Роман Строки в Тумане. Глава 4. Рядом

Небо опустило на Аралибрис серый грозовой взгляд. С крыши особенно холодной и непроницаемой ощущалась тонкая стена из пустоты, разделяющая лес и старинный замок.

Дин лежал, уперев локти в гладкую черепицу, и его сердце всё больше наполнялось тоской. С каждым новым клубом дыма, который он выпускал из сигареты, грусть сильнее разрасталась, разъедая сердце.
Он думал, что боль утихнет спустя годы, но она, казалось, наступила только сейчас, порализовав душу.
Юноша думал о матери. Его мысли всегда крутились вихрем около её образа, все долгие пять лет разлуки.
Аралибрис она давно покинула, они с Александрой проверяли. Отец говорил, мама ушла с Тенеброй и теперь помогает ей, и что скоро настанут трудные времена для всех...

Дин так ударил рукой о черепицу, что вся крыша покрылась глухим терском.

Почему она ушла?
Отец нёс что-то про «потеряла своё нежное сердце среди горького шёпота Замученных книг», «не прислушивается к голосу души», «затаптывает свои светлые чувства» и «сорвалась в пропасть, заполненную мраком и унынием...»

Дин закашлялся, и его глаза ещё больше наполнились темнотой.

Взрослые слишком много думают, имея в сто раз больше возможностей для действия. Отец больше не любит её, вот и всё... и пытается подорвать мамин авторитет в глазах Дина.
Но ничего у него не получится...

Дин злился на всех: На на дядю Вольда, за то что не решает рассказать Александре правду, из-за чего любящий её Дин тоже вынужден лгать. И не может сказать ей самого главного...
Злился на Глэдис, которая во всем потакала Вольду и не решалась поговорить с дочерью.
На дядю Аристарха, за то что тот оставил их и скрывался неизвестно где.
Даже на тётю Лумину. Сам не знал почему.
Но больше всего юноша был зол на отца...

Снова острый сигаретный дым сдавил горло.

Недалеко позади раздался легкий стук. Открылся люк, в который недавно вылез Дин. Это было довольно громко, но он  не заметил, как начал напевать про себя недописанную песню для Александры.
 Послышались осторожные шаги. юноша бросил быстрый взгляд влево и, встретив тёплый и слегка грустный взор таких дорогих и любимых глаз, кивнул на место рядом с собой.
Он тоже выдавил улыбку, но она как будто притянула ком к горлу.

Дин прикрыл глаза, и перед ним проплыл последний смех мамы. Какой она была перед тем, как уйти? Что сказала?
Юноша не помнил. Воспоминания перемешались в  голове, и он просто хватался, как за последнюю ниточку, за любую вспыхнувшую деталь...

Мерцающая водная гладь превратила весь мир: деревья, солнце и небо в колыхающуюся картину, достойную самой роскошной стены королевского дворца. Вода размывала и сводила между собой разные цвета, и вместе они смешивали в единую гамму тысячи оттенков свободы, любви и восторга.

Все : Дин, мама и отец рассекали на лодке пейзаж вокруг Туманного озера. Туман и правда был недалеко, но Дин не замечал его присутствия.
Он сидел рядом с мамой, и они улыбались Небу...

Лодка медленно катилась к просторному горизонту полей, и солнечные лучи играли в длинных, цвета летней ночи, маминых волосах. Улыбка не покидала мягких очертаний её лица, которое Дин запомнил, как запоминаются образы, при мысли о которых сердце ныряет в волны счастливого покоя, с которыми не боишься показывать себя без брони, лишенного сдержанности...

Озеро уносило к новым моментам и друзьям, с которыми они и не думали, что встретятся...

Ночное небо заполнило стремительным и далёким звёздным сиянием всё вокруг, но Дин ощущал только присутствие мамы. Они прислонились спиной к холодной черепице, и их сердца парили среди темно-синего мерцания.
Дину казалось, что это была их последняя и самая волшебная беседа, а, может, и нет...

- Знаешь, почему ночи бессмертны? - Раздался в сердце юноши мамин голос, - потому что в них зажигаются огни сердец...
Сначала их ловит и развешивает на своём плаще небо, а потом город и озеро отражают их...

- А в Тумане? - Спросил её Дин. - В Тумане же ничего не видно, он что, не хочет их отдавать?

Мама засмеялась. Как же она прекрасна!

- Просто... В сердце Тумана слишком много доброты и объятий. Да, сквозь них не разглядеть чувственного мерцания, но его можно почувствовать. Туман прячет от тебя все звуки, оставляя только биение любящих сердец. Поэтому, сынок, никогда не оставляй родных...

В носу опять защипало. Наверное, сигарета...

Дин помнил всё, каждую деталь, связанную с мамой.
Потом сказал: «Я никогда не оставлю тебя!», а она зарылась носом в каштановые вихри его волос.

Юноша снова хотел поднести сигарету к губам, но рука Александры тонкими пальчиками прижалась к его руке. От неожиданности он обернулся.
Александра всё так же улыбалась, но эта улыбка была совсем другой. Её брови чуть бросили тень на светлые глаза, наполнив их тревогой и настороженностью...

Сердце Дина замерло, дыхание остановилось...
Раньше Саша никогда так не смотрела... Она всегда излучала только счастье и любовь...
Девушка разжала его пальцы, Дин не стал сопротивляться. Вместе они смотрели, как падает вниз, в пустоту, догорающая сигарета, унося с собой всё отчаяние и тоску, заполнившие сердце.

- Дин, милый... – Прошептал дорогой голос у самого сердца. Юноша обернулся. Александра вновь улыбалась своей, доброй и настоящей улыбкой, и Дин не заметил, как тоже улыбнулся. «Ты больше не будешь смотреть так же, как минуту назад...» Эта мысль навсегда зазвучала в его памяти.

Только сейчас он заметил, что рядом с Александрой лежала гитара.
Его гитара, которую он так давно не прижимая к сердцу...
Словно прочитав его мысли, девушка беззвучно, словно перо Тумана, положила инструмент Дину на колени.

- Сыграешь?

Юноша кивнул, и опершись на верное и родное плечо гитары, необычайно робко коснулся струны.

С первого аккорда, с мимолетного касания музыка наполнила воздух волшебной невесомостью. Это была и колыбельная, и рассветный танец одновременно; мелодия водопадом спускалась по каждой клеточке, а потом звуки переплетались с приливом сил и душевным подъёмом. Каждое слово доходило до сердца Александры, и улыбка, не сходившая с её лица, стала ещё ярче.
Музыка продолжала расти, заполняя собой всё пространство. Серое небо испустило последний громкий удар, тучи расступились, и сквозь образовавшееся окно на них посмотрел пока ещё багровый закат.

Увидев его, Дин запел чуть громче, а его душа распахнулась, встречая алый простор.
В этой песне звучало бушевание ветра, заполнившего сердце юноши и играя его волосами, дыхание водопада и бег горной реки, мимо которой они с мамой проплывали на лодке, шаги осеннего дождя, верно сопровождавшего Дина последние пять лет.
И дыхание голубого лесного колокольчика. Такого же, как на кулоне, который остался у Дина от матери...

Единственное воспоминание, как привет из тёплых и счастливых времён, в которые ветром унеслось счастливое всё дыхание... Осталось только чувство, как будто сердце выдохлось, отпустило последнее живое и веселое, что в нём осталось...

Такие цветы, светло-голубые, как капельки росы, покачивающиеся в такт облакам, всегда напоминали об Александре. Она была поистине чудесной: стоило Дину оживить в памяти её образ, как силы и уверенность, словно горный поток, заполняли сердце.
Юноша почувствовал, как девушка прижалась к его спине. Её короткие тёмные волосы щекотали лицо и шею.
С каждым новым чувством, вылетевшем вместе с голосом струны, закат раскрывал миру новые краски, которые потом превращались в яркие сны.
А сны – в ответы...

«Иногда нужно отпустить грустные чувства, - подумал Дин, - чтобы увидеть то, что скрывается за ними... В конце концов, если я не могу отпустить их полностью, я отпущу их хотя бы сейчас, растворив в музыке.»

...

Закат давно потух и излучал сиреневую умиротворенность. Лес шумел, внизу смеялись, танцевали и суетились люди и книжные души.

На крышах течёт своя жизнь. Она дышит вместе с небом и парит с воздухом...

Сквозь сиреневую дымку, если взобраться по ней до едва-проснувшихся звёзд, можно увидеть два маленьких, летающих вместе с птицами и теряющихся среди труб и мансард, силуэта. Мелодия в их умах и сердцах сменилась, как сменяется ночным полетом вечерняя тоска.
Песня, та самая, что Дин так и не дописал (но вскоре непременно допишет), несла сквозь танец к звёздам и птицам...