высоким слогом

  « Не спи, не спи, художник,
  Не предавайся сну.
  Ты -  вечности  заложник
  У времени в плену.»
      («Ночь». Борис Пастернак).
      
     Этот  сибирский этюд, наверное, будет несколько выпадать из общей тематики о Сибири. Речь  пойдёт  о человеке заслуженном, Народном художнике России Вячеславе Михайловиче Клыкове, сравнительно недавно ушедшем из жизни и оставившем после себя 200 с лишним памятников людям, являющихся гордостью и славой России. Два из этих памятников стоят в Сибири. Один в Иркутске – скульптура  Александра Колчака из кованой меди во весь рост, другая – из бронзы, посвящённая  Василию Шукшину, сидящему на горе Пикет в своём родном районе на Алтае.
     С Вячеславом Клыковым автор этих строк встречался трижды в Москве и несколько часов провёл с ним на Алтае в ту пору, когда скульптор успел в какой-то степени обговорить с руководством края и района будущее воздвижение памятника Шукшину. А в Москве мы впервые встретились в 1993 году, во время так называемой перестройки, которую Вячеслав Михайлович сразу же назвал буржуазной революцией. Познакомил нас бывший журналист «Алтайской правды», с которым я работал в целинные годы на Алтае. Потом он, Юрий Черниченко, переехал в Москву,  на службу в новой газете «Советская Россия»... Надо отметить, с Вячеславом Клыковым мне хотелось встретиться и раньше: слишком впечатлили меня некоторые памятники, стоящие в самой Москве.
     И вот в один из апрельских дней 1993 года мы с Клыковым совершенно случайно оказались на встрече с интеллигенцией Бориса Николаевича Ельцина, в основном пишущей братией, в том числе и с артистами в Большом театре. На встрече присутствовали Геннадий Бурбулис, Сергей Ячменёв и Михаил Полторанин. Вёл собрание писатель Борис Васильев (руководил передачей микрофона из рук в руки). Больше других стремился к микрофону Геннадий Хазанов и ему это несколько раз удалось сделать. А вот главному редактору телевизионной программы «Итоги» микрофона так и не дали. Не получил микрофона и пожелавший выступить Вячеслав Клыков.     Запомнилась поэтесса Белла Ахмадулина. К тому времени она состояла уже
чуть ли не в шестом браке, как промолвил кто-то из присутствовавших , но выскочила на встречу с Ельциным словно  девица - в мини-юбке, кланялась тому низко в пояс и что-то щебетала, почти пела: «Вот, дождались, наконец-
 то! Ну и так далее…
                2
      А мне вдруг вспомнилось в те минуты четверостишие Высоцкого о ней: «И если вы слишком душой огрубели| - Идите смягчиться не к водке, а к Белле,| И если вам что-то под горло подкатит| - у Беллы и боли, и нежности хватит…».
     Словом, выступающих было много. Ельцин несколько раз повторял фразу: «Дайте мне идеологию!». Помню ряд выкриков: «И мы развернём Россию на Запад!.. .А мы, не дождавшись окончания, покинули зал, потому что оба понимали: никто из присутствующих так и не запасся на этот случай нужной  «идеологией» для президента. Да и откуда её было взять, если разогнаны и пионерия, и комсомол,  и другие общественные организации? Разворота на запад тоже не предвиделось, хотя в последнем кое-кто позже и преуспел.
    
     В то смутное время я ещё несколько раз побывал в Москве, пытался созвониться с Клыковым, но он был где-то в отъезде. А я стал свидетелем и сноса памятника на Лубянке, и расстрела  здания российского парламента, и попытки генерала Макашова овладеть зданием телевидения России. В эти дни Москва напоминала возбудившийся вулкан с лавой народа, особенно в центре. Эта лава текла, приостанавливалась, собиралась в толпу, клокотала, кричала, кого-то осуждала и текла дальше… Но обыватель был верен себе: если в прежние времена он судачил о новостях на общей кухне, то сейчас спешил к телевизору послушать – где, что и как, но обязательно – под передачу Невзорова «600 секунд».
     Именно из этой передачи я узнал о том, что кроме  сноса памятника Дзержинскому, чему я был свидетелем, в Москве убрали памятники  Павлику Морозову, Свердлову, Калинину. Помнится, редактор «Эхо Москвы»
Венедиктов предлагал заменить памятник Дзержинскому фонтаном… Но вот, спустя много лет, читаю о том, что тот же Венедиктов (жив, Курилка!) возглавил какой-то комитет по голосованию на тему, кому стоять на Лубянской площади – Феликсу Дзержинскому  или Александру Невскому?
     Заранее не сомневаясь в итогах этого голосования, я бы, всё же, проголосовал за Дзержинского. В то, теперь уже далёкое время (апрель 1921 года), московские железнодорожники, особенно локомотивные бригады, продолжали  длительную забастовку, практически остановив всю страну. Пришлось по заданию Ленина вмешаться в это дело Дзержинскому. Он арестовал несколько десятков человек из руководства московской железной дороги, двух из них, вредивших общему делу, расстреляли, остальных выпустили. И дорога тут же заработала… Как вы думаете, за кого или, точнее, против кого будут голосовать родственники репрессированных в то время?
    
               
      
                3
      Можно по-разному относиться ныне к деятельности Дзержинского на всех постах, им занимаемых, потому что он и на этих постах был практически в одном лице. Борьба с беспризорностью – его безусловная победа. А вот
борьбу с новой чиновной Россией он не смог довести до конца: инфаркт! Но он вёл этот поединок до последнего вздоха. Не так уж случайно, за несколько дней до своей трагической смерти, он писал Алексею Рыкову, председателю Совнаркома: «…если не найдём правильной линии в управлении страной и хозяйством – оппозиция наша будет расти, и тогда страна найдёт своего  д и к т а т о р а – п о х о р о н щ и к а  революции, - какие бы красные перья ни были на его костюме».
     А на пленуме ЦК и ЦКК он произнёс свои посмертные слова: «…если вы посмотрите… на наш неслыханный бюрократизм, на нашу неслыханную
возню со всевозможными согласованиями, то от всего этого я прихожу прямо в ужас!».
      Предлагаю читателю вдуматься: все до одного слова – это калька со дня сегодняшнего! Мы до сих пор тонем в различных  согласованиях и отчётах по поводу списания каких-то ручек и цветных карандашей, множа таким образом, толпу ненасытных чиновников… Как говорил Юлиан Семёнов, в жизни любой страны может наступить такой момент, когда настанет необходимость кого-то   «н а з н а ч а т ь»   в  Дзержинские…Так что, автор этого  этюда не сомневается, кому надо бы вновь встать на постамент на Лубянской площади…
     Шло время. У меня за тот период вышли из издательства в Новосибирске и в Москве две книги «Сибирских этюдов». Готовилась к печати третья книга.. В 2002 году мы вновь встретились с Вячеславом Клыковым. В этот раз он сам свозил меня к своим скульптурам, в том числе – святым  Кирилла и Мефодия на Славянской площади и маршала Жукова на Манежной площади. Между прочим, памятник Кириллу и Мефодию он преподнёс в дар городу. Мы провели в тот период с Вячеславом Михайловичем два дня. Всё, что он понарассказывал мне о своей работе ваятеля, главное же – о его борьбе за постановку некоторых скульптур в определённых местах, что не всегда совпадало со взглядами руководителей отдельных городов и областей. Во многом мнение моё  полностью совпадало с мироощущением моего собеседника.  И я понял, что обязательно напишу о Вячеславе Михайловиче
                4
Клыкове. Напишу высоким слогом.  Он того достоин!..  И вот, спустя четырнадцать лет после его кончины ( рак съел!),   мне до сих пор кажется, что «один рак» не смог бы одолеть этого сильного  человека с мощным рукопожатием: его «раки» сглодали. Я в этом убеждён!..
      

                В тот день ранней осени мы с ним крутились по Москве, от одного его памятника к другому,  он рассказывал мне  о своих прежних задумках и о
«подноготной» тех скульптур, которые стоят в других городах и посёлках, и которые дались ему особенно тяжело. Слов он не выбирал. Доставалось и чиновникам, и правителям страны. По своему складу монархист, он был глубоко верующим человеком и где мог, помогал русской православной церкви своими трудами…

                ДЕНЬ  ПЕРВЫЙ

Два дня всего с ним вместе пробыл,
а мне казалось – целый век.
Он был и скульптор высшей пробы,
и высшей пробы человек.

Увы, всё это, но при жизни,
я не успел ему сказать.
Он был, конечно же, подвижник,
готовый думать и страдать…
-  «Нет, не выпрашивал я гранты
у власти в разных городах,
и в русле всякой пропаганды
я не  работал никогда.
Что толку гладить против шерсти,
или по шерсти, что с  того?
               
Мои работы – все от сердца
и разуменья своего.

Но иногда здесь нужен выпад
                5
как, скажем, в боксе. Только так
стоит в Саратове Столыпин,
в Иркутске так стоит Колчак.

В спор по художественной части
вступают часто только власти.
Вот даже Жуков на Манежке
не сразу здесь сыскал поддержки.
Но стоят! – И конь и маршал. Оба два –
стоят и к бою, и к параду.
И это лучшая награда,
которой я всегда горжусь,
что есть у нас такая Русь!
 
А эти, в беленьких рубашках…
Не все! Но есть, как ни крути,
забыли к Пушкину пути.
Зато  все знают вкус фисташек
И вин заморских ассорти.
 
В ту перестроечную бурю
(а я изъездил полстраны),
чтоб дотянуться к креатуре –
стальные нервы тут нужны!
Все эти замы, помы, завы
стоят в дверях у самогО.
Как воевать с такой заставой,
где Цербер через одного?
 
А попадёшь, так скорчит лик,
как будто в дом к нему проник:
- Скульптура?  Памятник? Да что Вы?         
 К таким мы тратам не готовы,
у нас и так трещит бюджет!
Ну, может, через пару лет?..

               
К другому лезу – от культуры.
А  у того есть свой резон:
               
                6
- Никто вот так и просто сдуру
Вам не отвалит миллион!
А нам бы – Памятную доску,
пусть будет  издали  видна!
Иль стелу в самом центре Сросток,
Чтоб  помнили про Шукшина.

И приходилось воевать,
банкиров местных ублажать,
изображая простака.
Искать очередного бонзу,
хоть оплатил бы только бронзу,
что на скульптуре земляка…
Вот так давался мне Шукшин –
и если б только он один!

 Он отчего загнулся тут?
Нет, дело здесь не только в стрессах.
Его в Москве сожрали бесы.
Он  помер. А они живут!..».

ДЕНЬ  ВТОРОЙ

     - Сегодня я познакомлю со своей халабудой, - заявил мне Клыков, -приезжай, это рядом. Подъехал в Китай-город. Большая Ордынка, дом 33. Ничего себе – «халабуда»! Двухэтажное  старинное кирпичное здание, 9 окон вдоль центрального входа. Стоит напротив Марфо-Мариинской обители сестёр милосердия. Для этой обители Клыков специально изготовил памятник Великой княгине Елизавете Фёдоровне.
     Листаю альбом. Вячеслав  Михайлович окончил Суриковское художественное училище в 1968 году. Наставник – скульптор, фамилию которого знала вся страна: Томский. А вот и одна из первых работ Клыкова – оформление Ценрального детского музыкального театра. Следом – скульптура бога торговли Меркурия у Центра международной торговли в Москве…Далее идёт перечисление городов, где Клыков ставил скульптуры – Вологда, Саратов, Херсонес, Муром, Радонеж, Курск и другие. Сразу оговорюсь: перечислять нет нужды, для этого есть интернет… А вот что  отметим: монумент на Поклонной горе под Прохоровкой – храм-звонница. Здесь происходило одно из самых упорных танковых сражений Великой отечественной войны…
                7               
     Надо сказать, мастерская Клыкова, который к тому времени стал президентом Международного фонда славянской письменности и культуры,  по своему масштабу и объёму работ была, наверное, одной из самых лучших творческих  мастерских страны, с широким охватом услуг. Главное же, творческий коллектив мастерской помогал отдельным  художникам   и частным  лицам создавать различные произведения от эскиза и до монтажа.
     Что тут скажешь? Талант есть талант! Он помогал Клыкову, таким образом, иметь часть свободных средств, которые он всё равно вкладывал в дело. Он, к примеру, не взял за работу в Иркутске над Колчаком никакого гонорара, Это же повторилось и на Алтае, да и в других местах. Умница он!  Свою предприимчивость он тоже пустил в дело благородное. Кто-то из ведущих художников России назвал работы Клыкова – «Монументами замедленного действия», а позже добавил: «Работы – бомбы!»
     Отдельно скажем о возведении  памятника Сергию Радонежскому в 1987 году. Сергий был очень похож на изображение Михаила Нестерова в картине «Видение отроку Варфоломею». И далеко не всем было в те дни понять, что ваятель именно так отдаёт должное великому русскому художнику.
     На этом фоне Вячеслав Клыков по-настоящему уникален. Вокруг всех его основных  работ  моментально поднимался вой и разворачивались такие баталии, что отдельным памятникам  его приходилось либо путешествовать , либо менять проектную позицию. На худой конец, само изваяние меняло первоначальный облик. Как писал ныне покойный писатель Эдуард Лимонов, лозунги «Долой!»  часто уступали  лозунгам «Даёшь!».
     А по поводу Сергия баталии продолжались больше года. Противники Клыкова и его приверженцы сходились «грудь на грудь» - равные и числом, и авторитетом. Его Сергий получился лиричным и задушевным. Отличный памятник! Но… где же здесь традиционное торжественность и величие? Вой по этому поводу не утихал.
     В этом случае, по касательной, невольно вспоминается кинофильм «Джентельмены удачи» и слова актёра Крамарова: «Кто ж его посадит? Он же памятник!»… Что ж, посадить – не посадили. Но арестовали на целых десять месяцев! Изваяние Сергия было арестовано по пути к своему месту. Но победил всё-таки Клыков!
     А что творилось с его памятником Николаю второму? Это отдельный сюжет. Первый памятник был взорван в Тайнинском. «Революционеров», проделавших это, естественно, так и не нашли. Пришлось Клыкову  вновь
делать, но уменьшенный вариант и ставить его в Тобольске. Но «истинные революционеры»  нашлись и там: взорвали всё до основания!  Третий вариант появился вновь в Тайнинске. Пока тишина…
    
                8
      Вспомним, что работы Клыкова уже были прозваны «бомбами замедленного действия». Как тут угадать, кому они снова покажутся или оскорбительными, или далёкими от исторической правды? Словом, кто следующий?..
     Прогуливаемся по Китай-городу. Говорю ему, что невозможно представить, как ты это всё выдержал!  А он: «Москва большая, в ней много ненавистников у творческого человека. Если сосредоточиваться на этом, можно и с рельс кувыркнуться. А  не свихнулся – иди вперёд как паровой каток! Не оглядывайся и - при!». Я ему: «Хотелось бы так! Но у меня так не всегда получается». Он, улыбнувшись: «А ты переезжай в Москву, она тебя
всему научит!»
     Идём, он рассказывает мне, оглядывая некоторые здания: «Китай-город – это в прошлом отдельный городок посольств и купеческой слободы… Вот и моя халабуда принадлежала до войны, да и позже,  какому-то африканскому посольству. Но платить им стало нечем… Пришлось мне их долги списывать. Так я оказался здесь»..
     А я ему, под впечатлением от недавно просмотренного альбома, вдруг выдаю  внезапно родившиеся  строки: «…и на изломе горьких дум поставлен в Нижнем Аввакум. Не зря так скульптор говорит, - там память русская стоит!».  Но это -  пища духовная, а вот где бы пожрать?»
     Клыков остановился, раздумывая:

«А что? Идём. Имеем право!
Туда вчера ещё был зван…
- Да неудобно как-то, Слава.
быть, может, лучше в ресторан?

- Идём! Посмотришь на изнанку
Москвы, привыкшей погулять.
Там управляющего банком
за что-то будут поздравлять.
- Мы без подарка… 
- Не заплачет!
Стряхнут всё на пол,
слуги подберут.
               

Там, в доллары обёрнутую дачу,
у озера, с ключами поднесут.
 А ты - с подарком!  Здесь рублей
                9
давно уже не принимают,
Но «зелень» крупную считают…
Так что вперёд и посмелей!               

Вот и толпа у ресторана…
 У входа словно истуканы,
сцепивши руки – и не зря, -
стояли три богатыря.
Один из них, лучась улыбкой:
«Кого я вижу? Слава Клыков!
Привет, земеля!» - 
 И по спине с размаху дал!..
А Клыков вздрогнул и, помедлив:
«Тебя кормить бы раз в неделю,
 Чтоб земляков не сотрясал!»
- Тебя стрясёшь!...Да вы проходьте!
Центральный стол забит. В углу
и прямо – к шведскому столу!..

Толкаясь, двинулись. Напротив -
Ну вот и он. Шикарный стол!
И бармен здесь, что не по-шведски.
А Клыков: «Виски, два по сто!-
-  Вон там возьми салат тот, чешский! –
И подмигнул мне: «Шире плечи!
Наш тост вчерашний, что при встрече?
 
Я: «Пьём за бедных без вины
И за богатых без причины!»
Он тут же: «Здесь вот  и  видны
противоречия страны» -
Я: «И наши ранние седины!»

Гляжу, кто рядом находился,
от нас шажком-шажком – и смылся.
               

А бармен тихо и с улыбкой:
«Вас не поддержит эта клика!
                10
Они до вас тут «тёрли» байки,
Что скоро все закроют банки».
               
Тут Вячеслав: «А  все купюры
Найдут печать в прокуратуре?»…
Бармен: «Они от вас как от чумных!»
Вячеслав: «Да нам самим бы продержаться! -
Тебе не хочется подраться?»
- Нет, - говорю, - не бью дурных.

Бармен: «Здесь ждут вот-вот Анастасию.
Цена ей – двадцать тысяч баксов!»
Вячеслав: «А, я слыхал про эту таксу! -
Балет настольный. Новая Россия!»

Я: « А твой «земеля» не под «коксом?»
- Да нет, обрадовался, змей!
Мы вместе занимались боксом
в далёкой юности моей.
- В тебя он крепко постучался…
- Да ничего. Должок остался!..

Я видел, что он не был светским,
Ни с кем при встрече не «урчал».
Да и его вдруг по-простецки
Никто не стукал по плечам.
Кивали издали ему
И он в ответ – не одному…

Кругом мобильники звенели,
кругом все пели, пили, ели.
Конечно, здесь сегодня –
 фронда
из недр московского бомонда.
Одни мелькнули на экранах,
другие списаны в тираж.
А третьи, растеряв багаж,
кочуют там, где подают -
и в то же время всех клянут,
но ищут, где пируют банки…
                11
Все любят скатерть-самобранку
и на холяву – тут как тут!
               
…Её подали на десерт,
и это был такой концерт!
Гляжу, всем передом идёт
Как после взятия Берлина,
одной ногой другую бьёт
и выгибает грудь и спину.
Руками всем с улыбкой машет:
я ваша, мол, я ваша, ваша!

И с полушага –
прыг на стол
средь разной снеди,
да так, что вздрогнули соседи!
И – общий книксен.
У мужиков, кто рядом был,
буквально челюсти отвисли…

Всех охватил горячий пыл,
 все в раж вошли:
На дальний край стола сгребли,
 смешав свинину с осетриной,
суфле и всякие желе –
всё, что там было на столе!
И, видно по Анастасии,
всё это было ей не вновь –
Гулять в неведеньи счастливом,
волнуя собственную кровь.

-Вот так, помимо всех барьеров –
И что нельзя, а что  - уже! -
Поют прилюдно под фанеру
И выступают в неглиже…
Она уж крутит пируэт
 под звуки пары кастаньет,
в углу грохочет пианино,
дополнив общую картину.
               
                11
И даже в этой тесноте
Она пошла на фуэте.
Но поскользнулась на селёдке…

Ей «бис!» орали во все глотки…
Ну,  одним словом -
Ф У Э Т Ё Т К А
На договорной высоте!

…Всё! Насмотрелись.
А тот, у входа, снова к нам:
«Не рановато ли, земеля?»
- Нет, в самый раз. За мной должок. –
И приложился локтем в бок.
Того к стене качнуло аж! -.
Теперь у нас всё - баш на баш.
Бывай, до встречи, верный страж!

- Давай пешком. Пусть ветер сдует,
что поналипло в зале том,
а заодно и грязь мирскую
с себя частично отряхнём…
Да, зря тебя туда привлёк я!

- Нет, почему же? Ты не прав.
Там не дрались, не били стёкла.
Там мир иной!  И свой устав.
Но я миндальничать не буду,
как говорится, тет а тет:
Я буду помнить много лет,
как в кучу сваливались блюда,
чтоб только глянуть на паскудный
и отвратительный балет.
Все сорвались как с тетивы!
               

А каково провинциалу
смотреть на эти карнавалы
вовсю жирующей Москвы?..

                13
- Оригинально. Чётко. Сжато.
Всё охватил в один пробег!
Да ты, действительно, писатель,
не равнодушный человек.
Твой соткан мастерски сюжет!
А в прессе? Места ему нет.
               
Не о Москве я здесь толкую,
здесь прессе многое дано.
А в регионах? Там впрямую
давно уже не критикуют.
Там в журналистику такую,
в свободу слова заодно
вбит кол осиновый давно!

Я, знаешь, на себе всё это, -
и не однажды, - испытал.
Один Шукшин по всем приметам
треть жизни у меня отнял.
А воевать через газету,
клич бросить обществу?
Да где там!..
Ему сейчас всего вольготней
Там, на горе своей Пикет.

- Твой, Слава, памятник добротный!
Со смыслом: видит всё окрест.
Босые ноги отдыхают,
А свежий горный ветерок
усталость тяжкую снимает.
Сейчас в июле каждый год, –
и я тому был сам свидетель, -
со всей Сибири на Пикете
здесь собирается народ.
И приезжают из России
певцы, артисты и витии…

- Признаться, сделал всё я даром,
не взял за это гонорара.
               
                14
Как сердце чувствовало: тут
к нему поедут и пойдут!
                *  *  *
Вся жизнь – бегущие минуты.
Вся жизнь у времени в плену.
И 200 памятников круто
вписались в эту жизнь одну.
Ловить в работе даже миги,
влачить по жизни – и не зря! –
свои тяжёлые вериги
первопроходца – бунтаря.
 
И в общем всё, что Клыков создал –
и что стоит, и что сидит, -
вокруг всего и чистый воздух,
И совесть русская стоит!

     Через два года после той, последней нашей встречи  Вячеслава Михайловича Клыкова не стало. Ушёл он из жизни в 2006 году. Бывая в Москве позже, я каждый раз заходил на Славянскую площадь постоять у скульптуры Клыкова, посвящённой братьям Кириллу и Мефодию. Они, создатели славянской письменности, наверное, даже предположить не могли, что придёт такое время, когда жить литературой, поэзией, театром без посторонней помощи, особенно в провинции, станет практически невозможно.
     А настоящие книги на славянской земле уже почти тридцать лет вытесняются литературными поделками и в большей степени - интернетом. Торжество примитивности довлеет над всем! Культ секса, силы, привлекательности, наживы и барыша становится оправданием всего и единственным смыслом и украшением нашего бытия… Сейчас уже стали танцевать на столе не только в граде на холме. Заключительная часть любого провинциального полузакрытого гульбища при больших деньгах заканчивается именно этим:
 
Все толстосумы с виду кротки,
Но ветер, ветер в головах! –
И пляшут, пляшут ФУЭТЁТКИ
В корпоративах на столах…

   
                15
      Следует отметить, что автор этого материала не религиозен, но – верующий. Удивительная устойчивость и живучесть некоторых поступков и зла на земле была предсказана нам самим Христом. В Евангелии, кто желает, можно прочитать: «нет праведного ни одного; нет разумевающего; никто не ищет Бога…Се, гряду скоро, и возмездие Моё со Мною, чтобы воздать каждому по делам его.»

                ***