Настины танцы

                1.

               Чьи-то бородатые козы и козлы вышли на «взлётку», когда жужжащей стрекозой на поле спланировал кукурузник. Заблеял старый козёл: «стоять!» — предупреждая рогатое семейство об опасности. Ан-2, прокатившись, развернулся, «приветом» покачав закрылками на хвосте, устало затих, остужая свой горячий нос-мотор на сибирском прохладном ветерку. 

К воздушному извозчику покатилась подвода, цепочкой – скучные людишки, во главе с полной диспетчершей, с ведомостью, со значком на груди: «Слава советской авиации».  По трапику сошёл, слез, вывалился на землю прилетевший целёхонький леспромхозовский и колхозный люд.

Десяток человек, быстро заспешил по домам, только одинокая крепкая девушка, в ситцевом воздушном платьице, в кофтёнке, с огромной сумищей подарков, замерла на краю поля. С интересом рассматривала таёжную глушь, не целованной ещё грудью, чувствуя, как легко дышится, и как всё здесь запросто.

Не бритый лётчик, вздыбив «залётанную!» фуражку, «засмалил» папироску, угостил поредевшего рядками закопчённых зубов седого возчика, получая от него передаточный лист и материальные ценности. Народ уже в салоне, в чреве великого труженика, «летуна». Приняв посылки и бандероли в железное «пузо», летчик затоптал окурок, и снова заспешил на рабочее место, за «руль», перед этим, всем выдав «блевательные» пакеты.

Пустив чуточку пыли и сухого августовского ветра, самолет устремился в своё любимое небо, к дымным облакам, домой. Пусто на поле, кроме старенького аэродромного пса, по кличке Взлёт, и жующих бесстрашных козлин — никого. 

Разошёлся народец, только городская девушка, с любопытством рассматривает сельские деревянные просторы на берегу красавицы реки. Ей мечталось: как встретят, сразу на её берег отвезут, чтобы в охотку накупаться, душу отвести, по мелководной косе босиком походить. Затомилась душа. «Не встретили!» А ведь обещала тётка, мамина старшая сестра.
               
                2.

             Настя, городская девица. Никогда на селе не была, родню один раз всего видела, и то, очень маленькой. Вот, перед институтом, позвали, орех кедровый побить, погрызть. На пароме, лодке походить, покататься, витаминных ягодок в болотах поискать, и конечно, на знаменитых танцах появиться. Писали: здесь такой парень несусветно голосистый, в микрофон как соловей трелит, местным девочкам не давая спокойно спать, и красоты редкой, ну просто — «титульной».

По пыльной дороге навстречу колесил Иж-Юпитер без коляски. Настя не обратила внимания, «подобный» уже пылил мимо. А этот, резкий разворот крутанул, остановился, с ходу прозвучал:
  — Вы к Степанюкам, приехали? Вас, Анастасия зовут?

Девушка никогда не ездила на «таких», в городе редко видела, признаваясь в правильной информации, дополнительно слушая, уже про то, что ей не повезло. Сестрёнка двоюродная, Ольга, на покосе три дня назад ногу наколола, босиком бегая по дудкам, по скошенному. Мать, срочно вызвал к себе строгий начальник леспромхоза. А отец семейства, ещё с делянки не приехал. Поэтому молодой сосед встречает гостью… мол, здесь это нормально!

Разнесло ножку местной красавицы, так мечтающей двоюродную городскую сестрёнку сюда заманить, встретить, красотами и воздухом похвастать, как и своей любовью. На сеновале вместе поспать, о счастливой будущей городской жизни помечтать, восходы и заходы солнечного колобка за лесом встречать и провожать, под мамино парное, с мёдом молочко. 

Настя хотела культурной барышней сесть, бочком. Но хмурый рыжий парень, заметив манёвр, носом указал, ртом обозначился:
  — Да! Да!  Как на коня! Грохнуться хотите?
  — Какой ужас! — ответила Настя, чувствуя молодой упругой кожей натренированных внутренних ног, затёртую, дерматиновую, вдобавок — дырявую, холодную поверхность заднего сидения. 

«Вот это начало! Вот сколько в гостях сразу счастья привалило!» — уже тихо думала гостья, крепко держась за дымный мотоцикл, на ходу пытаясь рассмотреть тихую деревянную жизнь, чуточку стравливая из себя настроение, запасов дух.

Как заведено в Сибири, и у хлебосольных хохлов Степанюков, встретили Настю достойно, извинились, стол накрыли во дворе, под навесом, с украинскими песнями до самого поздна. Эта рисковая семейка, случаем, по газетной вырезке, когда-то в 60-х сюда заброшенная за длинным рублём, вздымщиками, обосновалась на берегу рыбной реки. 

Оставив Украину, а потом молодость, красоту и здоровье на сборе живицы, на подсочке, Богдан и Устина, решили на полюбившихся местах остаться навсегда, выпустив на свет два сына, и черноокую боевитую дочку. С этого года — уже городскую, обучающуюся в ВУЗе, в семье — младшую. В ответ  — мечтающую уже попасть в гости на богатую и солнечную Украину, в славный тот Киев. 
               
                3.

             Все дары, красоты и прелести — завтра, потом! А пока, сходи, прогуляйся к мостку, к речке. По хрустально чистым отмелям босиком поброди… тонких «камешек-плисточек» попускай, себе счастливых деньков нагадай. Благо всё здесь рядышком. А уже вечером, нарядной, в мелкий горошек, подарочком — нарисуйся на танцах. Похвастайся своей породистой хохлятской красотой, филигранным танцем, открытостью, киевским жизнелюбием.
 
Погоревав, поныв, похныкав, подраненная Ольга, благословила на хороший вечер сестру! Сопровождающим — попросив быть лучшую подругу Аню, того рыжего мотоциклиста, родную сестру. Где Анастасия обязательно должна услышать «его»… богато голосистого певуна. Её, с «девятого» ещё, — первую любовь!  Костик, всё знает…  он и встретит на танцевальной площадке в парковом лесном уголку.

«И что в нём красивого? Не пойму? — подумала Настя, спускаясь к народу, после встречи с солистом. — Серенький… не броский мальчик. И одёжка, и речь, и поведением — явно не лидер! А в письме сеструха так расписала. Да-а… правда, глазки синюшного утрешнего неба… добрым спокойным светом лучат — большой плюс… и улыбка тёплая, солнечная. А вот грудастый, мощный бас-гитарист, в «колоколах», с узлом на пузе, в модном пиджачке, истинно хорош, ярок, сердечно занозист! А ручища какие волосатые… прям настоящий сибиряк!»
   
  — А почему милиция на машине здесь делает? — спросила Настя селянку Аню, прижимаясь к ограждению, с интересом разглядывая местный чудной народ, в спортивных костюмах, в болотных сапогах, в полную закатку, с кепи на полный «бекрень», с «беломором» в зубах при даме.

Музыканты только тягали провода, настраивая струны и улыбки на загорелых лицах, изредка бросая реплики в нарядные массы.
  — Ну, чтобы дерущихся пьяных разнимать, в каталажку самых буйных забирать.
  — А что… он в «этом» будет танцевать? — спросила гостья, взглядом качнув в строну болотных резиновых сапог, притулившихся в сторонке, у палисадника. Ещё раз глянув, узнала, улыбнулась, вспоминая красивого владельца белой нейлоновой рубашки с воротником «заячьи ушки», грустно облокотившегося на штакетник, на котором висело ведро.
  — А чё? Он же не босиком! — буркнула круглая сибирячка. — Он никогда не танцует. Будет весь вечер так стоять… только стыло, смотреть. Это ж безобидный Рафаэль… 
  — А я уже его знаю! Я с мостка уронила вчера косынку, так он в одёжке прыгнул, мне достал. Оказывается… он на берегу рисовал… чудной такой… не от мира сего… Смотрел на меня… как будто первый раз женщину видел…
   — Рисовал… а он всегда рисует… поэтому и зовут Рафаэль. А так… Мишка! Он ненормальный!
  — И это о-он… ненормальный? Я бы не сказала… язык так подвешен!
  — Да здесь другое совсем!.. Девчонки его сторонятся, побаиваются… а когда-то, отбоя не было… Он так-то, безобидный… пока не свиснешь.
  — Не поняла, Ань?
  — У меня мама учительница. Мишка, был самый умный в её классе. В институт с ходу, с ходу и влюбился. С ней альпинизмом занимался, в горы лазил, надежды давал, какую-то машинку даже изобрёл. Он математик по складу… Где и что, не знаю, как было. Ну, в общем, на третьем уже курсе, где-то ночью их хулиганьё ужратое зажало… и вроде его к дереву привязали, и на его глазах стали её насиловать, и при этом, хором свистеть.

На этом фоне чуточку «повело» голову. Отчислили. Несчастная уехала в другой город учиться. Вот… с мамой живёт… говорят, хорошо рисует… я честно не видела! В основном по памяти «ЕЁ»… так красиво… как живая… поэтому, Рафаэлем и прозвали. Работает на промзоне. Знаю, не любит около школы ходить. Дети, как завидят, так начинают одурело свистеть… а он за ними, уже как зверь, готовый убить. В школу забежит, и по коридору с палкой бегает, ищет глупых дурачков.
  — Какой ужас! — округлились глаза у гостье. — Я бы никогда не подумала… У него так речь и мысль поставлена, и глаза какие… надо же, как бывает…
  — Так вот, забежит в школу! А там от страха — вой, крик малолеток… под парты лезут, верещат. Вот тогда учителя и виснут на нём, умоляют не травмировать невинных деток, сами от ужаса сгорая. Когда начинает отходить, то долго плачет. Так жалко парня. А танцы, никогда не пропускает… любит слушать Костю. А как тот запоёт: «Эти глаза напротив»… так закиснет лицом, и идёт на берег речке камешки в воду бросать… и всегда в этой белоснежной рубашке… и почему-то с ведром.
               
                4.

             Совсем другими глазами посмотрела на Мишку впечатлительная Настя. Под знакомые мелодии повела взгляд дальше, остановившись на бойкой развязной тройке, крепких парней, курящих на краю площадки. Вдруг, милицейский УАЗ, проснулся, громко «рыкнул» в микрофон, чтобы «курцы» «смолили» в положенном месте. Те, нехотя подчинились, за оградку лениво потянулись.

Уверенно заиграла музыка, громко ожили колонки, сразу первыми приведя в движение, в быстрый круг шейка, молоденьких хохотушек, ещё школьниц подружек.
  — Вон тот… видишь, кудрявый! Это Ванька, с дружками… за Ольгой твоей бегал… а она его «бортанула», подчинив себе солиста. Она теперь в город… а ему ещё десятый надо закончить… он же младше её на год.
   — Да-а!.. А мне она об этом не писала! — удивилась Настя, встретившись глазами с мимо проходящим суровым неприятным парнем. Тот, развязно обходил знакомый люд, вычурно громко здоровался, дёшево острил, явно играя на публику, колючими глазами выбирая «жертву» на первый танец.

Открытая танцплощадка, всё больше насыщалась, плотнее прессуясь народом по её периметру. Уже темнело небо, темнела речная вода, и лес, кольцом, вокруг уставшего остывающего села.
  — А это... что за прыщавый патлатый тип?
  — Этот?.. А-а… а это, нашей пред.сельсовета любимый сыночек. Никто не знает, чем в городе занимается. Но всегда при деньгах. Вот увидишь… тебя он точно пригласит! Он новеньких никогда не пропускает мимо. Будет приглашать, на моторке погонять с шампанским. Тебе снизу вверх на звёзды посмотреть.
  — Тебя приглашал?
  — Чёй-то… ещё не хватало! — обиженно «закопылила» губочки некрасивая Аня. 

Заиграла «медленная», приглашая возбуждённый народ на танго. Настя, убирая глаза с народа, внутренне сжалась. Заторопилась отвлекать девушку расспросами, взывая к помощи любимую бабушку, чтобы та, отвела «всякого» неприятного, кто сейчас рождает смелую мысль, пригласить её, уже чувствуя, что правая новая туфелька на косточке чуточку давит.

И тут, первый раз, к микрофону ступил Ольгин жених. Дёрнул копной густых волос, преобразился, точно расцвёл, стал выше, красивей, мужественней. Чуть расставив ноги в клешах, чуть приподняв подбородок, солист начинал магию околдовывания колхозных и леспромхозовских масс. Отчего, нарядные девчонки застыли, заулыбались, по первым аккордам радуясь именно этой песни:
      
                Вот уже и не слышны
                в тишине шаги твои
                Словно и не было весны
                словно не было любви…
               

Отвернувшись «попой» к центру, Настя боком наблюдала за певцом, его друзьями музыкантами, совершенно очарованная душистым серебром его голоса. Костя пел, совсем не напрягаясь, не очень разжимая губы. Казалось, голос сочился, лился не в полную силу… возможно, сдерживая и сдерживая свои лихие природные возможности.

                Взгляд при встрече отведу
                И пусть щемит в груди…
                А я к тебе не подойду
                А я к тебе не подойду
                И ты ко мне не подходи

   — Можно, вас!? — со спины, прозвучало, напугав киевлянку. Настя повернулась, и сразу несказанно обрадовалась. Приглашали Аню. Та, мгновенно засчастливилась, сладкой карамелькой поплыла, закачалась налитыми бёдрами за партнёром, одним из дружков, того кудрявого Ивана, у коего когда-то «сорвалась» её двоюродная сестра.

Оставшись без поддержки, Настя почувствовала себя не уютненько, словно в плавках стояла, без лифчика.  Видела: местные, кто, отрыто, кто, искоса, — шушукались, поглядывая на чернобровую хохлушку, явно гадая: «Чья будет?»  Девочки, понимая  – это сильная соперница! Парни же – питали себя надеждами, заполучить такой  миленький, красивенький вариант. 

Как и предсказывала сопроводительница, перед растерянной гостьей замаячил сынок председателя сельсовета, дыхнув в неё вчерашним перегаром. Настя, мгновенно возненавидела наглый фасон прыщавого лица. Не идя с собой на компромисс, на одном дыхании, хрень какую-то рубанула:
  —  Я не местная… я так не танцую!   
 
У любителя покатать на лодочке, под шипучее шампанское, вскинулись бровки:
  —  А как?
  —  Только бальные… и то, с поддёвкой под трусы! — опять не думавши, спонтанно, что первое свалилось на язык, — брякнула. Выдала смело, не моргнув,  с одним желанием — навсегда отбить тому охоту, лапать её бока.
  —  А-а… ну-у! – промычало озадаченное лицо, неловко, чуть с закрашенными красным ушками, удаляясь, прочь.

  — Ванька, в разведку его посылал. У меня всё выпытывал… кто? откуда?
чья? Так что Настя жди… на следующий, точно подплывёт. Фу! Какие липкие ладони…  (из сумочки достаёт платочек, вытирает, в рот бросает барбариску, протягивает гостье. Та, отказывается) — А этому… что, отказала? Смотри… мерзкий человечек…
  —  А вот тот… что стоит в углу… в рубашке в клетку… кто он?
  —  Чё… понравился… он многим девчонкам нравится. Это вальщик… он с дядей Богданом вместе в одной бригаде работает. Жил в городе… был женат… развёлся… вернулся к родителям. Вот объявят белый танец, пригласи. Не трусь… не стоять же святой примадонной в мелкий горошек. 
               
                5.

             Вдруг «засвистел» микрофон,  делая всем ушам больно. Костя, постучав в него, приятно мягко заговорил: «Дорогие друзья, наш музыкальный коллектив просит всех вас достойно и мирно провести вечер, даря друг другу только радость от нашего праздника, от общения. Но, прежде чем объявить следующую песню, я хочу вам представить необыкновенную девушку Анастасию. Она прилетела к нам в Сибирь, из далёкой и славной Украины, из города Киева... к Оленьке Степанюк, к сестре».

Народ зашушукался, переключив сразу внимание на незнакомку, в кою стрелкой показала рука голосистого солиста.  «Ах! Ну, ты это зря… ой, как зря! Мне этой вычурной публичности совсем не надо!» — затушёвывая малиной щеки и уши, слегка качая головкой, ею кланяясь, подумала гостья, мечтая, незамедлительно провалиться под деревянный настил.

«Друзья, прошу быть великодушными к нашей гостье. Девушка первый раз в наших чудных краях, поэтому давайте оставим о себе, только хорошее мнение. Как мы это умеем!.. А сейчас... для молодой пары, Олега и Светланы, собирающихся по окончанию уборочной — обручиться, звучит песня: «Вот увидишь» 

Играет музыка, поёт солист, первой на середину площадки выводя колхозную приятную парочку. Через секунды, они уже в гуще земляков.

В сторонке появилась троица важных дружинников. Поправив красные повязки на рукавах, приблизили себя к стражникам в машине. Доложились о порядке, о том, что пресекли три попытки распития, одну назревавшую драку, дымно закурили.

   — Смотри, Насть! Никогда такого не было, чтобы Мишка-Рафаэль покидал танцы, не дождавшись своих «глаз напротив».
   — Да ладно, Ань… пусть. Ты скажи лучше… а вот тот… что девушку сейчас гладит по руке, в кепке, в начищенных ботинках… высокий. Он кто?
   — Не советую! Трепло… хоть и красивый. Он Зойку из третьего участка, обрюхатил, обещал жениться. Но, что-то там не срослось… сделала аборт, неинтересная стала.
   — А вон тот… улыбчивый… коротко постриженный, ладный, что всё поглдывает сюда.
   — Это Серж! Вернее ещё недавно был Серж, а сейчас уже курсант второго курса военного училища. Хоть он и порядочный парень, и спортсмен, не советую. Я знаю, через его младшую сестру, у него любовь в городе уже есть. Зачем тебе «гружённый»?.. — Опачки! Хлопачки! Смотри, кто к нам едет?               

К танцам, со стороны реки, медленно подкатила чёрная Волга. Здоровенный детина, водитель, словно лакей, услужливо вывалился, открыл дверцы, выпуская на воздух холёных «ЕГО» и «ЕЁ». Настя не отрывала глаз от несуразной пары. Он плотен, не высок, чёрен, одет во всё заграничное, модное. Даже приятен, когда улыбается, гордо и ровно держит спину, вроде манерен, знакомым добросердечно машет рукой. Милиции — отдельно махнул, заторопился к дружкам. Трое, с подобострастными улыбками, уже шли к человеку на встречу.  Уединились с беседой под старой сосной.

Она высока, пшеничные густые волосы, длиннонога, с костлявыми коленками, с острым, как у годовалого лисёнка носиком. С лисьей улыбочкой, с бледно мелкой грудью, в дорогом платье, и длинными шпильками внизу, как у кулика — клювом. Настя такого видела, когда Рафаэль доставал её косынку из воды.
               
                6.

    — Что это за моднявый туз, во всём заграничном? — просипела гостья, не сводя глаз с черняво-смуглого мужчины, смело встретившись с ним взглядом. Тот на секунду, другую зацепился за неё, с ног до головы, обдав кошачьим маслянистым взглядом её выпуклые прелести. Преобразился, на глазах стал более важным, деловым, наигранным, не переставая искоса пускать в незнакомку стрелы и лучи внимания. Развязной павлиньей походкой повёл себя в каморку к музыкантам.

Спутница затормозилась у подружек, возбуждённо весело стала хвастать хорошо прожитым днём, показывая покупку-камешек на тонком костлявом пальчике. Брехливо громко делилась новостью, что только из города приехали… вот решили чуток побаловаться, потанцевать.

  — Это сынок начальника леспромхоза. Мать русская… отец армянин. На отцовской машине рассекает, любую дверь ногой открывает. Японские «шарпы», батники надо – нате! Дублёнка, стенка надо – нате! Завидный жених! Правда, азартный картёжник! В городе квартира, здесь большой дом. Была раньше у него любовь… красивая девочка… правда, семья ссыльных.  Так Камо Гургенович запретил… отправил сыночка в армию служить. Правда, где-то при военном госпитале отлынивал. Отец у него, ух жёсткий… но справедливый. Он леспромхоз держит в передовиках, и младшему не даёт спуска, на всю катушку  разгуляться... а так бы, о-о!
  —  А эта… рядом… на сухих ногах?
  — Это дочка, первого секретаря райкома. Чувствуешь, полёт!? Не жена пока… чего-то ждут… а чего? Смотри… сейчас, будут играть его любимые зарубежные песни.

И точно, зазвучало что-то «оттуда». Приятное, мелодичное, медленное. Воздушно весело пробежал ступеньки, завидный упитанный жених, прямиком направился к Насте. Только не успел. Ему в полном душевном трепете перегородил единоличную возможность, кардинально преображённый Мишка-Рафаэль. Уже без резиновых болотников сапог. В новом костюме, с манжетами на брюках, в галстуке, в тонкую серую полоску. В начищенных туфлях, при острой стрелке только отглаженных брюк. С лицом, залитым каким-то неизвестным цветочным женским парфюмом, и стеснительной краской на щеках. Он был, пожалуй, самым нарядным парнем на этом празднике человеческих душ, ну прямо артистом.
   
  — Нась, не откажи! — еле слышно просипела Аня,  не отрывая удивлённых глаз с Рафаэля, чуточку отступая права, назад. Рядом с ними, смело и нагло стал сынок местного обеспеченного работодателя. Раскрыл неприятный рот, оказывается уже полный золота. Настя, на дух не переносила золотые коронки. Хотя понимала, — это сейчас очень модно! Безошибочно сигнализирует о полном достатке, удавшейся жизни…

Музыка играла, но площадка уже насторожилась, медленно принимая танец. Лица не было на его счастливой сухоногой пассии. Та, в нервных мучениях, трещала костяшками длинных пальцев, не обращая внимания на своих подружек, окончательно забыв о дорогом подарочке, уже явно ненавидя чернявую роковую особу.

Претендент на танец, блеснув 900 пробой, самоуверенно выдохнул:
  — Выбирайте, красавица! (сказал, и уже победителем засмеялся, чуть стороня местного «дурика» плечом)
За спинами мужчин, появился третий, прыщавый, уже совсем пьяный, на всю площадку крикнув:
  — «Они» не танцуют как мы! «Они» только бальные… с какой-то ещё поддёвкой…
  — Сгинь! — цыкнул через плечо Мигран, всем видом глаз показывая Насте, что здесь он главный, король! Больше того, — сражён наповал её красотой! Возможно, готов вот сейчас, в очередной раз пойти наперекор отцу, уже можно сказать определившейся судьбе.
               
                7.

            Настя почувствовала, как от жуткого волнения, от давления многих любопытных глаз,  молодая её кожа мокнет под упругим бюстгальтером… по спине вот-вот побежит растерянности — сырая дорожка. Она, вспомнив утрешний сырой мостик, Мишкины смелые и точные карандашные наброски, глянула в безумно умоляющие глаза Рафаэля, на его крепкую шею, с родинкой справа, на галстук в тон, и сделала шаг к этому всему; крепко зацепившись за его сильные руки, сразу в глаза спасительно услышав: «А Вы, вальс… танцуете?»

Местный всевозможный небожитель, словно оплёванный, было дёрнулся, но застыл, увидев на месте глазастую милицейскую машину. Закусил обиду, презрительно сузив глаза, заиграл скулами, и быстро пошёл в сторону тёмного леса, к лавочкам. За ним зацокала каблучками владелица дорого камешка на «среднем», а за ней уже, его верные дружки картёжники.

   — Да! Да! Конечно… меня бабушка научила в городском парке.
Пара специально проплыла мимо Анны, чтобы той услышать счастливый мужской голос:
   — Анечка! Сходи, пожалуйста, к Косте! Скажи, что Михаил и Анастасия просят следующим - вальс.

Настю била внутренняя дрожь. Она ещё час назад, не могла представить, что будет танцевать с этим несчастным парнем… по жизни — умницей, художником, имеющий такой неприятный недуг. Но чем больше она кружила вокруг него, ей всё больше не верилось, что это возможно с таким цельным, воспитанным и спокойным человеком. Который оказывается, ради неё за последние пять лет, единственный раз, нарушил ход действий, не стал ждать музыкальных: «Глаз напротив», а захотел их увидеть в упор, посторонив местного богатея, блатного картёжника!

Когда зазвучала музыка, люди вроде на радостной волне дёрнулись, тут же подались назад. Это был вальс. А его не многие умеют. И тут Константин вновь, улыбаясь, оповестил:  «Для Михаила и Анастасии — звучит эта песня! Песня — вальс! Поддержим замечательную пару!» Народ дружно, одобрительно захлопал, видя и понимая, как здорово у них получается, и зачем им мешать!

 — Вы во мне пробудили жажду жить, ещё больше творить! Вы мой сон… Да! Да! Не удивляйтесь! Я когда вас увидел у реки… пошёл следом. Вы взошли на мосток, нагнулись… и ваша косынка полетела воздушным цветком… эта воздушная косынка…  вдруг понял, что вы моё спасение. Я знал… чувствовал, что ещё увижу... только не на танцах! — заглушая громкую музыку, ещё громче кричал совершенно опьянённый трезвый партнёр, легко и свободно ведя партнёршу по танцевальной площадке.
 
  — А я вас, когда в «болотниках» увидела… впала в шок! Правда…
  — А я же… после танцев иду к той дальней косе, за новым лесоскладом, у меня ловушка на рыбу стоит. Трясу, и маме потом витамины несу. Поэтому… в них. А между прочим, она вон там, видите… стоит, с синим платком в руках. (Мишка разрывает коротенько связку, — машет ей рукой, улыбается) — Вот мамочка… пришла посмотреть, ради кого я вдруг так бешено преобразился.

За деревом прячась, стояла рано поседевшая женщина, с восхищением наблюдая, как её Мишка кружит с такой красивой незнакомой девочкой, совсем не обращая внимания на тех, кто его всегда так больно и стыдно сторонится.
               
                8.

        А потом был второй, десятый, …ннадцатый танец, и всё с Мишкой, с Рафаэлем, не отходя друг от друга ни на минутку. Настя уже хорошо видела площадку, её живую разноликую толпень, массу, настрой. Хорошо читались: пренебрежительно удивлённые взгляды одних женщин, девушек, парней: «Мол, ты деваха, совсем с головой не дружишь! Это же больной на всю голову… смотри, дотанцуешься!» Другие, а их было большинство, совершенно очарованные его внезапным видом, смелостью, поступком, когда-то студента «политеха»,  окончившего их школу с золотой медалью. Земляки видели: Мишка цвёл, светился, горел несгораемым огнём! Оказывается… он так классно танцует, так театрально красиво ведёт. А как голову держит с дамой, словно и не деревенский совсем.

Настя, уже со слов Ани, и так, по поведению селян, понимала: Она открыла Михаила для своих! Она стала его маяком! Она не осознавала и не понимала, как вообще реагировать на это лавинное ухаживание. Ей было хорошо и просто с ним, но всякое дальнейшее… не входило в планы девочки, приехавшей на десять дней всего. 

Его эрудиция, сообразительность и ум, импонировали ей. Он легко мог говорить на любые темы, совершенно не испытывая неловкости, если вдруг что-то не знал, а знала киевлянка. Она всё чаще и чаще возвращалась к мысли, что он бывает и другим, и это неотступно пугало. И было очень трудно, даже представить, что этот воспитанный, образованный человек, может быть, дьяволом воплоти, как расписала Аня.
    
Когда девочки направились в «М» и «Ж» на отшибе. Анна, поглядывая по сторонам, на снующие подвыпившие уже массы в глубине соснового тёмного бора, шмыгнула носом:
  — Ой, Насть! Не нравится мне всё это…
  — Не поняла? Ты о чём?
  — Чувствую воздух… что-то будет. Видела Миграна дружки как суетятся, уже на «пробку» хорошо наступили. Думаю, драка намечается. 

  — Ты иди-иди! Я на минутку только задержу твою смелую подружку, — в сторону Ани, — вывалил, дыхнул свежим вермутом неудачник, перегораживая путь киевлянке. — Можно вас на минуточку, Анастасия.
  — Ань… там постой! Я счас! (поворачивается к мужчине. Тот рукой облокотился на дерево, курит, периодически бликая золотишком во рту.) — Что вам надо?
  — Давайте знакомиться. Я Мигран! Вы божественно красивы, поэтому прощаю обиду, что вы мне жестоко нанесли при всех... (что-то жуёт во рту) — Понимаете, я не привык к такому обращению здесь. Ну, не заслужил такой дерзости! Да ещё с кем… с этим… (замолк, наигранно, одной стороной лица ухмыляется)
   — Ну-ну… начали… так договаривайте! Дурачком… да?

Выбрасывая окурок, на лицо натягивают маску, полной удовлетворённости, хмыкает:
   — Вот видите… сами и признались!

Настю это оскорбило, передёрнуло! Она, по обыкновению своему, в минуты внутреннего эмоционального взрыва, подкусила нижнюю губу, сжала кулачки, подкинула чёрную прядь волос, всосала спасительный кислород, вырвала чеку сдерживания, и гранатой взорвалась:
   — Да-да… на его фоне… это вы-вы… лично, выглядите именно таким! Он вас умней в триста раз… и культурней! С ним девушка чувствует себя королевой, а не игрушкой. (Настю бил трусливый мандраж, но её пёрло) — И он нормальней всех вас, вместе взятых здесь! — Понятно!?
   — Ха! Ха! Ха! Ха! — закачался от смеха пьяный человек, приступая к очередной сигарете, что-то угрожающее бурча себе под нос, освещая его светом зажигалки.
 
Настя, махнув рукой картёжнику, побежала к Анне, к людям, на спасительную  площадку.
   —  Фу-у... какой мерзкий ноготь!
   —  Ты о чём?
   —  Да у него… такой длинный ноготь на мизинце. Так неприятно смотрится на мужике. Бр-р-р!
   — Мне брат говорил. Шулера картёжные такие отращивают, а ещё… точно не знаю. Вроде как обозначает у них, что он самый младший сын в семье. 
   — А-а!
               
                9.

   — Дорогие друзья! А теперь объявляется «белый танец». Дамы приглашают кавалеров. Поехали!

Ударили басы, гитара-соло вступила, давая волю клавишам и ударным. Костя прижал гитару, прильнул к микрофону, подмигнув знакомой, запел.

  — Не откажите? — вся запыханная, возбуждённая предстала перед партнёром Настя, слегка одёрнув платье. — Миш… ты нас с Аней проводишь, хорошо? Пора уже домой… тётушка заволнуется.

  — Как скажите! На лавочке у тёти Устины можно ещё посидеть. Не возражаете?
  — Я согласная! Точно… Олю пригласим!

По реке уже плыл ранний туман, предвещая похолодание, большую утром росу. На дальней косе черными точками, одноного спали журавли. Где-то на лохматом бугре, на той стороне щербатого леса одиноко тлел печальный костёр рыбака. А на этом, влюблённые пары уже одиноко разбредались по сторонам, на свои любимые приметные метки, места, чтобы посидеть, помечтать, на лучшее только надеясь.

Милицейская машина, получив какой-то сигнал по рации, покатилась в посёлок, оставив друзей и недругов наедине.

Настя решила не рассказывать о встрече, от верности, чуть робко прижавшись к танцующему парню. Мишка это почувствовал. Но не стал реагировать телом, а только пальчики её теплые чуточку сжал. Совсем смело, ещё раз уткнул нос в её густые волосы, вдохнув её особого, неповторимого девичьего запаха. Где пахло и чуточку уже Сибирью… его любимым карандашами, дешёвой бумагой, удачно запечатлённым её образом, где осталось чуточку со светом глаз поработать.
 
   — А сегодня мамочка твоя без рыбы останется, да?
   — Нет! Провожу вас… и сразу пойду. Думаю, Оля даст мне ведро.
   — А ты возьмёшь ме…

В эту секунду раздаётся хлопок! Вскрикивают недовольные девочки, женщины, парни, мужчины: «Ну-у… чё… опять!.. Достали уже с этим светом!..» Площадка погружается в бездну чёрного мрака. Музыканты затихают. Народ ропщет, но стоит на площадке, из рук не выпуская своих избранниц и избранников!
 
Михаил, прижав к себе Настю, молчит, сердечком чувствует неладное. Его нервы напряжены. Шейная вена, вдруг сигнализатором оживила шею. Лоб покрылся мелкой росой. Знакомо взмокла правая ладонь. Стало вдруг не хватать воздуха. Мишка потянулся к горлу, он уже чувствует запах беды, срыв.

Настя нервами ощущает каменеющее тело крепкого парня. Он всегда говорил, а теперь натянуто, волнительно молчит. Не реагирует, на нечаянное милое прикосновение щеки к щеке. Так ещё не было. Чёрная темнота, чёрные души делают своё подлое дело.

И в этот миг, общего галдёжа и пьяного крика за оградой, раздаётся, с трех разных сторон, поочерёдно, резкий свист.

  — С-с-с-с!  — истошно резко разрезает ночной воздух, дикий пьяный свист подлых людей. В полумраке звучит, где уже людские глаза присмотрелись к обстановке вокруг.
  — А-а-а-а! — резанным дьяволом заорал на весь берег Мишка, крепкими руками-лапищами хватаясь на голову. — Ты где-е, подлец!.. Выходи!.. Покажись под-д-онок! — зарычал демоном извивающийся человек.
  — Насть! Насть! — бежим! — подскочила ошалевшая Анна! — выхватывая из толпы, до жути перепуганную гостью. — Ой... счас будет такое!.. Бежим!
 
Мишка, уже совсем не тот Мишка, лавиной сбивая людей на пути, скинул парня на пол, схватил его стул, и со звериным оскалом устремился за площадку. Перепуганный народ, стал разбегаться во все стороны, проклиная тех, кто это «сука удумал», боясь быть «нечаянно и чаяно», покалеченным. Чувствовалось: свистели отлажено, договорённо! То в одном месте, воздух коротенько резанут, страшно разрежут, то в другом оживут, зная, что Мишка начнёт метаться с орудием убийства в неудержимо сильных и беспощадных уже руках. 
               
                10.

            Озверевший человек в пустую, гонялся, возможно, понимая, что над ним специально жестоко издеваются. Метаясь по сторонам, уже размахивая длинной деревянной лавочкой. Настя бежала за Анной, громко и чётко выкрикивая: «Какой ужас!.. Надо ж… какие падшие люди! Какие дикари! Мерзавец… так сыграл со мной… ишь… мститель» Её вдруг передёрнуло! Она резко остановилась, крикнула: «Помоги мне снять лифчик!» Анна, остолбенело подчинилась, трясущими руками, помогая разорвать его на две части, ещё не догадываясь «для чего» продолжая верещать: «Пойми, дурочка! Ему в эти минуты все одинаковые! Голову снесёт и не посмотрит, что ещё недавно мечтал поцеловать! В нём затмение... и силы сейчас… любого угробит, и ему ничего не будет! Справка!.. Ой! Ой! Насть!.. Остановись… что ты собралась делать? А-а-а? (хнычет… но бежит следом)

Она его узнала в темноте, как одинокую зверино кричащую чёрную точку, с орудием убийства наперевес. Те, что посмелей, стояли у леса, зная: в нём мгновенно можно скрыться. Настя на всей скорости подлетела сзади к Мишке, и упругой молодой плотью сбила его наземь, жутко ударившись коленкой об лавку.

И как дикая битая птица, уцепилась за него, выискивая губами его мокрые губы, двумя душистыми разорванными частями бюстгальтера больно зажимая ему уши, дабы свист не доходил до его нервных окончаний. Он, в жутком крике, оживал, запросто скидывая её с себя, всяко разно матерясь, пытаясь её увечить. А она, получая больно, всё равно раненной кошкой карабкалась на него, стараясь собой его всего закрыть, прижать, от подлого свиста отвлечь, вновь чашечками зажать его страдающую голову.

Мишка, не чувствуя мир вокруг, и её спортивно упругую, настырную плоть, выл, в дугу изгибался, стараясь ещё сделать ей больней. Настя,  уже совершенно обессиленная, уже ревущая от боли, от безысходности, то отлетая от него, то падая на него вновь, пыталась зацепиться за его сознание, выговаривая тому в губы, в лицо, в грудь самые красивые, самые тёплые слова на свете. И когда уже совершенно пустая, убитая, синяками покрытая, поняла, что это уже всё! конец! Свист резко прекратился, напуская выжидающую тишину на лес. Мишка, потихонечку стал обмякать, прямиться, затихать. Когда совсем безмолвно замер истрёпанной мочалкой, раскинув конечности по сторонам, глазами в самый центр звёздного неба, Настя обессилено привстала, одёрнула рваное платье, и что есть силы, на весь берег закричала: «Подонок!.. Слышь!?.. Ты слышишь, меня!? Подойти сюда! Я хочу в твои падшие глаза глянуть!»

Лес окончательно затих! — «Я знаю... это ты, холёный мерзавец такое сотворил!» Народ впитывал женский истеричный крик, зов! Он слушал две чёрных точки на уже остывающей траве. «Я знаю... ты жалкий трус!» В ответ позорно молчали.

Парень плакал, развалившись пятиконечным диким существом, раскинув руки и ноги по сторонам. Слезы не выливались. Они наполнялись морем неизбежного уже горя на всю жизнь, оставаясь солёным присадком в ясных глазницах чутких и умных глаз. Рядом, голова к голове, лежала Настя, и тоже плакала, в его уставшие и испуганные уши всё вышёптывая и вышёптывая: «Мишенька! Мой ты одарённый Рафаэль… я тебя вылечу… вот увидишь… обязательно, мой хороший... (пальчиком гладит его окровавленную губу, потом потный подбородок) — Ты обязательно приедешь ко мне в Киев. У мамочки моей, в академии, есть хороший профессор. Он тебя посмотрит… хорошо обследует. Ты такой красивый, добрый, талантливый… так не честно жить… просто не справедливо… Ничтожествам всё…  а ты…

(Девушка, приподнимается, мягонько, еле контактируя, пушинкой касается его губных измученных долек, в глубину измученной гортани шепчет) — У меня мамочка золотая женщина… она ради меня, тебя на обратную сторону луны доставит. Поживешь у нас. Я тебя в зоопарк свожу, на виды Замковой горы, чтобы ты своими тоненькими карандашиками отразил красоты лысой горы, и меня на фоне старого дуба, у плачущих камней. А сейчас, вставай, мой хороший… вставай... пойдём домой, а?… Ты же обещал меня проводить… рассказать ещё о Византии, об истории танцев… помнишь?
 
Зарёванная, прямится, перед его лицом кружит частью «бюстика», улыбаясь сквозь остаточки слёз: «Вот… видишь?.. Купишь мне новый!» Мишка никак не реагирует на девушку, её интимные вещи, широко открытыми стеклянными глазами смотрит в звёздное небо, в свою угробленную молодую жизнь.

Вновь на танцевальной площадке вспыхивает свет. Народ оживает, подтягивается, продолжая обсуждать случившееся, проклиная тех, кто такой подлый поступок совершил над несчастным, пытаясь вновь настраивать настроение и музыку на продолжение.

  — А как вылечишь… (Мишка затих, трудно подымаясь с земли, заправляя свой разбитый вид, стесняясь — украдкой вытирает глаза) — мы с тобой организуем выставку моих работ… а-а? (остаточно всхлипывает)
Она, в движении домой, хромая, побитая, липнет к парню, принимая его высокую руку на своё плечо — улыбаясь:
  — И там самым первым портретом будет тот, что ты вчера набросал… как память!
  — Может быть... как начало?
  — Может и начало, Мишенька... Всё может быть, мой хороший! Всё!..

Над рекой стоял уже густой туман. Танцплощадка давно опустела, погасив последние огни. Только звёзды ярче стали искриться, натягивая прохладу и звенящую тишину.  Им, помощницей, из-за бугра выкатилась заспанным неполным колобком, глазастая луна, помогая «двоим» проверять рыболовные снасти.

                8 марта 2021