разрешение у барышень рассказать. Василий был в восторге.

- Это фантастика какая-то! А если вот такой вариант? А этакий?

Мы не разделяли его энтузиазма, и только нехотя отвечали, почему его варианты не проходят.

Да, оставался только один путь вернуть Ольгу обратно – доделать маленькую раму и вставить в нее кусок «родного» стекла. Завтра все решится.

- Света, я завтра уйду ни свет, ни заря. Как рама будет готова, сообщу, - шепнул я на ухо Светлане уже ночью.

- Угу, - буркнуло спящее создание и засвистело носиком. Ага, бутерброды придется делать самому…

34. Новая рама, старый кусок стекла.

Я яростно резал четвертую часть рамы и думал. То, что Ольга уйдет обратно в Зазеркалье, не оставляло сомнений. Она исчезнет, так или иначе. Сколько можно ломать комедию? Эксперимент  не может продолжаться вечно. Тем более такой оригинальный. Скорее всего, она уйдет, как пришла, через чудо-зеркало. Это соответствует жанру пьесы. Если парни взялись морочить голову публике, так надо делать это до упора, до занавеса. До криков «Браво! Бис!» Ох, нет, «на бис» нам не надо… Или надо? Скучно же жили, по мнению «экспериментаторов».

Поскольку не предполагалось, что я раскокаю зеркало, да так удачно, что остался целым кусок стекла, подходящий для щупленькой барышни, наверняка она должна была уйти раньше. Но вышло так, что пришлось задержаться на пять дней. Бабушка Ляля… Ольга вчера вечером звонила бабушке Ляле со Светкиного телефона. Снова плакала. Ляля порывалась приехать «на проводы», но Света это быстро пресекла. Еще не хватало – слезы, сопли, не дай Бог, бабушка пострадает… Пообещали Ляле видео.

Когда я «уходил на работу», Света еще спала. В прихожей стояла моя спортивная сумка, набитая барахлом. Вечером она еще мирно покоилась в глубине стенного шкафа, на виду ее не было. Я, как воришка, огляделся по сторонам и потянул молнию…

Девчонки, они такие смешные… Света собрала Ольге вещи с собой.

«А вдруг переход из лаборатории в дом закрыт? А у вас зима! Тебе нужна хотя бы теплая куртка! И в тапках ты же не пойдешь по снегу! А вот это от меня, на память…» В сумке лежали «прошлая» Светина куртка и сапожки. И еще какие-то шмотки, несколько книг по истории. И пачка фотографий, где они с Ольгой разгуливают по нашей России. Я стырил пару фоток, сунул в свой карман. Стыдно, батенька!

Неловко. Я-то испугался, вдруг Света снова… сбежать решила!

Она уйдет, а мы останемся с нераскрытой тайной. Резать осталось на час в худшем случае. Потом приедет Василий, и мы вставим раму. И, пока никого нет, я попробую… нет, категорически нельзя. Вставлять стекло будет Василий. А я буду держаться как можно дальше, потому что «на той стороне» не должны знать, что мы готовы вернуться. Если их насторожить помутнением стекла с нашей стороны (да, да, если вообще выгорит), то они успеют подготовиться. А если застать их врасплох, у Оли будет шанс. Впрочем, может, там и нет никого, а зеркало заперли в пыльный чулан или банковский сейф.

Она уйдет, протиснется через эту раму, и я больше никогда ее не увижу. Никогда. Уйдет сияние ее глаз, завитки отсвечивающих золотом волос, «очаровательная головка», ее смех, ее удивление и искренний восторг моими скромными дарованиями резчика по дереву… все это растворится в Зазеркалье. И я останусь, как был, или нет?

Тоска сдавила сердце. У нее другой, пусть даже выдуманный прекрасный мир, мир, где Россия – сильная держава, в которой ежели «Государь удит рыбу, Европа может подождать». У нее государство для людей, а не наоборот. У нее не рушат храмы и живут в благоденствии. Ковида вон тоже нет… Коммунизм какой-то! Или развитой социализм? Короче, утопия.

Я закончил раму, стряхнул с нее опилки, придирчиво сравнил с оригиналом.
Олю я больше никогда не увижу, вот в чем причина моей тоски. А если она останется? Что делать-то? Где ей жить, как ее социализировать, прописать, и  как я с ними двумя-то? О…

Пришел Василий, цокал языком, крутил-вертел мою несчастную раму, пытаясь придраться. Не преуспел. Пока я возлежал на старом диване и курил, тупо глядя в потолок, он собирал зеркало, устроившись на самом дальнем от меня углу огромного рабочего стола.

Пусть она уходит… я не смогу оставить Свету ради нее. И не смогу воспринимать Олю, как сестру. Вот до чего докатился. А ведь двух недель не прошло. Уж лучше тоска навсегда, чем попытки раздвоиться. Надо быть честным с собой. Ольга засела в сердце непризнанного гения деревянной резьбы, как заноза. Пусть уходит… загадочная незнакомка. Кто она там? Просто актриса, нанятая дурочка, гениальная в своем роде или продуманная шпионка, будущая звезда внешней разведки? Пусть уходит… к чертовой бабушке! Я сел и с деланным безразличием посмотрел на раму. Почти готова…

- Вась, звать девчонок?

Василий оторвался от облизываемого зеркала, на мгновение замешкался, ответил:

- Можно. Пока они приедут, пока припаркуются… зови, не ошибешься!

Я позвал. И продолжил валяться, демонстративно игнорируя Васины восторги по поводу моей работы. В конце концов он умолк, накрыл зеркало черным бархатом, раскрыв гитары и звук и принялся наигрывать на одной из гитар, как на балалайке. Я продолжил страдать.

- Я голову вырезал вчерне, - Вася не выдержал и пяти минут молчания.

- Молодец…

- Ага… а голову в пакет засунул и с собой принес!

- Зачем? – промямлил я, досадуя, что он отвлекает меня от рефлексии.

- Чтоб не спёрли твои воображаемые агенты. Слушай, харэ дурью маяться, а? А ну-ка, вставай, вставай, лежебока, слюнтяй несчастный! – и я не успел опомниться, как слетел с дивана прямо в опилки, а на мне верхом видел друг Васька и колотил меня, куда ни попадя. Легонько, конечно.

- Да я устал просто! Ой, перестань!

- Ага, а то я не вижу! «Ах, все кончено! Ах, конец приключения! Ах, больше ничего не будет!» На тебе, на тебе!

Вася забыл запереть входную дверь в мастерскую, и девушки застали нас врасплох. Оля с широко раскрытыми глазами, прижав руки к груди, взирала на нашу «драку», а Светка ехидно спросила:

- Водой холодной не надо полить?

Мы расцепились, и наверху был в этот момент я!

- Извольте умыться и привести себя в порядок, а то вдруг вас такими увидят на «той стороне»! – Света в образе Мальвины, как всегда, бесподобна. – Оля, не пугайся, это дружеская потасовка, размять затекшие конечности, закостеневшие позвоночники и прочая.

- А! Джимнастика! – понимающе закивала Ольга.

- Ну да, ну да… Саня, а где? – Светлана оглядела комнату, увидела черный бархат, прикрывавший раму на столе. – А, это она?

- Да. Я Саньку не подпускаю, - похвалился Василий, пытаясь вытащить стружку из волос.

Ольга была одета в мою старую футболку и Светкины штаны, леггинсы, по-моему, Света в них по утрам зарядку делала и надевала их «на уборку». Разумно, так проще протискиваться.

- У меня есть получше футболки, - сказал я.

Ольга засмущалась и покраснела, а Света разъяснила:

- Оля не хочет обтягивающую футболку, и новую не хочет, потому что стесняется нас разорять.

- Ну да… - прошептала Оля, - мне и так ужасно неловко…

Сейчас она уйдет, и все кончится, раз и навсегда.

- Саша, Света, Василий! Я вам бесконечно благодарна за вашу помощь! Вы мне поверили и помогаете! Если все удастся, и я попаду домой, я обязательно вернусь и расскажу, как у меня дела. Мне надо только с дядей решить все вопросы, и я это сделаю.

- Какой у тебя план? Ну, как ты будешь действовать, если… когда попадешь обратно? – почему-то голос у меня охрип.

- Я просто пойду домой.

- А если дома дядя с охранником?

- Я сначала к нянюшке наведаюсь и узнаю обстановку. И уже в зависимости от этого буду действовать.

- Мне кажется, наоборот, тебе не надо никого искать. Тебе надо сразу обратиться в… у вас кто охраняет общественный порядок?

- Жандармерия…

- Тебе нужно сразу же идти туда и рассказывать про дядю, про то, что он убил дедушку. Они смогут считать информацию с флешки?

- Э…

- У Оли есть запись дедушкиного рассказа на кинопленке, если не смогут с флешки, - как-то устало сказала Светлана. – Я заказала обратное переформатирование. У Оли две копии микропленки, запрятаны в разных местах. Ну и запись рассказа бабушки Ляли, подобие наших магнитофонов у них есть, разберутся.

- Светлана, тебе говорили, что ты – гений? – восхитился Василий.

- Саша говорил, - Светлана грустно улыбнулась и посмотрела на меня. Мне сразу стало стыдно. За мое лежание на диване и дурацкие мысли.

- Света, спасибо!

- Интересно, что мы будем делать, когда с той стороны влетит бомба! – радостно спросил Василий. О, хоть кому-то весело!

- Пока Ольга тут, не влетит, - ответила Света. – А нам следует сразу обезопасить себя, закрыть зеркало стальной плитой, как только она там окажется. Вася, у тебя же есть стальная плита?

- Не-а, чего нет, того нет! – Василий снова нацепил шутовскую шапку. – Но броник есть! Серьезно, я тут прикупил по случаю! – и полез в свои деревянные заготовки. И вытащил натуральный бронежилет, какие носят наши полицейские!

- Б/у, конечно! Но в рабочем состоянии, я проверял!

- Б/у? Что это? – тихо спросила Оля.

- Это типа кольчуги. Бывшая в употреблении кольчуга. На тебя бы такой надеть, но ты тут же станешь слишком широкой и в маленькую раму не пролезешь.

- Мне придется рискнуть, - серьезно ответила Оля. – Мне надо туда вернуться. Обязательно! Я с ума схожу от беспокойства. Там моя жизнь, вся…

- Конечно, тебе пора домой, - подтвердила Света и снова внимательно посмотрела на меня.

- Василий, давай рискнем? Поставь раму на стол вертикально, Оля пролезет на четвереньках.

- Может, через голову, как спасательный круг? – Василий старался выглядеть серьезным, но отказать себе в удовольствии поглумиться он не мог.

- У нее на той стороне комод, ей удобнее сразу на четвереньках, а то она тут вертикально стоит, а там получится, что лежит.

- Да, да, давайте, как Саша говорит!

- Смотри, мы сейчас подбираемся по столу к раме, я первый,  попытаюсь открыть путь в твой мир, и ты туда пролезешь, если получится. Я все время буду рядом. Если там будет опасно, ты кричи, или ногой брыкни, я тебя обратно вытащу!

- А сумка еще! – воскликнула Света. – Там вещи и копии записей.

- А мы сначала сумку пропихнем, потому Ольгу! – ответил я. – Ну что, готова? По правде сказать, я не знаю, сколько времени я смогу держать окно открытым. Может, сначала Олю, а сумку потом?

- Давайте для начала попробуем, вдруг не получится! – предложила Света.

- Постойте! - воскликнула Ольга. – Постойте. Я хочу вам сказать, что я очень благодарна за вашу помощь! Низкий вам поклон!

И поклонилась, прямо в пояс, рукой достав до земли. То есть каменного пола. И перекрестилась двуперстием. Мы замерли в изумлении.

- Да ладно… не стоит благодарности! – наконец нашелся я. – Ну что? Поехали? Давай, влезаем на стол. Камеру включили?

Камеру включили. Даже две, вторую – с изнанки зеркала. Раму поставили, оперев на довольно тяжелую скульптурную группу из мрамора, творение предыдущего владельца мастерской. Вася и Света заняли места по бокам зеркала, Света с сумкой, Вася с броником наготове. И мы с Ольгой, на четвереньках, по рабочему столу,
направились к зеркалу. Я прямо по центру, Оля правее. Вася из последних сил старался не ржать. Выражение лица Светланы я не смог оценить верно. Еле уловимое презрение, брезгливость? Откуда?

Ну что же? Момент истины?

- Ольга, на каком расстоянии зеркало начинает работать? – пропыхтел я, стараясь сохранять достоинство на четвереньках. Василий не выдержал и загоготал:

- Ой, ой, простите, но вы такие прикольные! О-хо-хо-хо-хо!

- Получается, смотри! – вскрикнула Ольга. До зеркала оставалось около метра, когда оно начало «работать». Выглядело это так же, как когда с той стороны подходила Ольга. Зеркало помутнело и перестало отражать «нашу» сторону.

- Стой! - прошептал я и замер. – Подвинься вправо!

- Там край стола! – пискнула Оля.

- Тогда держись за мной!

Светлана ахнула, а Василий прикусил язык. На поверхности зеркала уже не было отражающий амальгамы. По ней бежали грозовые облака. Постепенно они рассеялись, и мы увидели… да ничего мы не увидели. Потому что что увидишь в темной комнате?
«Получилось! Получилось! – ликовал я. А что, собственно, «получилось»? Значит, дело было в самом стекле? А почему оно без рамы ничего не показывало? А потому что ночью в раму кто-то вставил минипроекторы, микрокамеры? Что еще?»

Света протянула мне автомобильный фонарь. Увесистый такой, длинный, можно убить таким фонариком.

- Попробуй, посвети! – шепотом сказала она. – Только аккуратнее!

Я нажал на кнопку и направил луч внутрь, в зазеркалье. Луч выхватил часть комнаты, которую я уже видел, из нее Ольга вошла в мою жизнь. Голые стены, вот дверь, закрыта. Насколько я мог видеть – никого и ничего. Оставались еще «мертвые зоны».

- Нет никого, насколько я смог рассмотреть. Это две трети комнаты… А у вас ночь, что ли?

- Нет, день, как и тут. Должен быть. Наверное, закрыли светозащитные занавеси… Саша, попробуй открыть…

- Сейчас. Так, все назад… - я подобрался вплотную к зеркалу и, не дыша, надавил на стекло. Ничего. Стекло, как стекло. Прозрачное. Прохладное. Я стоял на коленях перед рамой, держа в левой руке фонарь, а правую прижал к зеркалу.

- Дави сильнее! – волновался Василий.

- Аккуратнее! Еще раздавишь! – это Света.

- Александр, осторожнее! – конечно, это Олечкин шепот позади меня.

- Дай, я посвечу, а ты обе руки приложи! – Василий, отбросив броник на пол, выхватил у меня из руки фонарь и пристроился слева, освещая часть зазеркалья.
Я приложил к зеркалу обе ладони. Надавил. Ничего. Надавил сильнее и почувствовал, как стекло теплеет и становится похожим на мягкий, поддающийся давлению пластик, из которого бутылки для воды делают. Я вздохнул и надавил еще. И чуть не провалился в зазеркалье. Потому что мембрана открылась. Кисти рук оказались «там». «Там» было тепло.

- Тише, тише! – прошептал я. – Дайте послушать, что на той стороне.

Группа поддержки затихла. По ту сторону было темно, тепло и тихо.

- Ничего не слышу! – прошептал я. – Ну что?

- Я пошла. Подвинься, я влезу! – прошептала Оля. – Господи, спаси и помилуй!
Я, как мог, подвинулся влево, разведя ладони к краям рамы.

- Оленька, удачи! – сказала Светлана.

- Ага! Оль, не трусь! – поддержал девушку Василий.

- Может, не надо? – это я сквозь зубы.

Ольга подлезла под моими руками к раме и протянула туда свои ладошки. А я вспомнил, как мы играли «в ладушки», разделенные стеклом. Она всунула голову, плечи, грудь. Василий пытался подсвечивать ее путь, но вот она уже заняла все зеркало. Видимо, вылезла на комод, стала пытаться повернуться боком, вот она уже там, мягко спрыгнула вниз. Светлана впихнула сумку, на комод.

- Никого! – услышал я голос Ольги! – Спасибо, друзья! Я обязательно вернусь и расскажу, как только все улажу…

И тут я услышал приглушенный вскрик, какой-то шум, и тени заметались в свете фонаря.

«Упала!» - испугался я сунул голову в лабораторию дедушки. Шум, крик Ольги, чье-то сопение, грубые окрики… ее схватили! Я заорал:

- Отпустите ее! - И принялся размахивать правой рукой, в надежде схватить обидчика. Коснулся чьего-то тела, и тут зажегся свет. И я увидел отбивающуюся и кричащую Ольгу в руках громилы охранника и незнакомого мужика, направившего мне в лоб пистолет. Я отшатнулся назад, и мне кто-то помог, схватив за пояс и дернув в наше измерение. Я выскочил, как пробка, успел увидеть перекошенное лицо незнакомца,  и как охранник выталкивает девушку в коридор. А потом я свалился со стола, а Василий успел закрыть зеркало броником, уронить на стол стеклом вниз и поставить увесистую мраморную скульптуру сверху. Про бронежилету под зеркалом что-то тупо ударило, и наступила тишина.

- Саня! Санька! – закричала Светлана. – Ты жив? Не ранен? – и кинулась ко мне, тормошить и разглядывать возможные повреждения.

- Нет, упал только! – я вскочил. – Ольгу схватили. Неизвестный и горилла, охранник, тьфу! – и я бросился к зеркалу, схватился за скульптуру.

- Ты что? Подожди! – Вася тоже схватился за мраморную Диану. Я держался чуть ниже, он повыше. – По-моему, оттуда пуля прилетела в бронежилет!

- Да, возможно. Мне в лоб целили. Да отпусти ты! – и я дернул Диану, прихватив второй рукой для верности олененка за шею.

- Еще чего! – Василий обхватил лапищами основание скульптуры. – Скорый какой! Прям как паровоз! Может, посоветуемся? Подумаем? Ты не один тут!

- Ее схватили. Ей нужна помощь! – и тут я оттолкнул Василия, свалил на пол скульптуру, бессмертное произведение искусства, и, не слушая крики друзей, поднял раму и впихнул в нее ладони. Хорошо, не разбил стекло. Потому что оно только начало клубиться. Потом, отлягиваясь ногами и левой рукой, я сумел открыть портал. «Пластик» поддался, и… мой кулак со всего размаха ударился о твердую металлическую (судя по звону) плиту.

- Ты сюда посмотри, идиот! – дошел до меня наконец крик Василия. – Посмотри! Пуля в бронежилете! Посмотри!

Я ощупал, насколько хватило длины руки, плиту. Справа и слева рука пределы плиты не нашла, только сверху, как часть крыши металлического шкафа.

- Это сейф! Они поставили свое зеркало в сейф! – закричал я, вынимая в «наш» мир правую руку. Василий тут же забрал у меня, безумца, зеркало и положил его в дальний от гитар угол мастерской на пол, зеркалом вниз, на броник, а сверху – две части разбившейся при падении скульптуры.

– Такую вещь испортил, больной человек! – меланхолично произнес Василий. – Ну, что там было?

- Ее схватили! Там была засада! Они ее убьют, нам надо ей помочь!

- А что по ту сторону? – спокойно спросила Светлана, подключая видеокамеру к ноутбуку. – Что еще за сейф?

- Она там! Вы понимаете? Там! И с ней неизвестно что делают! – заорал я, глядя в Светкины глаза, полные… чего? Разочарования? Да откуда же, черт возьми?

- Саня, ты успокойся. Она – там, мы – тут. Пуля в бронежилете, зеркало на той стороне в сейфе. Ты что, готов вылезти в тамошний сейф? Поместишься? – спокойно спросила она.

- Я хочу знать…

- А, по-моему, нам показали все, что хотели. Или, если угодно, все, что нам дозволено увидеть. Подопытным крысам ведь не обязательно знать, как введенная им вакцина поможет человечеству? И тут то же самое. Все, что нам дОлжно знать, тебе показали. Финал был фееричный. Даже не знаю, стоит ли бабушке Ляле этот цирк с вашими задницами отправлять. Неприлично как-то, - спокойно произнесла Светлана, просматривая видео. Мы с Василием тоже уткнулись в экран ноутбука. Ну да… наши фигуры в позе «на четвереньках» в профиль и сзади выглядели под стать фееричному финалу. Вот Ольга всосалась в раму, как будто мы фокус показываем с исчезновением… не был бы я Там, решил, что это – иллюзия, компьютерная графика…

- Жаль, почти ничего не видно за вами, что происходит внутри. Твоя спина весь обзор загораживает! – зло сказала Светлана.

- Что делать-то? Что делать? Может, пора в полицию с заявлением? – переживал я.

- Надо это зеркало убрать от греха подальше. В сейф, к примеру. Саня, у тебя есть сейф? – Василий с опаской покосился на раму, прижатую к бронику мраморной Дианой.

- У деда есть… он там патенты хранит, со старой работы принес.

- Влезет?

- По-моему, да.

- Ребята, поедемте за сейфом! Какая полиция, Саня? Ты с чем туда пойдешь?

- Э… пропал человек, пуля в бронике.

- Ты вот с ЭТИМ видео пойдешь? – Света ткнула пальцем в наши замершие пятые точки на экране. – Тебе что скажут? Первое: «Принимаем заявления о пропаже через сутки». Второе. «А кто пропал? Имя, фамилия, прописка…» И третье. «Оставьте ваши видеоматериалы, отдадим на экспертизу, если откроем дело». Если! Откроем! Дело! Саня, а его не откроют на основании наших слов и вот этого цирка. Тебя еще на учет поставят, как идиота распоследнего. Так тебе и надо. И мне заодно.

- Тебе-то за что? – удивился Василий.

- Ой, а что будет с этим броником, и с пулей! «Где взяли? Кто стрелял? Где оружие?»

- Скажу, купил на Птичьем рынке, - нашелся Василий. Светлана посмотрела на него, как на полоумного:

- И тебя поставят на учет. Надо говорить: «Нашел на помойке!»

- А на какой учет? – возрадовался Василий.

- А если это все правда, и ей грозит опасность? – я никак не мог угомониться.

- Господи, пошли мне терпение! – заорала Светлана. – Вы, два идиота без справки, я поехала за сейфом, а кто из вас со мной? Один должен остаться.

- Зачем? – удивился Василий, которому ну очень не хотелось оставаться наедине с опасной игрушкой.

- Чтобы не сперли! – зло ответила моя девушка. – Дверь запри, никого не впускай. Если заметишь что-либо подозрительное, вызывай полицию. И нас. Видеокамеру держи наготове. Александр, быстрее! Васе одному страшно.

- Да ладно, езжайте, а я это… голову дорежу, вот! – обиделся Василий.

И в этот самый момент зазвонил Светин телефон.

- Да. Але! А, бабушка Ляля… ну да, можно сказать, проводили…

35. Спектакль окончен

Я с трудом вспоминаю первые дни после «финала». Конечно, ни в какую полицию мы не пошли. Василий со Светланой поместили рабочее зеркало в дедов сейф, который я с огромным трудом приволок из дома. Обратно сейф тащил Вася, с помощью Светы. Меня отправили пешком, открывать квартиру. Мое взаимодействие с зеркалом начиналось на расстоянии восемьдесят три сантиметра, я замерил.
 
Кладовки у нас нет, только встроенные шкафы. На наши с Василием шикарные предложения разместить опасный предмет в стенном шкафу, предбаннике перед входной дверью, поближе к армянам, в бабо-дедино комнату Светлана отреагировала форменной истерикой с криками «не желаю жить в одном доме с привидениями». Ее можно понять. Но бросить меня в этот раз она не решилась. Видимо, у меня был совершенно больной вид. Сошлись на лоджии, ее дальнем от двери углу. Василий нервно ржал и рассказывал о химическом оружии и яде «Новичок», и что мы не любим соседей. Светлана впервые на моей памяти послала его куда подальше и заявила, что «лоджия – это максимум, который выдержит ее нервная система», и что «если нас захотят уморить, пустят газ прямо в квартиру». Вася счел доводы разумными и заткнулся.

Я помню, что, едва дождавшись, когда Света уснет, я надел дедов тулуп из овчины, намотал на голову Светкин шарф (моя шапчонка не годилась для долгого сидения на морозе) и тихонько вышел через бабушкину комнату на лоджию. Открыл сейф, «включил» зеркало… все та же картина – руки и длинная металлическая линейка упирались в металлическую поверхность. Закрыл, отсел подальше.

Я не помню, сколько раз за ту ночь я «влезал» в зазеркалье. Помню только, что в конце концов мои хождения туда-сюда (на кухню налить чайку и кофейку в термос) разбудили Светлану, так как в один прекрасный момент свет в комнате зажегся и осветил мою унылую заснеженную (еще и снег пошел, а лоджия у нас не застекленная) фигуру, сидящую на табурете в тулупе и с шарфом на голове. Наполеоновские войска при отступлении, зима, картина маслом.

Помню широко раскрытые Светкины глаза, открытый рот, палец, которым она крутила у виска и, видимо, громко орала. Дверь на балкон у нас закрывается с наружной стороны, я ее тут же и закрыл. Света подергала, подергала, поорала, покрутила и ушла. А потом я помню ее полные слез глаза и приплюснутый нос, она прижималась лицом к стеклу и плакала…

Выманил меня кофе на подносе, и турка рядом. А еще мне было уже так плохо, что я еле открыл одеревеневшими от холода пальцами защелку на двери и ввалился в тепло квартиры, в горячие Светкины объятия.

- В душ! Скорее! Тебе нужно согреться! – бушевала она, стягивая с меня тулуп и шарф. – Ты как ледышка!

- Сначала кофе! – простонал я и припал к горячему напитку, натурально стуча зубами. Светка даже не ругалась уже. Она только придерживала чашку, чтобы я не обварился.

- Господи… ты совсем замерз… миленький, Санечка, скорее в горячий душ… а потом спать. Я носки шерстяные тебе нашла, ты же заболеешь, тебе нельзя на морозе! – шептала она.

А потом помню светлый морозный зимний день, и она на кухне, а я, как больной, пробираюсь на балкон, открываю плохо ворочающийся на морозе сейфовый замок, и снова – ничего, и кладу в зазеркалье записку «Оля, мы беспокоимся! Как ты?», и возвращаюсь, а у кровати чай с лимоном и малиной и вкуснющие сэндвичи…
Жру, как свинья, уделываю наволочку подушки кетчупом, но Света не злится. Она входит в комнату с телефоном, а из телефона раздаются вопли. Вася вопит. Я протягиваю руку к ее телефону, но она машет и прижимает палец к губам. Потом снова машет – ешь, мол и внимательно слушает Васины возмущенные реплики и изредка «отвечает»:

- Ой, да… Это тяжело, конечно. Слушай, ты не принимай близко к сердцу. Это жизнь…

Я чуть не поперхнулся и громко прошептал:

- Что случилось?

Светлана помотала головой и снова прижала палец к губам, потом выразительно возвела очи вверх. Я перевел как «ничего страшного, Вася в эмоциях». Художнику полагается быть в эмоциях, и меня слегка отпустило.

- Да наплюй! К тебе приехать? А, ты в мастерской? Нет? На работе? Что делаешь? Слушай, ну ты погоди делать резкие движения, а, мама против… ну ее можно понять… Вася, приезжай к нам? Вечерком? Отлично, будем рады тебе! Ну ты держись, всякое бывает… передам, передам… - и беседа закончилась.

- Что случилось?

- Да Марго вышла замуж…

- О, кому-то повезло! А это же Васька звонил?

- Угу.

- А… его это задело, что ли? Не понимаю.

Светлана воздохнула, села на край дивана и начала рассказывать.

- Вася сильно переживает из-за замужества Марго.

- Э?

- Угу. Дело не в ней, она всегда была странная. Дело в муже. Это… нет, ну в конце концов это даже смешно…

- Да что смешно-то? Василий так разорялся из-за неизвестного и явно безумного новоиспеченного мужа Маргоши? Они ему на радостях дверь подожгли, что ли? Или испортили антиквариат какой-нибудь? Ну не томи!

Светлана вздохнула:

- Марго вышла замуж за козла, с которым Васька застал свою жену.


Тут я снова чуть не поперхнулся и произнес фразу, которую можно перевести на «пристойный русский», как «Не может быть!»

- Ой, прости, Свет…

- Ага… помнишь, как этот гусь после того, как Василий выпихнул его, в чем мать родила, на лестничную клетку, до глубокой ночи отсиживался у Марго и боялся высунуть нос?

- Еще бы!

- Ну вот… Василий сегодня выходил из квартиры, замешкался, запирая замки, и Маргоша выплыла на лестничную клетку. Говорит:

- А я замуж вышла!

Василий «улыбку сотворил и шляпу снял», в любезностях начал рассыпаться. Марго:
 
- А можно я его представлю?

Вася огорчился, но что делать? Остался. Она вплыла к себе обратно и вывела мужа.

- Василий, вот это Геннадий, мой муж… - и перед изумленным взором Василия предстал молодой супруг. И Вася чуть не сел на ступеньки, потому что это был тот самый гитарист, которого привечала собственная Васина жена.

- Не ссорьтесь больше, мальчики! – прогудела Марго. Василий развернулся и скрылся в кабине лифта.

Дело было плохо. Васька чуть не прибил сына дворничихи. Было дело. У нас в Москве далеко не все обеспеченные граждане живут в загородных коттеджах. Многие обитают в Москве – дети, секции, хорошие школы. И ненужное барахло раньше выкидывали в мусоропровод в пакетах, а теперь в пакетах же выносят во двор, к помойке. Для неимущих. Или дворников. Байкерскую экипировку обидчика  Василий выкинул как раз в мусорку. И, естественно, забыл об этом, так как возникла куча проблем – вопрос о разводе встал ребром, Вася заливал горюшко, мрачно спорил с родителями, опять же, ковид… Но как-то через месяц (а был сентябрь) он увидел негодяя во дворе своего дома, правда, со спины, но не узнать эту потрепанную кожанку с названием их группы было невозможно, и в Василии взыграла обида, кровь ударила в голову, он подскочил к мерзавцу и… хорошо, что не сразу дал кулачищем по башке, а дернул за плечо, разворачивая к себе. На него смотрели раскосые глаза на смуглом лице, и тут Вася заметил, что обладатель знакомой куртки и байкерских сапог был на голову ниже чертового бас-гитариста, и…

- Извини, брат! Обознался! – это был сын дворничихи. Видно, одежка попала в нужные руки, была отстирана, вычищена и пошла на пользу. Василий, ругая себя за несдержанность, плюхнулся в свой автомобиль и мрачно наблюдал, как ошалевший от такого приема парнишка быстро-быстро улепетывает со двора.

Понятно, что присутствие бывшего коллеги в соседней квартире было взрывоопасным для темпераментного Васи. Он решил продать квартиру и уехать как можно дальше.
 
- Нашел вариант тут же (еще бы, жилье на Соколе!), - продолжала рассказывать Светлана, - но мама (это же родительская квартира) сказала, что она очень ценит свежий воздух, но понятия не имеет, где это – Южное Бутово, и что на эту тему она знает только расстрельный Бутовский полигон, и что при всей любви к единственному сыну это не лучшее предложение. И вообще, Марго устроит своему мужу такую райскую жизнь, что ему, Василию, останется только запастить попкорном и с наслаждением наблюдать за страданиями как его? Ах, да, Геннадия. – Матушка много еще чего сказала. И все правильное. Но как он будет там жить дальше, с его заскоками – не знаю, - закончила Света.

- Дантес чертов, - пробурчал я, гадая – лезть ли со своим соболезнованием или подождать.

- Кто Дантес?

- Да гусь этот… ему Москвы мало, что ли? Обосновался на Васькиной лестничной площадке, подонок!

- Ой, ну, может, он и Марго случайно вот так нашли друг друга! – задумчиво произнесла Света и как расхохоталась! Вася, друг, прости, но через пять секунд мы хохотали с ней вместе!

Забегая немного вперед, расскажу про Васины страдания. Парень любит комфорт,  жизнь в мастерской с индукционной одноконфорочной плиткой ему быстро осточертела, и он вернулся домой. Как назло, на следующий же он день столкнулся со счастливыми молодоженами, озверел и начал орать гнусности, порываясь спустить мужа с лестницы. Маргоша встряла между ними, досталось всем. После вытирания разбитого носа у Геннадия и прикладывания холода к фингалу Васи, слегла потрепанная Марго принялась их мирить. Геннадий «дико извинялся», Марго приводила исторические примеры, и в конце концов Василий принял извинения.

Инцидент закончился далеко за полночь, и то соседи сначала стучали по батарее (парни разыгрались на гитарах Геннадия всерьез), а потом вызвали полицию. Вася ушел в себе, а молодые… можно только догадываться.

Если уж ты простил мерзавца, то придется простить и жену. Что Василий и сделал, начал наведываться в домик в поселке Сокол чаще, чем раз в неделю. Слово за слово, счастливая малышка, осознавшая жена… разбитый кувшин семейного счастья с трудом и слезами склеили. Наталья, узнав, что Геннадий заделался соседом, не хотела переезжать. Неприятно сталкиваться с этим уродом на лестнице. Но через пару месяцев и она смирилась с тем, что придется все-таки униженно наблюдать, как бывший и настоящий здороваются друг с другом, и их маленькая семья вернулась обратно в квартиру.

А я…  я, как дурачок, продолжал лазить в сейф, и уже прошло больше недели с Ольгиного исчезновения, и работы навалилось, и Светка… я «посещал» сейф гораздо реже – утром и вечером.

Помню, что Света привела одного из молодцев, что сканировали раму и умну девицу в очках с задумчивым взором. Девица была, конечно же, выпускница Бомонки. Она исследовала наше жилье и с сожалением отметила, что следящих и записывающих устройств нет, а если и были, то удалены. Я поинтересовался, сколько ей лет, девица поправила очки и заявила, что ее профессиональный опыт достаточен, чтобы сделать такой вывод. Ну ладно, ладно…

И вот через неделю или чуть больше я в очередной раз заглянул в мой сейф и замер на морозе: моей записки в Зазеркалье не было. Зато лежала какая-то карточка с той стороны. Я посветил фонариком и прочел: «Саша, я приду завтра въ полдень. И буду приходить каждый день, ждать васъ. У меня все въ порядке».

36. Иная Россия

Отвратно трясущимися руками я влез в сейф и достал драгоценную открытку. Забыл и про то, что рядом щипцы лежат, и про перчатки… Кусочек плотной бумаги с написанными красивым, ЕЁ почерком словами «Саша, я приду завтра въ полдень». Я огляделся, как вор и поцеловал записку, засунул во внутренний карман пуховика. Зашел в комнату, нашел у деда блокнотик, нацарапал «Ждем с нетерпением. Буду». И положил в зазеркалье.

Я всю ночь не мог уснуть. Говорить Свете, не говорить? Решил сказать, в конце концов. Сгонял на балкон. Моя записка исчезла. И рассказал обо всем Светлане.

- Ну что же ты вчера мне не сказал? Тьфу… я на работу обещала выйти. Придется врать, что снова обострение.

- Ты спала так крепко… ну я и подумал – зачем будить? – соврал, в свою очередь, я. – Останься, пожалуйста!

- Разумеется, останусь. Пропустить такое! Василия звать? Бабу Лялю?

- Наверное, не стоит. Мало ли что может случиться… позовем их в следующий раз!

- Согласна.

Готовиться мы начали сразу же после завтрака – аппаратура для записи (две видеокамеры), включенный ноутбук, чтобы сразу в интернет залезть, если что понадобится. Броник… знаменитый. Старая большая рама с новым стеклом была подарена Василию. В благодарность. Ближе к полудню я отправил сопротивляющуюся Свету в коридор, а сам вынул раму, прислонил к сейфу и замер. Нет, сначала влез внутрь. Все то же самое…

Минут пять прошло после полудня в нервном ожидании. Я ерзал в кресле, а Света вопрошала из коридора:

- Ну как? Ну что? Ты отодвинься, чтобы не прямо в твой толоконный лоб пулю послали… Броник надел?

- Ага, и дуршлак на голову!

- Ой, не могу… покажись!

Ну и прочее, семейное.

А через пяток минут зеркало мое заклубилось, и я замер, и даже дышать перестал. Сердце колотилось, как будто я стометровку пробежал на рекорд. Если они начнут открывать портал, я успею положить свое зеркало в сейф, или хотя бы на пол. Но в этот раз в зазеркалье оказалась только она, Ольга. Живая и невредимая, только повзрослевшая и грустная.

- Света, сюда! – крикнул я. – это Ольга!

Светлана подбежала и села рядом со мной на заранее подготовленный стул. Замахала руками, мол, привет. Краем глаза глянула на камеры – работают. Оля тоже заулыбалась в ответ. А я кинулся открывать портал с нашей стороны. Но Ольга снова замахала руками, крест-накрест, и головой тоже.

- Не открывать? - Удивился я. – А что, почему?

- Она тебя не слышит! – Света подсунула мне тетрадь в твердой обложке и ручку.

Ольга закивала головой, достала из папки на полу свои листки и принялась что-то строчить. А мы тем временем оглядели обстановку. Это была другая комната. Двери на старом месте не было, освещение иное. Предположим, можно передвинуть зеркало, поменять светильники, но зачем? И стены были без обоев, ровные, окрашенные в цвет кофе с молоком. Мебели не было, только стул и столик, рядом с которым примостилась девушка.

- Она в каком-то новом помещении, - негромко сказал я.

- Тебе виднее.

Оля наконец закончила писать, встала и подошла с листками к своему зеркалу. Она была совсем рядом, протяни я руку – дотронулся бы. А почему я раньше этого не делал, когда она была рядом? А теперь вроде как нельзя. Почему? Ольга прислонила к стеклу листочки, и мы со Светой хором, поправляя друг друга, начали читать.
После первого листка я поднял на нее глаза. Вот она, серьезная, смотрит на нас. Я кивнул головой, и она заменила листок. Не буду утруждать вас, читатель, переводом с дореволюционной грамматики, расскажу конспективно. Было такое слово, дед рассказывал. Когда конспекты рукой писали. Ну, времена…

«Друзья! Все мои беды и несчастья позади. Когда я вернулась в свой мир, меня ждала засада. Дядя полагал, что я вернусь. Меня схватили, я кричала, кусалась, но мне заткнули рот и утащили в дальнюю лабораторию с толстыми стенами и без окон, для особо опасных опытов. Я слышала выстрел и очень испугалась за вас. Рада, что у вас тоже все хорошо.

Дверь за мной захлопнулась, и я осталась в темноте. Посидела, прислушалась – ни одного звука, никто даже не дышит. Вспомнила, где включается свет, ощупью добралась до двери, ежеминутно ожидая, что на меня или накинется кто-нибудь, или я сама уроню что-то опасное, нащупала выключатель света, включила. Половина светильников  зажглась. И то хлеб. Я была одна…

Ни воды, ни еды, разумеется не было. Если есть планы меня уморить – самое подходящее место… кричи, не кричи… стучать без толку. Мебели нет… я села в дальний от двери угол, думаю, откроют дверь, орать начну, вдруг кто услышит, пока добегут.

Несколько часов так прошло. Чего я только не передумала… Попрощалась со всеми по несколько раз. Молилась святителю Николаю. Я уже заснула почти, на полу, как загрохотали замки, и дверь распахнулась. Я как заору! А в дверях жандарм стоит. И нянюшка моя из-за его спины выглядывает. Кинулась ко мне, обнимает, плачет… И наш управляющий с ними, и мой Елисей. И еще жандармы… Боже мой! Кричать я перестала. Меня вывели, провели в мою спальню, а там… нет, все чистенько, но не так, как я оставила. Нянюшка тоже не так убирала, она знает, как я люблю, чтобы вещи лежали.

Стали меня расспрашивать, я говорю: «Нет уж! Вы первые!» И вот что случилось за время моего отсутствия.

Я не вышла к завтраку. Нянюшка пошла ко мне – кровать разобрана, одежда на месте, а ее воспитанницы и ночной сорочки нет. И тапок нет.

Сначала няня с горничной по комнатам меня искали. Потом всех на ноги подняли. Дядя, говорят, больше всех беспокоился… Все помещения в лаборатории собственноручно открывал… Елисей приехал. Не нашли.

Обратились в жандармерию. Те по следу выяснили, что я зашла в дедов кабинет, а обратно не вышла. Стены вскрывали, потолок! Начали подозревать, что меня выкрали и вынесли в мешке. Дело открыли, и оно зависло.

Приставили жандармов, механических псов, объявили меня в розыск. Обычное дело. У меня же деньги, дома… Не найдусь в течение года, все к дяде перейдет. Елисей все дела забросил, у нас сидел. И они с Сергеем Фомичом, старым управляющим, начали по мелочам, по крупицам собирать картинку. Сергей Фомич вспомнил, что краем уха слышал от прислуги, что недавно кто-то видел свет в лаборатории, в коридоре. Заметили, что и дядина охрана туда зачастила – это они меня как раз поджидали.
Ну и решил Сергей Фомич свою засаду устроить. Рассказал обо всем Елисею, и они стали по очереди дежурить, наблюдать. Внутрь флигеля они войти не могли, их бы сразу вычислили, а в окна поглядывали. И заметили шум, суматоху в коридоре, свет лишний. И что дядя несколько раз за вечер входил во флигель.
 
Елисей позвал жандармов, и они, несмотря на сопротивление охраны дяди, а дядя еще и в Департамент звонил, и в управление жандармерии… из-за этого они не сразу и нашли меня. Пришлось высочайшее разрешение на обыск получать. Елисей в драку полез, еле оттащили!

И вот все двери открыли и нашли меня в последней комнате, живую, целехонькую! Столько радости было. Дядя не сразу исчез. Он, хотя и умный человек, не понял, что это за облатки такие, а это были записи, которые мне Света сделала. Но когда я сделала заявление и предъявила доказательства, дяди хватились, а его и след простыл. Охрана осталась, сами в недоумении.

В общем, судить его будут. Удалось и последние слова дедушки просмотреть, и мои показания приняли во внимание. Охранников задержали и выяснилось, что дядя мечтал вначале узнать секрет, куда дед исчезает из кабинета. Подобрал ключ и встретил его… вначале спрашивал, пытался шантажом действовать, а когда дед начал на него кричать, убил его… Охранник его все рассказал, подтвердил. Ну и теперь уже дядю в розыск объявили. Границы для него закрыты, найдут.

Да… а я замуж выхожу. За Елисея». Мы прочли последние слова и подняли на нее глаза. Оля улыбалась.

- Тебе не кажется, что на декорациях явно сэкономили? Прям СИЗО какое-то… – мило улыбаясь, спросила Света. Я молчал. Оля подняла пальчик и снова уселась строчить.

- Напиши, что мы очень рады, что все устроилось! – предложила Света. Я покачал головой.

- Не надо… она и так поняла, что мы рады…

- Невежливо как-то. Девочка вон какое сочинение накатала.

- Ну и пусть…

Света пожала плечами и написала сама: «А ты где? Место незнакомое». Ольга прочла, кивнула головой и углубилась в «катание сочинения».

Мы молча ждали. Я смотрел на Ольгу и записывал (не решился при Светке рисовать, она в таком настроении, явно обидится) прямо в голову вот этот наклон ее головки, ага… а в руке у моей авантюристки будет гусиное перо, и она вот также поднимет глаза с искринкой смеха…

Написала. Если с переводом, то: «Да, это – не мой дом. Это  лечебница, изучающая моровые поветрия. Мне пришлось рассказать, что у вас мор, и зеркало… Зеркало дядя спрятал в железный шкаф в тайник у себя. Зеркало долго искали, а когда нашли, решили, что ваше поветрие опасно для нашего мира. И перевезли его сюда. Из этой каморы ни одна зараза не вылезет. Оттого-то я и прошу не открывать проход к нам. И сама я тут сидела взаперти, под наблюдением – заболею или нет. Не заболела! А вот самое главное: если ты, Саша, дашь слово не пытаться открыть проход, мне разрешили показать вам воочию наш мир. Завтра в это же время зеркало перевезут в столицу, и мы с Елисеем покажем вам и Звенигород, и все, что пожелаете!»

- Э… нет. Не прокатит. Завтра меня не будет, - возмутилась Света. – Ну-ка… ой, смотреть на тебя тошно, я сама напишу. И написала: «К сожалению, мне завтра надо обязательно быть на работе. Иначе уволят (выгонят). Давай сегодня?»

Мне эта идея понравилась. В самом деле, быстро они не подготовятся, стало быть, нас ждет экспромт или, если отказ, все станет ясно, и Света права – декорации бедненькие, под стать финалу. Финансирование закончилось!

Ольга прочла, задумалась, потом ответила, что «я поняла, пойду, попытаюсь организовать показ сейчас. Пока прощаюсь ненадолго!» И протянула руку к верхней части зеркала. Бац! Опустилась шторка. И все исчезло. Мне очень захотелось, пока я не поклялся на крови, что не буду к ним соваться, влезть туда в последний разочек. Но я не хотел давать им повода.

Я отодвинулся в рабочем кресле от «экрана», и мое зеркало превратилось в обычное.

Света привычно проверила камеры, привычно сообщила: ничего кроме наших затылков, не вышло.

- Отдыхаем! – деланно бодро возгласил я и крепко ее обнял. И поцеловал.
Минут через сорок зеркало сработало, и на той стороне появилась сияющая Ольга, а с ней… видимо, Елисей, тоже сияющий и торжественный. Да, Оля договорилась.

«Сейчас зеркало поместят на специальную платформу, и мы поедем в сторону Новогорода. До столицы ехать долго, и не увидите ничего, дорога скоростная, едешь, и все за окном сливается. А в сторону Новогорода и поселков много, и хозяйства разные! Слово даешь, Саша, что не будешь к нам проникать во время поездки?»

Ну, слово-то я дал. Покивали головами, порадовались, Света срочно Васю и бабу Лялю вызвонила. И через полчаса шторки открылись снова, и мы увидели ее мир.

Василий и Ляля приехали позже, но тоже успели посмотреть на ту Россию, которая могла бы быть и у нас, если отменить крепостное право, смену властей и формаций, разрушительные войны и катастройку.

Зеркало, и в самом деле, закрепили на открытой платформе автомобиля обтекаемой формы. Ольга, Елисей и еще два молодца, то ли охрана, то ли техники, ехали в кузове, Оля с женихом под прозрачным козырьком, закрывающим от ветра и снега, а молодцы – как положено, в костюмчиках, напоминающих космические скафандры или костюмы биозащиты у нас, рядом с зеркалом. Ехали медленно, и мы смогли все рассмотреть.

Наверное, именно о таком мечтали строители коммунизма. Эта Россия процветала. Мы ехали, как нам написали, по Торжку, в нашем мире малюсенькому потрепанному городишку.

А в её России это был город, похожий на наш современный Звенигород, с многоквартирными домами не выше шести этажей, оригинальной архитектуры. Ольга подсовывала нам листочки, и мы читали: «Гимназия для мальчиков. Военное училище. Городская управа.» Около городской управы была площадка для «винтокрылов». «Это как у вас такси», - написала Ольга. Света улыбнулась. Про такси она рассказывала. Парки, закрытые остекленные бассейны с горками, церкви…

- Как красиво! – прошептала очарованная Света и прижалась ко мне.

Зеркало выехало из города, и потянулись не «безлюдные равнины», а небольшие технические сооружения, поселки, поля, сады… Все было ухожено, никаких провалившихся крыш и покосившихся заборов.

«Здесь молочные фабрики, льняные, переработка зерна и многое другое, - написала Ольга. И поля».

Через час мы свернули и поехали обратно, но уже другой дорогой. Нам показали небольшие станции, вырабатывающие энергию, они были построены на искусственных перепадах небольшой речки, конный завод, потом пошли леса, и за деревьями мы увидели ангары, это оказались их производства наших аналогов микросхем... потом – фабрика по производству духов в сосновом лесу.

Людей было мало, в основном с городе. Редкие авто пролетали мимо нас, рассекая снежинки. Дорога была на удивление сухой. Оказалось, ее подогревают проложенные под дорожным покрытием теплоносители. Пару раз мы видели винтокрылы-такси.

В Торжке в гимназиях закончились занятия, и народу стало побольше, детей вели за ручку родные, и еще стайка детишек, румяных, счастливых, направлялась с лыжами в парк.

«Уроки закончились», - написала Ольга. Я видел, как она держит за руку своего Елисея, и мне стало совсем грустно.

Автомобиль остановился, и Оля показала нам листок.

«А вотъ теперь я вынуждена распрощаться. Мы закроемъ зеркало, и его повезутъ дальше, въ камору. Оно тамъ и будетъ храниться. А я постараюсь приходить. Буду оставлять записки, чтобы вы могли прочесть. А вы мне - о себе. Договорились?»

Это – все? Вот теперь – все? С нами были уже и Вася, и баба Ляля, утиравшая слезы.

«До свидания! – написала Света. – Желаем счастья! Будем ждать!»

Оля вылезла из-под своего козырька, подошла к зеркалу. Мне казалось, она смотрит только на меня. Поклонилась, а потом послала воздушный поцелуй. И опустила штору. И все кончилось.

Что было дальше? Да, в общем, ничего. Свою раму я оставил себе, в сейфе на балконе. Через неделю нашел от Ольги письмо, в котором сообщалось, что у нее все прекрасно, и что она продолжает учиться. Дядюшку нашли и арестовали при попытке улететь из России. Его ждет суд и исправительные работы. Потом долго писем не было. Месяца через два, когда уже весна наступила, Ольга оставила на своей стороне фотографию, она – в белоснежном платье, и Елисей, счастливый и нарядный. «Мы повенчались!» - написала она. Я ответил поздравлением.

Я и сам собирался жениться, Света оказалась беременной, и мы торопились, ей хотелось белое платье и всякую красоту.

Каждый день я залезал в свой сейф. Но она не приходила. Я не могу туда пролезть. Плечи широкие. Детей запустить? Куда? В камору? Как попасть в эту райскую Россию, как? С той стороны границу закрыли. А мне отчаянно хотелось туда. Если и есть рай на земле, то это было там. Внешне я не проявлял это свое растущее желание и свою тоску. Зачем? Зачем беспокоить Свету? Бабушка Ляля меня понимала, но и с ней я об этом не говорил.

Увидеть Ольгу стало моим самым главным желанием. «Она повенчана, ты скоро сам станешь отцом! И ты ей не нужен, и все это бред, который надо забыть!» - говорил я себе и каждый вечер, как осел, лез в сейф.

Работы у меня прибавилось, я приобрел известность. Все налаживалось, и даже ковидное поветрие научились лечить…

И вот однажды, когда Света была в женской консультации, я вытащил свое зеркало, поставил на табурет, прислонил к стене и «включил» его. Ничего… все та же холодная немая шторка. Я туда лазил, конечно, но ни звука не услышал, и шторка была, как мертвая немая стена.

- Все, брат, надо с этим кончать, - сказал я себе и взял в руки туристский топорик. Я загадал, что если сегодня от нее не будет весточки, я разобью к чертовой матери это зеркало, чтобы уничтожить этот соблазн, эту дурацкую мечту о другой России, которой и нет вовсе.

Ну? Раз, два, три… я размахнулся, ударил, и… шторка поднялась, и я увидел её, Олюшку, с радостной улыбкой… но не смог удержать топор, и он скользнул по стеклу. Внутрь лезвие не прошло, но я увидел, как она перепугалась и отпрянула назад. Зеркало разбилось на мелкие куски, и сказка умерла.

Я сидел, с топором в руках, как Раскольников над старухой процентщицей, когда вошла Света. Золотое колечко сияло на ее правой руке…

- Ой! – сказала она. – Ты что? Ой! – и, все поняв, обняла меня и заплакала. Отобрала топор, прижалась ко мне и прошептала:

- Ну ничего, Сашенька, ничего, все проходит, и это пройдет… А у нас будет девочка. Здорово? Только что на УЗИ сказали. И мы назовем ее Олюшка, хорошо?

И тут я вспомнил предсказание старой цыганки Ляли, и похолодел. То есть Ляля не лгала, она умеет видеть скрытое, значит, все это было правдой?

Из недосказанного

- Получается, что мы потеряли этот переход? – голос мужчины, сидящего в роскошном кожаном кресле у витражного окна был тих. Но стоявший перед ним старик в темной одежде привык к этой манере своего господина – не повышать голос, чтобы каждое произнесенное им слово имело вес. Сидящий в кресле гладил за ухом кота, пристроившегося у него на коленях. И это было знаком – господин не раздражен, бури не будет, иначе кот спрыгнул бы и ушел, задрав хвост. Попасть под горячую руку не хотелось даже коту.

- Мой господин, старая рама на той стороне имеет трещину и больше не может служить для перехода. А новая… вот, взгляните сами… - и старик протянул мужчине небольшой плоский прямоугольник. Прямоугольник засветился, и на нем появилось изображение – портрет девушки с пером в руке, задумчиво взирающей на зрителя. Художнику удалось передать и спрятанный внутри глаз дьявольский огонек, и скрытую усмешку, и странно совмещающееся с этим очарование невинности. Портрет был вставлен в великолепную резную раму неправильной формы. Картина висела на стене, среди других изображений, но у них не было такого прекрасного обрамления. Под картиной имелась подпись – «Авантюристка Ольга».

Господин вгляделся в картину.

- Это она…

- Да. Такой ее представил себе художник.

- Авантюристка… ну да, что же еще он мог подумать… А молодой человек… ему не придет в голову вставить в эту раму зеркальное стекло и попробовать проникнуть к нам снова?

- Мы узнаем об этом при первой же попытке. Нельзя отвергнуть и такой вариант развития событий. Но, проанализировав эту историю, мы пришли к выводу, что полученное им разочарование слишком велико, чтобы повторить опыт. К тому же, зеркало с нашей стороны надежно спрятано и находится под наблюдением.

- Обжегшись на молоке, дуем на воду? – человек выпрямился в кресле. Кот вальяжно спрыгнул с его колен и отправился восвояси.

- Мой господин, мне не найти оправданий…

- Недопустимо было вовлекать в это неподготовленных людей. То, что произошло –  большая беда для человека по ту сторону. И для внучки нашего незабвенного Александра Феоктистовича это стало серьезным испытанием. На той стороне мор? А если бы она погибла? Кстати, что с мором?

Он поднялся и прошелся, разминая ноги, по кабинету. Остановился у огромного стола, покрытого зеленым сукном, с затейливой резьбой по деревянной окантовке столешницы. Все в комнате было выполнено в едином стиле – богато и сдержанно одновременно.

- Мы передали на ту сторону несколько вариаций противоядия. Наш источник сообщает, что был выбран самый сильный вариант. К сожалению, он небезопасен, но самый спасительный.

- Хоть чем-то поможем несчастным людям… Таким образом, у нас больше не осталось на той стороне ворот для крупных предметов?

- К сожалению, нет. Только почтовые ящики, всего их два.

- Готовьте третьи ворота. Мор закончится, и нам нужно иметь проход размером побольше, чем девичье зеркальце. Но! Больше никаких самодеятельных исполнителей, никаких случайностей! Работать строго по Уставу. Под вашу ответственность. Доклад раз в десять дней.

- Да, мой Государь… Все будет сделано…

Низко поклонившись, старик в черном сделал пару шагов спиной назад к дверям, затем повернулся и вышел.

Государь Всея Руси Петр Александрович смотрел через цветные стекла на заснеженный сад. Снег переливался, и был то зеленым, то желтым, то розовым. Больше всего Государю нравился теплый желтый. Алый цвет стекла вызывал неприятные мысли.  Иная Русь, корчившаяся в мучениях, то гибнущая, то возрождающаяся, не давала ему покоя ни днем, ни ночью.

Конец


Я благодарю Константина Фаэтонова за подаренный сюжет и консультации по "мужским страданиям", Алексей Панасюка за поддержку - роман писался больше года, и он, мой добрый читатель, был рядом. Спасибо вам большое!