Всех дороже

Глава первая

Вот скажите, разве нормальная женщина полетит на девятом месяце беременности на самолёте? Разве возьмёт с собой ещё и чужого ребёнка?... А вот Антонина (она же Тося или Тоня) в свои 25 полетела рожать к родителям, захватив ещё и шестилетнюю  племянницу мужа.
Тут я должна объяснить её поступок: в городе, где жила и работала Антонина (Тоня, Тося), с детскими дошкольными учреждениями была напряжёнка. И, узнав, что Наташенька после отъезда соседей в отпуск, остаётся на весь день в коммунальной квартире одна, будущая мать решила взять девочку с собой. Это  было последнее лето ребёнка перед школой. «Оно должно запомниться», – решила Тоня.
И с этой задачей она справилась... Только давайте  расскажу всё по-порядку.
Самолёт, а точнее перелёт, обе пассажирки перенесли нормально. В родном городе их встречали родители. Увидев дочь в сопровождении девочки, они удивились, но спрашивать ничего не стали: у воспитанных людей так принято "сама расскажет". Родители Антонины в то время ещё не были пенсионерами, и каждое утро уходили на работу. А наша беременная героиня с очаровательной девочкой Наташенькой гуляли по городу, ездили на крошечеую дачу, чтобы  запастись витаминами на предстоящий учебный год. Да, ещё... писали письма: Наташенька (три слова тоже письмо) – маме и папе, Антонина – мужу. Телефона в том, 1978 году, у родителей будущей первоклассницы не было. И не только потому, что молодая семья жила в коммуналке. Вот родители Антонины жили в отдельной новой трёхкомнатной квартире – и тоже без телефона. И мне кажется, что читатель уже догадался о причине: да, с телефонами в стране тоже была напряжёнка.Здесь надо упомянуть, что  Наташенька была послушной умной девочкой, умеющей неплохо читать и даже кое-что писать печатными буквами.
Когда эта милая парочка, прошагав несколько кругов по парку, присаживалась на лавочку, стоящую где-нибудь в тени, и каждая открывала свою книжку, прохожие смотрели на читающих с умилением, принимая их за маму с дочкой. Антонине это очень нравилось. Она (как будто невзначай) отрывала на мгновение взгляд от книги, и поймав добрую улыбку очередного умиления, улыбалась в ответ. Наверное, ей очень хотелось быть матерью. А срок ещё не настал.
Видно поэтому наша героиня усердно занималась «образованием» девочки: водила её в музеи и книжные магазины, цирк и кукольный театр. Предыдущий летний отпуск Тоня с мужем и Наташенькой провели на базе отдыха, где девочка часто по ошибке называла её «мамой», что очень нравилось нашей героине и вводило в недоумение некоторых отдыхающих, поскольку сама Тоня представляла девочку, как племянницу мужа.
Антонина ждала своего первенца спокойно и уверенно. Она знала, что у неё родится мальчик, и что будет он шустрым, но послушным. Откуда у неё появилась такая уверенность, история умалчивает. И предлагает читателю тоже поверить на слово. Чтобы муж  не волновался, она писала каждый день письма одного образца: «Чувствую себя хорошо, гуляли в парке (здесь ставились цифры 2 или 3) часа, ездили на дачу, ели клубнику». И вот уже неделю, как «клубнику» заменили в письме «малиной» и «вишней».
Срок события, ради которого Антонина и приехала  на свою малую родину, был указан задолго до этого дня. Никаких УЗИ тогда не было даже в фантазиях смелых писателей. Срок беременности вычислялся исключительно математическим способом с привлечением профессионального опыта гинеколога и примет бабушек. Молодая кореянка с короткой фамилией Пак, работавшая участковым гинекологом в поликлинике по месту жительства Антонины, записала в карточке - 23 июля. И беременная ей поверила. 22 июля с утра Антонина написала не одно письмо, а сразу три, поставив даты в конце писем разные: на одном было проставлено 23 июля, а на других — 24 и 25 соответственно. Они были положены в разные конверты с одним и тем же адресом.
Для чего подобные манипуляции выполнила наша героиня, думаю, что вы догадались. Правильно, она не хотела волновать мужа. И наказала (на всякий случай) маме отправлять письма с разницей в один лень. Пусть почта работает!
 
Столбик термометра в тот день (как и обещали метеорологи) доходил в тени до отметки +30. Все четверо: Антонина, её родители и Наташенька субботним утром отправились на дачу. Здесь под тенью яблонь было прохладно, а в высоких кустах вишни — сладко. Набрав ведро любимой ягоды, Антонина с мамой планировали в воскресенье варенья наварить и вареников налепить... На даче в тот день ели окрошку, когда Антонина почувствовала, что дыхание её замерло на вдохе, и она непроизвольно ойкнула. Будущая мать сразу догадалось, что это и есть начало начал, но на вопросительный взгляд своей матери сказала, что щёку прикусила.
Следующий болевой спазм последовал примерно через полчаса. И тут Антонина засобиралась домой. Чтобы никого не пугать, она сказала, что хочет написать ещё пару писем.
С букетом цветов они с Наташенькой направились к трамвайной остановке.
По пути пришлось остановиться и сделать вид, что под ноги попал камень, а потом разглядывать на земле букашку, на которую якобы чуть не наступили...
Дома схватки участились, но наша героиня успела приготовиться для поездки в роддом. И хотя она всё старалась выполнять спокойно, лицо её после душа стало таким пунцовым, что даже девочка заметила.
– Тетя Тоня, почему вы такая красная?
- Это я загорела, – успокаивала она ребёнка.
Оставлять Наташеньку одну в квартире, Антонина не решилась, поэтому сидела и уговаривала сына не торопиться: «Вот мама приедет, то есть твоя бабушка, и мы вместе с ней поедем туда, где тебя примут со всеми почестями. А дедушка твой с Наташенькой посидит. Потерпи немножко, ладно?» – бубнила она себе под нос, нежно поглаживая  живот.
- Тётя Тося, ты с кем разговариваешь?
- С твоим кузеном, который продолжает своё внутриутробное развитие.
Тося специально ответила так заковыристо, используя несколько незнакомых для девочки слов. Замечено, что в таких случаях дети прекращают задавать вопросы. Они просто не знают с какого слова начать. Вот и Наташенька не решилась, потому что не хотела ставить под сомнение приобретённый имидж «умненькой девочки».
Как только родители Антонины появились в дверях, она встала, взяв в руки сумку с вещами.
- Подожди, я неотложку вызову! – крикнула будущая бабушка с порога, только взглянув на дочь, и побежала с восьмого этажа вниз. В этом доме в самые ответственные моменты лифт впадал в ступор и застревал где-то на полпути. Дом был новый. И лифт своенравный и необъезженный. Телефон-автомат, стоящий неподалёку от дома, по классике жанра, не работал. Тогда мама Антонины вышла на проспект и поймала такси. В ту пору их ловили руками, поднимая вверх одну или сразу обе, и махали, махали. Чем активнее — тем выше такса за проезд.
Уже через пять минут обе женщины мчались в ближайший роддом. К сожалению, он оказался на ремонте, о чём свидетельствовали строительные леса на втором этаже по всему периметру. Таксист предложил другой, где недавно навещал свою сестру. Совершенно случайно им оказался тот самый роддом, где 25 лет назад родилась и сама Тоня. Такой знак свыше будущая мать приняла как добрый и поддерживающий. Наша героиня в силу ли своей наивности или по какой-то другой причине верила во всякие "неслучайные совпадения", ну и мы вынуждены её принимать такой, какая есть...
В роддоме будущую мать встретили, переодели в больничную рубаху с большим чёрным штампом на самом видном месте и в халат с такой же чёрной отметиной. Палата была довольно просторной. Две кровати из четырёх были заняты стонущими не в унисон роженицами. Одна из которых – длинноволосая крепкая брюнетка, лежащая на кровати – то приподнималась на пятках, то, сгибая ноги в коленях, держась при этом за металлические прутья у изголовья, опускалась на матрац.
Другая – миниатюрная, но с не меньшим животом, рыженькая, с короткой стрижкой - стояла у тумбочки и время от времени вместе со стонами поднимала подол рубашки до уровня головы, а потом опускала. Поведение её было странным. Антонина решила, что таким образом женщина обмахивается, и чтобы не созерцать голый зад незнакомки, села на ближайшую к двери кровать, а потом легла, отвернувшись к стене.
Тоня прислушалась к своим ощущениям и поняла, что начавшиеся дома схватки прекратились. Никто её изнутри не толкал. Сынок, наверное, успокоился, чтобы  дать матери возможность лучше изучить обстановку снаружи. 
Любопытная роженица осмотрела палату, и не найдя ничего интересного, только приготовилась заговорить с замолчавшей на время «с короткой стрижкой», как та довольно прытко выскочила в коридор. При этом оставив что-то на полу, и не закрыв за собой дверь. Но это и хорошо – в палате было душно несмотря на открытую форточку. Из коридора потянуло сквозняком и запахом туалета. Взглянув на часы, висевшие в проёме двери, Тоня отметила, что времени прошло немало – двадцать одна минута десятого, то есть 21.21.
Ну, что я говорила: опять "неслучайные совпадения". Да, наша героиня в  любом виде транспорта искала «счастливые билетики», и они ей часто попадались. Съедать их она и не пыталась, но в карманах  попадались (затёртые до дыр), где и цифры нельзя было рассмотреть. Тогда и выбрасывались. Вот и на этот раз она восприняла 21.21 как ... правильно,хороший знак и надеялась исполнить свой первый материнский долг легко и просто. Ведь всю беременность она проходила без осложнений, даже в отпуск декретный вышла на месяц позже, потому что сама хотела написать характеристики всем ученикам своего девятого класса...
Класс у Антонины Андреевны был не самый сильный, но зато самый добрый. Это отмечали все учителя, преподававшие в параллели. За три года своего руководства она почти сроднилась с ними и их родителями. Везло ей и с причудами токсикоза.
Как только в голове застревала очередная прихоть, откуда-то сверху падало и исполнение желания.
Первый раз это случилось с куриным бульоном...

Так ей захотелось домашнего ароматного с золотистыми звёздочками супчика из курочки, что аж при одной мысли слюной чуть не захлёбывалась. Но даже на рынке не в каждое воскресенье можно было такую купить. А в магазинах на прилавках и  свиные кости не залёживались, и слипшиеся пельмени были удачей.
В тот день Антонина Андреевна собиралась уже домой, когда в класс забежала секретарь и предупредила, что директор через два часа назначила заседание  педсовета.   
- Ну, вот. Домой теперь не успеваю... Столовая до которого часа у нас работает? – спросила она  коллегу – Раису Дмитриевну.
- Столовая своё уже отработала. А я приглашаю тебя на обед. Мне свекровь из деревни курочку привезла. Такой бульон получился — язык проглотишь. Пошли - накормлю.
И курочка была именно такая, которая грезилась в мечтах. Вот даже сейчас её аромат читатель мог бы уловить, будь он голоден, как Антонина Андреевна.
 
В следующий раз беременной героине до ломоты в зубах захотелось шоколадных конфет. Таких, которые лежали в далёком детстве за стеклом главной витрины фирменного магазина в центре города. С конфетами (или с деньгами) в то время тоже была напряжёнка... Да, случился вот такой период постоянного напряжения в любимой стране. Тоня гнала от себя эту навязчивую идею с шоколадными конфетами, но та никак не хотела уходить. И вот как-то вечером забегает к ним в малосемейку мама той самой Наташеньки, которая сейчас осталась с родителями Антонины дома, и приносит увесистый кулёк лучших шоколадных конфет: «Белочка», «Красная шапочка» и её любимая «Маска».
- Откуда? – спросила Тоня, не веря своим глазам.
- Нина посылку прислала. Она теперь на кондитерской фабрике работает.

Это был второй случай. Но самым невероятным оказался третий.
Однажды среди зимы  Антонине Андреевне захотелось чёрной смородины. И не варенья или джема, а именно свежих ягод. Могла бы и скромнее быть в своих прихотях, но ... что было то было. Озвучивать свои желания она никогда и не пыталась.
Только в голове желания те сидели дятлом, изредка постукивающим так, что другие не слышали, а своя голова гудела. Да и зачем рассказывать, если  в магазинах и яблок -то не всегда можно было купить. А тут — черная смородина! Ещё бы ананасов захотела!
В тот январский день Антонина Андреевна пришла в школу к своему четвёртому уроку, а на пороге её встречает всё та же Раиса Дмитриевна и торопит: «Беги скорее в столовую, там привезли фасованную  черную смородину. Мороженую, из Польши. Я уже попробовала. Она как свежая». Антонина Андреевна даже глаза к небу подняла и в книксене присела.
Но если читатель думает, что я забыла, где сейчас находится наша героиня, то ошибается. Просто Тоня тоже об этом в тот момент думала, когда её светлые мысли прервал громкий голос пожилой нянечки, зашедшей в палату со шваброй и ведром.

- Я тебе только что застелила, а ты опять всю простынь вымазала?! – кричала она, направляясь к кровати той самой роженицы, которая совсем недавно так поспешно выскочила из палаты. Теперь она, придерживая живот, шла чуть сзади и извиняющимся голосом повторяла.
- Не нарочно же... Извините, уж, пожалуйста! Так получилось. Простынь я почти не испачкала...а вот пол...
- Так ты ещё и весь пол зас...  – (не стеснялась санитарка в выражениях). – За каждой убирать го...  я не обязана! Сидела бы на унитазе! – кричала она,  распаляя себя, и предупреждая  других о соблюдении чистоты и порядка.
 
Следовавшая за ней виновница, опять развернулась и неуклюже спешно попыталась  покинуть палату но, вскрикнув, присела, и держась одной рукой за спинку пустующей кровати, качнулась, как от удара, и села на неё - заправленную и чистую.

- Ты куда села?! – закричала санитарка так, что, Тоня испугалась за своего сыночка. Он дёрнулся внутри. И тут Тоня взяла такую ноту, что сам Фёдор Шаляпин позавидовал бы.
- Замолчите! Немедленно! Не желаете работать? Увольняйтесь! Но не смейте орать! – удивила она не только санитарку, но и всех в палате, включая себя. И не только голосом, но и способом решения конфликта.
Санитарка, подхватив тряпку и причину скандала с пола, вышла молча в коридор.
«Миниатюрная с короткой стрижкой» попыталась встать, но заохала снова и попросила позвать врача. Тоня вышла в коридор и объявила: 
- Врача в двенадцатую палату! Здесь рожают!
Можно подумать, другие сюда пришли в бильярд поиграть.

Медсестра, сидевшая на посту, махнула ей рукой и подняла телефонную трубку.
Через несколько секунд пришли две сестрички и врач.
- В первый родовой! – скомандовал доктор, и женщину увели. Она подошла к той, что лежала и корчилась. Посмотрела её, послушала и уточнила.
- Первородка?
Та кивнула.
- Всё хорошо. Дышите глубже и не волнуйтесь, – потом, обращаясь к Антонине, спросила.
- Сегодня поступила?
- Только что.
- Срок когда?
- Завтра.
- Схватки были?
- Да.
- Воды отошли?
- Нет ещё.
- Роды тоже первые?
- Да.
- Ну, лежите. Всё будет хорошо.

Слова врача успокоили обеих. Девушка у окна стала тише стонать. И Тоня даже начала засыпать, когда услышала слова.
 
- Вот эта! - открыв глаза, она увидела у своего изголовья ту самую громкую санитарку, указывающую на неё рукой, и женщину в белом, подогнанном по фигуре, халате, в которой, не заглядывая в её трудовую книжку можно было узнать представителя администрации.
- Кто это у нас здесь устанавливает свои порядки? – голосом, звенящем от металла, спросила «представительная». – Почему вы оскорбляете наш младший медперсонал?
- Не поняла?
- Это вы у нас тут скандал устраиваете?
- С точностью до наоборот.
При этих словах «темноволосая», лежащая на кровати, подала голос.
- Это нянечка кричала на Соколову... А что кричать-то?! Она второй день мучается... Может быть, сейчас уж родила... Недавно увели. А новенькая попросила замолчать.
- А фамилия ваша? – обратилась администратор к Антонине, взмахами руки пытаясь успокоить санитарку, бубнящую что-то.
- Синичкина, - ответила Антонина и заметила ухмылку на лице своей заступницы.

Когда они остались с ней вдвоём, та спросила.
- Синичкина, а тебя как зовут?
- Антонина. Можно просто Тоня. А вас?
- Света Журавлёва. Только не "выкай" уж.
- Соколова, Синичкина, Журавлёва. Птичий двор какой-то.
- Ага. И все впервой.
- А вы, то есть ты, давно поступила?
- Уж третий час мучаюсь. Придёт, посмотрит. «Всё хорошо». Как они определяют? А с Татьяной мы ещё в консультации встретились. И тут вот опять...

Потом сон ненадолго сморил Антонину, и она даже не слышала, как Света покинула палату...


 Глава 2


Антонина проснулась от резкой боли. Сильной и требовательной. И следующие  схватки продолжались всю ночь и всё утро. Сменилась докторша. Теперь была другая. Но и эта успокаивала: «Всё будет хорошо!» Потом был какой-то провал в памяти, когда её заставляли что-то пить. Потом началось такое, что она закричала от боли: «Мама!» во всю силу голоса. И в следующее мгновение с улицы в открытое окно услышала голос своей мамы: «А Синичкина не родила?»  Кто-то ответил, что ещё нет и подойти не может. Потом уже из коридора  несколько раз слышала, как дежурная отвечала по телефону, что Синичкина пока не родила. «Пока» перевалило за половину суток. Потом, уже потеряв счёт времени, она, наконец, была приглашена в сопровождении двух медсестёр в родовой зал.
Из другого конца коридора им навстречу шла такая же группа, с которой они зашли друг за другом.
 – Низамову сюда! – распорядилась врач, стукнув для убедительности по столу рукой. Тося притормозила на пороге, пропуская женщину (явно старше сорока), и наблюдая, как Низамова с помощью группы поддержки взбирается на указанное место.
Тосю проводили к соседнему столу, помогли взобраться.

- Эта ещё подождёт... У Низамовой пятые роды! – услышала краем уха реплику врача. И как только Тося легла, схватки опять прекратились. Начинающая привыкать к ожиданию, любопытная  «первородка», получив информацию, решила понаблюдать за процессом деторождения со стороны. Её удивил факт повышенного внимания к Низамовой. Все четверо, облачённых в белые халаты, дружно суетились вокруг соседнего стола. Тосе  даже показалось, что они все готовы были сами за неё родить. Но Низамова довольно быстро справилась с этим самостоятельно. И вот уже счастливой маме показывают девочку, которая тоненько скорее мяукает, чем плачет.
А мамаша спрашивает: «Что опять?»
- Нет! Нет! – успокаивает её врач. – Всё замечательно! Прекрасная девочка.

Тося воспринимает это, как сон. Ей очень хочется спать...
Низамова что-то проговорила по-татарски. И Тося даже расслышала слово «Аллах».
Она видела, как малышку унесли на столик под большими яркими лампами, а с Низамовой стали заниматься две акушерки, когда врач подошла к нашей героине и спросила как-то очень резко.

- А ты почему лежишь?!  Почему не тужишься?!
- Так прошло всё, – пролепетала Тося, почувствовавшая свою вину..
- Как прошло?! – спросила врач уже тише, но оттого и тревожнее. – Послушав живот, сообщила акушерке уже шёпотом, который прозвучал, как набат. – Сердцебиение не прослушивается, – и тут же скомандовала. – Вакуум!

Тося поняла, что ситуация вследствие её ли любопытства и невежества, уверенности ли докторши, или по какой другой причине, вышла из под контроля. Теперь суетились возле неё, но толку было мало. Потом принесли какой-то прибор и врач скомандовала акушерке:«Качай!»
В этот момент в сознании Тоси произошло замыкание, в результате чего слова «вакуум»  и  «кислород» самозаменились. А что ещё можно «качать»? – Кислород!

И только когда докторша скомандовала: «Тащи!», в сознании первородки «замыкание» пучком искр и мощным разрядом привело в чувство здравый смысл. Она хотела было закричать, чтобы этого не делали, но тут же поняла, что поздно , и единственное, что она может сделать сейчас — вывернуться наизнанку, чтобы её сила была больше силы прибора. Она так и сделала. Врач, увидев её старание, поддержала: «Молодец! Сама! Сама!»
 
В этот момент ЧЕЛОВЕК родился! Его шлёпнули по попе, и он закричал. Показали Тоне, услышавшей и увидевшей: «Сын!»
Это был её сын.
Младенца сразу унесли на тот же стол, где лежала дочь Низамовой. Через минуту подошла акушерка и сообщила.

- Синичкина. Мальчик, рост 51 см, вес 3550.
- Частичная асфиксия, – услышала Тося слова докторши, обращённые к  акушерке, записывающей что-то в бумагах.
- Вакуумную экстракцию указывать?
- Да. Я там сама допишу потом.

Тося не стала спрашивать, что это. Она боялась отвлечь врачей от сына.
Потом зашивали разрывы, и что-то щебетала акушерка. Тося ей не отвечала, у неё в ушах звучало одно: «тащи!» Вернуть бы всё на какие-то минуты назад...
Но ведь ничего уже не изменить...
Потом  перевезли в палату, где она лежала с закрытыми глазами, не слыша разговоров счастливых мамаш, переигрывала произошедшее в уме, пытаясь понять, как могла спутать два непохожих слова, и почему её не предупредили о своих намерениях врачи. Она не уснула, а скорее забылась от бессилия с чувством вины.



Глава 3

Утро началось рано.
Сначала защебетали скворцы и синички, им вторили проворные воробьи, потом откормленные ленивые голуби сели на подоконник в ожидании завтрака и заворковали в полный голос.
Кто-то открыл форточку, спугнув голубей, и в палату понеслись другие городские шумы. Во дворе роддома кружила сначала одна машина, очищая асфальт от пыли, за ней проехала поливальная, и в окно повеяло приятной прохладой.
Потом послышался шёпот соседок по палате. И вскоре они стали переговариваться вслух. Тося подняла голову и увидела, что лежит так же - справа от двери - но только в другой палате. Слева от окна лежала уже знакомая Света Журавлёва – бухгалтер какой-то строительной организации,  справа — Роза Низамова – учитель музыки,  а через дверь от Тони – девятнадцатилетняя водитель трамвая Лиля Юсупова. Они сначала по очереди, потом и перебивая друг друг друга, рассказывали о своих родах, семьях, работе, родственниках... Через час можно было написать биографию каждой.

Так Роза Низамова в свои сорок два года пришла в этот роддом в пятый раз. Дважды младенцы рождались мёртвыми, хотя беременность протекала без осложнений. Причину патологии так до конца и не разгадали. Поэтому в этот раз последний месяц беременности она провела в больнице, и  долгожданную доченьку (по её словам) они с мужем буквально вымолили у Аллаха.
Света Журавлёва оказалась на год моложе Тоси, но брак у неё был уже второй. Первый муж поднял на неё руку, которую она ему чуть не сломала. И второму об этом на всякий случай рассказала. Говорила она громко, вещи называла своими именами, в определениях не церемонилась и тайн не имела.
Самой забавной была тоненькая Лиля.
С пучком волос, схваченным резинкой на затылке, и длинной чёлкой, закалываемой  «невидимками»  назад, с распахнутым взглядом больших светло-карих глаз, она была похожа на выпускницу школы, готовую участвовать во всех её мероприятиях.
 
Все родили в один день. В одном месте. С незначительной разницей во времени.
«Неужели астрологи предсказали бы этим малышам одинаковые судьбы?» – вспоминала позднее Тося. На утреннее кормление сначала принесли сыновей Лили и Светы, а потом доченьку Розы.

- А Синичкиной сына? - подала голос Тося.
- Синичкина, вам ребёночка принесём завтра, а, может быть, и послезавтра. Экстракция ведь всё-таки была. Врачи понаблюдают. Молоко сцеживайте вот сюда, - и поставила на тумбочку стеклянную пол-литровую банку.
- А что с ним? – и голос уже дрогнул.
- Да ничего. Всё нормально.  Просто такие правила.
- Но ему сейчас мама нужна... А мне — сын, – попробовала убедить.
- Все вопросы – к врачу! – закончила спор акушерка.

У Тоси предательски задрожали губы. Она пыталась растянуть их в искусственной улыбке, но пока не удавалось. Совсем не таким она представляла себе этот день.
Чтобы не показывать слёз соседкам по палате, и не рвать себе душу видом трёх мадонн, она легла на кровать и отвернулась к стене. Но слух, улавливающий шепот и все движения, рисовал картину перед глазами, как бы она их ни закрывала.

Тогда она встала и вышла в коридор. В туалете поплакала всласть, но потом, вспомнив,что это может расстроить и сына, и молоко может пропасть, умылась и пошла в дальний от своей палаты конец коридора. Здесь встретила ещё одну молодую мамашу, гуляющую в неурочный час. Её спокойный вид подействовал на Тосю отрезвляюще. Другие умеют держать себя в руках, сумеет и она.

Подобно часовому, Тося стала ходить по коридору, мысленно разговаривая с сыном,  пытаясь объяснить, что "так надо". - "Врачи так сказали, и мы будем их слушаться. Потерпи, пожалуйста. Мне очень хочется быть с тобой! Ни с кем так не ждала я встречи! Вот чтобы ты знал!"
И ей казалось, что сын слышал её и понимал. Тут ей пришла в голову мысль, что если она будет называть его по имени, то он лучше поймёт. Имя Егор ей нравилось давно. В нём чувствовалась мужская сила и непокорный дух. Видно к тому времени наша героиня уже забыла, что когда-то хотела родить архитектора, и образ былинного богатыря из русских сказок вытеснил прежнего «Леонардо».

Тоня вернулась в палату, когда приехала «карета», забирающая младенцев. В те времена новорожденные обитали в другой отдельной палате, чтобы мамаши могли отдохнуть, а не суетиться над своими малышами. И женщины, сумевшие рассмотреть своих чад, стали делиться впечатлениями: чей у ребёнка носик, чей ротик, какой лобик и цвет глаз, кто как сосал и что им в этот момент приходило в голову.
В палатах не было душа, только умывальник. И чтобы помыться в таких условиях, требовалась определенная смекалка. Совершив необходимые омовения, Тося начала сцеживать молоко в банку, оставленную медсестрой. Получилось у неё это не сразу.
Тут на помощь пришла Роза. Как позднее шутила Тося, опытная пианистка «поставила ей руки». Разучив положение пальцев и движение кистей, она  «увеличивала надои» с каждым кормлением.
Сына не принесли и во второй день.



Глава 4


Тогда Тося стала говорить с Богом: «Господи, помоги! Пожалуйста, сделай так, чтобы мой сын был здоров. Прошу Тебя: оставь мне здорового ребёнка! Если он серьёзно болен, и будет мучиться всю жизнь, то забери его сейчас. Не смогу я смотреть на его муки. Но я так его ждала... так его люблю.  Помоги ему, пожалуйста! Ведь Ты всё можешь! Конечно, я приму его любого. Господи, ведь он такой маленький. И ни в чём не виноват.»
Мысли её путались. Она жалела и сына, и себя. И мужа. «Даже родить не смогла нормально», – эта мысль занозой сидела в мозгу и не позволяла думать ни о чём другом.
В коридоре она опять встретила ту женщину и подумала: «Ей тоже не принесли».
Тося уже хотела подойти и сказать что-то если не в её утешение, то в своё, но незнакомка скрылась за дверью туалета. Когда Тося пришла в палату и начала сцеживать молоко, Роза вдруг подала голос.
– У нас во дворе есть женщина, которая родила с вакуумной экстракцией, у неё сын оказался инвалидом. Ему, наверное, лет пять, а он ещё не ходит. Бабушка с ним во дворе  гуляет. На коляске катает. Так ему и коляска мала. У него ноги  свисают почти до колёс. А до трёх лет, они и лицо ему всё время закрывали...

Тут Роза закашлялась, а потом долго не могла отдышаться. Все в палате молчали. Молчала и Тося. И только струйки молока, бьющиеся о стенку банки, звучали непривычно громко в этой тишине.

Лиля первой подала голос.
– Мне муж вчера принёс груши. Такие сладкие! Кто хочет груши? Тося, будешь? – подошла она к кровати соседки и положила одну, самую жёлтую, ей на тумбочку.
– Спасибо! – ответила Тося, не глядя. А сама  даже не заглянула в пакет из дома.  Просто сказалась спящей, когда принесли передачу.

Сцедив молоко, она села за письмо матери. Надо было объяснить, почему она молчит.
«Здравствуй, мама!» - написала первую строчку и задумалась. Что писать? Правду? Но она и сама её ещё не знает. Значит надо писать про то, что знает.
«Чувствую себя хорошо! Егорка родился хорошенький. Я его видела. Рост и вес тебе уже сказали. Но врачи пока его наблюдают. Говорят, он слабенький. Ты не волнуйся.  Домой пока не звони. Туда ещё мои письма будут идти неделю. Время пока есть. Целую, Антонина.»

Какое время она хотела выиграть,  Тося и сама не знала. Просто ей казалось, что она должна ждать. Записку передала и опять отвернулась к стене.
Уже позже она вспоминала, что в то время её не интересовало, с кем находилась Наташенька, пока родители на работе; что в письме она даже приветы не передала ни отцу, ни девочке. Её волновало только одно: как там сынок Егорушка.
Имя это пришло как-то само. Ни с кем она его раньше не обсуждала.

Роза, с её опытом пребывания в роддоме, была на дружеской ноге с многими акушерками и медсёстрами. Она общалась с ними на родном языке, а потом пересказывала те новости, которые требовали по её мнению обсуждения с другими.
Так после очередной беседы с дежурной сестрой, она вернулась с округлёнными от ужаса глазами.
– В соседней палате есть отказница: отказывается кормить ребёнка! Сказала, что оставит здесь. Не молоденькая: двадцать семь лет. Первый раз рожала. Не замужем, но родители живы-здоровы. Могли бы помочь. Мальчишка у неё. Может быть и отец бы вернулся. Улым* такой хорошенький! Сама видела. Там одна женщина его после своего кормит. А мать – Лариса зовут – здоровая, красивая! Чего боится?! Да вы её видели: она всё по коридору ходит. Врачи с ней говорили, и в палате...  Теперь она ни с кем не разговаривает... Точно, оставит! Жалко. Хорошенький улым*.

Тося вспомнила ту женщину, с которой хотела заговорить.

А Роза вдруг развернула свой рассказ совсем в другое русло.
– Вот как несправедливо: одной ребёнок нужен, а ей не несут, видно что-то ненормально, а этой приносят, а она сама от него бежит. Вот медсестра рассказывала, что у знакомых девочка с вакуумной экстракцией родилась, так она даже в восемь лет ничего не говорит. Только мычит. Сама  одеться не может...

- Послушай, Роза! Если ты ещё раз надумаешь рассказать подобную историю, я могу не сдержаться и ударить тебя! Поняла? – выдала Тося неожиданно сквозь сжатые зубы.
- Поняла, – ответила Роза и тихо вышла из палаты.
- Молодец! – довольно громко высказалась Лиля. – С высшим образованием ещё! Музыкантша! Сама пять раз рожала, а такое говорит!
- Больше на эту тему прошу и других не высказываться! – перебила её Тося и вышла в коридор вслед за Розой.

Не успела она закрыть за собой дверь, как увидела в конце коридора медсестру, развозившую для кормления младенцев. Роза поспешила в палату, и Тося, пропускавшая её, тоже почему-то вернулась следом.

– Синичкина! С тебя начинаю. Держи своё сокровище! – объявила сестра, держащая на руках заветный свёрток.

От неожиданности Тося застыла на мгновение, а потом заметалась молча по палате, схватила подушку, нашла под ней чистую рубашку, тут же, ни на кого не глядя, стащила старую, надела новую, кинулась к умывальнику, принялась мыть руки.
- Я долго так стоять буду?! – подала голос медсестра. А соседки по палате смотрели на этот театр пантомимы с улыбкой.
- Сейчас, сейчас! – прошептала Тося, и, вытерев руки, приняла безмятежно спавшего сына.
Этот момент она будет часто вспоминать, как самый счастливый в своей жизни.
– Здравствуй, Егорушка!

Потом она долго его разглядывала, умиляясь сходству со своей бабушкой: этой поперечной морщинкой меж бровей и четко очерченными ноздрями красивого носа, сжатыми губками, подчёркивающими строгий вид маленького мужичка.
Есть младенцы, которых с первого взгляда не определить: мальчик это или девочка. Егорку никак нельзя было принять за барышню. Сразу видно — мужичок.
На подбородке красовалась едва заметная ямочка. Лицо, обработанное фурацилином, казалось загорелым. Тосе так хотелось расцеловать эти гладенькие персиковые щёчки, но она себя сдержала. Глядя на малыша, она ещё не осознавала, что это её ребёнок. Её сын. Такой ладненький и серьёзный. Егорка спал сном младенца.
 
Пеленка так плотно обхватывала голову, что щёчки просто вываливались наружу.
Тосе показалось, что сыну тесно, и она решила освободить его, а заодно и познакомиться поближе. Наша героиня была невеждой во многих вопросах, но некоторые детали определения правильного развития ребёнка она помнила. Вложив в ручку ребёнка свой мизинец, она почувствовала, как маленький кулачок обхватил её палец. Потом она подставила открытую ладонь к стопам сыночка и почувствовала толчок обеих ножек. Тося надеялась, что Егорка проснётся... Но он проделывал всё это, не просыпаясь. Погладив крошечные ручки и ножки, она поцеловала малыша в пяточку.
Ребёнок спал. Она стала тихонько перебирать пальчики на ножках – никакой реакции.   На ручке обнаружила бирочку, где кроме фамилии, пола, веса и роста было также указано время 15.15. Эта деталь оказалась очень важной в тот момент: она подтвердила веру Антонины в том, что всё будет хорошо.

Трое малышей в палате сосредоточенно подкреплялись, не отвлекаясь по пустякам, и только Егорка спал, отказываясь от обеда.
- Слушайте, что делать? Он спит, – объявила Тося на всю палату.
- Попробуй тихонько носик зажать. У меня так со вторым было. Он там в палате орать начинает – они ему бутылочку в рот. А потом мне сытого приносили, – отозвалась Роза.

Антонина так и сделала, но мальчишка только ещё строже поморщился, но не проснулся. Когда за детьми пришла медсестра, и молодая мамаша рассказала о «непослушании» сына, та подтвердила слова Розы.

- Сыт – вот и спит. Не переживайте... А вот почему его запеленали так коряво? - спросила удивлённо.
- Это он во сне крутился, – соврала неумело Тоня.
- А вот врать — не надо! Плохой пример сыну подаёте, мамаша! Сказала бы ещё, что он выполз из пеленки.
На следующее кормление Егор грудь взял, но тут же выплюнул. Он было захныкал, но Тоня повторила попытку, и случилось то же самое.

- Он не берёт грудь! Что делать?
- Попробуй дать другую, – посоветовала Роза.

Так Тося и поступила. На четвёртый день после рождения сына ей удалось его покормить. Именно тогда она почувствовала себя полноценной матерью.
Теперь она знала, что на свете есть тот, кто ей всех дороже.