Огни над болотами

Загоревшийся в ночной дали огонек задребезжал бледным светом, словно упавшая на землю звезда. Явление это запустило под стеганую куртку стражника могильный холодок.

– Храни нас Безликие Боги, – сорвалось с толстых губ. – Словно назло они являются в мое дежурство.

– Не стоит беспокоиться зазря, – тихо отозвался Ратибор. – Ты знаешь, что здесь нам нечего опасаться.

Слова эти успокоили пошатнувшиеся нервы Исидора. Оба ратника в этот поздний вечер несли дежурство на стене Хмурого Стража. Серый этот замок, достойный такого названия, окружил себя бревенчатым частоколом, в который вгрызлись мох и плесень. В шести сотнях шагах на восток, за обширным полем пней, шептал сосновый лес. Своим дыханием, он приносил замку глоток свежести, на несколько мгновений развеивая удушливые миазмы, что наползали с болот.

Хмурый Страж защищал западную границу Яковитского королевства у которой раскинулись Великие Топи. Оживленный двор был обнесен частоколом. Здесь теснились казарма, кузница, склад, ристалище, небольшая часовня и конюшня. Рядом, соединяясь с двором лестницей, устроенной в насыпном холме, высилась деревянная башня, тоже опоясанная частоколом. Там находилось жилище маркграфа Стэна II и его семьи. Таким образом, если противник завладеет двором, защитники Хмурого Стража могли отступить в цитадель на холме. Но способны ли были эти сооружения остановить призраков, коими считались блуждающие огни?

Несчастная душа бледным огоньком плутала во мраке среди зыбких островков, окруженных стоячей водой. Неосведомленных путников этот свет заманивал в цепкие топи, где они находили свою гибель, и тогда болота прибавляли в призраках. Великие Топи – зловонный край мира, напоминавший размякшее гнилое яблоко, которое стало прибежищем для осклизлых червей. Бледно-зеленые поприща трясин утопали в сырости и нередко наведывавшихся с запада туманах. Каждую пядь дурной земли и всякую грязную лужицу населяли жирные пиявки, ядовитые змеи, вопящие кикиморы и растения-убийцы, которые подчас разрастались настолько, что были способны напасть на человека. Словно на мед пчелы, в этот край слетелись бесчисленные рои комаров. Все живое, привычное человеческому взору, избегало этих мест. Даже птицы не летали над проклятыми горизонтами.

Жрецы Безликих Богов утверждали, что в незапамятные времена Великие Топи были морем, берега которого бились там, где ныне тянулась с севера на юг засечная черта. С падением Старого Мира оно подурнело, как многие места Диких Земель, и превратилось в серо-зеленое трясинное нечто, которому не видно конца и края. Жрецы твердили, что в глубинах кошмарной червоточины, куда не ступал человек, гнездились кровожадные и жестокие боги. Они порождали чудовищ и насылали болезни на маркграфство, стремясь расширить гниль своих владений. И что, как не защиту человечества, олицетворяла стража у черной границы, где явственно заканчивалась жизнь и начиналась смерть?

– Утром мы с отрядом воеводы направимся к Башне королевы Лилии, – заговорил Ратибор, равнодушно наблюдая за блуждающим огнем. – Разведчики заметили возле неё людей-на-ходулях.

Широкие плечи могучей фигуры Исидора дрогнули. Слова товарища бросали мрачную тень даже на такую глыбу, как семи футового  Исидора. Он был настоящим верзилой и на его фоне любой взрослый муж казался худеньким мальчишкой. Отец тоже был рослой детиной и посвятил жизнь рубке леса. Материал не на одну сотню метров для засечной черты был заготовлен его топором. Таким же великаном был и дед Исидора. Да и вообще говаривали, что их род берет начало от тролля с моста через реку Дол. Такой же громадой обещал стать и младший брат, если бы не трагедия давней ночи.

Ратибор, обычно стойкий к зловещим явлениям Великих Топей, тоже кривился при упоминании людей-на-ходулях. Таинственный народ носил глупое название, но оно описывало его наилучшим образом. Очевидцы как правило видели обитателей болот издалека. Молва рисовала их темными силуэтами, которые с ловкостью пауков передвигаются по топям на длинных жердях. Излюбленным временем для длительных переходов у людей-на-ходулях считались лунные ночи. Повидавшие эти жуткие кочевания жители маркграфства шепотом рассказывали о целых вереницах, следующих друг за другом, людей. Их походы сопровождались тихим всплеском и хлюпаньем, принуждавших болотников к частым остановкам – тишина была для людей-на-ходулях столь же важна, как воздух всему живому. Сделает вся цепочка пару синхронных шагов и застынет на минуту, словно неживые, а затем ещё пару шагов и снова встанут, вздымаясь над бескрайними болотами на тонких жердях, попутно выискивая добычу.  Говорилось также, что всю свою жизнь они проводили на ходулях, не спускаясь с них с раннего детства и до самой смерти, отчего жерди напрочь врастали в ноги. Те же, кто отрицал их людскую натуру утверждали, что в таком виде бестии появляются на свет.

Дети в центральных вотчинах Яковитского королевства, которых взрослые пугали народом Великих Топей, словно страшными сказками, сочиняли про них считалки:

Раз и два, и три, и четыре,
Ночью у топей ты не стой.
Открой глаза на тьму ты шире,
Люди-на-ходулях идут за тобой.

Но жители маркграфства никогда не относились к болотному племени, как к шутке. Это был сущий кошмар ратников и лесорубов, страшившихся встречи с ними больше бестий и призраков. С людьми-на-ходулях было связано бесчисленное количество легенд и суеверий, а догадкам об их появлении не было числа.

Временами с Великих Топей разносились удары барабанов и светились далекие костры дьявольских шабашей во имя владык болот. Лишь черные думы и жажда крови толкала болотный народ на бесконечную войну с населением твердой земли, в которой они не щадили ни женщин, ни стариков, а детей уводили в свою отвратную обитель. Разведчики и случайные свидетели травили байки о том, что в стремлении походить на нечисть, люди-на-ходулях носили на челах черепа оленей и козлов. В воспоминаниях Исидора же отпечатались выраставшие на локоть изогнутые рога из унизанных шипами ветвей терновника.

Двадцать лет назад жители топей ночными тенями прокрались в деревню, что ныне заброшенной томится в семи верстах от Хмурого Стража. Односельчане очнулись от крика уносимых к Великим Топям детей слишком поздно – к тому моменту половину жителей деревни зарезали во сне. Развернувшиеся далее события пятилетний Исидор наблюдал из помойной ямы, куда его упрятал отец. Самого главу семейства сразили всего одной стрелой, хотя мальчишка свято верил, что могучего родителя не одолеть даже дюжиной копий. Заливавшейся слезами матери с братом на руках преградил дорогу один из людей-на-ходулях. В ту ночь рогатые твари вырезали всех, а внутренности убитых развесили над входами и окнами опустевших домов. Дрожащий Исидор смотрел вслед рогатой фигуре, что, переваливаясь на жердях уходила к Великим Топям с плачущим младенцем-братом на руках.

– Я всегда приду тебе на выручку, – сказал после длительного молчания Ратибор, почувствовав напряжение друга. – В конце концов, то могут быть очередные байки дозорных.

Исидору было стыдно за свое малодушие. Несмотря на медвежий облик, суровые черты лица и твердый взгляд бронзоватых глаз из-под сросшихся густых бровей, порой на него обрушивался неконтролируемый страх, вздымающий волосы дыбом. Ещё покойный маркграф Кнуд говорил, что в теле великана живет трусливый карлик. Тогда зародилась привычка, перенятая всеми ратниками и слугами замка, подстегивать Исидора за приступы, когда он напоминал им умалишенного скомороха. Уже двадцать лет, словно стая ворон, они клевали слабодушного здоровяка. А он, под шквалом насмешек, вопреки богатырскому сложению, вырос безвольными и кротким.

Хладнокровный и рассудительный Ратибор, десять лет назад ставший громиле единственным другом, заверял, что в Хмуром Страже страх владел всеми, но его не прощали глыбе, способной гнуть ручищами лошадиные подковы. Этим он забавлял их и отвлекал от собственных ужасов, терзавших сердца и разум. В отличие от остальных, Ратибор всегда был добр к Исидору. В карауле с этим курносым мужиком, носившем сплетенную в косу бороду, трусливому медведю было спокойнее, а зловредные приступы посещали реже. И поговорить по-человечески, не ощущая себя последним ничтожеством, он мог только с Ратибором. До этого здоровяк ни с кем не откровенничал, даже покойный жрец Людевит насмехался над Исидором и не раз предлагал маркграфу выгнать труса на ночь за стены замка, считая, что это исцелит от недуга.

И вновь молчание прервал Ратибор, знавший, как пагубно оно влияет на друга:

– Ядель Щепка за ужином рассказывал, что маркграфу принесли известие о назревающей войне на востоке. Чужое войско наседает на наше королевство. Говорят, что воины той державы стреляют из ружей и передвигаются на железных махинах.

Очередная дурная весть. Исидору казалось, что другие просто не поступают в Хмурый Страж, чтобы все его жители извечно ходили под стать названию замка.

– Знали бы они, что тут творится, то несли бы стражу вместе с нами на засечной черте или вовсе не совались бы, – нахмурившись ответил он, опираясь крепкими ручищами на частокол. – А что конкретно рассказывают на востоке?

– Пастухи видели над Тихим каньоном кавалькаду призраков. И оттуда постоянно завывает восточный ветер. Верные признаки войны.

Вести эти щупальцами страха полезли в голову Исидора. Там, где проносились призрачные всадники, разражалась война, пожары или наводнения, голод и мор. Люди в страхе покидали те места. По мнению многих, кавалькаду возглавляет Король-что-Потерян, иначе, сам Яков I Основатель, создавший королевство. Двести пятьдесят лет назад он с верными дружинниками неожиданно для всех покинул страну, отправившись в Великие Топи. Его судьба оставалась противоречивой даже в легендах. Многие утверждали, что на самом деле король Яков сошел с трона и поныне скитается по Диким Землям простым стариком-оборванцем, в горький час раздавая советы верноподданным и своим наследникам. Эту версию охотно поддерживали короли, заявлявшие, что принимаемое ими решение подсказал легендарный предок.

– Тогда, быть может, король Яков очнется от долгого сна в Скрытой Гробнице и придет на помощь королевству? – высказал жреческую версию о монархе Исидор, которую особенно почитали в западном маркграфстве, поскольку считалось, что лишь его дух и мощи, затерянные в Великих Топях, сдерживают зло с болот.

– Ну это было бы слишком легко, – усмехнулся в темные усы Ратибор, привалившись к частоколу и с задумчивым видом принялся наглаживать сплетенную в косу бороду.

Свет блуждающего огня померк и теперь над Великими Топями расстелилась глухая тьма. В молчании оба стража прождали до смены час.

Приземистую казарму всегда наполняли тепло и запах сосны. Здесь Исидор испытывал спокойствие даже под шквалом насмешек. Бердыш  был отложен в сторону. Избавившись от плаща из овечьей шерсти, звенящей кольчуги и пропитавшейся потом стеганой куртки, потомок троллей стащил с себя непомерно большие кожаные сапоги, в каждый из которых с легкостью двумя ногами мог встать взрослый человек. Сон без сновидений пришел к Исидору, едва косматая голова коснулась подушки. Вся ночь пролетела в одно мгновение, и вот его уже будил Ратибор. Толком непроснувшийся богатырь неуклюже оделся и отправился в столовую, где даже двойная порция каши с кусочками утки не успокаивала терзавшуюся страхом перед выходом за стены замка душу.

И новый день, купающийся в ясном свете, не бодрил Исидора. Не поумерила разгорающегося волнения и проповедь жреца Целыгоста. Молодой служитель Безликих Богов, пришедший на смену почившему два года назад старику Людевиту, читал монотонно и скучно, за что все в гарнизоне замка, даже маркграф Стэн II, звали его занудой. Но долговязый жрец с пушком на щеках искренне отдавался священной миссии и никогда не бросал проповеди на полуслове, как это бывало с прошлым жрецом, который был недоволен избранной жизнью. Может и этот, через лет двадцать, разочаруется и запьет. Если полезной обществу способностью Людевита было варение крепких «зелий», то Целыгоста знался в врачевательстве – применял на людях навыки, полученные от отца-коновала .

– … и да сберегут вас от лиха одноглазого и наветов злых божеств с Великих Топей, аль от потвор ими посланных. Славьте ж Безликих Богов, сыны мои, –завершил порядком затянувшуюся проповедь жрец.

– Ой, божечки, наконец-то, – в привычной манере прошепелявил через неполный набор зубов забияка Милорад и покосился на Исидора. – Здоровяку отдельно прочти, а то обмочится ещё до выхода за ворота.

– Славим защитников наших, Безликих Богов, – жестким тоном произнес гигант, бросив на сослуживца такой взгляд с квадратного лица, что любой другой осел под грузом его карих глаз. Но только не Милорад.

Он был зрелым мужчиной и опытным воином Хмурого Стража. Видел бестий, сталкивался в бою с людьми-на-ходулях и даже устраивал им засады. Смелость граничила с безумием, что читалось в по-волчьи глядевшим с высушенного лица глазам. Главным изъяном была неспособность сдерживать язык за зубами, из-за чего их осталось немного. Время от времени Милораду спускали наиболее безобидные выходки, поскольку если бы он получал по удару всякий раз за пущенную фразочку, то Хмурый Страж давно лишился бесценного бойца. С ним попросту никто лишний раз не заводил разговор и старались не обращать внимание на бесконечный поток сальных шуток и издевок.

– Исидор, – послышался зычный голос воеводы Бориполка. – Неси ружье и щит. И не приведи Боги, чтоб как в прошлый раз на них окажется грязь – я уткну тебя рожей в болото и буду держать, пока пиявки из жопы не полезут.

Коренастый воевода, дышавший здоровяку в грудь, имел редкую способность смотреть на людей выше ростом свысока. Лысый дядька, проживший почти полвека, не знал иного дома, кроме Хмурого Стража и никогда не покидал западного маркграфства, как и его отец, дед, прадед и наверное прочие предки. Он был правой рукой почившего маркграфа Кнуда, и остался таким же верным советником его сыну Стэну. Над правой бровью Бориполка уже три года как образовалась шишка, из-за чего глаз был полуприкрыт. Когда воевода не слышал, солдаты гадали, растет ли она со временем или нет. Исидор считал, что растет. Сложно было не смотреть на неё, когда лицо командира мелькало перед тобой. Но способность отводить взгляд от этого изъяна была жизненно необходима стражникам и слугам. Характер закаленного командира был суров, как утес, а рука тяжелее плуга, и он не скупился пускать её в ход.

Исидор принял снаряжение воеводы в довесок к личному бердышу. Он закинул на свободное плечо старое ружье с двумя стволами, которое разило громко и надежнее лука или арбалета. Бориполк редко пускал его в ход – патронов, которым он заряжал это диковинное оружие, было немного. Если россказни не врали, то у каждого солдата с враждебной страны востока было такое ружье.

Россыпью жемчуга вокруг заблестели капли росы, когда отряд из семи воинов вышел за ворота. Игривые солнечные лучи наполняли мир красками, придавая округе насыщенной живости. Славная погода способна была наполнить головы благими мыслями, усыпить людские страхи и подарить безмятежность ещё погожих осенних деньков, штрихам напоминавших недавно ушедшее лето. Но безоблачность и ясность дня были бессильны в западном маркграфстве, где о пагубном влиянии смрадом напоминали Великие Топи. Словно из пораженного гнилью трупа из них сочилась вся мерзость, какая только существовала в Диких Землях. Сама их близость бросала на людей досадную тень, затыкая даже болтливого Милорада. Путь отряда протекал в напряженном молчании.  Хмурый Страж в окружающем контрастном пейзаже хоть и заслуживал свое название, все же приходился местом, где теплилась жизнь и безопасность – ни разу замок не подвергался вражеской осаде. Там человек чувствовал себя спокойнее, мог придаться бытовым делам, повеселиться и даже разжиться семьей с кухаркой или прачкой. Но покинув стены, каждый молчаливо склонялся под гнетом Великих Топей.

В шести сотнях шагах по правую руку зеленели верхушки соснового леса, обеспечивающего замок строительным материалом и дровами. По левую – тянулась засечная черта. Укрепленная граница простиралась по краю Великих Топей на много миль, принимая разный облик. У Хмурого Стража она представала дерево-земляным укреплением три метра высотой, но через две мили, где территории были необжитые, превращалась в ряды срубленных в направление болот деревьев, которые сплетением сучий чинили препятствие незваным гостям. По мере возможностей в землю зарывали линии заостренных колов, копали рвы и возводили насыпи. Вблизи острогов, в которых жили лесорубы и углежоги, засечная черта могла вновь превратиться в высокое дерево-земляное укрепление, но могли ограничиться частоколом или цепью рогаток .

В реальности оборона была мнимой. Она, быть может, способна была задержать ненастырных зверей и бестий, отвадить кикимор и одноглазое лихо. Но ратников и ремесленников в западном графстве не хватало для предотвращения вторжения людей-на-ходулях. Подданным Его Величества приходилось ограничиваться поиском брешей, их заделыванием и подновлением участков у острогов.

Когда минул полдень, а солнечные лучи разыгрались на серых кольчугах ратников, впереди показалась Башня королевы Лилии – ещё одно мрачное место, в котором сгустком засела дурная слава по эту сторону засечной черты. Сооружение из красного кирпича с маленькими оконцами возвышалось над землей на десять метров и, как многие утверждали, уходила в землю ещё на пять. Реликт Старого Мира, говорили жрецы – таких в королевстве не строили, но нередко они становились частью возводимых замков.

Полвека назад сюда заточили королеву Лилию, побудившую баронов и старост к мятежу против мужа, короля Ульриха. Рассказывали, будто за несколько лет заточения в сыром и темном помещении на вершине башни, вероломная женщина покрылась коростой, полысела и передвигалась исключительно ползком. Ночами же, будучи покинутой всеми, она проводила темные ритуалы, обращаясь к божествам Великих Топей.
 Тюремщики и слуги сбежали вопреки строгому наказу короля Ульриха ещё до кончины Лилии. Сторожка превратилась в груду замоховевших бревен, выглядывавших из блестящего влагой холма. Теперь щербатая башня, обвитая паутиной трещин, накренилась и полностью лишилась кровли, но страх окрестных обитателей перед ней был крепок. Углежоги и лесорубы из деревни Недвич, что стояла в трех верстах отсюда, рассказывали о бледном силуэте, появляющемся лунными ночами в окнах королевской темницы.

Воевода Бориполк несколько секунд хмурился на нависшую над ним башню, словно меряясь с той силами. Исидору казалось, будто сейчас один из красных кирпичей этого живого строения с мрачной душой выпадет прямиком на шишку командира.

– Давно пора было б эти камни направить на доброе дело и построить чего дельное, – нарушил тишину многочасового пути Бориполк. Всякий раз, видя узилище покойной королевы, он высказывал эту мысль, но никто не осмеливался превращать её в жизнь. Маркграф не желал, чтобы даже сортир складывали из проклятых кирпичей.

– Милорад, – проскрипел воевода, отходя от башни Лилии. – Осмотрись с Ратибором и Виттом в окрестностях. Поищите следы и прихватите валежника для костра. А ты, Исидор, возвращай щит с ружьем и поднимайся на засеку. Следи за топями.

Отдав безупречно чистую амуницию Бориполку, Исидор с блуждавшей по лицу растерянностью направился к старому дерево-земляному укреплению. Оно осело и расползлось, словно таившая ледышка. Высотой остатки насыпи не превышали полутора метров. Давно здесь не трудились ремесленники и ратники, и никто не намеревался укреплять этот участок границы, считая, что зло уже просочилось за неё и поселилось в башне.

Взобравшись на возвышение, Исидор обвел взглядом серую даль, поражаясь её необъятности. Перед ним открывались бесконечные лиги рясковых вод, лесов камыша, островков и кос из грязи. И над всем этим нависла длань смерти, холодное дыхание которой чувствовал каждый, кто хоть раз видел Великие Топи. Тревога, крутившая внутренности, в этот момент необъяснимым образом отхлынула от Исидора, и он равнодушно созерцал унылую панораму. В одной версте к северу уже густо выросли молодые деревца, зашедшие за засечную черту, образовав брешь. Все попытки возвести границу со страной топей и трясины были призваны лишь для того, чтобы напомнить её жутким обитателям, что в западном маркграфстве ещё живут люди.

Проведя несколько минут за наблюдением Великих Топей, Исидор настолько привык к неподвижности картины и монолитной тишине, что зашуршавшие в двух десятках шагах от засеки камыши заставили его вздрогнуть и выронить бердыш из лап. Тот с плеском исчез под водой за насыпью. Стражник припал на колени, с досадой предвкушая свое избиение Бориполком и жестокими насмешками сослуживцев. Даже от Ратибора за такое обещало последовать порицание. Он поднял отчаянный взгляд на камыши и увиденное там заставило забыть обо всем, что произошло до этого момента.

На островке стоял иссохший силуэт не то старика, не то старухи в черном плаще, из-под капюшона которого выбивались седые редкие пряди, завивавшиеся у острого подбородка. Ходуль при нем не было. Под блеклым, словно у слепца, взглядом  тонущих в костлявом лице глаз в горле Исидора застыли слова. Ещё никогда его не охватывал такой сковывающий испуг, идущий об руку с изумлением. «Никто бы не решился зайти за засечную черту, никто бы не бродил по болотам в одиночку» –мельтешили мысли. –«Неужто это один из легендарных образов короля Якова» – спрашивал он себя и тут же ужасался догадкам, что пред ним старуха-смерть или один из обликов владык Великих Топей.

Еле слышный всплеск за спиной разбил оковы оцепенения, заставив Исидора обернулся к башне. Увиденное побудило мужчину неосторожно вскочить. К спинам воеводы и солдат, оглядывавшим полузасыпанный вход в башню, тихо приближалось пятеро людей-на-ходулях, вооруженных копьями и луками. Болезненно худые силуэты окутывали сшитые из лоскутов разной ткани грязные балахоны. Головы унизывали рога из терновника, ужалившие воспоминаниями далекой ночи. К жердям пристали куски тины и налипшая за многие годы грязь. Встрепенувшийся от их вида Исидор даже не успел вскрикнуть и предупредить товарищей, неожиданно для себя соскользнув с насыпи. Короткий полет завершился шумным всплеском. В смятении Исидор забил руками, поднимаясь и нащупывая под сапогами вязкое дно.  Вода достигала громадному воину груди. Промокшие овечий плащ и стеганая куртка прибавили пуд в весе, а кольчуга сетью сковывала движения. Напрягая каждый мускул бычьего тела, Исидор попер к насыпи засеки, подстегиваемый впитавшимся вместе с водой страхом.

С ужасом Исидор вспомнил о старике и обернулся на островок камыша. Никого. Выстрел ружья Бориполка сотряс округу. В небо из леса облаком воспарили сотни птиц, наполняя окрестность своими возмущенными голосами. Ратники Хмурого Стража вступили в бой с людьми-на-ходулях. Наверняка Милорад с Ратибором и Виттом уже неслись к башне. Во главе с воеводой Хмурого Стража отряд в два счета разделается с врагом. Но какова в этом сражении будет роль Исидора? Неуклюжего увальня, выронившего оружие и покатившегося следом за ним в трясину, испугавшись привидевшейся ему небылицы? Уж Бориполк настоит перед маркграфом на том, чтоб он отныне только и делал, что чистил нужники и конюшню.

Запустив свои толстые пальцы в пологую насыпь, стражник попытался одним рывком взобраться на вершину. Но что-то, сильно сдавившее ему правую ногу, помешало этому. Рев вырвался из могучей груди Исидора и тут же исчез под водой, куда его увлекло нечто могучее. Кость хрустела, рвались мышцы и связки, проворачивался вокруг оси сустав. Исполинской тушей богатыря-медведя крутили, словно колодезным воротом. Размахивавший от нестерпимой боли и страха руками Исидор мельком во вздымавшихся от беззвучного крика пузырях разглядел темно-зеленую чешую и длинный хвост.

От боли и удушья меркло в глазах, а может это чудовище тащило в черную бездну Великих Топей, куда не проникал свет с поверхности. По мере того, как силы оставляли его, Исидор отдалялся от происходящего с ним, словно душа уже покинула беспомощную плоть. В один момент бестия отпустила жертву. Тошнотворное кручение прекратилось. Мысли поспешили вернуться в опустевшую голову и, не теряя времени, Исидор бросился на поверхность. После мутно-зеленой подводной толщи даже пропитанный гнилью воздух Великих Топей казался ему свежим глотком. Откашливаясь и плюясь, стараясь отделаться от мерзкого привкуса во рту, Исидор отыскал насыпь, вначале едва не бросившись к противоположному от ней островку. С неожиданной для самого себя прытью он вскарабкался на склон засечной черты.

Не бросив даже взгляда в сторону башни, в паническом ужасе позабыв о товарищах и напавших людях-на-ходулях, Исидор кубарем покатился по противоположному склону насыпи, в конечном итоге зарывшись лицом в мох. В сырости он уступил навалившейся усталости, добровольно отдавшись на волю судьбы, и погрузился в беспамятство. Исидору виделось, что он стоял по грудь в болоте, глядя как в надвигавшемся на него тумане зажигали огни…

***

Гул из недр мрака с каждой секундой яснее перерастал в удары. Ещё до тягостного пробуждения от лихорадочного сна Исидор осознал, что бьют барабаны. Слабость разварила тело настолько, что придя в себя, он не сразу нашел в себе сил открыть глаза, но уже различал стойкий запах горящих факелов, свет которых проникал под закрытые веки. Стражник чувствовал себя избитым, а в особенности болели ноги, словно их колотили дубинами.

Исидор обнаружил себя на сыром деревянном помосте. Над ним мрачнело ночное небо. Неимоверных трудов ему стоило приподнять голову, которую тут же опустил обратно. Но не из-за слабости ратник вернул взгляд к небесам, а от увиденных им людей-на-ходулях, жерди которых почти на всю длину утопали в болоте. За миг он насчитал не меньше шести, и теперь ему хотелось верить, что это продолжение кошмара. Они сгрудились вокруг сложенного невпопад из сырых коряг алтаря, на котором в дрожащем свете факелов блестела черная статуэтка. Изваяние скорченной старухи, державшей в сложенных на груди руках невнятный предмет, напомнило Исидору увиденную им жуткую фигуру на Великих Топях. «Владыки болот» – констатировал он сам для себя.

– Крепись, – раздался знакомый голос, в котором, несмотря на отражение физической слабости, слышалась стальная воля. – Безликие Боги помогут нам, поминай их, дабы отогнать то, что варвары стремятся призвать.

Рядом с Исидором на коленях стоял Бориполк. Руки командира были связаны за спиной, а лицо покрывала толстая корка грязи и запекшейся крови, стекшей из блестевшего глубиной разреза, рассекшего шишку над правым глазом. Следующим в таком же положении стоял стражник Виктор, а возле самого Исидора Михал. И только увалень-солдат по каким-то причинам не был связан. У всех забрали кольчуги, плащи и обувь, из-за чего ночной холод уже обгладывал кости пленников. Перехватив ледяной взгляд Михала, Исидор вновь приложил усилия, чтобы взглянуть на свои ноги и обомлел. Сознание качнулось, грозясь покинуть тело, а в животе всколыхнулся ком и поднялся к сердцу.  Середина голени правой ноги заканчивалась грязной перевязкой, над которой туго был затянут ремень.

– Крепись, – повторил воевода. – Недолго осталось.

Люди-на-ходулях переминались тощими телами в дырявых балахонах, словно пляшущие скелеты в полусгнивших саванах . Вокруг помоста их оказалось не меньше дюжины. Одни молча наблюдали за пленниками из-под глубоко надвинутых капюшонов. Другие высились терновыми рогами. Не поддававшиеся определению пола и возраста лица носили печати голода и болезней. В глазах блестели блики пламени, но не жизни. Казалось, что они уже давно умерли, но по велению болотных владык ещё ходили по миру и вершили те черные дела, что нашептывались им из глубин Великих Топей.

Готовился ритуал. Близилась смерть ратников Хмурого Стража. Но все это не заботило Исидора, как не беспокоит детей наступление старости. Все мысли сейчас были посвящены нанесенному болотной бестией увечью. Он сам даже не замечал того, как с его трясущихся губ сорвался жалобный стон, а на глаза навернулись слезы. Обуявший душу припадок лишал контроля над исполинским телом. В иной ситуации воевода Бориполк, не выдержав этого зрелища, всыпал Исидору по первое число. Но теперь лысый командир равнодушно наблюдал за содрогавшимся над культей гигантом.

Бой барабанов участился. Орудовавшая ими троица людей-на-ходулях зашаталась ходуном и заулюлюкала. Пленники на помосте обратили взор в сторону и зажались друг к другу, словно куры перед крестьянином с топором. Не обошел стороной трепет и Бориполка, что привело в чувство Исидора, ещё не видевшего причины окатившего сослуживцев ужаса. В следующий миг он пожалел, что не ослеп. Огромная туша ковыляла на толстых жердях к алтарю с уродливой статуэткой. В сравнении со своими терпевшими голод собратьями, походивших скелетов, этот человек-на-ходулях был чрезвычайно необъятных размеров. Голову венчал медвежий череп, в который были вделаны лосиные рога. В мощных руках он держал увесистый бердыш, а через бычьи плечи был перекинут лук и ружье воеводы. Ратники Хмурого Стража зашептали молитву, и дрожащий всем телом Исидор, отведший взгляд, тоже перебил губами. Не хотел он видеть лица чудища, боялся смотреть на суровое оружие и изо всех сил подавлял домыслы о дальнейшей судьбе. Ему отчаянно хотелось провалиться в беспамятство. Лишь бы он не почувствовал боли и больше не слышал ударов барабанов.

Первым в жертву принесли Михала. Исидор, зажмурив глаза, предпочел бы слушать всю ночь вопли кикимор, нежели нечеловеческие крики товарища, молящего о пощаде тех, кто лишился человеческой натуры. После тупого удара и хруста ратник заверещал нестерпимее. Крик без слов, захлебывавшийся кровью, продолжался ещё несколько секунд, а затем превратился в жадное хватание воздуха и стих где-то внизу перед помостом.

– Безликие Боги помогите мне в этот страшный час, -залепетал над ухом Бориполк, когда дернулся помост и Исидор почувствовал, как опустело место воеводы. – Дайте мне мужество устоять пред злом кровавых тварей, дайте мне…

Исидор сжал зубы. Тело пронизывала дрожь. Ожидание смерти было несравнимо с выжиданием конца ночного караула. Потому что, когда подходило к концу дежурство, наступал мирный сон и вселяющее надежду утро. На помосте среди Великих Топей ожидать конца и нового начала не стоило, что никак не укладывалось в бычьей голове.

– Нет! Боги! Прошу! – заверещал вдруг Бориполк, чем заставил Исидора открыть глаза. – Я умоляю!

Никогда бы здоровяк не подумал, что так мог закричать воевода. Что он способен на приступ такого отчаяния. Молитвенный барьер, за которым командир собирался скрыть переполнявшие эмоции, рухнул, едва он оказался перед рогатым мясником на ходулях, державшим окровавленную секиру в двух мощных, как стволы дуба, ручищах. Даже такой человек как Бориполк не устоял перед страхом забвения в последние минуты жизни. Исидор наблюдал за происходящим не открываясь. Вначале чудовище-на-ходулях одним ударом отсек воеводе обе ноги, после чего Бориполк закатив глаза, умолк. Таким же точным ударом лишили рук. Изуродованное тело палач одним рывком бросил в трясину перед алтарем со статуэткой старухи, как мясник кидает ломоть мяса на весы.

«Хотя бы сейчас» – взмаливался про себя Исидор, наблюдая как прожорливо поглощает чавкающее болото изувеченное тело воеводы. –«Сейчас бы лишиться чувств и больше не проснуться».

Он был следующим.

Двое людей-на-ходулях костлявыми руками, прилагая немалые усилия, чтобы сдвинуть тяжелую тушу, потащили Исидора к громадному мяснику. Он надеялся, что боль в культе лишит его сознания, но голова оставалась небывало чиста. Ратник заглянул в лицо рогатого палача и ужаснулся ощущению, будто он смотрит в отражение. Те же бронзовые глаза из-под сросшихся косматых бровей давили одноногого тяжелым взглядом, лишенный даже намека на человечность. Черты лица обоих казалось, слепил один и тот же неуклюжий мастер. Даже возраст был примерно одинаков. Пугающие мысли вереницей пауков закрались в голову жертвы. Богатырь открыл рот, но слова застыли в глотке.

Палач-медведь не мешкал. Перехватив топор сподручнее, он уже занес его. Также заносил колун отец, образ которого всплыл в памяти Исидора в эту самую секунду. Скоро тело Исидора должно было без рук и ног рухнуть в трясину в дар владыками болот, которые уволочат его в темное царство холода и зловония. Удары барабанов отсчитывали последние мгновения. И несмотря на все, приносимый в жертву стражник не мог поверить в близость смерти. Как может случиться так, что он умрет? Ведь это может произойти с кем-то другим, но не с ним! Как может быть, что он перестанет ощущать себя, исчезнет и растворится сам для себя? Говорят ли жрецы правду, суля загробную жизнь в светлом и по птичьи певучем Ирие , или же эти рассказы призваны успокоить души на протяжении жизни, когда час конца неизвестен и кажется таким далеким?

Рев и крик ворвался в ритуал, вместе с несколькими силуэтами, блестевшими кольчужными кольцами и лезвиями топоров. Оборвался бой барабанов, который заглушил приближение Милорада, Ратибора и Витта вынырнувших из тени на болотоступах. Они разили людей-на-ходулях по ногам и жердям, скидывая их в трясину. Стегнула тетива и детина-палач, успевший только схватиться за ружье, сполз по помосту с глубоко засевшей в мясистом носу стрелой. Исидор успел схватиться за оружие воеводы раньше, чем рогатую тушу начало затягивать в трясину. Вместе с ним ушла к владыкам болот и связка патронов к реликтовому оружию.

Бой яростно закипел у помоста. Дерзкая атака полубезумного Милорада застигла врасплох людей-на-ходулях, но последних было больше. Напрасно было рассчитывать на помощь оставшегося в живых Виктора. Завеса страха отгородила его от реального мира и куда более важным для себя он находил безудержное рыдание и протяжное вытье. Исидор взмолился к Безликим Богам, вскидывая ружье. У него было всего два выстрела, отсутствие опыта во владении таким оружием и непомерно слабые для своих размеров ручища, сотрясавшиеся в нахлынувшем на медведя-стражника припадке страхе. Наведя ствол на толпу раскачивающихся людей-на-ходулях, ратник спустил курок и над Великими Топями грянул гром. Две фигуры слетели с жердей в болота, ещё одна с возгласом отступила. Милорад с товарищами насел на вновь ошеломленных врагов.

Исидор с трудом поборол отозвавшуюся бессильем слабость от отдачи в руках. Уже в не подходящий момент он почувствовал, что сознание собирается вырваться из тела. Конечности не слушались, а зрение подводило двоящимися образами. Ратник трясущимися руками поднял ружье, ствол которого качало, что верхушку сосны в буран. Люди-на-ходулях ловко метались вокруг воинов Яковитского королевства, стремились поразить их копьями, сыпали из луков. Милорад и Витт уже носили заметные следы ранений, но крепче всех досталось Ратибору, который свалился с ног после удара копьем.

Затаив дыхание, Исидор выстрелил. Гром разразил округу, а вспышка ослепила ратника, мистическим образом ввергнув в беспробудный сон.

***

Пробудившись Исидор увидел жреца Целыгосту, занимавшегося остатком правой ноги великана. Из-за загрязнения рваной раны ему пришлось отнять её до колена. Именно увечье дало понять стражнику, что все приключившееся с ним было не сном, и что он вернулся в Хмурый Страж с шабаша на Великих Топях. На соседней койке отлеживался с перебинтованной грудью Ратибор, которому Исидор был обязан жизнью. Он притащил на себе громилу два дня назад, несмотря на собственное ранение, когда это отказывались сделать Милорад с Виттом. Исидор в какой-то степени был даже рад, что другу немного досталось и он оправлялся в его компании.

– Ну что ты рожей кирпичом? – спрашивал Ратибор. – Сделают тебе деревянную ногу, будешь с ней волочиться, выковыривать термитов и подальше стоять от костра. А уж если одной зимой не будет дров – станешь нашим спасителем!

Исидору было трудно смириться с тем, что оставшаяся жизнь пройдет в статусе калеки. Первые несколько дней ему докучала простуда. Но ещё больше донимали боли в потерянной конечности, которую он продолжал чувствовать и даже мог шевелить несуществующими пальцами! Подчас сковывающие судороги вынуждали скулить  побитым псом, и он благодарил Безликих Богов, что это видел только Ратибор.

– Должно быть, маркграф меня в говночерпии определит, – высказывал свои опасения Исидор в один из дней.

– Думаю эту должность отобрал у тебя тронувшийся умом Виктор. Целыгоста говорит, что он бесповоротно чокнулся, – спокойно отвечал Ратибор. – А маркграфу я рассказал, как ты лихо палил из ружья Бориполка, чем несказанно нам подсобил.
–Вы всех перебили?

– До единого и утопили в болоте, – с презрением в голосе ответил Ратибор, подергивая сплетенную в косу темную бороду. – И тот поганый идол надобно было, но Милорад отчего-то решил притащить его сюда?

– Идол? – нутро Исидора сжалось. – Старуху с алтаря?

– Верно, – с ещё бо;льшим недовольством ответил Ратибор. – Не знаю, что им двигало. Маркграф готов был выпороть Милорада во дворе у всех на виду. Жрец забрал статуэтку –  ему лучше знать, как отвадить от нас зло болотных владык.

– Да что тут знать? Расколоть, сжечь и развеять пепел над топями подальше отсюда!
Через несколько секунд молчания, Исидор решил поделиться с товарищем рассказом, об увиденном у Башни Лилии стариком или старухой в черном. Описав незнакомца во всех подробностях, в особенности поминая блеклый взгляд.

– Может, Король-что-Потерян? – предположил товарищ с тем видом, какой свидетельствовал о том, что от него требовалось что-то сказать, а не впадать в неприятное молчание.

– Если так ужасен наш король-основатель, то я б предпочел башкой в болото зарыться.

– Услышь это жрец, занудел бы в наставительной речи на три часа, – криво усмехнулся Ратибор. – По Великим Топям бродит много духов. Не зацикливайся. Помолись с Целыгостой, когда он вернется. Безликие Боги отгородят от тебя злые образы.

Во второй половине того же дня Исидор решил коснуться другой темы, не дававшей ему покоя все то время, что он находился в Хмуром Страже.

– Палач с рогатым медвежьим черепом. Кто в него выстрелил?

– Конечно же я, как только увидел твою тушу на разделочном столе, – усмехнулся Ратибор. – Я же говорил, что приду на выручку.

– Он мне кое-кого напомнил.

И тогда Исидор задумался о том, как будут звучать слова о том, что он считает того болотника своим похищенным много лет назад братом. Раньше он, как и другие в западном маркграфстве, был уверен, что дети людям-на-ходулях нужны для кровавых ритуалов. Теперь же он стал понимать, что они выращивались ими и становились частью дикого племени. Но рассказать о своих догадках Ратибору он не решался. Да и истинные ответы были поглощены Великими Топями вместе с телом гиганта-палача.
–Ну так что? – поторопил товарищ. –Кого напомнил?

– Не бери в голову. Ты отлично стреляешь.

Когда Ратибор оправился маркграф Стэн II назначил его воеводой. Радости Исидора не было предела. Этого чувства он не испытывал уже долгое время, и тем теплее оно было сердцу, поскольку он искренне радовался за друга. Но и не обошлось и без мысли, которую некоторые назвали бы корыстной – под таким командиром ему, калеке, будет житься в разы легче.

– Я уже приказал плотникам сделать тебе новую ногу, – похлопывая Исидора по плечу, сказал Ратибор. – Как оправишься, станешь моим личным слугой.

Радоваться довелось недолго. Исидор даже не успел вступить на новый пост. А всему причиной был Милорад. Этот дерзкий сорвиголова, всерьез намеревавшийся занять место погибшего Бориполка, заточил на Ратибора зуб. Только он один в Хмуром Страже и верил в своё назначение воеводой. Несмотря на свои заслуги, беззубый забияка был слишком поспешен в решениях и развязан в поведении. Он был ценен как воин и разведчик, но слишком опасен для себя и окружающих, чтобы маркграф наделил Милорада властью над жизнями и безопасностью гарнизона замка.

В вечер второго дня после назначения, Ратибор приказал выпороть Милорада за пьянство на посту и неподчинение приказам. В ответ разозлившийся стражник всадил кинжал по рукоять в шею воеводе. Он сделал это так быстро, что никто из солдат не успел ему помешать. В считанные секунды Ратибор захлебнулся кровью, уйдя из жизни под гнусавый смех беззубого Милорада.

Наказание для убийцы было предсказуемо, но всех удивило личное прошение Исидора к маркграфу, своими руками исполнить приговор. Для этого громила лично прибыл в цитадель Хмурого Стража, опираясь на дурачка Виктора. Вид одноногого гиганта, чье лицо было суровее любого зимнего мороза, требовавшего стальным голосом отдать ему Милорада, поразил не только слуг, но и самого Стэна II. Он доверил Исидору казнь без возражений, но приказал провести её отсечением головы – никаких других экзекуций маркграф не приветствовал.

На следующее утро, когда обитатели Хмурого Стража собрались во дворе, Милорад разошелся как никогда в несдержанности речей, понимая, что хуже ему уже не будет. Его язык кнутом прошелся по каждому сослуживцу, слуге и даже маркграфской чете. Не гнушался смертник бросить похотливые речи миловидной маркграфине.
–Жаль, что я не успел попробовать твои плоды, шлюшка! – кричал он, скалясь прореженной улыбкой, в которой новыми дырами зияли недавно выбитые зубы. –Ты сладка и спела, как летние фрукты в Зеленых Долинах!

Поливал он грязью и бесстрашно смеялся в лицо вышедшему на эшафот опираясь на обезумевшего Виктора Исидору. Товарищ погибшего воеводы не мог совладать с закипающим внутри гневом, ибо каждое слово Милорада било больно и метко.
–Чуял бы ты вонь, какой перебил болотный смрад твой голубок Ратибор, обгадившись перед смертью! А взгляд, ха! Так смотрят те, кто мочится до краев собственных сапог, что он и сделал. Говорил же я, говорил, что паршивый из него воевода – прихлопнуть его стоило всего одного мгновения! Нужно было оставить вас обоих подыхать на болотах.

Приговоренный не позабыл как следует поглумиться над увечьем Исидора, давя на больное, с чем здоровяк ещё не успел смириться. Неудивительно, что на казне такого смутьяна не присутствовало даже жреца Безликих Богов, обязанностью которого было зачитать молитву за душу обреченного.

Было неудобно рубить, восседая на высоком стуле. Поэтому беззубая голова рухнула на помост лишь после второго размашистого удара, но Исидор тому не печалился. Ему было даже обидно, что Милорад испустил дух после первого удара, когда хрустнули позвонки. Он бы с большим удовольствием сдирал с мерзавца кожу или энергично подкидывал дрова в костер. Маркграф с женой не пожелали задерживаться дольше необходимого, а прочие обитатели Хмурого Стража остались рукоплескать и задорно верещать, радуясь кровавому зрелищу. Помнили ли они ещё в отместку за кого оно было устроено?

Исидора потянуло к часовне Безликих Богов, где находилось хладное тело единственного друга. Ему хотелось попрощаться с ним до того, как он найдет вечный покой в сырой земле. Воевода лежал в домотканом облачении перед менгиром с надписями и рисунками, символизирующего божества Яковитского королевства. Разрезанную шею окружил черный шарф. Нанесенный Милорадом удар срубил сплетенную в косу бороду, из-за чего Ратибор не походил сам на себя. Глянув на тело, поддерживавший Исидора Виктор забормотал пуще прежнего.

Скоро для всех Ратибор станет смутным прошлым, как и многие умершие до него от болотной хвори или за стенами замка. Для всех, с кем он делил стол, стражу на стенах и место у костра, а таких среди солдат и слуг было немало. Даже женщины позабудут о проведенных с ним ночах. Каждый день будет истончать его образ в памяти обитателей Хмурого Стража, пока он не растворится, как утренняя роса в свой неминуемый час. Неизбежная людская участь не только в здешних местах, но и во всех Диких Землях. В себе же Исидор не сомневался. Он станет последним хранителем живых воспоминаний об единственном человеке, с которым он мог не бояться говорить открыто.

Гигант оторвал взгляд от усопшего и пробежался взглядом по тесному помещению. Он заметил иссохшего старика Вельбура прислуживавшего молодому жрецу и покойному предшественнику.

– Где Целыгоста? Его не было на казни, – задался вопросом Исидор, нависнув над Ратибором.

– Ушел. Он не вернется.

Здоровяк изумленно уставился на Вельбура из-под тяжелых бровей.

– Что значит, не вернется?

– Жрец Целыгоста после вашего возвращения с Великих Топей все вечера и ночи проводил с тем жутким идолом людей-на-ходулях. Иногда мне казалось, что он перешептывался с ним, но он заверял, что возносит молитвы нашим богам. А вчера после гибели воеводы собрал вещи и сказал, что вынужден срочно покинуть замок, дабы унести статуэтку подальше от людей.

– Унести от людей? – недоумевал Исидор такому решению единственного служителя Безликих Богов в Хмуром Страже. – И куда же он направился?

– Кажется на север, в страну лесов, за границами королевства.

Ратник-медведь задумался над решением юного Целыгосты, который своим искренним религиозным порывом мог поразить многих, но невнятной речью и замкнутостью выдавал бо;льшее слабоволие, чем обитало в Исидоре. Сложно было поверить в то, что он решился сорваться с места и уйти, позабыв о возложенной на себя миссии.

– Перед уходом он заверил, что главное зло покинуло Великие Топи. Я не знаю, что это значит. Маркграф в недоумении.

– Я тоже, – хмуро ответил Исидор.

Следующим воеводой стал Витт. Разжившийся деревянной ногой Исидор с его равнодушного разрешения часто отправлялся в разведку за стены Хмурого Стража, более не раззадоривая гарнизон приступами страха. Нахождение в замке удручало сильнее, чем угрюмая опушка соснового леса и засечная черта, бреши в которой он выискивал и заделывал изо дня в день. Повсюду за ним таскался рехнувшийся Виктор, непрерывно бормотавший тарабарщину. Хотя с ним невозможно было поговорить, присутствие умалишенного по крайней мере отгоняло чувство одиночества.

Исидор приобрел другой статус в глазах сослуживцев тем, что за несколько недель он разобрал Башню королевы Лилии, разрушив форпост страха окрестных обитателей. И с каждым месяцем уверенность и твердость характера росли, поскольку он, как и другие, заметил, что по ночам в Великих Топях не разжигалось костров и факелов, не слышались удары барабанов и уже давно никто не видел людей-на-ходулях. С рогатыми обликами исчез трепещущий карлик, обитавший в Исидоре двадцать лет. Через пять лет никто уже не припоминал верзиле прошлых слабостей.

Но защищать Хмурый Страж было уже не от кого. Лишь безобидные блуждающие огни и вой кикимор время от времени нарушали покой ночи над западным маркграфством Яковитского королевства.