Мак Маг. Директор, гл. 5

 - Я вот, наверное, со стороны своей художественности что-то не все пойму, - говорил Альберт Андронович, преподаватель, протеже семьи Клопов, Гранду Миркину, когда встретил его на улице.
Гранд же решил в этот вечер прогуляться, - в первый, создавшийся выходной день. Он подал руку техническому преподавателю, задаваясь сразу вопросом о его высказывании какой-то художественности, но не торопился дискутировать с собеседником, в общем-то случайно встретившимся на пути.
- Я понимаю так: женщина владеет характером Бога. Эта тайна подвластна их сёстрам, но мужчина всегда вызывает всегда огонь на себя, на себя берет все новое. В том различие, - говорил Альберт, - а вот вас я не пойму!
- Что вы хотите понять? – Спокойно спросил Гранд.
- Вы в магазин, не хотите зайти ли? – Задался преподаватель, - я, знаете ли, сейчас увлёкся здоровой пищей, - клетчатка, кефир там.
- А стоит ли? Вы же верите в Бога. Он вас и заберёт, когда вам, может быть, и не нужно будет? И клетчатка никакая не поможет.
- Вы не шутите с этим. Я бы вам так советовал. Я хоть и техник, но в курсе Темной материи.
- Да? – Равнодушно ответствовал Гранд, желая закончить: « а мне все-равно», но проглатывая последнее.
- Я вижу, уважаемый мой, вы ещё не разговаривали с Анютой?- Продолжал техник-преподаватель.
- Отчего же? Очень даже разговаривал. Она, э-э…
Альберт Андронович заметно акцентировано  смолк и выдерживал паузу для того, чтобы услышать ответ непременно.
Гранд, не будучи предумышленным глупцом, затворил рот.
«Ещё не хватало мне дополнительных препятствий в моем личностном восхождении! И, что все так от меня не отлипнут? Все что-то хотят от меня дельного услышать. Прям, не спится им! Вот Лара…»
Это имя угнетало, расстраивало Гранда.
Преподаватель не стал испытывать расположение собеседника:
- Какое впечатление она на вас произвела?
- Кто?
- Анечка.
- Аня? – Гранд смешивался, чтобы не сказать что-то резкое, опять навалившееся ему в голову, - не стану лгать, сказал он, - никакого. Пустое место.
- Вот как! Хе-хе. А, знаете ли, все пустые места лишь оголились в вас. Да. Вы поймёте это позже. Да. И это будет очень неприятно.
- Что вы говорили о характере каком-то?
- О характере Бога? Да, я говорил. Это приходит с опытом. Понимаешь, что облик Высшего, возможно, мужской, а вот характер-то женский.
- И вы не боитесь с этакими мыслями да пройти до конца жизни?
- А ничего такого я не сказал. Инерция есть Бог. Что тут такого?  Женщина вас не отпустит, особенно, замечу вам, любящая женщина, или интересующаяся вами, не отпустит вас, пока не уловит  вас момент истины, а сей момент, есть сила, потенция Инерции.
- Ага. И что это значит?
- А то значит, что вы находитесь на распутье, дорогой товарищ, если вы не женаты до сих пор.
- Вот аргумент! Аргументище! Извините… я не нахожу слов. Вы просто сватать меня что ли…
- Нет- нет, поговорить и только. Не стоит затрудняться. Мужчина все одно должен жениться на Инерции в любом виде своём: бедственном, крепком. Должен. И ваша эта как ее…
- Что? – Возмутился Гранд и покраснел, он понимал – речь пойдёт о Ларе.
Он старался держать ровный шаг.
Альберт Андронович не отставал.
- Вы если что-то хотите сказать конкретно, то говорите, - предложил Гранд, ощущая то ли раздражение, то ли щекочущее умиление перед тем, что ему теперь разом раскроется.
- Многие думают, что женщине нужна любовь, - соображал преподаватель, - но это не так. Ой, не так! Ей нужна стабильность. И стабильность ей нужна в собственных чувствах, прежде всего. Не в партнёре – в себе! Инерция – ее Хозяин. И вы, связавшись с любой из них, из дам, то есть, всегда сильно рискуете. Не близость важна, как считает мужчина (впрочем, в том есть сила особенная), не жалость к вам, но ощущение, положение инерциальности. Пусть здесь творится полный хаос, пусть вы будете на перепутье или там – не знаю… гений, но если вы Пластилин Инерции, вы – обречены. Именно это во всех мужчинах женщин исключительно привлекает, летально привлекает.
- Вы знаете, Арнольд…
- Альберт.
- Альберт, да. Вы знаете, чем во что я теперь погружен? Инерция мне никак не походит. Я расту, я на другой ступени самосознания. Я получаю материальное подтверждение своей работы. Я – директор большого завода. Огромного завода! Предприятия.
- Вы директор? – Преподаватель посмеялся, - я уж знаю, какой вы директор!
Миркин остановился, привлекая к тому же своего собеседника.
- То есть, - говорил Гранд, - вы хотите сказать, что вы  знаете о моих делах?
Альберт опустил голову. От его седой преподавательской шевелюры несло собачиной.
- Да, я все знаю, - Альберт поднял взгляд.
- Вот вам качество вашей Анечки, тьфу! – Миркин зашагал дальше. Преподаватель поспешил догнать тот шаг.
- Нет, вы не подумайте чего дурного. Мы все вам хотим помочь. Если раньше мы думали, что вы, действительно, из высшего общества, теперь мы хотим вас оставить в живых, помочь, так сказать не только созидательно…
- Что значит: в живых? – Миркин не понимал.
- Ну, ведь тот первый директор исчез, а это не просто так. Люди просто так не исчезают, не правда ли?
- Исчезают или нет. Мое дело, какое? Я выполняю свои обязанности.
- Ну, не может, не может вчерашний электрик стать завтра директором большого производства внезапно! – Воскликнул Альберт уверенным тоном.
- Сантехник! – Правил его Миркин.
- Тем более! – Не унимался преподаватель.
- А что вы и как вы желаете меня поддержать? Что вы можете? Защитить меня от преступника? И кто вам его придумал. И кто вам сказал, что кто-то кого-то убил, например? Мало ли что могло случиться с оригиналом-директором? Может быть, он просто того…
- Что: того? А? – Альберт Андронович вспыхнул глазами.
Это несколько разочаровало Миркина, он думал, что беседа будет содержательней, а здесь – одни эмоции и придурь старика.
«Зависть, чувства и невысказанность. Глядеть тошно!»
Миркину хотелось прибавить шаг или бежать даже, чтобы прекратить сношение с этим абсурдным преподавателем.
- Вы не там ищите свое так называемое преобразование, не там! – говорил Альберт, задыхаясь в погоне, - не там!
- Пусть не там. И где же?
- Я видел вашу нынешнюю даму, видел ее довольное лицо. Это не женщина. Она вампир. В ней ничего инерциального нет.
- Ух, ты! А вы-то знаете! Вы только, что говорили де - все они, женщины, одинаковы, - с характером Бога, а теперь противоречите себе.
- Но, - продолжал Альберт Андронович, спеша, шурша туфлями по асфальту, - что вам стоит одну поменять на другую? Я не противоречил. Я вас предупредил. Что вам стоит пойти естественным путём? Ведь все, что делается с позыва одной только силы воли – ничтожно. И все философии волюнтаризма ничтожны!
- Я опять вас не пойму, - спросил Миркин, - кого на кого менять? Что за педагогика такая?
- Вашу эту, - Альберт выставил руки вперед перед животом и потряс кривыми артритными распущенными пальцами, - вашу эта - на Анечку, на милую Анечку. Если вы послушаете меня… и остановитесь, наконец, перестаньте бежать!
И здесь преподаватель отстал.
Миркин нёсся вперёд, клянясь себе, что не остановится: ни-ни, что, обогнав философа-софиста, он заново займётся интересными своими несчастными мыслями, выбираясь, словно на какой-то сухой берег.
Но все же что-то его остановило. Он обернулся.
Альберт Андронович улыбался ему.
«Вот ещё гад! Аня – гад. Клоп Саша – гад. Лара – гад. Этан – гад. И я!» - Заключилось в Миркине перманентно, миролюбиво, и - в целях развязать тугой узел аффермации нынешней, он решил разобраться до края этой привязавшейся  веревочки.
- Вы можете изъясняться сильнее? – Спросил Гранд, когда преподаватель сравнялся с ним. Ошибаясь словом «точнее», он не желал исправляться.
- Можно и сильнее, если вы выслушаете, - назойливым тоном произнёс Альберт.
- И?
- Как вашу женщину зовут?
- Какую женщину?
- Гранд. Все знают про вашу женщину. Я и спрашиваю, как…
- Лариса, допустим, - прервал Миркин.
- Лариса Допустим. Отлично. Так вот, Лариса ваша действует эмоциями. Это методы Нижнего Мира. Вы должны себе уяснить. А Аня…
- А Аня – из Верхнего? Или, скажите, из Высшего даже, не менее.
- Нет, погодите. Из Высшего, да, но… Вы послушайте. Помните «Песню о Буревестнике» Горького?
- Ну, да, конечно, как же!
- «В этом крике — жажда бури! – Стал цитировать техник-механик, - силу гнева, пламя страсти и уверенность в победе слышат тучи в этом крике». Это скажете, что?
Миркин промолчал, а только со снисхождением поглядел на старичка, но тот отсек данное влияние.
- Эмоции, дорогой товарищ, эмоции-и! И эмоции правильные, умные, годные. А вот, как только применили к ним планирование хозяйственное, «эс-эс-эрошное», так все в тартарары.
- Вы мне историю читаете?
- Я вам методологию отношений человеческих раскрываю. Лариса ваша – эмоции, буревестник. А вы разворачиваете тактику, маршрут. И здесь вас ждёт неудача, понимаете? При ней это вашей Ларисе Допустим.
- А Аня, с какого боку? Она де – планировщица? Бесчувственная? Вот так я понял…
- Она посредине. Извольте! Она посредине! Она отлично все чувствует, но не полагается на чувства, она все знает, но догадывается, она понимает, но не говорит! Потому что от чувств много пыльного шлейфа. Инерция божья здесь – знамя!
Срединность! Подумайте! Представьте! В вашем деле нужны хорошие сопроводители, спутники. Да я крепче сказал бы: конвоиры! В любом случае, вас хотят представить идиотом. Вся эта история с исчезнувшим директором нечиста.
- Хорошо. Вы предлагаете мне пойти снова в эту нищету к Клопам и повиниться.
- А вы что-то не так сделали? Вы, кажется, в гостях только вчера…
- Только вчера, да. Я вышел под громкий грохот собственного шага. Мне никто ничего не сказал даже в спину. Какие эмоции, какая срединность? Эти Клопы – юродивые и более ничего.
- Даром вы так, даром. Вы самостоятельно вряд ли выкрутитесь. Все одно – останется что-то недооценённым, что-то переоценённым. Это дисбаланс вас будет мучить. Какой бы вы личностью великой не стали, вам все-равно захочется утром подниматься без душевной эдакой боли.
- Вы, знаете, я об этом не думал, - иронизировал Гранд, но понимал, что старик задел за что-то значимое.
- Даром, даром, - твердил Альберт Андронович, отставая.
Миркин заметил это, притормозил, но, видя, что преподаватель нарочно сбавил шаг и ничем не ответил на его призыв продолжить беседу, фыркнул себе под нос и направился полным курсом по делам.
«Чушь, чушь! Как люди любят говорить чушь! Лишь бы чем-то заполнить время. И так до самого скончания!» – Думал Миркин.
Он вспомнил воистину произошедшее сегодня поутру: пагубное, гнилостное, пегое настроение, где-то переменчивое, где-то ослизлое, тревожное, к которому ему пришлось применить силу, чтобы рихтовать общее жизненное наступившими сутками состояние.
«Да, - думал он, - где-то в чем-то он таки прав, этот Арлекин!»
Миркин ещё раз оглянулся. Преподаватель исчез.
«Но только, что мне та Аня? Не вступать же мне в их религиозный интерес, клан и всякие их идеи, чтобы продолжать идти своей дорогой роста!
Разве сам я не доберусь? Лара? А что – Лара? Да я просто убью ее да и все! Нет, я скажу все, что о ней думаю. Я не позволю делать из меня того самого идиота! Шествовать в одиночку – куда продуктивней! Зения? Может быть, я плохо ее знаю? Эдак хитро она, продолжительно на меня поглядывала прошлый раз. А если я стану в роль Лары, а она – как бы я. Низшее и Высшее. Я затащу секретарку в уголок, да и выловлю из неё всех ее карасиков, из ее тонкостенного аквариума!»
Миркин задумался.
«Разумеется, - решал он, - это фантастика!»
«И где же найти соплеменников? Сопроводителей! А зачем? Зачем?»
«Ну, как зачем? Кто-то должен ревизировать твои победы?»
«Ага. Наверное!»
В стиле подобных суждений Миркин прошатался по улицам добрых два часа, удаляясь далеко от дома. Он посетил продуктовый магазин, так – просто, для интереса. Оглядываясь - не встретить бы ненароком прежнего собеседника, Альберта, за его покупкой диеты здоровой клетчатки.
Вышел оттуда с небольшим пакетом провизии.
Оставалось всего три дня до конца директорской увертюры деятельности его. И он должен был.
Он должен был получить полную зарплату. Несколько тысяч!
Это сейчас более всего его развлекало.