Вышивальщица. Глава 41. Дом на Песочной улице

На всех этажах, кроме первого, были балконы, на которых хозяйки хранили ненужный хлам, сушили бельё и вели душевные разговоры, не смущаясь тем, что их слышит весь дом. У Арины балкона не было, вместо него был палисадник с вытоптанной клумбой и кустиком хилой сирени. Кустик пытался расти, и Арина знала, как ему помочь.

В монастырском приюте, где она прожила шесть с половиной лет, был большой фруктовый сад. Под руководством сестёр-монахинь старшие воспитанницы вскапывали приствольные круги — неглубоко, иначе повредишь корни; проводили обрезку растущих вглубь веток — после периода вегетации, когда деревцу уже не больно; обмазывали срезы садовым варом — чтобы порез скорее «зажил»; приготовляли растворы от вредителей: из стеблей чистотела — от тли, нашатырный — от медведки, из чеснока — от грибковых болезней и от блошек, отвар луковой шелухи — как удобрение.

Вооружившись веником, Арина брызгала на деревца целительным раствором, шёпотом творя молитву Святой мученице Параскеве о сохранении посевов и садов: в любом деле необходимо просить помощи у Господа, даже если в него не очень-то веришь.

На заброшенном участке на краю посёлка, посреди обломков кирпичей и чёрных обгорелых брёвен, густо поднялась вишнёвая поросль, гибко тянулась вверх молодая ирга, которую несведущий человек принял бы за ивовые побеги.
Арина обрадовалась находке, купила в хозяйственном магазине лопату, и теперь у неё в палисаднике росли вишнёвые деревца и сортовая ирга с крупными чёрно-синими сладкими ягодами. У ирги были тёмно-зелёные листья, осенью они приобретали красновато-оранжевый цвет и долго не опадали.

— Где она такое чудо откопала?
— Она разве скажет? Откопала, говорит. И смеётся. А больше ничего не говорит. В Осташкове, в питомнике купила, наверное.

На реанимированной Ариниными стараниями клумбе светилась красными и жёлтыми огоньками настурция, цветки которой с аппетитом объедала соседская кошка Василиска. Арина прозвала её веганкой и гоняла с клумбы веником.

===== Из дневника Арины =====
«Я не горжусь тем, что живу одна и не нуждаюсь ни в чьём обществе. Наверное, всё-таки нуждаюсь. Но друзей у меня нет, и я привыкла рассказывать обо всём моему дневнику. Например, о том, что панические атаки в разы хуже депрессии. Это ничем не обоснованный страх, озноб по всему телу, учащённое сердцебиение, головокружение и затруднённое дыхание. То есть загнанное. Все прелести жизни.
Я сидела и ждала окончания приступа, встать с кресла даже не пыталась, слабость жуткая. Финальная стадия: сидеть на месте уже не могла, ходила из комнаты в комнату, из угла в угол, и при этом меня трясло как наркомана в ломке. Внутри — как атомная бомба, и она взрывается со всеми эмоциями сразу. В общем-то, я была на грани.
Вечесловым звонить не стала, они бы примчались и всё равно ничем не помогли. Поеду в Чёрный Дор и попрошусь в больницу. Иначе умру тут одна, от страха».
               
«Хорошая новость — панические атаки лечатся! Они не опасны, не приводят к смерти, потере сознания или сумасшествию. Врач сказал, что я молодец, что приехала. Запущенные случаи обрастают всевозможными фобиями, а со мной будет всё хорошо, и в больницу ложиться не надо. Вместо транквилизаторов врач выписал мне антидепрессанты. Очень сильные. Это при том, что депрессий у меня нет уже давно. Я сказала об этом, а он сказал, что ему лучше знать.
Потребовались три недели, чтобы лекарство проявило себя в полную силу. Эти три недели вымотали меня до невозможности: постоянная тревога, постоянные мысли о том, что я останусь с этим ужасом навсегда. На работе сказали, больничный лист мне оплатят если не буду брать отпуск, и что я отдыхаю, а другие за меня работают. А я так мечтала об отпуске! Может, Пётр Ильич пошутил?»
                ***
Врачу из Чёрного Дора повезло: пациентку удалось убедить, что в Москве ей поставили неправильный диагноз и что на самом деле у неё запущенная астения со шлейфом всевозможных фобий, а вовсе не биполярное расстройство. Она поверила, потому что хотела верить: астенический синдром поддаётся лечению, в отличие от биполярки. А девчонка хотела выздороветь.

Врач осторожно поинтересовался — и узнал, что в Москве у Арины никого нет, и жить там она не собирается. Родственников у девушки тоже не оказалось, ни близких, ни дальних. Да она просто подарок судьбы!

Практикующий психотерапевт Иван Рукавишин писал статьи для «Неврологического журнала» издательства «Мир медицины» и работал над кандидатской диссертацией на тему «Принципы терапии биполярного расстройства, особенности применяемых препаратов и их побочные эффекты». Но теория без практики бездоказательна, для любой медицинской диссертации нужны подопытные кролики, а Арина охотно шла на контакт, соглашалась на предлагаемое лечение и не возражала против экспериментальных препаратов, которые он выдавал ей сам, и сам «расписывал пульку», то есть методику лечения.

А в медицинской карточке писал совсем другое, и лекарства указывал другие, разрешённые Минздравом и рекомендованные для купирования приступов депрессии при биполярном аффективном расстройстве второго типа.
Для него открывались широкие возможности.

===== Из дневника Арины =====
«Уже почти год я живу без панических атак. Их просто нет! Раньше, когда я находилась в толпе людей, мне хотелось поскорее уйти. Мне казалось, что вот-вот обязательно что-то случится, что-то ужасное…
Реальность поменялась. Ощущения просто невероятные. Я ещё не привыкла к своему новому состоянию, а отношение ко мне людей изменилось. Хотя находиться в толпе мне по-прежнему неприятно, но страха я не испытываю.
Я не боюсь даже соседа-уголовника, который вдруг стал проявлять ко мне повышенный интерес. Из-за кошки.

Ко мне приходит в гости белый кот. Он ничей. Когда он пришёл в первый раз, я испугалась: худющий, грязный, бока впалые, морда до крови разодрана. Дрался, видно, с кем-то и ему наваляли. Кот три дня отлёживался в палисаднике, я скормила ему банку сметаны, ещё купила жирных сливок и сырую мойву, он так забавно ею хрустит! Отлежался и ушёл. А на следующий день снова сидел под окнами и молча ждал еды.

У него на глазу мутная плёнка, подозреваю, что он этим глазом не видит. С удивлением обнаружила, что помню об этом из ветеринарии, но затрудняюсь с диагнозом. Это может быть повреждением роговицы в результате травмы, может быть связано с патологическими процессами воспалительного и инфекционного характера, либо помутнел хрусталик в период развития катаракты.
Котик близко к себе не подпускает, наверное, он видел от людей много зла. Жаль. Я могла бы промыть ему глаз метрогилом или смазать тетрациклиновой мазью. Странно, что я это помню, ведь учила давно.

Еду для Белого я оставляю в палисаднике. Он приходит, съедает и уходит. Стал лучше выглядеть, шерсть заблестела и морда довольная. Очень любит кефир, наливаю ему в коробочку из-под сметаны (сметану кот съел за один раз, целиком упаковку).

А у Шевырёвых кошка, роскошная пушистая красавица, и ей очень нравится мой палисадник, потому что там тень от деревьев. Я вишен накопала на заброшенном участке, все деревца принялись.
И вот — картина маслом: пришёл мой Белый, а Василиска под сиренью разлеглась и не уходит. Я коробочку с кефиром в окно на верёвке спустила, чтобы он не пугался и спокойно ел. А он повёл себя как джентльмен и Василиске угоститься предложил. Она понюхала, уселась, лапки хвостом обернула и ест, головы не поднимает. А Белый ждёт, что останется. Да ничего не останется!

Василиску эту прогнать дело дохлое, веника она не боится, знает, что не ударю. И на «брысь» никак не реагирует. Нет, мне не жалко кефира, мне жалко кота. Пусть Шевырёвы сами Василиску кормят, и кефир ей сами покупают.

И тут — идёт этот ворюга из третьей квартиры, Аллы Михайловны сын. На Василиску уставился и улыбается. Я ему говорю, забирайте свою киску и хорошенько её кормите, она у Белого весь кефир выпила. Голодная, наверное.
А он говорит, Василиска кефир вообще не пьёт, в рот его не берёт. Говорит, как ты её заставила? Да ничего я не заставляла, она из вредности ест, чтобы Белому не досталось.
Сосед оказался таким же наглым, как его кошка: подождал, пока она доест, взял её на руки и домой унёс. И спасибо не сказал. А котик остался без ужина. Пока искала, чем его покормить — кефира-то больше нет, — Белый обиделся и ушёл. Так что вечер я провела одна».
                ***
Домой Колька пришёл взбудораженный, с Василиской на руках, и весь вечер говорил с матерью об Аринином палисаднике, который — как сад («Мам, почему у нас одна трава растёт? Тебе денег жалко, семян цветочных купить?»), об Аринином коте, который — замурзанный был, полудохлый, а сейчас красавец, хоть и одноглазый. Об Арине, которая умудрилась накормить Василиску кефиром.
— Да не бреши! Не будет она кефир есть.
— А вот ела! Аринка её не гнала, только лицо удивлённое было, и глазищи… как весенний лёд, вот прямо такого же цвета.

Михалне хотелось плакать: сын наконец образумился, хочет поступить на курсы шоферов, устроился на работу, грузчиком в поселковый магазин, и — вот же счастье! познакомился с девушкой из элитного Грин Парка, которой «отгрузил товар», то есть помог уложить в багажник купленные продукты. А тут эта Арина со своим котом.

Михална видела из окна, как Колька торчал у забора и глазел на молоденькую соседку. Смирнёхонько так глазел, никогда он таким не был, с другими-то бойкий да языкатый, а с этой молчал да лыбился. Как некстати…

— Ты про Ирку свою расскажи.
— А что — Ирка? В магазин катается чуть не каждый день. Запала на меня. Я ей толкую, что не пара мы. Грузчиком работаю, на шофёра учусь, образования нет, в колонии сидел три года... А Ирка говорит, мне всё равно. Я, говорит, тебя люблю, с первого взгляда. Говорит, что у меня внешность мужественная. И брови. Мам, прикинь, а? — Николай молодцевато расправил плечи, прошёлся по комнате.

— Зачем ты ей всё про себя выложил? Не мог промолчать, дурень! — ругала сына Анна Михайловна.
— Вот и Ирка говорит: дурень. А сама меня возила с родителями знакомить. Ты, говорит, там помалкивай, как узнают, что разнорабочий, попрут сразу… Ох и хата у них! Как в американском кино!

— Ну а ты чего? Молчал?
— Да как молчать, они ж с расспросами полезли. Ирка мне моргала-моргала, изморгалась вся. А чего моргать-то? Раз спрашивают — отвечать надо. Я и сочинил на скорую руку — что полмагазина мне принадлежит, а грузить помогал просто так, понравилась девушка, я и помог. Заврался, в общем.

— Ну а Ирка чего?
— Да ничего. Баба она красивая, с манерами, с воспитанием… Двух мужей похоронила. Чёрная вдова. Третьим не хочу стать. Я подумал… лучше Арины мне не найти. Девка работящая, некурящая, замуж невтерпёж, — куражился Колька, искоса поглядывая на мать: верит или нет.

Про Ирку он ещё не решил. И мужей она не хоронила, просто развелась. Чёрную вдову Колька выдумал, чтобы мать испугалась и не лезла с вопросами. Ирка баба денежная, старше его на пять лет, но по ней не скажешь. Сочная, сдобная, и грудь пятого размера. И влюбилась в него, такого как есть. Говорят же, любовь зла, полюбишь и козла.
Тут Колька сообразил, что козёл это он и есть, и стал думать об Арине. А чего о ней думать? Только время зря терять. Всё богатство — вишни в палисаднике. И смотрит без интереса. На кота — и то по-другому смотрит! Не пойдёт она за него, по глазами видно, не пойдёт.

— Подумал он! — разорялась мать. — Думалку тебе в колонии отбили, видать. Ты ж сам про неё говорил — страхолюдная.
— Да это я так… Говорил, чтобы ты от меня отвязалась. А то пристала как банный лист… женись да женись.
— Ты ж говорил, не нужна она тебе. А тут богачиха из Грин Парка сама в руки просится, а ты рыло от неё воротишь, — не унималась Михална. — Ты Ирку эту гляди не упусти. Обрюхатишь, родители ещё спасибо скажут, что женился. Будешь в сыре в масле кататься…
— В сыре, говоришь? В плавленом, что ли? Ну, ты хватила, мать! Спасибо скажут, придумала тоже. Не нужен им грузчик. А Ирка аборт сделает. Что она, дура — в сорок два рожать?

===== Из дневника Арины =====
«Я понемногу выздоравливаю. Депрессия была не помню когда, и срывов больше нет. Был только один раз, когда приехала в Заселье. А там эти проклятые ульи! И пчёлы везде летают, дедушкины и соседские. Мелькают прямо перед носом и жужжат страшно.

Я приехала на три недели, даже и не надеялась, что отпуск летом дадут, и радовалась. И бабушка с дедушкой радовались. А на второй день уже никто не радовался: на меня напали пчёлы, одна в щёку ужалила, другая в руку, от остальных я убежала. Я и не знала, что это так больно! Жало пчелы нельзя вынуть иглой, потому что оно зазубренное. Бабушка выдавила его из щеки тупым столовым ножом, а из руки я сама вытащила, зубами, но рука всё равно распухла, и глаз заплыл, и температура подскочила. Я из дома боялась выйти, окно открыть боялась! А дед сказал, что пчёлы не жалят, если их не провоцировать, и что не надо было руками от них отмахиваться.
То есть, я ещё и виноватой оказалась!

Укусы горели и зудели так нестерпимо, будто в ранку впрыснули соль. Бабушка прикладывала лёд, а дед говорит, поболит немножко и пройдёт. Говорит, это даже полезно.
Ничего себе немножко. Ничего себе полезно. Я на него наорала, собрала вещи и домой уехала, прямо с температурой. И мёд не взяла, пусть сами его едят. Сказала, что не приеду больше и что его «полезные» пчёлы могут закусать до смерти, если набросятся всем скопом. Я читала об этом, а дед не читал, потому и не боится.

Вернулась домой. Мне удивительно хорошо. И даже укусы почти не болят, если до них не дотрагиваться. В лесу ягод полно, на болоте клюква. Заготавливаю запасы на зиму. Из колледжа сбросили на электронную почту лекции по консервированию и пастеризации. Очень вовремя».
                ***
Арина уехала тем же вечером. Полковник хотел отвезти её в Гринино на машине, но она отказалась наотрез и ушла — сумка на плече, опухшую правую руку держит на отлёте, температуру измерить не дала, но она у неё есть, и высокая: щёки красные, левый глаз заплыл, правый блестит, как в лихорадке. После её отъезда, похожего на бегство, Вечесловы крепко поссорились, у Веры резко подскочило давление, пришлось вызвать «скорую»…

— Что ж за ребёнок такой?! Даже когда её нет, от неё неприятности!
— Не от неё. Она тут ни при чём.
— Ни при чём? А «скорую» кому вчера вызывали? А не спали мы всю ночь — из-за кого?
— Не кричи. Ты, когда не прав, всегда на крик срываешься. У девочки температура поднялась, опухоль аж до плеча, а ты ей — сама виновата, не маши руками. Про пользу пчелиного яда ей толковал. Выбрал время лекцию читать.

— Да я думал, ей интересно слушать. А она орать на меня…
— Ты, что ли, не орал? Оба вы орали.
— Что ты предлагаешь, Вера? Пчёл с участка убрать к чёртовой матери? Ты же сама мёд качать хотела. Даже если откажемся, у соседа восемь ульев, всё равно к нам прилетят, у нас же цветы…
— Давай Ваня, давай. Тебе мои цветы давно свет застят. Твоя бы воля, перекопал бы всё и чеснок посадил… Она даже мёд не взяла, и духи, что мы подарили, оставила, только один раз надушилась.

— Погоди, погоди… Духами надушилась? Когда?
— Да вчера. Уж так ей понравились… «Мисс Диор», её любимый аромат, угадали мы с подарком!
— Аромат. Ну, правильно! Надушилась и на двор вышла, а там пчёлы. Парфюмерные запахи могут спровоцировать пчелиную атаку, я забыл ей сказать, я ж не думал, что она коробку сразу распакует… Вера, я идиот, старый идиот! Поеду я к ней… Ты тут не умирай без меня.
— Телефон возьми! Ключи возьми от её квартиры! Мёд не забудь. И отцу Дмитрию мёду отвези.
                ***
Арины дома не оказалось. Дверь Вечеслов открыл своим ключом. В комнатах прибрано, чисто, уютно. В гостиной висели золотые шторы, в спальне сливочно-белые, расшитые розовыми розами из лент. Вечеслов улыбнулся: внучка осталась верна себе.

Банку с мёдом он отнёс на кухню. Положил в холодильник купленную по дороге ветчинно-рубленую колбасу и Аринины любимые творожные сырки в шоколаде. Говяжью вырезку и пельмени запихнул в морозилку.
Топлёное масло, апельсины, яблоки, коробка шоколадных конфет, пакетик кедровых орешков, две баночки красной икры. Копчёную скумбрию Вера завернула в три слоя бумаги, а она всё равно пахла. Вечеслов оставил скумбрию на столе.
Флакон с духами вынул из коробки и осторожно поставил на комод. Вернётся и сразу увидит.

Не дождавшись Арины, отправился к отцу Дмитрию. Выслушал путаные слова благодарности за мёд, соврал, что с Верой всё хорошо, похвалил Димкиных внуков и хотел было попрощаться, как вдруг отец Дмитрий задал ему вопрос, которого полковник не ожидал услышать.
— Как поживает ваша воспитанница? Работает? Учится? Всё у неё хорошо?
— А она разве… в церковь не ходит?
— Не видел её ни разу. Ни на службе, ни на исповеди. Вера мне фотографию показывала, я бы узнал. Да вы не волнуйтесь. Не приходит, значит, ей так нужно. Бог ведь не в церкви, Бог у человека в душе. У кого есть, у кого нет.

Полковник вернулся в дом на Песочной улице, прождал два часа и уехал. Арина в тот день с утра отправилась на болото Анушинский Мох за клюквой, потеряла компас и проплутала в лесу до вечера. К базе отдыха «Княжьи разливы вышла уже потемну. И после не могла себе простить, что в тот день не увиделась с дедом и не попросила у него прощения.
ПРОДОЛЖЕНИЕ http://proza.ru/2021/03/10/1894