Сумасшедший бобёр или Марк и markup

Рассказ о службе врачом в Армии обороны Израиля в 2006-м году.


Надушенный собственным по́том, Олег Кузьмин сидит в палатке батальонного медпункта перед ноутбуком. За окном горячится август 2006-го года, претендуя на новый температурный рекорд. Вчера уже было +42. Мало?

Олег Кузьмин ненавидит жару. От жары у Олега развиваются опрелости в интимных местах. Я нелюбовь Кузьмина к жаре разделяю; сам прею как портовый грузчик. В этом мы с Кузьминым похожи, как и тем, что оба имеем избыточный вес. С опрелостями мы стараемся ходить меньше. Детской присыпки не осталось. Крахмал же весь изведён нами ещё два дня назад.

В жару парфюмерные фужерные и морские ароматы не спасают. Ничто не может тягаться с силой человеческих испарений. И антиперспиранты всех видов не справляются с потовыделением людей, изнурённых бытом армейским. Это быстрее всех поняли женщины и сейчас они, никогда не пользующиеся парфюмерией, – вернувшись с марш-броска, – "благоухают" за версту. Перекрикиваться у них не осталось сил, а источать запахи – предостаточно. По ароматам женских тел военный врач Кузьмин постигает возвращение воительниц в полевые палаточные казармы. Я и Олег сидим в духоте.

Кузьмин неподвижен. Он думает о том, как часто в его жизни случались недоразумения. На Земле обетованной, ещё до службы в Армии обороны Израиля, он попадал в скандальные истории.

Один из скандалов случился на ровном месте в религиозном издательстве Авив одного из поселений. К своему рассказу (Кузьмин баловался сочинительством) он взял цитату из местной энциклопедии "Животный мир Израиля", не сославшись на издательство и группу авторов. Вдобавок фразу "скалистый дама́н – необычное животное, внешне напоминающее короткоухого кролика", верстальщица издательства оформила и провела как "короткоХУего кролика", за что по полной программе влетело Кузьмину, а не корректору. Того просто не было; на его ставке экономили. Книга издавалась на русском и потому решили в издательстве: за всё отвечать автору.

Чтобы издательства не коснулся бейт дин (религиозно-правовой суд) Олегу пришлось крупной суммой подкупить раввина общины. Взятка помогла. Скандал поутих. Потом, на банкете в честь выхода кузьминского сборника (замеченного только им, мной и... никем больше) Кузьмин должен был внести матана матанот – денежный подарок. В издательстве искренне полагали, что счастливый автор денег не считает. Кузьмин сделал вид, что счастлив и внёс сумму в два раза больше той, которой он прежде откупился от раввина. Все остались довольны – раввин, издательство и... издательство. Позже Кузьмин именовал издательство Авив – "издевательством". "Пойду в издевательство", – говаривал он.

Теперь пребывание Олега Кузьмина в Армии обороны Израиля оборачивалось в новое недоразумение, происходящее от непонимания им того ключевого (творящегося в армейской жизни) военного бардака.
Сидя перед монитором в редкую минуту малоподвижности, он читает на английском языке электронную версию другой энциклопедии о фауне Израиля. Вместе с ним читаю и я. Так получается. Но я бы не прочь вздремнуть. Кузьмин произносит:
"...в основном ночной образ жизни в зарослях кустарника невдалеке от воды ведут два вида белозубок...".
Через минуту сладкой тишины слышу вновь:
"...один вид отряда грызунов – обыкновенный бобр – считается исчезнувшим из фауны Израиля, ибо не был замечен в природе уже в течение нескольких десятилетий".

Олега к чёрту не послать. Он обидится, а обижать сослуживца мне не хочется. Ближе всё равно никого нет. Терплю его, как говорливую тёщу. "Тёща" вдруг заголосила громче:
– Как не встречался десятилетиями? – возмущается Кузьмин.
Я вздрогнул.
– Ведь я живу в хатке сумасшедшего бобра уже восемь месяцев, – горячится Олег. – Я трансформировался в него. – Все мы – от пехотинца до генерала – стали здесь его хвостом, лапами, зубами и глазами. Министерство обороны – его хитрая башка. Но мы – его нос, это наверняка. Я и ты, а не  чёртов министр обороны, дышим бабским по́том! – выговаривает мне негодующий Кузьмин. – Какого хрена согнали потных баб в эту чёртову армию? – распаляется военврач.
Что мне ответить ему? Я слушаю музыку несказанных слов. Я люблю помолчать иной раз.

Кузьмин взялся пространно рассуждать. О том, что в России бобров деть некуда. О том, что наличие бобра в проточной реке он привык выделять быстро... И о том, что  бобр творит плотины из некрупных стволов деревьев, запруживая рукав реки́... Из лозин строит хатку, в которой прячет листья и тонкие хворостины... Сладки и питательны они бобру, – пытает меня Кузьмин своей бобровой энциклопедией.
– ...поднимая воду в месте запруды, хитрая тварь достигает отдалённых деревьев, которые стачивает под корень. Зачем? Правильно, – подбадривает меня рассказчик, – чтобы плотиной поднять уровень воды. Для чего? Верно, – чтобы достичь удалённой от берега территории. А там – деревья.

И слушаю дальше:
– ...бобру стволы не нужны – он бросает их, пользуясь ветками и листвой... Затем вновь поднимает уровень воды и добирается до новых деревьев. Когда воду оказывается невозможным поднять, бобёр уходит из плотины, которая зацветает и превращается в пруд, а затем в болото.

Познания Кузьмина о бобрах исчерпались быстро. Пытка закончилась.

– В такое болото превращена Армия обороны Израиля, – выводит опомнившийся вдруг Кузьмин. Я его мнение о военном израильском болоте разделяю, но продолжаю отмалчиваться до поры.
– Хитрый бобр в лице Министерства обороны орудует без про́дыха, – разглагольствует Олег.

Меня разморило как сверчка за печкой. Духота и жара творят свои снотворные козни.
Я же в полудрёме думаю вот о чём: завтра батальоны выдвигаются на войну. Одна уже была, а после неё 51-й батальон 1-ой мотопехотной бригады Голани хаживал в Ливан на... новую войну, понеся серьёзные потери. Зачем? Правильно, – чтобы достичь удалённой арабской территории, где пришлось пострелять. Всё это стали называть боевыми действиями. Для чего? Правильно, – рассуждаю я в себе, – чтобы понести потери. Кузьминский бобр зашевелился во мне: я мыслю в ключе "бобровых" рассуждений Олега.

Продолжаю вдумываться. Пробуждаюсь и рассуждаю вслух о том, что куда чаще случаются потери в виде порезавшихся о колючую проволоку солдат. Солдат, подбитых из рогаток арабских мальчишек. Солдат, получивших солнечный удар на марш-броске.

Реальные же потери всегда ужасны, – мин и вражеских снайперов никто не отменял. Но случаются они реже, ведь до снайпера нужно дойти, зайдя далеко вглубь арабских земель. А там – будет всё, что пожелаешь. А как? Лезешь пальцами в розетку – имеешь ток в ногти и бледный вид в лицо. В чём смысл? Правильно, – в том, чтобы позже выцыганить у Министерства финансов миллионы новых шекелей на технику, оборудование и премии генералитету.
– Техника для чего? – подхватывает Кузьмин мой сдержанный комментарий.  – Для удержания завоёванных территорий. Оборудование – ради возмещения потерь самого оборудования, как и потерь единиц боевой техники в военное время, – а любой поход в Израиле принято называть войной. Даже учебный. Войну здесь как-то особенно любят и ждут, что ли, – заключаем мы дружно.

– Завтра война, слышали? – крикнул вдруг нам кто-то из ховши́мов (санинструкторов) Таагад'а. Втиснулся в наши рассуждения. Таагад – батальонная станция приёма раненых. Даже там уже знают о новой войне.
– Вы в курсе, что завтра война? – спрашивает водитель бронированного Ха́ммера.
– Ой вэй! – иронично уклоняюсь от ответа.
– Воюем в шляпах с перьями или без? – ёрничает Кузьмин.
Водитель уходит. Наши рассуждения остаются с нами.

Вспомнился мне мой разговор с час тому назад с кем-то из рекрутов.
– Ты покупал молоко в ларьке́ за 5,3 шекелей? – спрашивал меня парамедик Марк.
Марк Левицкий только прошёл курсы "маген Давид адо́м" (красный щит Давида). Ещё до бобровой темы наших рассуждений с Кузьминым, Марк жалил меня ядом своих коммерческих исчислений.

Коренастый крепыш настырного нрава двадцатитрёхлетний Марк прежде собственных рассуждений осведомился о том, слышал ли я, что завтра война. Достали!
– Да, – отвечаю я на его вопрос о молоке. – Молоко покупал, ясный пень.
– Вот скажи, не умеют торговать! – выступал Марк. – На батальонной станции приёма раненых выдают дисконтные карты и тыкдык. Я бы выдавал карты марка́па (markup), – улыбается "коммерсант". – Оплачиваешь молоко с наценкой, а тебе пробивают не 5,3 шекелей, а семь пяся́т и тыкдык!

Марк обычно любил сокращать слова. Танк-амбуланс он привычно сокращал до Тани Булановой или просто до Тани. Ха́ммер именовал хамом. Ларёк у него был Ла́рой и так далее. Само словосочетание "так далее" он очень любил и часто вставлял своё "тыкдык" почти в каждую фразу.

Марк был из семьи, переехавшей в Израиль с Камчатки. Там его старший брат, отец и, короче, вся семья торговала запчастями подержанных японских авто.
– Ты стал бы переплачивать? – интересуюсь.
– Дело в другом. И Марк пустился в объяснения.

Снова отстреляюсь многоточием, как из пулемёта, упоминая Марка. Скидок никаких не существует и... скидка – обман!  От продажи любой снеди – один навар... и тыкдык... Коммерсанты наживаются за счёт задранных до потолка цен... Вводя карту наценок, Марк показал бы плинтус его восхождения к обогащению... 50 агоро́т (копеек)... плюс 50 и тыкдык... и ещё 50... Добрался до суммы, отбивающей затраты... Все счастливы... На Земле обетованной снова расцветают плюме́рии... Все танцуют под Хава Нагилу... Карта наценок – это честный способ Марка показать его заработок на продаже молока и... пожалуй, точки в обойме закончились.

Я постиг арифметику Марка – спустя какое-то время. Я понимаю и то, что так считать Марк научился у Армии обороны Израиля. У этого кузьминского саблезубого бобра. Армия показывает плинтус, от которого она поднимается с пола. Патриотизм. Армия накидывает процент – желание присоединить к государству новых земель. Ещё процент – раненные солдаты (порезы не в счёт!) и потери в живой силе и технике. Сметливый бобёр!
Государство же, в лице Министерства финансов, добровольно платит по марка́пной карточке, которой этот бобёр научился пользоваться. А придумал эту схему не ховши́м Таагад'а медвзвода 52-го батальона 401-ой бронетанковой бригады Марк, а Министерство обороны его величества Израиля. Сумасшедший бобёр.

Мы – солдаты и врачи – участвуем в этом безумии добровольно, почти ежеминутно уверяясь в важности поставленных и выполняемых задач. В необходимости участвовать в этом безумии, с налётом патриотизма.

"...Клянусь сегодня, что окажу всю необходимую помощь каждому раненому и больному...", – что-то вдруг припомнил я из произносимого мной однажды.

И рука потянулась к баночке холодного пива.

"...Я клянусь быть всегда стражем брату моему – будь то в бою, при эвакуации раненого или в больничной палате...", – я делаю ещё глоток.

– Да пошло всё на...!, – не договорив, я выхожу под струи жаркого воздуха, оставляя Кузьмина с его бобрами. Марк же растворился в духоте ещё час назад.

Надушенный собственным по́том, Олег Кузьмин остаётся сидеть в палатке батальонного медпункта перед ноутбуком. Он щадит свои опрелости.

За сетчатым окном палатки – среди песка и пыли – всё та же докучная армейская рутина.