Сирота

Владику  было  три  годика,  когда
мать-алкоголичка  его  бросила  и  скрылась  в
неизвестном направлении. Отец заботился о сыне и,
как  мог,  занимался  его  воспитанием.  Но  вскоре
Владик стал круглым сиротой. Отец его занимался
наркобизнесом и попал в тюрьму. Вторая жена отца
не  хотела  его  держать  у  себя,  и  он  переехал  к
бабушке,  матери  отца.  Бабушка  не  уделяла  ему
должного  внимания,  и  большую  часть  своего
времени он проводил на улице грязный и голодный.
Соседи  жалели  его  и  часто  звали  к  себе  и
кормили, чем бог послал. Иногда Владик приходил
к  своей  неродной  бабке,  второй  жене  своего  деда.
Его родная бабка, как и её дочь, была алкоголичкой
и  умерла,  отравившись  этиловым  спиртом.
Неродную  бабку  звали  Люба,  и  она  имела  двух
детей.  Старшая  дочь  жила  в  Москве,  и  младшая
Аня была с ней.
Аня была очень вредная и капризная девочка.
Если  она  хотела  что-то  получить  от  матери,  она
противным  детским  голосом  начинала  хныкать,  и
мать выполняла все её прихоти.
Это  было  в  дни  зимних  каникул.  Владик
неделю  жил  у  бабы  Любы  и,  наконец,  Люба  не
выдержала:
— Иди,  сходи  к  бабушке, —  предложила  она
ему.
Он  пошёл,  но  вскоре  вернулся  назад.  Слёзы
были размазаны по щекам.
— Что  случилось,  Владик, —  забеспокоилась
Люба. И он протянул ей конверт. Это было письмо
родной бабки к неродной.
Люба, прости меня, если можешь, но я нужна
дочери.  Позаботься  о  Владике,  не  обижай  его.  Я
больше не могу. Меня не ищи, я уехала далеко.
Люба была в шоке, слёзы досады заблестели в
её  глазах.  Она  долго  возмущалась,  но  делать  было
нечего, смирилась постепенно.
На  каникулы  Владик  приехал  ко  мне  в
деревню. Мы хорошо с ним жили, он учился шить
на ножной машинке, и сшил мне футляр для очков.
В рождество он ходил колядовать со своим другом
Колей.  Коля  был  намного  старше  Владика  и
заботился о нём, как родной отец. Но наше мирное
житьё было нарушено.
Приехала Аня, хотя её я не приглашала. С её
появлением забот  у  меня прибавилось. Она ничего
не  хотела  есть,  а  только  яичницу  с  колбасой  и
пельмени.  Она  была  старше  Владика  и  делала  всё
лучше его, и шила, и рисовала. Владик завидовал ей
и ревновал её ко мне.
Однажды я пришла из магазина и застала его в
слезах.
— Владик, что с тобой? Почему ты плачешь?
— Вы  Аню  любите  больше  чем  меня.  Меня
все бросили, я никому не нужен, — и он задохнулся
от рыданий.
— Не  плачь  пожалуйста,  я  тебя  люблю
больше Ани. Тут захныкала Аня.
— Нет, нет, никто меня не любит, — причитал
Владик и ушёл в не отапливаемую комнату. Там он
лег на кровать, продолжая рыдать.
— Ну,  Владик,  прошу  тебя,  перестань
плакать, —  умоляла  я  его.  Пойдем  в  тепло,  здесь
холодно. Ты простудишься и заболеешь.
С  трудом  я  уговорила  его  перейти  в  другую
комнату,  где  было  тепло,  и  топилась  печь.  Он
проплакал всю ночь, а утром им надо было ехать в
город.  Он  продолжал  всхлипывать  и  утром,  и  мои
нервы не выдержали.
— Замолчи сейчас же, —  и я хлопнула его по
попе.  Он  перестал  плакать,  но  так  обессилил  от
слёз, что шёл и шатался из стороны в сторону. Мне
было очень жалко его, но что я могла сделать.
Летом моя сестра Ольга взяла его к себе, как
всегда, не советуясь с мужем. Владик взял у неё две
гривны без разрешения. Сестра устроила скандал и
сказала ему:
— Если это повторится, вылетишь как пуля из
ружья.
Второй раз Владик взял у неё двадцать гривен.
Он попросил у друга тетрис и потерял его. А мать
друга  требовала  с  него  деньги.  Ребёнок  был
вынужден эти деньги украсть. Я в это время была в
Израиле и получила от сестры письмо.
У нас лишний рот — Владик, ест четыре раза
в  день,  украл  у  меня  деньги.  Сумма  небольшая,  но
как жить с таким человеком. Вот к чему приводит
необдуманная жалость.
Меня  это  письмо  так  расстроило,  что  я  ночь
не  спала.  Как  можно  было  взять  сироту  и  считать,
сколько  он  съел.  Когда  я  вернулась  домой  из
Израиля, сестра, уезжая, сказала мне:
— Чтобы Владика ноги в моем доме не было.
Осенью  Аня  заболела  гепатитом,  и  у  неё
развился цирроз печени, и она умерла. Владик жил
у  родной  тёти,  но  жизнь  там  была,  видимо,  не
сладкой.  Директор  школы,  в  которой  он  учился,
оформила его в интернат.
Как-то  зимой  мы  заехали  к  Любе,  Владик
чистил ковры. Люба усадила нас за стол, но Владик
ничего не ел, сидел грустный и печальный.