Утомленный безверием эссе

     Зеленые кипарисы и пальмы, росшие на маленьких возвышенных островках земли, омывались синими  ручейками воды. Волны искрились и отливали позолотой солнечных бликов. Под пальмой, на которой пристроился ярко-розовый попугай, не обращая внимания на какую-либо опасность, мирно паслась влюбленная пара косуль; дремавший рядом лев никак не реагировал на столь аппетитную еду. В близлежащем ручье, нежась, лежал большущий крокодил; неподалеку  трубил слон. Эта первозданная красота мира и спокойствия была  отражена всего лишь на фотообоях, наклеенных на стене деревенского дома. Едва заметный ласковый ветерок, шевеливший тюль на окнах, казалось, чуть заметно перебирает перышки розового попугая. Сей мир был только что создан, но он был всегда. На него часто обращала свой взор парализованная девяностосемилетняя старушка. Она даже слышала пение ангельского хора, непрерывно прославляющего Святую Троицу и всегда подпевала ему: “Осанна в вышних, Благословен Грядый во имя Господне...”. Ее кровать стояла у самой стены, и, глядя на картину, она сливалась с ней, растворялась.

    Звякнувшие на кухне ведра вернули ее к прежнему восприятию бытия. Она поняла, что это ее шестидесятитрехлетний, так и оставшийся на всю жизнь холостым сын Виктор собрался гнать корову в стадо. Позже он зайдет к ней, сейчас будить не будет. Скорее всего они зайдут с Татьяной, его племянницей, гостившей этим летом в деревне. “Господи, - думала Елизавета Петровна, - на сколь легче в доме, когда есть женские руки. Куда мужику без них? А вот Витя, считай, всю жизнь бобылем и прожил. И непьющий, работящий. А вот как-то не сложилось”. Входную дверь осторожно прикрыли, шаги стали удаляться. Старушка вновь впала в забытье.
С самого детства она пела в местной сельской церкви Казанской иконы Божьей Матери. И вот лет как десять, когда ноги перестали держать иссохшее тело, она перестала ходить в храм. Но сила веры была столь велика, что спроси кто-нибудь: "Сколь  глубоко ты веруешь?" Она не задумываясь ответила бы: "До кончиков ногтей."

    Ее сын Витя столь глубокой веры не имел, но матери
никогда не перечил. Жил тихо, был кроток, всегда, когда мать говорила, шел в церковь, причащался. Работал он н поте лица. Когда навалился перестроечный период и хозяйство рухнуло, ушел на пенсию - благо возраст подошел. В домашнем хозяйстве держал лишь Буренку, да и то скорее по привычке, много времени отнимал уход за матерью. Так сложилась жизнь, что своей семьей не обзавелся. Порою он задумывался об этом и становилось горько от этих дум. Может быть, поэтому и морщин на его лице было чуть больше, чем у ровесников, и даже два рубца на сердце имелось. Дошло до того, что оно, сердце, стало заметно побаливать. Однако он никому не жаловался, да и кому - больной матери?

    Вот этим ранним утром, выгоняя корову в стадо, он, не дойдя до основной проселочной дороги, схватился за сердце, а потом, судорожно хватая ртом воздух и на клонясь к земле, рухнул в росистую зеленую траву. Буренка лишь удивленно смотрела, как ее хозяин бьется в судорогах.

     Только ради Бога не говорите Елизавете Петровне, что Виктор умер, - просила приехавших на похороны родственников Татьяна. Договорились, чтобы не травмировать мать, отпеть Виктора на другом конце села, в доме подруги Елизаветы Петровны - Матрены. Да и один Бог знает, как в таком случае поступить: скажешь - “убьешь” старушку, не скажешь - как тут?..

    Но выкручиваться из данной ситуации не пришлось. На следующий день Елизавета Петровна тихо почила. Открытые ее глаза были устремлены на картину Первозданного мира.

     И лишь там, в вышине, повстречав своего сына Витю, она спросила:
   - Как же так случилось, сынок, что ты оказался здесь
раньше меня?
          -Так получилось, мама, а разве тебе об этом ничего
не сказали?
            -Нет, они видно не хотели меня расстраивать.


    Души их находились высоко над землей. Они видели два гроба с лежащими в них телами, гробы стояли во дворе их дома.
Священник кадил собравшийся народ. Хор подпевал: "...и деже несть болезнь, ним печаль, ни воздыхания, но жизнь - бесконечная."
     -Бесконечная, - вторила Елизавета Петровна.
     -Бесконечная, -  - уже нисколько не сомневаясь, повторил Виктор, и душа его обрела покой.