Дог

       Догу снова снится тот сон. Он говорит девчонке: "Надо уходить". Она кидает в рюкзачок негустые свои пожитки. Частный дом на окраине. В сенях нестерпимо смердит рассолом, а она всё копается, что-то уронила. "Давай скорее," — торопит Дог. Она поспешно ставит на место какую-то утварь и приговаривает полушёпотом "рассердятся ведь". А Дог косится недобро на лампочку над головой. Лампочка тусклая, но свет видно из окна, и надо, чтоб скорее погас. Дог всей шкурой ощущает — надо скорей. Чуть не силой вытаскивает девчонку на крыльцо, сам запирает дверь, взяв из холодной, нетвёрдой ладошки ключ, затёртый годами до гладкости, как речной окатыш. Они идут в поздних сумерках, вокруг черно.
       Дог замечает светлые росчерки в темноте. Будто заросли белого камыша. Не трава, не кусты — что-то. Он говорит: "Смотри, красиво". Но они идут быстро. Когда девчонка запоздало поднимает голову, ничего уже нет, а Дог не может ей объяснить, он сам не в курсе, что там такое было.
       Дог видит, как старую улицу разровняли грейдерами, смели хрупкие заборчики и палисадники у брошенных домов. Видимо, будут что-то строить.
       Идут улицей, потом идут через пустырь — Дог торопится срезать. Дальше есть место, где надо пройти под фонарём, который сам по себе зажигается и гаснет. Плохое очень место. И вот они там, улица пустая и тёмная, дорога ныряет в лощину. Дог рвётся вперёд, не веря в удачу. Но тут под ногами, словно ловушка, вспыхивает жёлтый круг света. Позади возникает грузная фигура. Окликает девчонку. Та вздрагивает, словно под лопатку воткнулась стрела на леске. Дог отсекает леску, шепчет, склонившись к ней: "Не отвечай, не оборачивайся! Надо идти!"
       Грузный окликает снова, матерится, грозит рассказать родителям, а сам будто вонзает новые стрелы, тянет к себе за новые лески. Обратно, туда, в тот дом над болотом, где запах рассола. Девчонка всхлипывает от ужаса, идет к нему. Не смеет даже попросить о помощи. Ей сейчас этот морок кажется знакомым, соседом, может быть, а на самом деле нет у него четкого контура, и по имени он девчонку ни разу не назвал. Дог понимает, что смутный человек не отпустит. Он охотится так, он специально ходит здесь, под фонарём — потому что узкая дорога, некуда свернуть.
       Дог не думает больше. У него в кармане складной нож с чёрным лезвием. Девчонка уже рядом с грузным, и тот хватает её за плечи, заламывает тоненькие руки. Дог бьёт ножом в спину, большую, округлую, как мешок картошки, изо всей силы вгоняет лезвие и рвёт вниз, стараясь распороть побольше. Они с девчонкой бегут до самого моста через вонючую речку. Липкая дрянь на пальцах жжёт кожу. Это не кровь. Не должна кровь быть чёрно-зелёной.
       Дог просыпается на этом месте. Он всегда просыпается, как только они шагнут за мост.
      
       Пробуждение тяжёлое, как давнее похмелье. Дог привык. Всегда так, если долго нормально не спать.
       На него смотрит Анна. Дог зовёт её Астра. Она всегда правильная, как комсомолка из мифического совдепа, и на случай, если придётся творить добро, у неё с собой план-схема. Анну бесит прозвище, но Дог есть Дог, он вечно уставший, ему всё равно.
       — Пора идти, — говорит Анна. Она одета и готова, хоть сейчас на парад. Дог никогда не мог понять: как можно быть проводником и при этом выглядеть так аккуратно? Когда город на тебя постоянно разевает пасть, как-то не до внешнего…
       Он сползает с измятой кровати. Мокрая от пота футболка противно липнет к загривку. Он плетётся в ванную, умывается ледяной водой, и всё равно он бы лучше прилёг, поспал бы ещё пару часов. Но это всегда так. Пара часов ничего не решит. К тому же Астра…
       Дог возвращается в комнату, забрасывает в рюкзак всё, что вчера успел вынуть. Натягивает толстовку (футболка под ней всё такая же влажная и воняет звериным потом). Шнурует ботинки. Надевает куртку. Жадно надвигает на голову наушники. Это важно. Первостепенно. Включает плеер. Один динамик хрипит. Дог чертыхается, разматывает изоленту у штекера, пытается понадёжней скрутить между собой тонкие проводки.
       Астра ждёт его у двери. На лице нет ни следа раздражения. Она всё понимает, это Дог, просто вот такой он убогий, с ним вечно что-нибудь не так. Иногда Догу хочется в кашу разбить это лицо, это понимание, но вспышки ярости тонут в бесконечном желании спать.
       Они выходят на улицу. Холодный воздух на некоторое время сгоняет вечную дрёму, и в голове у Дога становится ясно. Он смотрит вокруг с живым любопытством. Пограничное время. Поздняя осень или ранняя весна. Горящих окон немного, прохожих нет вовсе. Утро. Город. Город, чёрт возьми. Любимая тема.
       Вот они идут: стройная женщина в бежевой курточке и безупречно сидящих джинсиках, в ботиночках на небольшом каблуке. Густые, волнистые волосы пшеничного цвета забраны над ухом простой заколкой. И даже красивый платок повязан на шее. Разве что с лицом ей не повезло. Лицо белое и плоское, как блин. Лицо она рисует косметикой, чтобы хоть как-то выглядеть. Анна — хороший человек с железными принципами. Дай ей волю, у неё бы народ по городу ровным строем ходил, и заморочки случались по расписанию. Анна не курит. Никогда не курила. Почему-то за это Догу хочется убить её сильнее всего.
       Следом за Анной тянется нечто тёмное, сутулое и явно нездоровое, шаткой поступью нагоняя её ровный шаг. Огромные мониторные наушники пригибают голову к земле, под капюшоном кривая гримаса социофоба. Его однажды приняли за маньяка, и пытались Анну от него спасти. Она тогда лишь поморщилась и неохотно выдала "ЭТО со мной".
       Они вдвоём дольше, чем Дог может вспомнить. Хотя это не критерий. Дог помнит последнюю неделю, да и то смутно. Когда-то он был один. Был даже хорош в своём ремесле. Потом всё поменялось. Анна присматривает за ним. Может, и мудрое решение — без неё Дог давно бы бежал босиком по ромашковому полю, забыв проснуться в один прекрасный день.
       Дог и Анна шагают на монорельс, куда-то едут под руководством Анны.
       В вагоне он снова дремлет, роняет голову и вздёргивается, один раз даже удается выхватить пару минут вязкой  мультяшки.
       Они приходят туда, где нужнее всего. Дог видит жилище со множеством комнат, там обитают чужие друг другу люди. Может, они и родственники, Дог не ищет в лицах семейного сходства. Он просто чует их отдельность, как запах. Астра говорит с хозяином, потом переводит Догу: "У них квартиру глючит". Дог не в состоянии переваривать человеческую речь. Ему крайне пофиг, он не хочет вникать, он даже музыку в наушниках не выключил. Он бы лучше поспал, но сейчас нельзя. Астра не позволит.
       Дог бродит по комнатам, полным хлама и старой мебели. Видит собаку, крупного пса неясной породы, белого с жёлтыми пятнами на боках, жизнерадостного, ясноглазого. Они смотрят друг на друга. Пёс тайно надеется, что с ним сейчас будут играть. Дог видит ретроспективы. Хозяин, тот самый, с кем Астра говорила, приводит пса с прогулки, снимает ошейник и говорит: "идиот Евгений нагулялся", "идиот Евгений хочет есть", "идиот Евгений бегал за мячиком". Пёс всю свою жизнь был дебильной шуткой для этих людей. Но сам этого не понимал, и любил своих людей искренно. Призрак его любви глючит и замыкает пространство квартиры, не предназначенное для такого чувства. Дог зовёт Евгения к себе. Пёс идет охотно, дает себя обнять. Дог душит его, душит, как если бы пёс был жив, и его нужно было убить. Жизнь всегда сопротивляется, но в итоге не остаётся ничего, разве что несколько жёлтых шерстин на рукаве. Дог отпустил пса. Он это умеет. Всегда умел отпускать.
       Нахлобучивает усталость, ещё хуже, чем всегда. Дог сползает плечом по стенке, пока не падает на корточки. А вообще, он бы лёг, но ему противно в этом доме. Возникает Астра. Шипит:
       — Здесь нельзя спать, ты что, совсем уже?..
       Они уходят из квартиры. "Больше никакой любви, у вас вскоре всё наладится". Минуя хозяина, Дог смотрит ему в глаза, и под тяжестью его взгляда здоровенный мужик бледнеет, отступает назад. Дог думает о складном ноже с чёрным лезвием, но нельзя, Астра…
       Едва выйдя из подъезда, Дог вяло поднимает тему насчет "отдохнуть". Астра непреклонна: "У нас ещё дела".
       …Вечером, после всех дел начинается самое страшное. Они приходят на поинт… вот странно, почему всегда поинт?.. была же у Дога когда-то база, излюбленное место отдыха, он просто не помнит, когда была и где… они приходят на поинт, и можно бы спать, но Дог слишком измотан, чтобы уснуть. Он ложится, закрывает глаза. Голова полна завывающих дрелей и бормашин, голова полна позавчерашних порожняков и обломов, глобальных разочарований и самых гнилых воспоминаний детства. Это даже не мысли, просто шум, слишком громкий, чтобы расслабиться.
       Дог рычит и возится, мучает подушку. Срывается курить — Астра в комнате не разрешает, он каждый раз плетётся в туалет. Сигарета кончается за четыре затяжки. Дог бросает её в унитаз и понимает, что хочет ещё. Эту пропасть ничем не заткнёшь, ему просто надо, чтобы было тихо. Тихо внутри. Тем временем полночь. Тем временем час тридцать. В одно из своих возвращений Дог видит Астру, сидящую в изголовье его кровати. Дог хорошо видит в темноте. Он ложится на место. Астра укладывает его косматую башку к себе на колени. У неё тонкие, тёплые пальцы. Она ощупывает нижнюю челюсть Дога, не чураясь щетины, находит какие-то точки, нажимает. Как будто выключает ненужные механизмы. Это приятно. Женские руки на лице, упругое бедро под затылком. Дог затихает. Напряжение постепенно уходит. Догу становится тепло. Он думает: в конечном счёте не так плохо, что Астра рядом. Утром она разбудит его и положит начало новому кругу мучений, но сейчас об этом можно не думать. Сейчас можно лежать, зажмурившись от удовольствия (она не видит), а потом наконец-то заснуть.
       — Ну что, полегчало тебе, бедная скотинка? — шепчет Астра с непривычной мягкостью.
       — Идиот Евгений… — чуть слышно усмехается Дог.
       Сознание тает в тёплых волнах. Наконец-то нет никакого сознания, только тишина.
      
       Дог шагает по белому снегу. Непривычное чувство. Им достается много белого, они с Астрой рано выходят на рейд. Никаких следов, холмики заметённых машин на парковках и ровные горизонтали. "По кокаину не ходить". Дог запомнил смену сезонов так: однажды вышел из подъезда, ожидая привычную полутьму, и напоролся на обилие света. Отвыкшие зрачки не желали сужаться, глаза заныли, боль ушла в виски. Он зашипел, вскинул руку в жесте защиты, и Анна ждала, когда он сможет идти — чуть меньше понимания, чуть больше сочувствия в этот раз. "Не стоит тебе встречать рассвет на Эвересте," — констатировала она. Дог посмотрел на неё. И неожиданно для себя засмеялся.
       Запахи теперь другие. В них медленно вызревает что-то неотвратимое, что-то смертельное. День за днем. И холодно. От холода Дога прибивает зевать.
       Работы полно. Люди. Линейные граждане, обремененные злом и проблемами. Дог делает всё, что может. Иногда этого достаточно, иногда нет. Недавно был один парень. Угодил в зазеркалье — вышел из дома и обнаружил: всё, что должно быть справа, находится слева, и наоборот. Он перепугался, ринулся обратно, а в квартиру попасть не может — ключ к замку не подходит. Оказалось, соседскую дверь пытался открыть. Дог намучился с ним, пока развернул всё обратно. Даже разговаривать пришлось… Дог шагает по белому и думает: а если бы со мной так же?.. Он бы, наверное, пожал плечами и дальше пошёл. Плохо — это когда теряешь привычное. У Дога мало такого. К Астре он привык. Привык быть уставшим. Вот и всё.
       Астра сердится. Сердится, как будто что-то её гнетёт. Может, Дог достаёт со своими тупняками, в последнее время он совсем мешком прибитый, даже сам стал замечать. Но есть и плюсы. На рейде холодно, и где-то в середине дня, когда мало народу, они идут в забегаловку. Дог громоздится на высокий табурет, смотрит за окно на потоки машин. Астра приносит сладкий кофе в картонных стаканчиках и что-нибудь поесть.
       Дог глотает кофе и оттаивает. Наблюдает за каждой горячей волной внутри. Потом ест с детской непосредственностью. В такие моменты Астра не сердится. Но это полчаса в день. Если повезёт, минут сорок. Дог малоумно скалится, уставившись в окно. Ему отлично.
       Однажды Дог приходит в себя от боли. Анна склоняется над ним, разгневанная, как валькирия. Она начинает орать на него, ругает, на чём свет стоит (без матов совершенно, она одна так умеет). Дог подавляет желание закрыться от неё рукой и в панике думает, что он успел натворить? Он ничего не делал, не может вспомнить ничего такого, просто спать лёг. Из криков он выясняет: Астра не могла разбудить его всё утро. Надавала пощёчин, окатила водой — никаких эффектов. Включился Дог только тогда, когда она догадалась нажать на болевую точку над губой. Прикол от парамедиков. Наоравшись, Анна созерцает стену, сидит мрачная и неподвижная. Сидит так долго, что Дог соображает заварить чаю и принести ей. Забирая кружку из его рук, Анна вскидывает взгляд. Догу кажется, она вот-вот заплачет. До него медленно начинает доходить: Астра испугалась.
       — Собирайся, надо идти, — говорит она в конце концов. Рисует себе лицо, одевается, аккуратная, как всегда. Дожидается Дога. Они не идут на рейд. Они неспешно шагают по улицам, оба в неловкости от того, что всё так получилось. Едут на монорельсе.
       Астра отводит его к Шему.
       Дог сидит в комнате, в кресле, начинает задрёмывать понемногу и слышит приглушённые голоса на кухне:
       — …совсем разладился… — это Астра, — починить…
       — …зачем ты вообще его тогда… — это Шем. — ...надо было оставить… милосерднее.
       — … следи, чтоб ел… он забывает.
       Дог тихо радуется тому, что теперь не нужно никуда идти.
       Шем — это как Айболит, но для взрослых. Пилюли у него не из аптеки, и всё такое. Лечит местное зверьё, вроде Дога. У Шема очень чисто и всегда тепло, всякая экзотическая жратва, вроде рисовой каши. Дог спит целыми днями, ему хорошо — здесь кошмары не снятся, или, может, это из-за таблеток… Дог час лежит в горячей ванне и вспоминает помыть наконец-то башку… Шем почти не разговаривает с Догом, знает, что Дог — не любитель. Тем не менее, всё мирно. Дога немножко ломает без Анны, тянет внутри. Вечером он втыкает в телевизор, мало понимая в происходящем на экране и не пропуская рекламу.
       Спустя несколько дней появляется та девчонка. Половина волос оранжевая, другая половина — ярко-синяя. В первый раз она входит на кухню, где Дог ест. Ему достаточно беглого взгляда, он видит всё, что в ней не так, от начала времён до самого последнего сбоя. Видит, как должно быть, и где нужно поправить. Никогда этому не учился, просто чувствует, знает. Обычно Дог таких забирает на маршрут, но лечит здесь не он, лечит здесь Шем, так что, вроде как, не его дело.
       Разноцветная берёт кружку, делает себе чай. Дог тайно надеется, что она уйдёт. Надежды напрасны.
       — А с тобой что не так? — спрашивает она, рассмотрев его во всех подробностях.
       Совсем ничего не ответить как-то слишком жёстко по отношению к незнакомому человеку, поэтому Дог бегло пожимает плечами, не переставая жевать.
       — Как тебя зовут?
       Дог обдумывает, как ответить, чтобы она отцепилась. За размышлениями он пропускает сам момент, когда пора заговорить.
       Девчонка садится за стол, пытается поймать его взгляд. Этого только не хватало! Дог бросает вилку, уходит в комнату, сердитый, что не успел доесть.
       Какое-то время её не видно. Вечером Дог засыпает на тахте перед телевизором, а проснувшись среди ночи, видит перед собой силуэт — девчонка сидит на полу, плечами откинувшись на край тахты, и тоже, видимо, смотрит. Дог обдумывает перспективу встать, уйти к себе. Но ему удобно тут, место нагрелось. В комнате тихо — телек еле слышно вещает, присутствие другого человека напоминает Астру, и Догу временно не нужно по ней тосковать. Поэтому Дог снова засыпает. Просыпается один.
       — Дай послушать? — просит разноцветная, подобравшись сзади, когда Дог сидит, зарывшись в наушники, и думать о ней забыл. Пережив неприятное чувство вторжения, Дог прикидывает, что его музыку мало кто выносит. Имеет смысл немного уступить, чтобы девчонка в перспективе отвяла. Он неохотно стягивает наушники за оголовье. Без них сразу холоднее, и башка кажется ничем не защищённой.
       Наушники и плеер у Дога действительно хороши. Из тех времен, когда мир был легче и правильней.
       Девчонка садится на ковёр по-турецки, нахлобучивает на голову громоздкую конструкцию. Слушает. Тащится, закрыв глаза и разжигая у Дога плохие предчувствия. Внезапно выходит из транса, трогает левый амбюшон. Шарит взглядом по проводу. Дог вздрагивает всем телом, когда она начинает сдирать обмотку у штекера. Девчонка разглядывает скрученные проводки.
       — Есть что-нибудь острое? — спрашивает она.
       В немом трансе Дог протягивает ей свой нож. Она аккуратно зачищает проводки, по-новой складывает один с другим, скручивает, приплавляет зажигалкой. Потом, как само собой, достаёт из кармана небольшой моток изоленты (у неё чёрная), бережно бинтует, уложив каждый контакт под отдельный виток. Слушает ещё какое-то время и возвращает сокровище Догу.
       Дог смотрит на неё, как никогда раньше на людей не смотрел. Разноцветная покидает комнату. "Спасибо," — хрипло выдаёт Дог минуту спустя.
       Ему понемногу становится лучше у Шема. Уже не хочется спать каждые два часа. В голове начинают появляться какие-то отвлечённые мысли. Один раз даже был стояк поутру.
       Дог представляет, как вскоре появится Астра. Они с Догом будут сидеть, страдая от прежней неловкости. Астра будет винить себя в том, что Догу тогда стало плохо, ведь это её работа — присматривать за ним. Дог тоже будет неуклюже молчать, не зная, чего хочет больше: уйти с ней или остаться.
       — Ну... как ты тут? — спросит Астра после огромной паузы.
       — Нормально, — тускло откликнется Дог.
       Астра уйдет одна.
      
       Опять кухня, Дог ест. Приходит разноцветная с пустой кружкой. Дог моментально напрягается. Однако он помнит добро, поэтому продолжает мрачно жевать дальше.
       — Почему ты ни с кем не разговариваешь? Что, всех ненавидишь? — интересуется девчонка, сев слишком близко, почти касаясь его локтя.
       Дог пожимает плечами.
       — Шем сказал, ты проводник. Как это возможно: ты помогаешь людям и при этом ненавидишь их?
       Дог не в силах вынести абсурда.
       — Я не нена... не на... просто не люблю, — говорить он отвык, каждое слово, как неверный шаг, и приходится слушать свой голос — вдруг что-то неправильно? На маршруте в сто раз легче, там просто действуешь...
       — Думаешь, все люди плохие?
       — Может, хорошие есть. Не знаю.
       Девчонка удивленно хлопает глазами.
       — Так просто не бывает! Про кого-нибудь ты точно должен знать! Иначе зачем вообще?..
       Замедлив процесс поглощения пищи, Дог прикидывает свои чувства к Астре — единственной, с кем у него есть контакт. Если Астра — хорошая, почему её так часто хочется убить?
       — Кто-то ведь нравится тебе? Твоя девушка? У тебя есть девушка?
       Поначалу Дог теряется. Девушка? Ах, да, это когда секс и симпатии...
       "Может ли Астра считаться?.. да нет, бред какой!" Дог прилежно выискивает в памяти годные эквиваленты.
       — Была, — признает он, вспомнив давнюю историю. — Но я, вроде как, оказался для неё слишком стрёмным.
       В далекой памяти он стоит перед закрытой дверью и никак не может въехать, почему его не впустили? Он же только погреться просил, поскольку ночь, блокада, и всё такое...
       — Ну а друзья?
       Дог страдает, закатив глаза. Он не хочет, не любит об этом, но эта мелкая так смотрит, что нет сил прогнать её. К тому же, она вылечила наушники. И Дог ещё немного сдаёт позиций:
       — Да, был один чувак, которого я ценил. Я за него ввязался в драку. Меня порезали, сломали два ребра. А он, как выяснилось, свалил.
       Дог говорит задумчиво, без драматики, как будто сам удивлён, что с ним когда-то такое было.
       Девчонка глядит на него дикими глазами.
       — Ты поэтому так на всех сердит? — шепчет она.
       Дог смотрит в прошлое, пытается нащупать смысл слова "ненависть". Он не понимает, на что нужно сердиться. Дог способен чувствовать обломы. Иногда от этого даже болит, но Дог знает: люди не хотят ему зла. Люди вообще не хотят ни зла ни добра. Им просто пофиг.
       Дог мотает головой.
       — Глупо сердиться, — объясняет он. — У них у всех… обстоятельства.
       Девчонка подавленно встаёт, уходит из поля зрения, и только Дог настраивается перевести дыхание, как она виснет на плечах, обнимает сзади за шею.
       — Ужас, какой ты невезучий!
       Дог стискивает зубы до скрипа. Он бы наорал на неё сейчас, наверное, даже ударил, но руки у неё тонкие, тёплые, и небольшие груди приятно вжимаются в спину, и пахнет от неё чем-то солнечным, летним — короче, девчонка. Поэтому Дог терпеливо ждёт, когда кончатся все эти глупые нежности. Ему хватает сил проворчать:
       — Я не неве... я обычный.
       Поздно ночью он лежит у себя. В комнате темно и тихо. У Шема вообще тихо — восьмой этаж. Весь этот утренний разговор — как проклятье, как бесконечно зацикленный трек. Невезучий. Разве Дог невезучий? Он всегда такой, давно, он уже забыл, как может быть по-другому.
       В дверях беззвучно возникает девчонка. Входит, забирается к нему на кровать без приглашения.
       — Мне сейчас кошмар приснился. Просто кошмарище! — шёпотом жалуется она.
       Дог лишён аргументов — про кошмары он знает всё.
       — Ты только молчи! — ставит условие он.
       Разноцветная молчит. И вообще, втёршись к нему под бок, засыпает.
       От её присутствия Догу становится тепло. Греет ласково из середины нутра. Дог застигнут врасплох затопившим его ощущением жизни. Он тихонько втягивает ноздрями приятный запах девчонки, её волос и чистенькой одежды. Его тащит от этой близости, тащит беспощадно. У них мог бы быть секс и прочие эти приятные глупости.
       Вот что он упустил. Он раньше был живым постоянно. "Почему перестал?.." — успевает задуматься Док, плавно отключаясь.
      
       Дог умывается в ванной. Мелкая показывается в дверях — оранжевая половина волос взъерошена, синяя — примята, девчонка сонно моргает.
       — У тебя трусы в клеточку, — говорит она.
       Дог замирает столбом, в панике думает: "Как узнала?!" Девчонка хохочет. Дог замечает в зеркале, что джинсы на нём сползли, и действительно видно краешек. Ему вдруг тоже становится смешно.
       В комнате много солнца, и какая-то оттепель за окном. Возможно, даже весна. Дог кайфует на музыке, расслабившись в кресле. Приходит Шем, деликатный, ненавязчивый. Трогает за плечо, сообщает, что Анна звонила. Дог кивает, то ли на известие, то ли в такт. Про Анну новость неплохая. Опять всё вернётся на круги, не надо будет ничего решать, да здравствует колесо сансары.
       Шафл выдаёт любимые треки один за другим. Дог смотрит в окно, залитое светом. Потом встаёт, подходит. Никогда он не любил яркого, а тут вдруг захотелось… Солнце ложится на руки и грудь. Приятно согревает морду. Дог щурится. "Неплохо," — думает он.
       Стянув с головы наушники — в динамиках шёпотом продолжает звучать — он кладёт их на подоконник, уходит шмотки собирать. Это долго. Обычно проснуться и выйти — вопрос трёх минут, но у Шема держать бдительность ни к чему, поэтому вещи Дога непривычно расползлись по жилому пространству. Он бродит, подбирая свое барахло, и старается ничего не забыть. Мышцы ноют от предвкушения — провести день на ногах будет приятно, валяться Дог устал.
       Он возвращается в комнату, где много солнца, наушники забрать. На подоконнике сидит девчонка, нахлобучив их на себя. Зажмурившись, вытянувшись, как травинка, покачивается в такт. "Да чтоб тебя!" — сердится Дог. Разноцветная так улыбается, что обломать её никак невозможно. Судя по виду, ей всерьёз пришлись по вкусу ломанные электронные ритмы.
       Девчонка распахивает глаза, видит Дога, поначалу немножко съёживается, осознав, что взяла чужое без спроса. Дог думает о том, что вещи собраны, до Анны ещё далеко, так что фиг с ней, наверное, пусть слушает.
       Солнце разжигает её волосы неимоверным сиянием, от чего на правой щеке апельсиновый отсвет, на левой — ярко-фиолетовый. "Конопатая, — замечает Дог. — И глазищи янтарно-карие". Он бы раньше заметил, но до этого у него не было настроения смотреть.
       Сообразив, что ругать её Дог не будет, девчонка снова расправляет плечи, и даже покачивается чуть-чуть. Как будто ничего не может с этим поделать.
       — Дай списать плейлист? — просит она. И тогда уже замечает рюкзак у него в руке. — О, ты уходишь?
       Дог кивает.
       Яркие краски вокруг девчонки немного тускнеют.
       — Жаль, — говорит она.
       Внезапно становится серьёзной, стаскивает наушники на шею.
       — Ты не целый, — говорит девчонка, набравшись храбрости. Видно, что храбрости в ней едва хватит на пару фраз. — Я могу починить, я умею.
       У нее от волнения так колотится сердце, что Догу слышно. Он смотрит на изоленту у штекера. "Починить". Ему внезапно становится не по себе.
       — Ты тоже… тоже проводник? — выдает он офигевшим голосом.
       — Само собой. Как, по-твоему, я здесь оказалась?.. — девчонка пожимает плечами.
       Он мог бы и раньше сообразить. Должен был! Особенно ночью, когда она жаловалась на кошмары.   
       Таким до боли растеряным Дог давно уже не был.
       — Ты что несёшь вообще? — бормочет он. — Ты что, во вторую смену ходишь?
       Разноцветная обалдело моргает.
       — Что… куда хожу?
       — Ну, в школу! Чтобы после маршрутов на уроки успевать.
       Шутка нелепая, глупая, Дог просто не может поверить в то, что это цветастое недоразумение… тоже.
       Девчонка медленно мрачнеет, и взгляд у неё становится жесткий, стальной.
       — Не нужно меня чинить, я в порядке. Ты сперва свои шестерёнки подбери, — огрызается Дог, медленно отступая к двери. Фиг с ними, с наушниками, можно потом забрать. — За мной скоро Астра придёт.
       — Астра не придёт, — цедит девчонка сквозь зубы.
       Вечером Шем отдает Догу наушники и плеер. Аккумулятор мстительно посажен до нуля. Астра так и не появилась.
       
       Дог просыпается от пристального взгляда. Поворачивается, смотрит в темноту. Над ним стоит девчонка. На ней свитер и сумка на плече.
       — Ты дурак, — горько произносит она. — Но за это я тебя прощаю.
       Дог не считает, что он дурак, однако за ту нелепую шутку ему действительно стыдно.
       — Спасибо, — сонно шепчет он.
       — Теперь вставай. И пошли, — голос у нее негромкий, Дог чувствует его всем телом. Тело приходит в движение само по себе. 
       — Куда пошли? Тебя Шем не отпустит, — спорит Дог. Он не может ей сопротивляться. 
       — Он спит.
       — Тебе нельзя на маршрут, перегоришь нафиг! — руки тянутся к одежде. Целиком не согласный со своими действиями, Дог лезет ногами в джинсы.
       — У меня 62%, на одну вылазку хватит, — спокойно возражает разноцветная.
       Дог без понятия, что значит "62%", ему не нравится, как это звучит. Он бы должен сейчас оттащить девчонку силком обратно в её комнату и на щеколду запереть. Ещё лучше — подежурить под дверью до утра для надежности. Вот только мысли его на пару мгновений отстают от действий, и он никак не может поймать привычную синхронность. Он когда-то тоже так умел… иногда проще ведомого на себя переключить, чем объяснять, как правильно. Он просто не думал никогда, что его самого кто-то будет "вести". Раз за разом проваливая попытки сопротивляться, он невольно думает: "Она права, я не целый. Даже закрыться нечем… Интересно, Астра знает?" По шкуре бежит холодок — Астра с ним очень давно, такие вещи для неё более чем очевидны.
       Дог и разноцветная идут в прихожую, одеваются, шнуруют ботинки, тихо и слаженно, как единый организм.
       Снаружи все чёрно-жёлтое, пахнет апрельским льдом. Асфальт прихвачен коркой, искрящейся под светом фонарей. "Сколько я зависал у Шема?" — пытается посчитать Дог.
       Девчонка забрасывает сумку на плечо, смотрит по сторонам, слушает. Слушает с таким напряжением, что воздух вокруг начинает звенеть. Она из этих, понимает Дог, которые мастера направлений. Ему самому направления до лампочки, он человек действия. Анна всегда решает, куда идти. Анна-Астра… Проклятая девчонка как будто развинтила гайки, на которых держался мир — Анна внушает Догу всё меньше доверия, а сам по себе он быть накрепко отвык.
       Девчонка шагает прочь из дворика. Дог тянется за ней. Его противно, мелко трясет, он думает, что от холода, потом понимает — ему страшно. Не хочет он ничего выяснять, не хочет быть целым. Подняться обратно к Шему всё равно, что вернуться в рай. Но рай заказан.
       На перекрестке девчонка говорит:
       — Я знаю, куда нам надо. Но это далеко. Всю ночь идти. Я тогда из-за тебя в школу опоздаю.
       Дог помалкивает. Он и так уже понял, кто во всём виноват. Неожиданно для себя он прилипает взглядом к её запястьям — из-под рукавов курточки, похожей на военный китель, выглядывают намороченные биссерные узоры. Дог раньше таких не видел. Он смотрит, внезапно позабыв обо всём, ему становится тяжело и спокойно.
       — Феньки… — шепчет Дог.
       — Это рабочие, — поясняет девчонка, пониже натянув рукава.
       Она уже некоторое время что-то говорит, Дог всё прослушал.
       — Что? — спрашивает он невпопад.
       Девчонка смотрит на него, не скрывая издевки.
       — Я сказала, что машину поймаю, ты, главное, не отсвечивай.
       Дог смотрит по сторонам. Улицы пусты совершенно. Светофоры на высоких мачтах монотонно мигают жёлтым. Даже окон светящихся в домах почти нет. Что разноцветная собралась тут ловить, непонятно. На всякий случай Дог отходит поодаль, набрасывает капюшон на башку, изо всех сил старается выглядеть абстрактным силуэтом.
       Минуты через три появляется машина. Девчонка голосует, но та закономерно проносится мимо.
       — Облом, — констатирует Дог.
       — Это не наша, — возражает девчонка.
       "Ну да, конечно," — глумится Дог. Не вслух — одного раза хватило.
       Машины проезжают ещё дважды. Затем свет фар вспыхивает быстрым зигзагом в биссерных узорах.
       — Вот наша, — говорит девчонка ещё до того, как машина начинает притормаживать.
       Девчонка спешит по тротуару, открывает дверцу, что-то туда весело говорит, машет Догу, чтоб тот подошёл. Они садятся и едут. Разноцветная щебечет про автостоп, как прибыли ночью, и надо теперь добраться на другую сторону города к друзьям, которые ждут. Вещает, как застряли в ста километрах от города на полдня, и как дальнобойщик угощал их борщём со сметаной. Дог мрачно поблескивает глазами с заднего сиденья. Девчонка совершенно другая, смешливая, легкая, она настолько не вяжется сама с собой, что Догу трудно ее узнать. Он трясет головой, разгоняя мнимые реалии, и смотрит в окно, спасаясь от когнитивных диссонансов. Снаружи летят ночные районы, играют россыпи огней.
       Девчонка просит остановить у старой девятиэтажки, прощается, благодарит сто раз, тянет Дога за рукав наружу. Водитель что-то им желает в ответ и уезжает, обдав напоследок красным светом стоп-сигналов. Дог успевает заметить глубокое недоумение на его лице, как будто мужик проснулся и не понял, где он.
       Дог и девчонка идут по тёмной улице в пронзительной тишине. Дог крутит башкой по сторонам. Он, вроде, бывал здесь раньше. Следом пробивает сатори — он же когда-то здесь жил!
       Нет, они не идут в исходный дворик, территории детства уплывают назад и влево. Девчонка ведёт его по заросшей узкоколейке, сосредоточенная до предела, как будто двигается наощупь, а глаза нужны только чтоб нос в темноте не расквасить. От её напряжения у Дога ноет внутри. Она вся как магнит, почуявший истиный север. Догу ясно, что зря он шутил, проводник она сильный, намного сильнее него. Они спускаются с насыпи, шагают между гаражей, потом какой-то кривой подгнившей улицей. Молчаливо, неизбежно к ним подползают гиблые окраины. Внутри Дога вместе с кровью течёт неприятный электрический озноб. Предчувствие.
       Они с девчонкой настолько спаяны общим трансом, что двигаются синхронно, идут след в след. От монотонности чувство движения пропадает, остается картинка: собирается впереди, течет назад и пропадает за кадром. Девчонка складывает картинку, рисует для Дога мир — из столбов и заборов, из кривых домишек и низкого чёрного неба — из всего, что когда-либо отражалось у Дога в глазах. Мир как мир, только не надо всматриваться в детали, а то стошнит от внезапных открытий. Дог понимает: девчонка могла бы напрямую рвануть, без возни с антуражем. Она умеет. Но ради него продолжает играть в географию, бережёт, как ведомого, чтоб в убогой башке последние дельные нейроны не поплавились. Догу печёт самолюбие её забота, но по сути девчонка права, он и сам не уверен, что выдержит полную жесть. Тем временем Дог начинает узнавать понемногу местность, до точки прибытия уже рукой подать. Догу с каждым шагом всё паршивее. "Нельзя туда," — точно знает Дог. Астра говорила, что нельзя, сто раз говорила, он просто забыл. В эту же самую секунду у Дога в голове живёт реальность, в которой Астра ничего не говорила, и он никак не может увязать две разбежавшихся параллели.
       Под конец едкий запах гари ставит всё на места. Втянув ноздрями знакомую горечь, Дог ломает транс усилием, от которого, наверное, мёртвый бы встал.
       — Стой, — выдыхает он, поймав за плечо разноцветную.
       Он еле успел — ещё пять шагов, и вот он, мост через вонючую речку, тот самый, въевшийся в память во сне и наяву, потому что за ним…
       — Кислотная плешь, — произносит девчонка с досадой. — Мы всего метров триста не дошли!
       — Забудь, — шепчет Дог, а сам тянется взглядом за невидимую грань. — Перегоришь к чертям. Пойдем отсюда.
       Там, за речкой мир разъеден до самого неверледна, живых сигналов нет, а те, что есть, тянутся за мост грязным, муторным фоном, такие же приятные, как скрип песка на зубах. Дог не знает, откуда в городе эти мёртые пятна. Просто есть. Линейные люди тут почти не бывают, разве что заморочкой засосёт. А проводник при первых же признаках должен развернуться и шпарить прочь, крепко надеясь, что его не зацепило горелым, пока он на краешке топтался. 
       Дог смотрит за мост, скованный изнутри оглушающей пустотой.
       Девчонка молодец. Взяла его за шиворот и через весь город притащила сюда, с прицельной точностью. Дог чувствует всем нутром — там его ответы. Пятьсот повторов одного и того же кошмарного сна не могут ошибаться. Только не дотянуться ему до ответов, никак не достать.
       Разноцветная утыкается ему в живот, ревёт, содрогаясь всем телом.
       "Всё зря," — слышит он сквозь каскады всхлипов.
       Дога прошибает аж до спазма в горле.
       — Да ты чего? — сипло удивляется он. — Перестань, всё нормально. Ты молодец, а я правда дурак. Не плачь. Шем меня починит.
       — Фига с дв… два тебя Шем починит, — выдаёт девчонка, давясь слезами. — В тебе куска не хв… не хв… ватает размером с тебя самого! Да что же ты такой невезучий?!!
       Дог думает не об этом. "Надо тащить её отсюда. Не хватало ещё ко всем её сбоям лишние риски цеплять…" Он аккуратно приобнимает разноцветную за плечи, начинает плавный разворот в безопасную сторону. Девчонка внезапно отстраняется, пронзительно шмыгает носом, вытирает глаза.
       — Идем. Триста метров. Я справлюсь.
       У Дога обрывается всё внутри.
       Он разевает пасть для протеста. В ответ девчонка примораживает его взглядом. В доле секунды, как в капле росы, видит Дог весь расклад: она всё равно пойдёт, и он пойдёт за ней, по своей воле или нет, только во втором случае она больше сил потратит.
       — Сколько у тебя этих твоих процентов осталось? — спрашивает Дог мрачно. — Только не ври.
       — Достаточно, — нагло врет разноцветная.
       — Что ты привязалась ко мне? — страдает Дог, запрокинув морду к чёрному плоскому небу. — Тебе какое дело? Я же случайный чувак! Тебе почём знать, как правильно?!
       Разноцветная стоит перед ним ровно, прямо. Зарёванные глаза спокойны, и в них даже как будто немного насмешки есть.
       — Мне не надо знать. Как правильно, я решаю сама, иначе какой вообще смысл проводником быть? Ты такой же, просто не помнишь.
       Дог замирает, осознав: она действительно видит его настоящим! Тем самым, прежним, живым, таким, каким даже Дог себя не помнит. Только на самом дне души осторожно надеется — прежний Дог где-нибудь есть… когда-нибудь, где-нибудь. А для этой ненормальной прежний Дог очевиден. И она в мертвую зону запросто сунется ради него. Решимость идет от девчонки чистой, мощной волной, так что вокруг немного светлей, и даже едкую вонь обратно за мост сдувает. От этой искры у Дога внутри тоже что-то начинает тлеть. Он с грехом пополам сгребает себя в кучу.
       — Чем помочь? — спрашивает он.
       Девчонка снимает с запястья широкую феньку со сложным ромбовидным узором, надевает Догу поперёк ладони.
       — Щит понесешь. Следи за ним, если посыплется, скажешь.
       Дог не шибко верит в "щиты", однако плотное, тяжёлое плетение приятно холодит кожу, и рука как будто становится тяжелей.
       Они идут за мост.
       Входить на кислотную плешь всё равно, что с головой погружаться в воду. Воздух какой-то пустой, как разбавленный. Ночная чернота светится сама по себе — видно пустырь по обе стороны разбитой асфальтовой дорожки, заросли бурьяна очерченные тонким бледным контуром. Дальше вправо, в камышах продолжает себя вонючая речка. Всё, что есть в Доге здорового и нормального, тащит его назад, умоляет бежать обратно, сломя голову. Это всегда так, надо потерпеть. В прошлый раз так же было. В какой-то момент желание бежать зашкаливает, переходит в область абстрактных величин, перестаёт тащить и тянуть. Дог украдкой переводит дыхание.
       Вот впереди лощина, зажатая с двух сторон порослью тальника. Дальше тот самый фонарь, под ним круг света. Дог сглатывает всухую. Сердце долбит с двойной частотой. Девчонка притормаживает, не высовываясь из тени, ждёт. Дог пристально обшаривает взглядом кусты и заборы — не вынесет ли на свет кого-то из "местных". Внезапно им везёт — фонарь, противно мигнув, гаснет. Девчонка спешит вперёд, ухватив Дога за рукав. Дальше она идет уверенно, будто сто раз в его кошмарах была — минует разровненную площадку, сворачивают в нужный проулок.
       В ладони что-то сухо щёлкает. Дог видит, как с краю защитной феньки лопнула пара биссерин. Молча показывает девчонке. У той на секунду испуганные глаза, затем она кивает и дальше жмёт, как ни в чём не бывало. Дог, скрипнув зубами, топает следом. "Надо будет побыстрее там," — прикидывает он.
       Они проходят под косой аркой ворот с нечитаемой адресной табличкой. От ворот дорожка с одним поворотом ведёт к дому, где тошнотворный запах рассола. Только нет уже никакого рассола. И дома больше нет — перед ними обугленные руины. Две наружние стены настолько прогорели, что через прорехи можно внутрь зайти. Наверху маячат несколько опорных балок крыши.
       Дог замирает в недоумении — он такого не ждал. Он помнит этот дом давящим и низким, сеющим тусклую токсичную желтизну сквозь зашторенные окна.
       Девчонка легонько толкает его локтем, вопросительно кивает. Дог в ответ может лишь плечами пожать.
       "Странный выбор," — говорила про эти руины Астра. Дог не может вспомнить, когда говорила. Анна, по идее, и знать-то про них не должна.
       Под ботинками похрустывают давно остывшие головёшки. Дог осторожно шагает внутрь, неловкий, всё ещё скованный удивлением. Ищет подсказки в звуках, но тут бесполезно — на кислотной плеши нет случайных шумов, ни далёких ни близких, от этого пространство кажется плоским. Такое анти-стерео.
       Девчонка за спиной неожиданно громко чихает. Дога передёргивает с головы до пят, он грозит кулаком разноцветной.
       Черно и пусто, Дог ничего не может понять. Все стрелки компасов у него внутри сходятся в одной точке, и в этой точке нет ни хрена. Дог идет в центр комнаты. Тут был ковёр с узорами. Такие везде есть. Сквозь обугленный дверной проём видно помещение напротив, за куском перекрытия, если свернуть направо, будет подвал, налево — те самые сени, откуда стартует кошмар.
       "Подсознание — шляпа, — думает Дог с капитальным разочарованием. — Зря пришли". Он поворачивается к разноцветной, чтоб дать сигнал отбоя, и вдруг цепляется взглядом за зеркало. Тусклый овал, невесть откуда набравший пригоршню отражённого света. На пятачке уцелевшей стены вокруг него — ореол бумажных обоев. Зеркало выглядит безумно, неуместно. Дог хмурится, пытаясь разобраться, как эта штука пережила огонь, если даже крыша сгорела?.. Подходит ближе. В ушах возникает звон. Дог видит в пыльном стекле свою физиономию во всей палитре непоняток. Видит надпись "DOG" где-то у себя над плечом. Звон в ушах нарастает. Оглянувшись, Дог находит взглядом ещё такой же абсурдно уцелевший кусок обоев, где нацарапано "GOD". Это неправильно, смутно давит сомнение, если бы буквы так отражались, они бы смотрели в другую сторону.
       Звон в ушах дорастает до оглушительного, становится далёким, не важным. Дог видит себя самого. Позади незнакомые деревья, на плечи льётся полуденный зной, волосы подстрижены короче… Дог жадно смотрит в глаза, такие же, как у него, в точности, только ярче, смелей. Этот второй чувак просто живёт где-то там, он всегда был, он настоящий. Дог только сейчас понимает, какой он побитый, глючный, искорёженный по сравнению с тем, как должно быть. Дог стоит онемевший, неподвижный, прекратив на всякий случай дышать. Ему кажется, он вот-вот проснётся. По коже разливается мощная волна озноба, и Дог начинает вспоминать…
       …приходит в себя от падения. Сверху на нём барахтается  разноцветная, пытаясь встать, больно упирается в грудь острыми локтями. Дог сбрасывает её с себя, садится, ошалело трясёт головой.
       — Ты чего? — удивляется он.
       — Я чего?!! — негодует девчонка. — Это ты чего! Завис, как дохлый, минут на десять, потом начал улыбаться, как бешенный клоун, и про пузырящиеся глазки мне рассказывать! От твоего голоса у меня шнурки на ботинках поседели!
       — Не было такого, — пытается оправдаться Дог, поднявшись на ноги и подтянув за собой разноцветную.
       — Ещё и как было! — не сдается она. — А тем временем вся округа пришла в движение, и сюда только ленивый не приполз. Я еле разогнала первую волну, — девчонка сует ему под нос свои запястья, исполосованные красными отметинами, и на них всего по одной тонкой феньке. — Сколько щита осталось?
       Дог подносит руку к лицу, и в этот момент лопается последняя нитка браслета. Он едва успевает подхватить то, что осталось. У него поперёк ладони тоже пульсирует жгучая полоса.
       — Теперь даже я тебе скажу: дело плохо, — признает девчонка глухим от испуга голосом.
       У ворот возникает светлая фигура, идёт по дорожке. Дог не может её разглядеть сквозь темноту, но та кажется подкупающе знакомой.
       — Астра, — с облегчением вздыхает Дог, срываясь навстречу.
       Девчонка с неожиданной силой дёргает его назад, не дав сделать и шага.
       — Это не Астра, — шепчет она.
       Светлое пятно не идёт прямо к дому, оно начинает творить непонятную хрень: задерживается у поворота, странно клонится из стороны в сторону. Дог и девчонка слышат пронзительный нюхающий звук, будто воздух со свистом втягивают сквозь гофрированную трубку.
       — Опять начинается, — скулит девчонка моментально севшим голосом.
       Ужас бьёт в низ живота, будто таран. Дог близок к тому, чтобы непроизвольно обгадиться. Он отстранённо поражается, как разноцветная умудрилась целый раунд простоять против такой запредельной херотени.
       — Огонь, надо что-нибудь поджечь, — быстро шепчет девчонка ему на ухо.
       Её слова приводят Дога в действие. Он бросается ко входу в подвал, там, где раньше видел на крючках тёмные груды одежды. Что-то там ещё есть — вонючие, обгорелые тряпки. Дог набирает их в охапку, тащит в комнату, пытается поджечь, судорожно щёлкая зажигалкой. Белая дрянь совсем уже близко. Девчонка жмётся к его боку, как перепуганный зверёныш. Куча на полу начинает дымить, густые клубы расползаются по комнате, лезут сквозь щербатые стены. 
       — Годится.
       Девчонка срывает с рук последние феньки, швыряет в огонь. Дым внезапно плотнеет, встаёт стеной и густо идёт наружу, перекрыв обзор… этому, светлому.
       — Я всё, — выдыхает разноцветная.
       Дог подхватывается с колен, цапает её за руку, тащит за собой. Они торопливо ссыпаются в подвал по скрипучим ступенькам. Забравшись на подоконник, Дог в пару пинков выносит хлипкую оконную раму — снаружи там вровень с землёй, — помогает выбраться разноцветной, протискивается сам. Они бегут дальше в лог, замшелые доски настила крошатся под ногами. Огибают покосившуюся будку сортира, продираются сквозь заросли каких-то пустотелых растений выше них ростом. Путь отрезает заболоченный ручей, отпрыск той самой вонючей речки. Забор косым крылом нависает над кромкой воды.
       Дог быстро оглядывается.
       — Давай туда, — командует он, кивнув за забор.
       Внезапно для себя Дог помнит про эту, запасную дорогу. В следующий момент до него доходит: он помнит абсолютно всё. Плотный туман, годами клубившийся в голове, без следа развеялся.
       Они протискиваются мимо воды, ступая по кочкам, цепляясь за доски забора, чёрные от времени. Наверху что-то творится, по кронам деревьев ползает свет — противный, зеленоватый, слышны тяжёлые пыхтящие звуки.
       Пригнувшись, Дог и девчонка пробираются по низу откоса, увязая в рыхлых комьях земли пополам с мусором, проламываются сквозь каскады сухого хмеля. Обогнув растревоженное место, они выбираются на дорогу почти у самой лощины.
       Дог выхватывает из кармана обрывок защитного браслета. Лески рвутся у него на глазах, теряя биссеринки, будто капли крови. От узора осталась пара ромбиков.
       Изо всех сил Дог и девчонка рвут через пустырь, не оглядываясь, ощущая позади накат чего-то громадного. В нескольких шагах от моста их захлёстывает порыв мусорного ветра. "Глаза закрой," — успевает крикнуть Дог. Стараясь прикрыть собой разноцветную, Дог толкает её на мост и думает с железной уверенностью: "Успеет". Он бы и сам успел, но лицо жёстко сечёт песок, какие-то щепки, Дог зажмуривается, теряет направление. 
      
       Дог вспоминает, как он ненадолго пришел в себя в машине скорой помощи, в тот раз, когда Астра его спасла — лежал на спине, чувствовал тряску, движение. Во рту было полно крови. "Мне опять нос разбили?" — удивился Дог. На фоне близкого потолка над ним склонялась Анна.
       — Где мы? — спросил Дог сухим, перекрытым голосом.
       Губы у Астры дрожали, глаза были мокрыми. 
       — Всё хорошо, родной, ты только держись, всё будет в порядке.
       — Что случилось? — просипел он упрямо.
       — Всё нормально, я успела, я тебя нашла!.. — заплакала Анна вместо ответа.
       Дог понял, что она на нервах сейчас, ей не до ясности.
       — Уже всё. Потерпи, мы почти…
       Картинка размазалась, почернела.
       Прошло много времени в обрывках локальных страданий. Дальше уже была палата, Дог лежал под капельницей, Анна рядом сидела на стуле. На него не смотрела — разглядывала плотные серые шторы, отсекавшие большую часть яркого дня там, снаружи.
       — Как ты мог? — выдала Анна горько. — Зачем?
       Вопрос не из лёгких. На тот момент Дог не в курсе был, что успел натворить.
       — Расскажи, — попросил он виновато. — Я не помню ни фига.
       Астра достала из кармана платок. На случай, если снова будет реветь — у неё тогда уже было всё предусмотрено.
       — Ты спас девчонку, вывел с кислотной плеши. До тебя туда вообще никто не совался. А ты вернулся и ведомую уберег.
       Да, это было, обрадовался Дог. Ещё сам не верил, что вышло такой слабый сигнал зацепить. Та девчонка, из дома с рассолом.
       — Девчонка оказалась чистой, как стёклышко, а тебя задело, — продолжает Анна. — Да только узнала я слишком поздно. Я присматривала за тобой. Всё было нормально. Один раз только ты проболтался про пузырящиеся глазки. А наутро рассмеялся мне в лицо, сказал "это всё гон был". Боже, ты был лучшим из нас! Любой шторм проходил, пританцовывая. Я верила в тебя без оглядки!
       Дог мысленно пожал плечами. Да, отмазался. А кто бы всерьёз стал настаивать, что по ночам беседует с пузырящимися глазками? Первый раз они во сне появились — Дог посмотрел в лужу, а они там, моргают на него, большие и маленькие. Дог сразу понял, что чёрный драйв подцепил на кислотке, стоял над лужей и думал, как их оттуда вытравить. "Не парься, товарищ, — сказали глазки, некоторые лопнули, другие рядом открылись. — Мы сами уйдём, если скажешь. Ты нас контролируешь, всё честно". "А чего заявились тогда?" — не понял Дог. "Потому что у нас нет друзей!" Без шуток, так и сказали.
       Дог не был в те дни простым и глупым. Но очень уж ему хотелось проверить, сможет ли он справиться с натиском чёрного драйва. И всё у него получалось, никто его не заподозрил, ни свои ни чужие. А глазки ему разные познавательные штуки рассказывали, пока не обмолвились однажды про уникальный рецепт.
       По щеке Анны сползла слеза. Следом другая. Астра говорила дальше, голос был ровным. Слезы капали сами по себе, как дождь.
       — Я нашла тебя в сгоревшем доме. С кошмарным овердозом, в судорогах, заблёванного собственной кровью. Тебя едва откачали. Две недели в реанимации… — Астра резко всхлипнула. — Они сказали, тебя пришлось заново учить дышать, сам ты забывал.
       История горькая, но там совсем в другом дело было. Про овердоз — правда. Ему как-то надо было себя до критических состояний раскачать, чтобы увидеть в зеркале инверсивную надпись. А её так просто не увидишь, объясняли глазки, только на грани полного перегорания. Глазки честно предупредили: будет жёстко, будет так жёстко, как никогда не бывало. Другие на полпути к этой жести уже по тоннелю к белому свету летят, но если продолжишь помнить о цели, в какой-то момент спадут все ограничения — ненадолго, всего на пару минут. Ты сможешь всё исправить. Не просто себе жизнь подровнять, целиком реальность выпрямить.
       После фразы "всё исправить" за Догом будто дверь захлопнулась. "А если я всем доволен, исправлять ничего не хочу?" — хмыкнул он. "Зря ты нам лечишь, парень, — иронично усмехнулись глазки. — Ты проводник, у тебя "исправить" это основная точка заруба".
       Опять они были правы, страшно правы, на все сто.
       В тот момент, когда он корчился в сгоревшем доме ("Странный выбор," — сказала Анна), и уже понимал цену принятого решения, он увидел зеркало. Дог сумел подняться — раза, наверное, с восьмого, — мышцы дергались от бесконтрольных нервных импульсов, в башке то и дело замыкало белыми вспышками, из пасти текло. Кое-как разобрался с надписью, врос глазами в отражение собственных зрачков. Дог понимал, времени мало. Он успел. Исправил. Он даже видел напоследок себя самого в том правильном добром мире, где зной и деревья другие.
       Помнил Дог и больницу, трубку в горле тоже помнил. Постоянно хотелось пить, он скулил, просил воды, врачи почему-то не разрешали. Дог не сильно-то и парился — это всё была так себе действительность, локальный мирок. А снаружи на самом деле всё здорово. На самом деле он, настоящий, шагает по совсем другим улицам… или вскоре будет шагать. Это была победа. Из Дога наружу рвался свет. Он пытался даже сказать, но после трубки было больно. Дог прикрывал глаза, дремал. Торопиться ему было некуда.
       Дог собрался сказать Астре, что всё в порядке, что ему нормально, и всё хорошо. Но в больничной палате под капельницей ему не хватало убедительности. "Потом расскажу," — подумал он.
       — Давно я тут? — спросил он вместо этого.
       — Второй месяц, — бесцветно отозвалась Анна.
       Позже Дог вернулся на базу, пытался своим про новый мир объяснить. Его хлопали по плечам, поздравляли с выздоровлением, но как-то осторожно, неискренне. Никто всерьёз его рассказы не воспринимал после двух месяцев в дурке.  Наверняка же перегорело что-то на чердаке у парня после всего пережитого, то и дело сносит его с реальности на мультяшки. Дог разозлился и свалил. Он же для них на изнанку вывернулся! Для всех прочих — тоже, но в первую очередь для них — для своих, с кем вместе в прежние времена плечами подпирал небосвод. Горько было, но что с них возьмешь? "Без вас обойдусь," — решил Дог упрямо. 
       Его хватило на несколько месяцев, а потом по граням прекрасного поползла ржавчина сомнений, и картинка начала темнеть. Потянуло холодком от мысли, что вдруг, действительно, передоз, что им, адекватным, виднее. Распрямил Дог реальность, ну и где она? Где непомерное счастье? На этом он и сломался.
       Анна время от времени приходила его навестить, рассказывала новости. Команда к тому времени развалилась. Однажды Дог понял, что задолбался смотреть на стены, и попросился с Астрой. На великое он был уже не годен, но мелочи всё ещё мог.
       В конце концов Дог и сам забыл ту историю. Перечеркнул в голове. Перекрыл вентили памяти, оставил только то, что для работы требовалось. Таким и нашла его разноцветная.
       Дог думает: как там девчонка? Хватило ей процентов до Шема добраться? Возле кровати остались наушники — Дог не взял, плеер на зарядке был. Хорошо бы догадалась их себе забрать. "Имя так и не спросил," — улыбается Дог.
       Буря треплет его, мешает дышать.
       Дог находит в кармане обрывок феньки с торчащими лесками. Плетение расползается под пальцами. Дог заново видит, как девчонка с разноцветными волосами стоит у моста, распрямившись травинкой, смотрит на него заплаканными глазищами, "янтарно-карими," — помнит Дог. Ломая законы линейности, девчонка видит его настоящим и верит в него так крепко, что прогибается мир. Поэтому на самом деле всё просто, невозможно налажать. Правильный мир уже есть, Дог шагает сквозь яркий полдень, солнце печёт ему плечи, нет никаких "но" и "если". Здесь он закроет глаза, а очнется там, прямо посреди улицы. Осталось собраться с духом, сбросить сомнения, словно старые тряпки. Отпустить. Дог это умеет. Всегда умел отпускать.
      
       Догу снится опять тот мужик под фонарём, чёрно-зелёная кровь и мост через вонючую речку. Потом снится продолжение: он и ведомая девчонка идут дальше. Сперва мимо гаражей, где всё ещё жутковато, дальше там улица, живая, нормальная, дальше вполне культурный скверик, за сквериком — проспект с людьми и транспортом. Девчонка куда-то пропадает. Дог не парится — с ней теперь всё хорошо. Можно идти на остановку, двигать домой, куда-нибудь, где ждут и накормят. Дог стоит, как памятник, не в состоянии решить, куда ему ехать. Можно вернуться туда, откуда пришёл, делать то, что всегда делал. А можно уехать в другое "завтра", отлистать в самое начало…
       Мимо катят автобусы, троллейбусы — полупустые, и внутри них уютно от жёлтого света. Дог бросает свои терзания и просто смотрит, как они проезжают — по маршрутам во все стороны жизни, один за другим.
      
      


Рецензии
Мощно!
Образно, как всегда классно

Ильти   12.03.2021 13:12     Заявить о нарушении
Спасибо : )

Элли Кэм   12.03.2021 13:28   Заявить о нарушении