Тресси и яся

1.
       Почему-то я думал, что континентальные легавые, курцхаары и дратхаары, очень спокойные и даже флегматичные собаки. То ли они и впрямь были такими в семидесятые и восьмидесятые годы, то ли мне такие книжки  попадались, но стереотип в голове сложился и жил до сих пор. В этом году посмотрел я еще раз на Трэсси Елховникову, вспомнил Макса Дружникова, а уж когда попались нам с Лешкой Сабанеевым два охотника, с курцхааром и пойнтером – у пойнтера спокойный галоп, как у моего курца, а у курца – бешеный карьер, аллюр три креста! Корда, кнут, пистолет – тигра укротить легче! Поглядел я на этого скакуна и простился со своим стереотипом навсегда.

     Во втором сезоне мой Шмель поменял манеру и после трёх капризных недель пошел работать как положено, Стал я к нему приглядываться более внимательно, как бы со стороны, и оценивать его самостоятельность. Очень хотелось, чтоб у собачки были мозги.

     И мозги, слава Богу, проявлялись. Во-первых, коростели. В этом году я попадал на них постоянно, и на учебном Рождественском поле, и в Шатуре, и у Сабанеева на осеннем пролете. В прошлом году мой курц действовал, можно сказать, прямолинейно, напролом, при ветерке - очень быстро, без ветра - иногда ковырялся порядочно. В этом году, потеряв бегуна, мы тут же закладывали кружок, находили выходной след, два прыжка – и вот уже наша добыча, свесив ноги, поднимается в воздух и через несколько метров без проблем попадает в ягдташ. Этот прием он освоил сам - пустячок, а приятно.

     Второе, что изменилось у Шмеля – при работе по ветру курцхаар постоянно стал закладывать широкий, метров 50-70, круг и работать с заходом на меня. Это приятно. При безветрии, добирая бегущую стайку куропаток, пес бросает след и делает круг стороной, пытаясь обрезать след и сработать на меня. Так он делал несколько раз, хотя и безрезультатно (куропатки успевали из круга выбежать), однако песик упорно продолжает своё. И я, конечно, очень надеюсь на успешное продолжение.

     Веселила нас и Трэсси. Она не только научилась закладывать круги вокруг бегущих коростелей, она выпрыгивала из травы как спаниель и лапами моментально вышибала бегуна из травы. И это было так весело и так здорово, что несколько раз я хотел хорошенько накостылять ее хозяину, то есть Мише Елховникову. Потому что вся красота на этом и заканчивалась – дальше начинались погоня, прыжки и отчаянные вопли собаковладельца: «Стоять, Трэсси, Трээси, стоять!..» Однако, Елховников, хотя и расстраивается, упрямо продолжает либеральничать и надеяться на собачью сознательность.

     О работе Шмеля по уткам вдоль канав и нашей маленькой речки скажу кратко: помучив хозяина в начале охоты, в остальную осень таскали вполне прилично. Осечка случилась только напоследок, уже в конце октября...

     Есть у нас одно болотце, называется Палки. (В середине - несколько высохших берез, торчат уже лет тридцать, отсюда – Палки). Захожу тихонько – поднимается стайка кряквы, тяжелые, шумные, веселые… Чистое небо, осенние березы – красота, одним словом! Дуплет. Первой падает – утка, второй – селезень. Утку – вижу, селезня – нет. Как обычно, стоим и ждем – очень часто они делают круг и налетают опять. Налетает пара – бью – мимо – вторым – есть! Ударил чуть сбоку и сзади – упала далеко, в лес.
               
      Посылаю Шмеля за первой кряквой – плывет и подает. Посылаю за селезнем –  не тут-то было. Утром был морозец, и вода, конечно, не очень... Бросаю палку, уговариваю, ты, говорю,  в прошлом году, на этом же месте подавал, давай еще разок, постарайся... Песик плывет, но тут же – назад. Зуб на зуб у него... лязгает как плоскогубцами. Ладно. Лезу сам, ползаю челноком – слава Богу, замечаю в тростнике нашего селезня. Зову Шмеля – с берега писк.
     Жду пару минут, опять зову. Писк усиливается и переходит в жалобный скулеж. Объясняю, что тут неглубоко, что жить тут вполне можно и вдвоем очень даже весело. На берегу плачут и скулят, потом сообщают, что очень хорошо нас понимают, но в воду – нет. Понятно, говорю, будете у нас на Колыме, милости просим. Нет, отвечают, лучше вы к нам...

     Зато третью крякву! Мигом он смотался в лес и тут же принес, уселся с добычей в зубах – рожа веселая и наглая. Мысль его проста и нарисована на морде: все, что хочешь, хозяин, только не в воду! Нет, говорю, парень, за все мои муки и страдания – пощады не жди! И объявляю ему план мероприятий на следующее лето – бассейны, аквапарки, лужи, пруды и озера - каждый день, и три недели утиной охоты в августе для закрепления закалки. Посмотрим, говорю, каково оно будет. Если Господь, конечно, даст...

      Кроме этого минуса, есть у нас еще один – птички! За стойки по птичкам я его сильно не наказывал, поругаю – он их проскакивает, потом – опять. То ли сам отвыкнет, то ли кнут применить?  Никак не соображу.

      Куропатки. Пришлось, конечно, потрудиться и поискать. К вопросу мы подошли серьезно и за два года первым делом натаскали нашего егеря Сабанеева.
 
     Тут надо отдать должное Михаилу Елховникову – он много лет управляет предприятием и знает, что такое психологический подход к людям. Сабанеев, найдя в прошлом году пару выводков, решил, что он орел. Елховников кратко объяснил ему, кто он есть на самом деле. Сабанеев в этом году нашел четыре выводка. Елховников еще раз объяснил ему, кто он такой. Леша оседлал двухколесную Майдулу, объехал полрайона и не обнаружил даже перышка.
 
   Елховников – великое всё-таки терпение у человека - объяснил нашему другу, что такое «язык до Киева доведет». Леха понял и начал расспрашивать о куропатках встречных и поперечных. Вскоре он отыскал некоего Петруху. Петя знал поле с двумя выводками, но сдавать не хотел – он, мол, любит природу, а охотники убийцы невинных пташек. Мы еще раз обругали Сабанеева, привели ему в пример российского дипломата Лаврова, купили бутылку водки и опять отправили его к сельскому гринпису Петрухе. Гринпис, господа охотники, в переводе с английского означает зеленый человечек, сын лягушки.
 
   Через два часа, внимательно выслушав автобиографию Петра от пеленок, наш троянский конь и дипломат Сабанеев стал его лучшим другом, а мы получили Петрухино поле - с тремя, как потом оказалось, выводками.
 
     Водителя лесовоза Миша Елховников взял личным обаянием и тот с удовольствием рассказал нам, на каких полях он встречает курочек. Знакомые рыбаки видели «перепелок» на заброшенной ферме, где они копали червей, сосед-автослесарь распугал «тетерок» на собственной даче, наконец, районный егерь Володька тоже показал одно поле - с просьбой не стрелять тетеревов, потому что их у него мало.
 
   Конечно, мы и сами не хлопали ушами и каждый день пристегивали к своему богатству новые места. Скоро мы научились чуять куропаток не хуже наших легавых. Едем по полю – стой, чепыжник! Вылезаем, обследуем. Стой, ромашка! Обследуем. Стой, овраг и репейник! Обследуем. И, конечно, дороги. Дороги, дорожки, тропинки, стежки и межи...
      
   Птичка моя золотая, как же ты радовала нас!

   Радовал и коростель, периодически подваливая с севера до десятого октября.

   Случались, конечно, и курьезы. Вот один из них. Летит наш курцхаар по полю - слабый ветерок, неплохой челнок, и тут же, сходу – стойка! Подходим с Лешей. (Мы с Лешей охотились  вдвоем, а стреляли по очереди). Подходим к песику, посылаю – тот стоит. Посылаю еще и еще – стоит! Пихаю его под хвост (так нельзя, я знаю, но не соображаю в азарте!) Шмель стоит. Слышу, Леша говорит:
- Заклинило, стой!

   Я думал, у него ружье заклинило, а он, оказывается, Шмеля имеет в виду. Глянул я, а Шмель дрожит, вытянулся весь – и ни с места! Перестаю пихать песика, успокаиваю, глажу, объясняю, что это всего лишь птичка, обыкновенная, ему хорошо известная. Опять глажу – собачка, наконец, успокаивается и делает несколько шагов вперед. Куропатки взлетают и Лешка выбивает одну. Усаживаем Шмеля и опять успокаиваем, пока не убеждаемся, что «клин» пропал. Надо же! Я только читал о подобном.

   Трэсси к концу сентября после многих работ тоже становится спокойней и Миша тоже с добычей, хотя и лупит по четыре-пять раз подряд.

   Еще один «клин». Шмель делает стойку, Треська стаёт с другой стороны,  Миша идет со стороны Трэськи, Леша – со стороны Шмеля. Я с камерой – чуть сзади. Собачки стоят твердо, охотники все ближе, вот они уже друг против друга. Переговариваются:
- Ты смотри, меня не застрели...
- Сам смотри, махаешь стволом...

     Подходим к собакам и метрах в пятнадцати поднимаются куропатки. Автоматные (полуавтоматные) очереди – не падает ни одной!
 
- Да уж, - говорю, - прошлый год вы хоть одну из кучи выбивали, а этот год...

    В это время я замечаю, что и сам хорош – про камеру я, оказывается, забыл, кровь у меня кипит и даже в голову ударило! Пришлось потом таблетку пить. Так что чья б мычала...

   Ещё. Шмель стаёт, мы с Лешей подходим и пёс начинает подводить. Но не прыжком,  как требует старая инструкция, а медленно, переставляя одну лапу за другой, играя мышцами и не отрывая нос от невидимой ниточки запаха. Лешка движется рядом слева, а я – справа. Так мы и плывем, не отрывая от собачки глаз – как заворожённые. Метров, наверное, тридцать – тут куропатка вылетает у Шмеля из-под носа и мы приходим в себя.

- Леша, ты чего не стрелял? Из-под носа махнула!
- На Шмеля загляделся! А ты сам-то?
- Да и я, - говорю, -  как и ты.

   Еще случай. Куропатки бегут по дороге, на повороте мы их замечаем и видим, как они прячутся в траве, впереди, в ста метрах от нас. Встаем цепью. Передо мной небольшой овражек, дальше поле и Лешка, а за ним – Миша. Подходим и на склоне овражка Шмель стаёт. Поднимается стайка - штук пятнадцать, бью ближайшую и она послушно падает комочком. Куропатки летят вдоль линии и я слышу еще три выстрела – это, похоже, Леша, он всегда заряжает три патрона. Выбираюсь из овражка – стоит Сабанеев, а перед ним прыгает куропатка. Шмель ее тут же и ловит.

- Странно, - говорю, - падала мертвая.
- Нет, - говорит, - падала подранком!
- После моего выстрела - свернулась комочком...
- Нет, - уверяет Леха, - после моего третьего упала подранком.

Подходит Миша, спрашиваем у него:
- Когда упала куропатка?
- После четвертого выстрела!

   И тут, господа охотники, я даю слабину и перестаю верить сам себе. Жара, думаю, похоже, в голове что-то путается, надо отдохнуть.
               
  На следующее утро начинаем охоту с того же места. Поднимаюсь из овражка – здесь я стрелял, там – она упала, там вон стоял Лешка и прыгал подранок. Опускаю глаза  – лежит моя куропаточка в невысокой травке, свернулась комочком и лежит. Поднимаю, показываю Леше и Мише.

- После четвертого вы-ы-стрела… упала подра-а-нком... Чуть дураком меня не сделали!..

   Смеются оба, разводят руками, мы, говорят, тебя в овраге вообще не видели!

2.               
   По вечерам – отдыхаем у Сабанеева. У него небольшой участок земли, разделенный между родственниками, на нем - двухэтажный домик, а рядом – огромная будка, безраздельное владение гончей Лаймы. На первом этаже кухня со всеми удобствами и комната для нас со Шмелем, а на втором этаже - две комнаты и большая терраса – для Миши с Трэськой.
 
    Разделываем дичь, кормим собак, пьем кофе. Анекдоты, разговоры, воспоминания. Охота - тема неисчерпаемая, сами понимаете, господа охотники.
 
   Вот, например, ружья. Нет, не об истории, не о великих мастерах – я о наших героях. У Миши – инерционка Бенелли, у Леши – газоотвод МР-153. Уже три года они спорят, какая система лучше. Поскольку один из них владелец предприятия, а второй полжизни главный инженер, я со своей упадочной карьерой «инженер-механик-слесарь» скромно помалкиваю. Все-таки очередь доходит и до меня.

- А ты что думаешь?
- А мне, - говорю, - всё нравится! Пиф-паф, пиф-паф-паф! Вот это пятое «паф!»  у Елховникова – супер! Но и твое, - радую я Лешу, - бух-бах-бух - неплохо, особенно вот это третье, на басах - «бух!» Мне-то, конечно, больше нравится старинное, аксаковское: стук – есть, стук – есть. Но и у вас птички иногда падают...

   Вечером кормим собак, жарим с Людой Сабанеевой куропаток, а полуавтоматчики чистят полуавтоматы.

- Вот, - показывает Миша, - махнул тряпочкой и всё, блестит!

   Лешка драит «мурку» от порохового налета и крыть ему, судя по всему, нечем. Надо выручать.

- Леш, – говорю, - знаешь, что такое «махнул тряпочкой»? Я тебе сейчас расскажу. Один мой приятель - солидный руководитель, инженер – три года назад наткнулся на рекламу – и пропал человек. Да и как не пропасть – такая клюква! Вот, послушай: старинная европейская кампания, элитные ружья, великолепно сбалансированы, удивительно прикладисты,  необычайно посадисты, эргономичны – чувствуешь, Леш? Высокие технологии, композитные материалы, криогенная закалка ствола, благородный абрис гравировки, изящество и легкость, патронник под  «магнум» - чувствуешь?  Мечта-а, Леша. В голове – туман, в сердце – дурман... Ну какое ТОЗ-34? Да хоть сто лет оно не ломайся...

- Это да...
- Ну вот. Отслюнявил он сто тысяч, купил. Два года дубасил «магнумами» - ружье легкое, отдача бешеная – терпел. Однажды чирка завалил, Леш, за семьдесят метров! Правда, сидячего. Через два года стало доходить...
- Через год, - сказал Миша.
-  Стало до него доходить, что легкость-то хороша – да не очень. Отдача! Отставил «магнумы», перешел на обычные. И вот прошлый год поставил я его на вальдшнепа. На лучшее место, Леш - свое отдал. Налетело их четыре подряд – двадцать раз он ударил, Леша, двадцать раз - как в копеечку! Был с нами тогда и Слава Некрасов, еще один наш охотник – сошлись они в конце охоты, хлопнули по рюмашке и тут над  ними - пятый! Семь раз они ударили по нему! Славкиным седьмым - оглушили. Упал куличок на землю, головой трясет, лапой в ухе ковыряет...  Собачки наши тогда шли по первому полю, пока мы их науськали, то, сё – он улетел. И вот стрелок мне говорит:  чё-то, говорит, оно совсем не прикладисто! Через два года дошло!
- Врет, Леш! Сразу дошло!
- Ага, дошло, а чё ж приклад не подгонял? А потому что реклама мозг отключила! Что такое штучное оружие, помните?
- Ручная работа...               
- Вот! Усиленные стволы, подгонка, притирка, гравер! Мастера над ним - как над ребенком. Особо и не рекламирует никто. А тут? Серийная штамповка - пусть и неплохая, но обычная, и этого товара – полно! А как продать с наживой?  У монополий два метода, первый – давить и уничтожать конкурентов в захваченных странах, а второй – реклама изо всех дыр. Нанимается спецторгаш – salesman по-американски – и пошла обработка: великолепное, элитное, ты этого достоин, ты супер, ты не такой, как прочие! На тщеславие давят. Или на жадность - настрелять побольше.  И вот берет человек «бенелли-комфорт», приезжает - немножко понты, конечно, – и начинает мазать. Годика через два приходит в себя и начинает замечать недостатки. То пластиковый приклад под себя не подгонишь, то резиновый амортизатор вываливается постоянно, то зимнее масло не подберешь. Да и отдача, по правде сказать, совсем не комфортная, даже от простых патронов... Ну какие там системы, какие особенные ружья?  Вы ведь сами инженеры...
 
   Снимаем по мере наших сил лапшу с ушей у Миши, а в следующий раз достается уже Лешке. Ходим четыре часа – ни одной птички! Наконец, Шмель делает стойку. Сабанеев подходит первым, стайка поднимается, Лешка - бух! – один раз. И тишина. От нас с Мишей далеко, мы не успеваем, а стайка улетает в сады и пропадает. Расстроились. Миша устраивает разбор полетов:
- Опять патрон не подает? «Феттером» стреляешь?
- Ну...
- А я тебе объяснял, что под их пороха надо поршень регулировать?
- Ну, объяснял.
- А говорил, чтоб ты «феттер» выкинул, а «главпатрон» купил?
- Ну, говорил.
- Ну, извини, доцент. Дай сюда ружье!

   Елховников  набивает «мурку» своими патронами и отстукивает в небо пять раз.

- Да его жаба давит, Миш, – подливаю я масла в огонь, - патроны выкинуть, ты что? Да вы оба хороши! Сколько раз вам говорил, какое ружье должно быть у легашатника...
- Хватит тебе двустволки рекламировать! Знаем мы про твоё ИЖ-58, безотказное, легкое – слыхали уже...
- А у меня и МР-27 есть...

   Что я такого сказал? Не знаю. Развернулись эти полуавтоматчики, выстроились «свиньей» как немецкие рыцари на Чудском озере – и на меня! Припомнили они мне и осечку подмоченным патроном, и недавний промах по коростелю, и прошлогодний торопливый дуплет в стаю куропаток.

- Десять метров от него поднялись! Шлеп-шлеп – мимо, чуть спусковой крючок не сломал, давил!
- Ага. Был бы «калашников» - весь магазин бы выпустил! Руки дрожат, глаза по семь копеек... Шмеля насмерть перепугал...

   В общем, выдали они мне - и грехи мои, и огрехи. Потом умилосердились, конечно:
- Ты не обижайся, это мы любя.
- Да, чтоб ты не загордился и не помер.
- Спасибо, - говорю, - друзья мои любезные! Даже религиозную базу подвели… А вроде атеисты.

   Закрываю глаза - стоят они передо мной на поле, загорелые, веселые. Собачки водичку пьют из мисок. Ветерок играет, осень, облака. Остановись, мгновенье...
 
   Нет, то, что я их люблю – это мне понятно, а вот то, что они меня любят – удивляюсь.


3.               
   Наконец, еще одно событие, господа охотники, главное в этом сезоне.      
   К середине октября взял я, как обычно, неделю за свой счет – поискать вальдшнепа в Шатуре и пострелять уток на пролете. Охотницкая жена озвучила план по добыче, перекрестила нас на дорожку – и мы улетели, спаниель на переднем сиденье, а курцхаар сзади - голова на моем плече.
               
   Объезжаем столицу по кольцевой – обычная пробка. Встали мы в очередь и призадумались. Потом посоветовались, откорректировали план по добыче и вместо востока повернули на юг.
 
   Листопад в лесах и перелесках, пепельные птицы над золотым полем, разноцветные крыши деревень, колокольный звон по утрам, клин улетающих журавлей –  круглым дураком надо быть, чтоб не видеть этой красоты, не благодарить Бога и не стремиться к этой радости снова и снова!

  Перепоясанный патронташем Сабанеев встречает нас у калитки.

  В этом сезоне попалась  нам одна премудрая стайка – двадцать штук. Паслись они недалеко от дач, стоек не выдерживали и сразу же улетали в сады. Многие дачи в октябре пусты и наши птички весь день на участках. Едет Сабанеев на своей Майдуле - они ему дулю показывают.

   Разрабатываем план. Начинаем строго от заборов и идем до половины поля. Утро, безветрие - неширокий челнок. Возвращаемся по своему следу, отмеряем сто метров  - и новая полоса. От Шмеля требуется спокойствие и дальняя стойка. Понимает ли он приказ, неизвестно, но берет под козырек и мы отправляемся.

   Первая полоса – пусто. Вторая полоса. Двадцать шагов, пятьдесят - Шмель начинает тянуть, а я начинаю шипеть «с-с-т-у-у-й!» Он стает, но не успеваем мы подойти, как вся стая с чиликаньем и верещаньем взрывается над полем. Далековато, метров тридцать, но у нас все рассчитано и заранее приготовлен пятиплет! Стук – есть, стук – мимо, бух – есть, бах-бух – мимо. Конечно, мы надеялись, что они разделятся – нет! Разворачиваются над полем и дружно возвращаются на дачи.

- Видал, Леш? Дачницы какие-то!
- А я тебе говорил. Последняя опять дулю показывала.

   И все-таки план сработал и парочка пепельных красавиц у нас в руках! Шмелю – благодарность перед строем.

   Возвращаемся к машине и тут Сабанеев говорит:
- Думаю легавую завести...
- Хм... А Лайма?
- А что Лайма? Гончатников у нас полно, зайца мало, егерь кабана развел, косулю – не везде и гонять разрешает. А с вашими собачками с августа ходим – и везде дичь! Я и не думал... Такие собаки!
- Это да. А жена?
- Она не против!
- А какую?
- А мне обе ваши нравятся, только девочку думаю, чтоб с Лаймой ужилась.
- Понятно. Ну что ж, Леша, дай Бог!

   Утром является Елховников,  выезжаем в поля и я ему торжественно объявляю:
- Хочу тебе сообщить, Михаил Игоревич, что в эту великолепную ночь в небе зажглась сверхновая звезда, с древнего дуба в березовой роще рухнул желудь, а в нашей компании родился легашатник!
 
   Елховников поглядел на Сабанеева.

- Этот, что ли?
- Он!
- Ох, и рожа... Небритый как дратхар. Легашатник... Да ты хоть понимаешь, что это такое? Это высшее охотничье звание! А воспитать? А натаскать? А душу вложить! Тут мозги нужны! А он думает так просто...
- А что сложного? – отстреливается Леша. – Вышел в поле: стоять, Трэсси! И всё. Какие мозги? Луженая глотка и всё.               
- А вот я погляжу на тебя...  Да нет, он ещё сто лет раздумывать будет!

   Однако Миша оказался не прав – уже через три недели Сабанеев звонит и сообщает:
- А у меня девочка!
- Как? Кто?
- Младшая сестра Трэсси! И нам уже полтора месяца. Кушаем, писаем и кусаем хозяйку за палец!
- Поздравляю! Елховникову сообщил?
- Завтра прикатит!
- Ага. А как назвали?
- Ясмина. Яська.
- Так. Трэська и Яська!
- Не-е, я хочу, чтоб она как Шмель работала.
- Это уж как получится. Помнишь того курцхаара – аллюр три креста?
- Помню! Не дай Бог такого скакуна... По нашим пустырям да по оврагам – доски, проволока... Нет, нам спокойные нужны.
- То-то и оно. Молись, Сабанеев!
- Ладно. Я насчет витаминов хотел посоветоваться.

   Рассказал ему про витамины, поздравил еще раз, сижу дома, а на душе... Эх, собачки!


4.
   Время идет и жизнь наша меняется. Яська растет не по дням, а по часам – это само собой. Меняется и сам ее хозяин. Два года мы с Мишей дружно матюкали его за мат – и вот Сабанеев понемногу начинает фильтровать базар. Раньше я за него фильтровал, отфильтрую – остается одно мычание, да и то нецензурное. Теперь – красота! Сами можете видеть, господа охотники, сколько у меня стало диалогов, только записывай за ними. Даже боюсь вам наскучить. Это во-первых.

   Во-вторых, на моих глазах рождаются два легашатника. Как я уже говорил, один из них был гончатник, гусятник и рыбак, а второй ни то, ни сё - утка, заяц; рыбалка - тоже хорошо. В общем, куда ни привези, лишь бы на природе.
 
   И вот поехали они по первому льду куда-то в Коломенский район, речушка там у них с плотиной. В десять часов – звонят:
- Тридцать куропаток подняли!
- На льду?
- Да нет. По берегу идем – следы. Послали Трэську, а она перед чепыжником - в стойку! Тридцать штук подняла.
- Место запомнили?
- Да я эту речку...

   Через неделю рыбачат они на Оке. В обед  - звонок, и два рыбака сообщают мне, что им показали заросшее поле и они отыскали там выводок. И поля  – немереные. Летом будет и перепелка. Понятно, говорю, у рыбаков перепелка да куропатка – первая рыба.
 
   Конец декабря. Звонит Елховников:
- Ты нашего генерала помнишь, в Шатуру к нам приезжал?
- Помню.
- В Тверской построил дом - десять дворов, забытый угол. Кабаны по улице ходят, про глухарей пока не знает, тетерева - везде, весной сидел в шалаше – тридцать петухов! Представляешь, какие там выводки? Зовет в гости.

   Январь на дворе.

- Брат Серега звонил из Ивановской, помнишь его?
- Тот Серега, который  по-вологодски на «о» говорит?
- Ну да. Спрашиваю его, как тетерев? Есть, говорит. А перепелка, коростель? 
Ну он мне и выдает, по-вологодски, конечно: «Поют повсюду...  Коростель и по огородам орёт... Никому не нужен у нас...»

   Середина января. Звонит Сабанеев.

 - Ты водонапорную башню перед селом видел?
- Там, где рыбаки червяков копали? Ржавая такая?
- Нет, это через речку. Справа, на въезде, не доезжая церкви?
- А, понятно. Там поле какое-то.
- Да. Вчера сорок штук поднял возле башни, в бурьяне.

   Интересно, думаю, зима, снега по колено. А оно в бурьяне лазит.
 
   А уж когда Елховников запел мне про Мордовию, мол, там у него друг и у него эти куропатки у курей зерно воруют... Тут я не выдержал.

- Миша, - говорю, - как у тебя с головой, а? Сам подумай, какие ты концы рисуешь? Шатура и Сабанеевка, Ивановская и Тверская, Ока и Мордовия! Не хватит у нас с тобой ни сил, ни средств!
 
   А он и не слышит.

- А что, - говорит, - уедем дней на пять! Наберем в роднике водички, поставим навес возле речки, столик, палатки в стороне. Костерчик - чтоб чай с дымком. Собачкам какой-нибудь палас кинем. Придем после охоты, умоемся в речке, нажарим перепелок, сядем в тенечке под навесом...
- Ага. Архангела Михаила  позовем – и в раю! Миша, спустись на землю, а?
- А что такого? Хорошо-о...

   А ведь были реалисты и прагматики. Завели собачек, - и вот вам, пожалуйста.

   Теперь у нас на первом месте  - дружелюбие и заботливость. Звонит, например, Сабанеев и битых полчаса рассказывает: мы уже знаем команды, выучили слово «ремень» и хозяйничаем в будке у Лаймы – Лайме нравится. Наконец, он вспоминает про нас.
 
- Ну, а вы как?
- Да вот, - говорю, - температура под сорок! Какой-то бешеный грипп. Свиной.
- Ты смотри не сдохни там, нам еще Яську натаскивать!

   Дружелюбие, заботливость – на первом месте у нас.