Олг. Путешествие через века. Гл. 3 Старец

III

Полночи проспорил Олег с братом – чье поприще важнее: воина или священнослужителя. Брат Андрей говорил – воина, Олег – священника. Так и заснули, не договорившись.

Братья они только наполовину – отец, боярин Ростислав, у них общий. А матери разные. У Андрея – боярыня Елизавета Васильевна, жена отца. А у Олега – ключница, красавица Марфа.

У отца еще много детей – только законных пятеро сыновей и четыре дочери, а незаконных – так и не сосчитать, боярин всех и не знает. Но Олега отец любит и воспитывает вместе с законными сыновьями. Только те старше Олега, самый младший из них Андрей и тот на год старше, ему четырнадцать.

Отец – окольничий князя, доверенное лицо и  ближайший друг.

Больше всего Олег любит поговорить о Божественном. С шести лет его обучали грамоте по Евангелию. Сначала дьячок, а потом священник, отец Валентин. Теперь Олег знает Библию получше многих священников. Прочел от доски до доски раз двадцать, наверное. Но всё равно каждый день перечитывает. И как начнет, так оторваться не может. Разве что – чтобы поговорить о прочитанном.

А поговорить-то ему и не с кем. Только с отцом Валентином. Но у отца Валентина мало времени для бесед с Олегом. 

Мечтает Олег стать монахом и уйти жить в монастырь. Но и мать, и отец хотят для него другого.

Быстро выучился Олег не одной грамоте, но еще и языкам: знает и по-гречески, и по-татарски, конечно. Это самое главное, этому детей знатных родителей учат с колыбели. Знает и по-арабски, это тоже в жизни может пригодиться. Особенно, если в Орду случится ехать. А еще немного – по-литовски, по-латински и по-немецки. Раза два в год приезжает в отцовскую вотчину купец из Литвы. Тогда Олег крутится возле него все вечера. Чтобы выучиться языкам. Купец знает их много.   

Отец считает, что с такими талантами Олег может и заморской торговлей заниматься, и при посольствах толмачом состоять.

А матери все равно – был бы уважаемым человеком, неважно купцом ли или еще кем. А какое уважение монаху? Его и не видит никто. Да и денег у монахов не водится, а без денег что за жизнь?

Олег недавно просил отца отпустить его на лето в Пустынь.

Об этом Олег мечтает уже два года. С того дня, когда отец Валентин рассказал, что в Библии скрыта тайна мира и Бога. Только она записана в Библии так, чтобы не каждый мог прочесть. И что только несколько человек во всем мире, великие мудрецы, знают эту тайну. Олег сразу же пристал – что за тайна, но отец Валентин сказал, что сам он не удостоился.

А кто знает? И тогда отец Валентин назвал знаменитого отца Теодосия, который живет далеко на севере, за Волгой, в Пустыни. Там отец Теодосий спасает монахов.

С этого дня Олегу не было покоя – в Пустынь. Но кто отпустит туда одиннадцатилетнего мальчугана. А вот тринадцатилетнего могут и пустить. И Олег повалился отцу в ноги.

Но у отца другие планы: из Сарая пришел приказ бить соседа, князя Мстислава. За то, что тот прислал дани меньше предписанного, а воинов для царского войска не прислал вовсе. Вот Орда и велит ослушника наказать.

Царские указы не обсуждают, надо собирать дружину. Пойдут все бояре, кто может драться. Конечно – и Ростислав. Ну, и понятно – боярские дети: сыновья должны идти драться вместе с отцом. Выступать надо через неделю. Какая тут может быть Пустынь!

Драться Олег научен не хуже других: и мечом, и копьем, и из лука стрелять. Всему этому детей начинают учить лет с трех, с четырех самое позднее.

Сначала они рубились с Андреем деревянными сабельками. Потом им сделали маленькие мечи, и дрались они уже, чтобы не покалечились, под присмотром дядьки – солдатика, потерявшего в сражениях два пальца на левой руке и три на правой. Он же учил их и ездить на лошади. Но это потом – когда они подросли.

Мальчики не должны бояться крови. И первой своей курице Олег отрубил голову, когда ему было пять лет. Дядька прижал голову молодого петушка к доске, а Олегу дал маленький, но острый топорик.

Получилось у Олега только с третьего раза. Петушок пытался биться, но дядька крепко его держал. Олегу было жалко петушка, и он заплакал. Тогда дядька сказал, что плачут только девчонки. И Олег тюкнул петушка по голове. Но удар вышел совсем слабым: топорик даже не перерубил перья. Олег замахнулся топориком второй раз из-за головы и снова ударил. Из шеи петушка потекла кровь. Но разрез был неглубокий, и петушок продолжал биться. Олег бросил топорик и закрыл глаза ладошками. Но дядька топорик поднял и снова подал его Олегу.

Девчонкой быть стыдно, и Олег в третий раз ударил топориком по петушиной шее. На этот раз голова отвалилась. Дядька бросил петушка на пол и обезглавленное тело забило крыльями. Это было особенно страшно, и Олег снова заплакал.

Но были не одни петушки. Через год мальчиков стали учить сечь холопских детей. Поймает садовник мальчишку, который залез за яблоками, отведет к дядьке, а тот зовет баричей. Дает им прутья потолще, виновного укладывает на скамью, привязывает ему ноги, а сам держит за руки. Олег с Андреем становятся по разные стороны скамьи. Начали. Кто первый допорет до крови: после чьего удара из попы пойманного потечет кровь. Олег по одной половинке попы бьет, Андрей – по другой.   

Пороть детей Олегу сразу понравилось. Приятный холодок прокатывался у него по низу живота. И когда поротые дети кричали и плакали, ему это тоже очень нравилось.

Сначала Олег все время проигрывал Андрею, тот был старше и сильнее. Но Олег быстро в этом деле Андрея догнал и опередил. Очень редко Андрею удавалось выиграть. Удар – красная полоса. Еще, еще, еще. А вот – синяя. Еще, еще, еще – кожица надсекается и на синем показывается красное. Еще, еще, еще, еще, еще. Наконец-то! Красное закапало. Победа!   

Секли братья и мальчиков, и девочек. Только Андрею больше нравилось сечь мальчиков, а Олегу – девочек. А особенно ему нравилось, когда девочка под розгой писалась. Это часто случалось, особенно с маленькими. Только, когда Олег видит, как между ножек у девочки побежал желтый ручеек, он начинает бить не так сильно, чтобы продлить наказание. И проигрывает Андрею.

А в девять лет братья секли девочек уже не наперегонки. Поймает лесник девочку в боярском лесу, приведет, отдаст дядьке. Дядька ее уложит на скамью, руки и ноги привяжет, зовет Олега, а сам уходит. Олег на этот зов мчится со всех ног. Девочка плачет-надрывается, прости ради Христа!

Олег медленно поднимает ей подол – чтобы попа постепенно показывалась. Розгу выбирает потоньше. Сначала погладит попу и ножки руками. Потом медленно проведет по попе розгой. Потом тихонечко ударит. Так, чтобы совсем не больно. Потом – чуть сильнее. Потом еще и еще. Потом спросит, хочет ли писать? Девочки думают, что он их сейчас отпустит, и всегда отвечают – хочу. Но Олег отпускать и не думает. Давай здесь. Под себя. А то засеку.

Девочка постесняется писать, но, как получит хлесткий удар-другой, сразу слушается. Даже если не хочет – постарается. Но не хочет – это редко, обычно она уже давно терпит, только проситься стыдится.

Потом Олег оботрет девочке место, которым она писала. И снова сечет. Но не сильно и не торопясь. Чтобы крови не было. Чтобы пороть подольше.

Но очень долго всё равно не получается: через час, самое большее через два, кто-нибудь обязательно приходит узнать, как дела, почему так долго. Тогда Олег начинает бить уже иссеченную попу девочки изо всех сил. Вот и кровь пошла.

Воровку отвязывают и отпускают домой. Дома ей мать еще добавит.

А еще были борьба, кулачные бои, бег наперегонки, поднимание гирь и много еще чего в том же роде.  Девять десятых учебы уходили на это. На науки оставалась одна десятая. Но именно ее-то Олег и любил больше всего. 

С трех лет главной игрой мальчиков была игра в войну. В пять они уже были командирами над ватагами деревенских мальчишек, которых специально приводили на боярский двор.

Некоторые из этих солдатов были на два-три года старше командиров. Но слушались беспрекословно. Не дай бог, командир пожалуется взрослым – запорют до полусмерти.

Им и без того доставалось. Командир в любой момент мог приказать спустить с плохого солдата штаны и высечь крапивой. Свои же, деревенские этот приказ и выполняли. А командир стоял при наказании и командовал: ещё по ногам добавь, ещё по спине... 

Но на настоящей войне Олег никогда не был – молод. Да и не хочется ему сейчас воевать. Когда маленьким был, только о том и мечтал, чтобы большие взяли его на войну. А подрос – голова другим стала занята. Но что толку – отец как царь, с отцом не спорят.



К стенам города Мстислава пришли за пять дней. Князь послал к Мстиславу послов. Передать  царский указ о наказании.  И приказ ехать к царю – молить о прощении. Мстислав послов принял, но в Орду ехать отказался.

Тогда стали город брать. И быстро взяли – укреплений-то никаких.

Ворвались и стали наказывать: дома жечь, церкви,  запасы  увозить, кто с оружием был – убивали сразу, остальных собирали, чтоб гнать в Орду.

Олег видит, как у старика, княжеского гусельника выбили копьем глаз. Видит, как старший брат его, Святослав, на три года старше Андрея, гонится за совсем молоденькой девушкой. Хватает за болтающуюся ниже попы русую косу и бросает на землю. Юбку кверху, и на нее. Девчушка кричит, ножки свела, в глазах зеленых ужас.

Мать девчушки в ноги к Святославу: пожалей, не бесчесть девку. А Святослав матери мечом прямо в сердце. И не вытирая от материнской крови, вставляет этот меч между ног девчушке – поднимай ноги, а не то разрежу снизу доверху.

Бедняжка ноги подняла, развела в стороны,  Святослав порты спустил и диком с размаха в девичью  пусю, пленочкой закрытую. Кровь так и хлынула. Девочка кричит, а Святослав и кончать не стал, погнался за другой. И то же самое. Только на второй он задержался, видно понравилась. На первую же тем временем другой дружинник упал, нечего добру пропадать.

Княгиню, жену Мстислава, ту так просто зарубили вместе с мужем. Сыновей тоже. А дочерей портить по десять дружинников в очередь выстроились. Из троих живой после этого только одна осталась. Да и она той же ночью удавилась.

Старшие сыновья отца, Дмитрий, ему уже двадцать один, и Константин, этому девятнадцать, устроили соревнование – кто больше девичьих пленочек проткнет. Согнали девочек, незамужних, лет двенадцати-четырнадцати, не старше.    Выстроили на четвереньках в два ряда головами друг к другу. И командуют: сарафаны на голову. Ноги развести и коленки к подбородку, чтоб попы были оттопырены, а пуси – выставлены. Тех девочек, кто так становится не хотел, по попе, нагайкой. Но только два раза. Если после двух ударов девочка как ей приказано не становится, ее ставят на ноги и мечом под грудь – оттаскивай. Но такая упрямица только одна нашлась.

Построив девочек, Дмитрий и Константин подвязали себе рубашки повыше, к шее. И началось. Девочка за девочкой. Кто больше. Проткнул, окровавил дик. Показал всем кровь. Обтер дик подолом  сарафана. И – следующую пленочку. Пока дик не лопнет и не повиснет. Кто больше?

Победил младший, Константин. Он вытер кровь с дика двадцать три раза.

А испорченных девок раздали тем, кто хотел. Чтобы закончили. Андрей тоже пошел было взять одну. Но отец не пустил – молод еще, успеет. 

А дрались Олег с Андреем, как взрослые. Олег зарубил двух сверстников, а Андрей – пять человек. Зато из лука  Олег застрелил троих – одного мужика и двух баб, а Андрей – только одну бабу.

Всё, что в домах ценного было, забрали и вернулись домой. Князь отправил царю гонца с отчетом. А за гонцом – караван с угнанными. И с данью, что не доплатили.

Через три месяца гонец прискакал назад: царь наказанием доволен. Караван с рабами дошел. Людей кого раздали, кого продали. А царь шлет нашему князю ярлык на княжение мстиславовым княжеством.

Олег снова пошел к отцу проситься в Пустынь. В этот раз ему повезло: отец был в хорошем настроении и разрешил. Что сделаешь, если парень так просит? Долг свой выполнил, пусть гуляет отрок.



Пустынь спрятана в лесах далеко на севере. Добираться туда на лошади нужно не меньше недели. Это с переправой через Волгу. Отец дал Олегу провожатого. И они поехали.

Приняли Олега в Пустыни ласково. И Олег стал жить монахом. Как ему и хотелось. Молитвы весь день, между молитвами – работа-послушание.

А после вечерней молитвы – главное, поучения старца. Впрочем, отец Теодосий, не такой уж и старый – и пятьдесяти нет. Седина на его русых волосах незаметна. И сам он крепок.

Как же эти уроки были сладостны! Как мудр был  старец, сколько повидал, сколько знал! О чем только ни рассказывал! И главное – про тайны Писания. Которые становятся известны лишь избранным. Избранные эти разбросаны по всему миру: от Китая до Европы. Он, отец Теодосий, встретил таких двух. Одного – на Афоне. Другого – в Иерусалиме.

Только выходило непонятно. Со слов старца получалось, что второй избранный был нехристем. И мало того, выходило так, что в любой вере есть свои избранные, знакомцы и знатоки Бога. Раньше от отца Валентина Олег такого не слышал.

Отец Теодосий полюбил Олега и часто оставлял его в келье, когда братья расходились. Отвечал на бесконечные вопросы Олега, а потом благословлял его на ночь, нежно целуя в лоб и губы.

А недели через две, а может и через три, получилось не так. Поцеловав Олега, как обычно, в лоб и губы, отец Теодосий его не отпустил. А обнял и стал ласкать. Любишь ли ты меня, отрок? Больше жизни, отче. Тогда иди ко мне. Отец Теодосий сам снял с Олега рубашку. Потом – штаны. И  стал целовать Олега. Всего: от лба до коленок. Олег стоял, не смея отстраниться. Только пискнул что-то про грех. Любовь не грех. Помнишь, что говорил Спаситель про любовь?

Расцеловав Олега, отец Теодосий поставил его на четвереньки на кровати. И стал смазывать лампадным маслом дырочку между половинками попы. Олегу было приятно, но почему-то страшно. Потом отец Теодосий стал дырочку гладить. И велел Олегу дырочку раскрыть. Не могу, отче, мне в уборную нужно.

После уборной отец Теодосий сам умыл Олегу попу, снова намазал дырочку маслом, пальцем проник внутрь и стал гладить дырочку изнутри. Снова велел, чтобы Олег дырочку открыл. Как открывает, когда сидит в уборной.

И наконец, отец Теодосий вынул палец и проткнул дырочку диком. При этом своей левой рукой он гладил Олегу попу, а в правую взял его поднявшийся дик.

Олег почувствовал, как и в попе, и в дике  у него всё кипит, и дик выбрасывает отцу Теодосию в ладонь какую-то струйку. Эту струйку отец Теодосий сразу же отправил в рот и еще быстрее стал водить диком внутри попы Олега.

Олег крутит попой от удовольствия, и отцу Теодосию это очень нравится. Потом все кончилось. Отец Теодосий вынул из попы Олега дик и Олег почувствовал, как что-то теплое течет с попы на ноги. После этого отец Теодосий благословил мальчика спать и отпустил.

Но Олег заснул не сразу. Он долго ворочался, счастливый от того, что знаменитый старец так его полюбил. 

Через два дня на третий всё повторилось. Так и пошло: днем отец Теодосий находил для Олега такое послушание, которое больше всего нравилось мальчику и которое у него лучше всего получалось. Вечером были беседы о тайнах писания. А ночью, иногда два раза в неделю, иногда три, Олег оставался в келье, чтобы отец Теодосий любил его оcобо. 

Правда, в первые пять дней в Пустыни послушание Олегу нравилось не слишком: он должен был мыть монастырские уборные. Но, убедившись, что уборные Олег моет со всем старанием, старец дал ему послушание, куда более приятное: отправил помогать мастерам, украшавшим монастырскую церковь.

Это послушание Олег полюбил сразу же. В первый день он только тер краски. На второй взял в руку кисть и стал закрашивать фон. Главный мастер хотел дать ему оплеуху, чтобы не смел трогать кисти, но увидел, что Олег ничего не испортил, и фон у него вышел точно такой, какой мастер и сам хотел. На следующий день Олег уже красил покрывало Богородицы и снова у него вышло точно так, как его закрасил бы сам мастер. А через две недели Олег писал и лики. Хотя и не главных святых. Но мастер уже понял, что скоро мальчику можно будет доверить и главные.

Еще лучше у Олега получалась помогать мастерам, которые делали алтарную преграду. Тут нужно было вырезать по дереву. Неожиданно для всех, а больше всех для самого Олега, оказалось, что он как будто родился с резцом в руке: уже через три дня он резал дерево так чисто и так искусно, как не мог и главный резчик. Здесь учить Олега было нечему.

Так пролетели два счастливых месяца, и Олегу нужно было собираться домой. Но Олегу домой совсем не хотелось. Он повалился в ноги к старцу и стал умолять благословить его остаться. Он целовал отцу Теодосию руки и ноги. Но старец был неумолим. Тебе, чадо, еще рано в монастырь. Тебе еще нужно пожить с людьми. А в монастырь ты сможешь уйти не раньше, чем в двадцать лет. И, спустив с Олега штаны и расцеловав ему попу, отец Теодосий Олега отпустил.

И Олег уехал, как и приехал – с присланным отцом провожатым.



Дома брат Андрей похвастался перед Олегом, что уже попробовал женскую пусю. Олег же ничего рассказывать не стал. Начал что-то про первородный грех, но быстро закраснелся и умолк.

О девушках Олег старался не думать. Грех. Но думалось все равно. Особенно – по ночам. А тут еще и дик стал чуть ли не каждую ночь во сне прыскать белым. Без этого прысканья обходилось, только если перед сном, в уборной Олег не меньше двух раз истирал дику головку кожицей, заставляя выпускать белое здесь.

Так прошло два года. В первое лето Олег смог уговорить отца отпустить его а Пустынь, где провел три месяца так же, как и годом раньше. На второй год отец сказал, что хватит. В пятнадцать лет время думать уже о другом. 

Елену Олег увидел неожиданно. Собственно, не увидел, Олег знал Елену столько, сколько помнил себя. Елена была сестрой Андрея, только на три года младше Андрея и на два – Олега. Они росли вместе. Вместе играли и почти никогда не расставались. Пока Олегу не исполнилось шесть лет и их не отделили друг от друга: девочек надо воспитывать не так, как мальчиков.

Сейчас Олегу ясно припомнились те времена. Как они все бегали летом голыми. Как Еленка вместе с сестренкой Настенькой, младше ее на год, усаживались писать перед мальчиками. А Олег с Андреем писали при девочках, а иногда для смеха и друг на друга. Как Еленка брала его за пиписку и с интересом рассматривала или просто крутила в руках. И как это было ему приятно. А еще – как Еленка просила братиков, чтобы ей вытирали попку. И как однажды это заметила нянька и пожаловалась Еленкиной маме. И как мама забрала Еленку в комнату, а потом оттуда слышался свист розги и Еленкины мольбы о прощении и обещания больше никогда-никогда, и как через час зареванная Еленка с исполосованной маминой розгой попкой прибежала к братикам. И как он стал на коленки и целовал ей попку, а Еленка, уже забыв, что только что ревела, хохотала от радости.      

Но потом девять лет Олег Елену не видел. И увидел только сейчас, случайно. У реки, где Елена купалась с Настенькой. Какой же она стала красивой! Грудки выросли, попка округлилась, над пусей – пушок. Олег стоял за деревом и не мог оторваться. А когда Елена уселась на корточки попой к Олегу, пукнула раз, потом второй и из ее попы поползло коричневое, а между ног у полилось желтое, у Олега закружилась голова и он больно прикусил губу, чтобы не закричать.

Но как можно? Ведь это Елена. Сестра. Об этом и подумать стыдно. Такой грех!

Но ни о чем другом Олег больше думать не мог. Ни днем, ни ночью. Пробовал молиться, но это не помогло.

И тогда Олег решился на страшное. Он берет топорик и идет в лес. Заходит подальше, оглядывается – нет ли кого. Кладет дик на пенек. Поднимает топорик.

И тут его охватывает ужас. Он весь трясется от леденящего страха. И чувствует, как сзади по ногам у него что-то течет.

Олег отбрасывает топорик – так и есть: все штаны в коричневом. Попало и на рубашку. Всё это надо немедленно отстирать.

Олег бежит к реке, где недавно купались сестры, раздевается и бросается в воду – мыться. Потом начинает стирать.

В середине стирки он поднимает глаза и в пяти шагах от себя видит голую Елену, с интересом за ним наблюдающую. Елена стоит, прижавшись к стволу осинки. Насти рядом с ней нет. Наверное, она давно на на него смотрит.

Олег не может пошевелиться от стыда. Конечно, Елена поняла, почему он стирает штаны. Но улыбается  Елена вовсе не насмешливо. А зовуще.

Конечно, всё поняла. Но, поняв, Елена  вспомнила и их детские игры. И как Олег вытирал ей попку, и как мама ее за это высекла, и как потом Олег ее высеченную попку зацеловывал. И как она крутила Олегу пиписку.

И сейчас эта пиписка, торчащая параллельно земле, тянет Елену к себе, как будто веревка. Ну, и что, что брат? Пленку свою порвать я ему, конечно, не дам. Но почему не поиграть?

И Елена сама идет к Олегу. Сама прижимается животом и зажимает дик между ног. Сама обнимает за попу. Но стоит Олегу начать валить ее на землю, Елена строго шепчет, чтобы он забыл и думать про пусю. Всё, но не это. Иначе ни ей не жить, ни Олегу.

Елена становится перед Олегом на колени, крепко зажимает дик рукой и начинает тереться о него ложбинкой между грудками. Дик немедленно обдает ее белым.

Через полчаса, не позже Елене нужно возвращаться. Еще не хватало, чтобы ее принялись искать. Но за это время она успевает еще два раза получить Олегово белое. И оба раза в рот. Потом, как когда-то в детстве, Елена усаживается писать. Она ничуточки Олега не стесняется. Затем бросается в воду, выскакивает и бежит одеваться. Завтра здесь же.

Олег не спит полночи, молится. Грех-то какой! Ведь сестра.

На следующий день он берет Елену за руку и тащит в лес. Елена послушно идет, только всё время повторяет, чтоб он помнил – не в пусю. Но Олег думает о другом. Заведя Елену подальше, чтобы никто их не увидел, он ломает ветки березы и просит его высечь. По попе. До крови. Потому что он такой гадкий грешник. А меня ты тоже высечешь до крови? Я тоже грешница? Нет, ты не грешница, я один виноват.

Олег снимает штаны и ложится на землю. Елене это не нравится. Неудобно. Если уж ему этого так хочется, пусть ложится животом на пенек.

Олег устраивается на пеньке, и Елена начинает его сечь. Сечет она попу Олега с упоением. Попа быстро становится сначала синей, а потом и красной от крови. Но странное дело – Олег совсем не чувствует боли. Чувствует он другое – блаженство. А еще – что его дик так уперся в пенек, что приподнимает самого Олега.

Олег вскакивает на ноги и показывает Еленке торчащий дик. Елена сразу отбрасывает розгу и бросается на дик – выпивать. Через минуту в дике не остается ни капли. Еще сечь? Нет, больше не надо. Надо идти мыться. А то штаны будут красными. И Олег берет в одну руку штаны, в другую – руку Елены, и они возвращаются к реке.   

На следующий день Елена придумала новое – утащила плошку со сметаной, будто лицо мазать. И сама отвела Олега на вчерашнее место, где вчера секла. Сама дает Олегу плошку со сметаной.  Сама становится перед Олегом на четвереньки и просит намазать ей сметаной попу, дырочку между половинками попы. Сама разводит руками половинки – мажь.

И тут Олег видит раскрытую пусю Елены. Он уже ничего не соображает. Тыкается диком в пусю, но Елена перехватывает дик рукой и  прикладывает к дырочке – только сюда.

Олегу приходится подчиниться. Еленка трется дырочкой о дик и тужится ее раскрыть, Олег давит, но ничего не получается. И как это только у отца Теодосия так ловко выходит? Но вот, кажется, начало получаться и у него: дырочка у Елены, наконец-то, расширяется и принимает Олегов дик. Дальше – быстрее-быстрее. Пока вся попа Елены не залита белым, а головка дика не перемазана коричневым. 

Стоит все та же жара, а Настя лежит больная и не может купаться вместе с сестрой. Всё хорошо, лучше и быть не может.

Но на пятый день Елена сообщает Олегу страшную весть: ее выдают замуж.

Всю ночь Олег не спит. Что делать? Отдать Елену? Невозможно. Лучше умереть.  Убежать? Но где брат сможет жить с сестрой? И кто их обвенчает? И как жить невенчанными? Да и вообще, как убежать?

А если убить жениха? Нет, и это не годится. Даже если не раскроют. Ведь появится другой жених. О грехе сейчас Олег не думает. И тут Олега осеняет.

Назавтра он снова просит Елену высечь его. Они идут на знакомую полянку с пеньком. Олег снова снимает штаны. Но на пенек не ложится. Он обнимает Елену и целует долгим поцелуем. И – душит.

Елена пытается сопротивляться, но Олег гораздо сильнее. Через две минуты Елена лежит на земле и не шевелится.

Но она жива, только без сознания. Олег задирает Елене сарафан, раздвигает и забрасывает себе на плечи Еленины ноги, вставляет дик между губками пуси и давит.

Пленка лопается, и Елена открывает глаза. Она не сразу понимает, что происходит. Пуся болит, шея болит. Елена пытается крикнуть, но Олег зажимает ей рот: поздно кричать, ты уже не девушка, будешь кричать – убью. И Елена становится удивительно послушной.

Четыре раза Олег заливает Елене пусю белым. Солнце садится, Елену уже давно ищут. На полянку вот-вот могут прийти.

И Олег второй раз душит Елену, теперь уже до конца. Душит долго, минут десять, чтобы наверняка,  пока нет уже ни дыхания, ни биения сердца и прекрасные серые глаза Елены не закатываются к небу. 

Наутро Елену находят изнасилованной и убитой. Ну, что ж – с девками такое случается. Убийцу и не пробуют искать. Да и как его найдешь?



Проходит год, и Олег снова отпрашивается у отца пожить в Пустынь.

В Пустыни жизнь всё та же. Не менее пяти раз за день Олег исступленно, до самозабвения молится, вымаливая прощение. Так же помогает иконописцам. Причем даже не столько помогает, сколько работает сам: расписывает стены церкви и сам пишет иконы. Этому учит его главный мастер – знаменитый грек, он снова пришел в Пустынь.

Иконы мастера переворачивают Олегу душу. Такие прекрасные у него самого не получаются. Но получаются, наверное, хорошие, недаром монахи и сам отец Теодосий плачут, когда смотрят на них.

А вечером беседы со старцем. И все те же рассказы о тайнах Богознания и о поиске Бога живого.

После беседы Олег, как и раньше, часто остается в келье. Начинается другое послушание. Только сейчас оно проходит немного иначе. До попы Олега отец Теодосий добирается теперь гораздо реже, раза два в месяц, не чаще. Но не реже двух раз в неделю он приказывает, чтобы Олег то же самое делал с его попой.

Когда это случилось в первый раз, Олег расплакался – не достоин. Почему? Потому, отче, что я страшный грешник. И Олег ткнулся головой в колени старца и разрыдался еще сильнее. Как ты согрешил? Тогда Олег рассказывает старцу про Елену.

Когда он кончил, старец помолчал с минуту. И сказал, что этот грех Олег будет искупать всю жизнь. Но нет такого греха, который Бог не прощает. Не прощает только человек.

После этого он сам раздел Олега, голого расцеловал, взял в руку Олегов дик, открыл ему головку, встал перед Олегом на колени и поцеловал дик прямо в головку. Потом разделся сам и велел сделать то, что он приказал.

И Олег стал делать. Если старец его так любит, как он может не любить старца?

Спит Олег очень мало – почти всю оставшуюся до рассвета часть ночь он молится, молит простить его грешного.

Рассказы старца все больше разжигают в Олеге давнюю страсть – узнать те тайны, о которых рассказывает отец Теодосий.

Но как? Отправиться на Афон? А кто его пустит? Отец и слышать об этом не станет. И сколько же еще ему зависеть от отца?



Но по возвращению Олега из Пустыни все решилось само собой.

Царь приказал князю прислать в Орду ратников, будет война. Князь то же самое приказал  боярам – чтобы из трех боярских сыновей один собирался в дорогу. И чтоб было при нем пятьдесят ратников. Царь требует от князя тысячу. Отец решил, что поедут неженатые –  Андрей и Олег. Не беда, что Олег незаконный – князь разрешил.

Сборы были короткими, отец дал им все необходимое – деньги, оружие, коней. И братья вместе с другими воинскими начальниками поскакали к Волге. Простые ратники ушли туда же неделей раньше.

По Волге тридцатью ладьями княжеское войско поплыло в  Орду, в Сарай.

Во время этого плавания Олег чувствует что-то странное: как будто он уже бывал здесь. И неприятный холодок внизу живота. Такое случалось с ним раньше только два раза, и оба раза тоже на Волге: когда он переплавлялся через нее по дороге в Пустынь. Сейчас же это чувство не оставляет его ни на минуту. Холодок пришел не один – низ живота теперь все время болит. А еще Олег стал мочиться кровью. Иногда – даже ночью, не просыпаясь. Как младенец. С трех лет с ним такого не было. И почему-то стали дрожать руки. Но через несколько дней всё это проходит так же неожиданно, как и началось.

В Сарае войско уже было почти собрано, выступать  назначено через неделю.

В первый же день после приезда Олег познакомился с молодым священником русской церкви, с отцом Игнатием. Тем для разговора у них нашлось множество. Стоило Олегу сказать, что он жил в Пустыни, глаза у отца Игнатия загорелись и он принялся расспрашивать: о Пустыни, об отце Теодосии и об учении отца Теодосия. Олег рассказывал подробно, а слушатель его старался не пропустить ни одного слова. Проговорили всю ночь.   

Отец Игнатий слышал про тайное знание. Но где искать учителей, не знает. Слышал про Афон, про северные пустыни. Но ничего определенного. Впрочем, ему говорил один прихожанин про оружейника Ахмета, мусульманина. Будто у него собираются ученики, и он их учит какому-то особому знанию, скрытому в их коране. Больше ничего прихожанин объяснить не мог. А где живет Ахмет? Отец Игнатий этого не знал, знал только, что где-то в оружейной слободе.

Утром Олег отправился в оружейную слободу и стал расспрашивать об Ахмете. Нашел он его быстро, в слободе Ахмета знали все.

Ахмет выслушал странного русского, просящегося в ученики, и сказал, что учиться тому, о чем просит Олег, нужно долго – несколько лет. А какие могут быть несколько лет, когда через неделю Олегу нужно уходить с войском? А если я останусь? Тогда приходи.

На следующий день Олег испросил у своего командира, сына князя, разрешения поучить солдат забираться на стену по штурмовым лестницам. Командир Олега похвалил и велел взять на учения и солдат Андрея.

Но – надо же случиться такому несчастью – показывая солдатам, как взбираться, Олег упал с лестницы и сломал ногу, обломки кости так и вылезли наружу. Правда, врач-мусульманин обломки соединил, рану смазал каким-то бальзамом, а ногу забил в деревянную колодку, но о том, чтобы ехать с войском и думать было нельзя: Олег и ходить не мог, только лежать.



Через три дня, расцеловавшись, Олег простился с Андреем, и войско ушло. А еще через день к дому Ахмета подъехала арба, на которой сидел Олег. Ахмет ничего не сказал, только усмехнулся, и оставил Олега у себя.

Но поставил условие, от которого всё внутри Олега похолодело: Олег должен принять ислам.

В душе Олега поднялась буря. Предать веру?!? Как можно!?! Но Ахмет эту бурю успокоил быстро. Бог один. Один для всех людей. Каждый народ поклоняется ему по-своему, но никто – правильно. Кроме великих посвященных. Потому что только они знают Бога. Поэтому неважно, к какой  религии принадлежать, главное – принадлежать Богу. А быть мусульманином в этой части мира куда как удобней, чем христианином. Во всех отношениях. А так как учиться Олегу, если он, и в самом деле, хочет узнать Тайны, придется много лет, может, и всю жизнь, то гораздо меньше неудобств у него будет, если он станет мусульманином. А Богу это все равно – был бы Божьим.

Всю жизнь? Этого Олег не ожидал. Но он уже безоговорочно верит Ахмету – что-то внутри не разрешает Олегу сомневаться. А может – и не внутри. Может, это были всепонимающие глаза Ахмета. А может – музыка неторопливой, спокойной речи нового учителя. 

Через два месяца нога срослась, но ходить без палки Олег, который стал теперь Али,  больше не мог. А еще теперь он был обрезан – головку дика больше ничего не закрывало.

Мастерство оружейника Али освоил быстро. Особенно ему удавались эфесы. А на эфесах из слоновой кости или из моржовых клыков – резьба. Оказалось, что Али искусно режет не только дерево, но и кость.

Одновременно с обучением мастерству Ахмет рассказывал Али то, что знал сам.

Так прошли четыре года. И однажды Ахмет сказал Али, что больше учить Али ему, Ахмету, нечему и что Али нужно идти в Бухару, к великому суфию Тарику, учителю Ахмета. Вот, кто знает настоящие тайны.

Путь от Сарая, сначала с одним караваном до Хивы, а потом с другим – от Хивы до Бухары, занял полгода. В Бухаре Али пришел к Тарику и рассказал всю свою историю. От рождения. Не утаил ничего. Возьми меня в ученики.

Тарик согласился. Я буду учить тебя калиграфии и всему тому, что знаю сам. Но ты должен будешь взять в жены, мою младшую дочь. Хорошо, а как ее зовут? Ширин. Снова странный холодок пробежал внизу живота Али.

Отец позвал Ширин и сказал, что она будет женой Али. Ширин оказалась молоденькой, но совсем не красивой девушкой. С приплюснутым носом, большим ртом, да еще и косоглазая. Но Али на нее едва и посмотрел. 

Али купил дом рядом с домом Тарика, делая оружие в Сарае, он разбогател, и ввел туда Ширин хозяйкой.

В первую ночь Ширин принесла Али плетку. И сказала, чтобы он сразу подарок испытал. Она скинула покрывало и шаровары, положила одну на другую четыре шелковые подушки и легла на них животом.

После Елены у него не было других женщин. И Али долго и с наслаждением порол Ширин. Но наслаждение самой Ширин было куда больше.

Когда порка закончилась, морщась от боли и улыбаясь от счастья, Ширин легла на спину, широко развела ноги и подняла их так, чтобы Али было удобней. И стала ждать. Пуся Ширин была смазана каким-то благовонием, пахла не то розой, не то фиалкой. От этого запаха дик Али, и без того давно твердый, задрался почти к пупку. Али надавил диком на пусю, Ширин чуть вскрикнула, и на простыню закапала кровь.

Получив первую порцию белого, Ширин спросила, нужно ли ей уходить. Но ушла из комнаты она только через три дня.

Супруги засыпали и снова просыпались, Ширин спрашивала, как Али хочет сейчас: в рот, сзади, она верхом на Али или он хочет в попу – как? Она угадывала малейшее желание мужа. Пять раз Ширин приносила Али плетку. Если что-то не так, пусть Али ее снова накажет. Олег сек плеткой ей попу, и говорил, что все так.

На четвертый день Али пошел к Тарику, и началось его обучение калиграфии.

А через полтора месяца Ширин сказала, что ждет ребенка. И что Али нужно купить себе другую женщину, чтобы не быть одному во время ее беременности.

На базар за наложницей они отправились вместе. Среди выставленных рабынь Али понравлась  русоволосая красавица c зелеными глазами. Али даже показалось, что он где-то ее видел. Али и Ширин подошли к девушке и стали расспрашивать.

Оказалось, что семнадцатилетняя Люба - дочь боярина. Когда ей не было и четырнадцати, их город разграбили свои же, русские, и ее пригнали в Сарай как часть недоплаченной дани. В Сарае ее купил купец, который жил в каком-то городе на море, Люба не помнила названия. Купец взял ее в жены, но она не провела в доме мужа и недели, как этот город тоже захватили. И вот теперь ее привезли на бухарский рынок.

Ширин попросила Али подождать и стала о чем-то шептаться с Любой. Шептались они  минут десять. Затем Ширин сказала Али, что, если Люба ему нравится, пусть покупает, это хорошая девушка. Али расплатился с хозяином Любы и передал Любу Ширин.

Когда они проходили через ряд рабов-мужчин, Али кто-то окликнул: "Олег, брат!". Али поднял глаза и увидел Андрея с цепью на ногах. Андрея взяли в плен почти сразу, как только они вышли из Сарая. С тех пор он – раб, сменил уже трех хозяев. 

В голове у Али проносятся сбивчивые мысли. Андрей – брат. Надо бы его выкупить. Но зачем ему Андрей, который знает его с рождения? Еще что-то станет болтать. И что он будет делать с Андреем?

И Али опускает глаза, делая вид, что не слышит, и торопится уйти с базара.

Люба оказалась прекрасной наложницей. Она обо всём распросила Ширин и стала так же подавать Али плётку, так же выставлять пусю и попу, так же зацеловывать всё тело Али. Но кроме того, как это открылось через два месяца, она тоже забеременела.

Узнав об этом, Ширин закипела. Я же спросила тебя на рынке – могут ли у тебя быть дети, и ты сказала – нет. Почему ты солгала? Люба заплакала. Я не лгала, я правду сказала. Когда русские жгли наш город, надо мной снасильничали двое, и я понесла. Потом, на дороге в Сарай повитуха вытравила ребенка и сказала, что больше у меня детей не будет. Их и не было, когда я жила с мужем.

Ширин пришла к Али, повалилась в ноги и стала спрашивать, можно ли ей наказать Любу. Али был погружен в свою работу и не спросил, за что и как Ширин собирается наказывать Любу. Только кивнул: делай как знаешь.

Через три дня Ширин повела Любу  в маленький хаммам, баню на окраине Бухары. Богатые бухарцы снимали ее, чтобы порадовать своих жен и наложниц. На этот день баню сняла Ширин. У входа их ждала Зухра, подруга матери Ширин, как Ширин представила Зухру Любе. Попарившись, они стали пить чай. Люба отпила из своей пиалы, и ее прекрасные глаза из зеленых сделались черными – широкими и безумными. Меньше, чем через минуту, опрокинув стройной ногой чайный столик, точенное, как из алебастра, тело Любы, лежало бесчувственным на мраморном полу. 

Ширин и Зухра перекладывают Любу на возвышение,  Зухра достает что-то из мешочка, с которым пришла в баню, и засовывает это что-то в  Любину пусю. Долго возится, пока из пуси не начинает идти кровь. Потом Любу заворачивают в паранджу, она всё еще без сознания, и на арбе отвозят домой. 

Через две недели Ширин привела Любу к Али и сказала, что ребенок погиб. А Люба уже выздоровела и готова служить господину.

Али посмотрел на Любу, что-то понял, отсыпал ей денег, написал на куске пергамента, что Люба им отпущена, и велел уходить.

На следующий день Ширин пошла на базар уже одна и привела Али другую наложницу – Зару. С этой заместительницей проблем не будет точно. Их и не было.   

Через несколько месяцев у Али родился сын. Али назвал его Асланом. Но дома маленького Аслана вслед за отцом все звали Ланя.

Потом, ровно через год одна за другой, родились пять дочерей. Пятую, самую младшую Али назвал Леной.

Обучение калиграфии шло так же успешно, как раньше обучение  мастерству оружейника. Сначала Али переписал для эмира коран. Затем –  сборник хадисов. Эмир щедро заплатил за обе книги. Половину этого золота Али попытался отдать Тарику, но Тарик согласился взять только десятую часть. Потом Али переписал книгу стихов самого Тарика. К этому времени он выучил еще и персидский. И украсил книгу учителя чудесными каринками. Эмиру эта книга очень понравилась, и он заплатил за нее втрое больше, чем, за две первые работы. Потом было много других книг.

Прошло семь лет, и Тарик сказал, что больше он Али учить ничему не может. И что, если Али хочет знать больше, ему нужно идти в Индию. Но все свое богатство он должен оставить здесь, Ширин. Ширин будет ждать его в Бухаре, пока будет жива.

Через неделю Али обнял Ширин, поцеловал ноги Тарику, положил в карман ключ от дома и верхом отправился с караваном, идущим в Кабул. Оттуда с другим караваном – в Лахор. И наконец, с третьим – в Дели. К мастеру-суфию, с  которым Тарик когда-то вместе учился.

В Дели он целую ночь проговорил с мастером, и утром мастер сказал, что узнать больше, чем он знает уже,  Али может только у индусов. У кого? Мастер назвал имя алмазного учителя из Бодх-гайи – места, где Будда получил Освобождение.

Наутро Али оставил у мастера почти все свои деньги, они нескоро понадобятся ему, и верхом выехал в Бодх-гайю.



Через пятнадать лет в дом к мастеру постучал  высохший йог. Другой одежды, кроме повязки вокруг пояса, на йоге не было. Старик-мастер вгляделся в лицо посетителя и узнал зятя Тарика.

Но странное дело: уходил от него Али, опираясь на палку, палка эта всегла была приторочена к седлу его коня. А йог шагал легко, как юноша. От былой хромоты у йога остался только едва заметный шрам на ноге.

Много вместили в себя эти пятнадать лет. Монастыри буддистские и монастыри индуистские. Индию и Тибет. Многодневные медитации и самые разные упражнения. И бесконечные переходы с места на места, из монастыря в монастырь, из  ашрама в ашрам, от учителя к учителю...

Целый месяц прожил йог у мастера, прежде чем снова превратился в почтенного мусульманина. Немало пришлось над ним поработать цирюльникам.

А через месяц из Дели в Кабул вышел караван. На одном из верблюдов ехал Али.

Через четыре месяца Али подошел к калитке своего бухарского дома. Он отпер калитку и вошел в сад. Никого. Вошел в дом. Никого. Только слабые голоса из дальней комнаты. Али идет к этой комнате и видит, что дверь в нее закрыта. Али становится на колени и заглядывает в скважину.

На ковре на правом боку согнув левую ногу так, что колено смотрит в потолок, лежит голая Ширин. Рядом с ней в такой же позе, но на левом боку со смотрящим в потолок правым коленом лежит красивая девочка, лет шестнадцати-семнадцати. Тоже голая. Голова девочки покоится, как на подушке, на самом верху внутренней стороны правой ноги Ширин. А голова Ширин – на верху левой ноги девочки. Губы Ширин впиваются в пусю девочки, а девочкины – в пусю Ширин.

Лена, сердце мое, хочешь золотого шербета? Конечно, мама. Лена отрывается от пуси Ширин и открывает рот. И через пять секунд глотает золотую струйку из маминой пуси. То, что не попадает в рот, бежит на ковер, по щекам и шее. И Лена счастливо хохочет. Ширин тоже открывает рот. И захлебывается мощной струей, которой Лена окатывает мать с головы до кончиков пальцев на ногах.

Затем Ширин кого-то зовет, и в комнату входит голый мужчина, лет двадцати или чуть больше. Ширин ложится на спину, а Лена становится над ней на четвереньки, прижимаю пусю к рту матери. Сама поднимает попу, склоняет голову и облизывает пусю Ширин. Юноша, раскрывает попу Лены и легко входит своим диком внутрь. Лена отрывается от материнской пуси. Оттуда вылетает струя, но уже не желтая, а мутновато-серая. Лена глотает ее и кричит юноше: "Ну же, Ланя, быстрее!"

В голове у Али туман. Но годы в Индии научили его справляться и с туманами в голове, и с бурями. Как поступить? А вот так.

Али на цыпочках выскальзывает из дома и созывает соседей – нужны свидетели. Собирается десять мужчин. Младшему шестнадцать, старшему шестьдесят. Те, кто постарше, помнят Али.

Сняв обувь, чтобы не шуметь, свидетели идут к комнате семейных утех. Али снова склоняется к скважине и видит, как Ланя, залив попу сестры белым, вгоняет дик в пусю стоящей на четвереньках Ширин. После каждых двух тычков Ланя вынимает дик из материнской пуси и дает его облизать сестре. Лена лежит на спине и вылизывает то край пуси матери, то дик брата. 

Али уступает скважину свидетелям, шепнув каждому, чтоб они не спугнули преступников.

Пока завороженные свидетели наблюдают эту картину, Ланя заливает материнскую пусю белым.   Лена вылезает из-под матери, становится на колени спиной к брату, оттопыривает попу и сама разводит руками половинки. От этого дырочка между половинками становится у нее совсем широкой. Теперь моя очередь. И Лена, придерживая руками половинки все так же оттопыренной попы, наклоняется пока не упирается головой в ковер. Ланя, его дик стал опадать, но при виде распахнутой дырочки сестры снова поднялся, входит диком в Ленину дырочку. В этот момент Али распахивает дверь.   

И мать, и брат с сестрой каменеют. Дырочку Лены сводит спазм, и Ланя вопит от боли. От этого спазм у Лены только усиливается. Али хватает правой рукой Ширин, а левой Лену и тащит их на двор. Сзади, как приклеенный к попе Лены, семенит Ланя. Зовите судью, кади.

Приходит кади. С палачом. Всё ясно – зина, прелюбодеяние. С хаддом, с наказанием, тоже все понятно. Ширин убить камнями. Аслана, у него есть жена, тоже. Но что делать с Леной? Она не замужем, говорит, что девственна. Кади в нерешительности: убить или выпороть? И решает пощадить: сто плетей, и вон из города.

И то, и другое исполняют немедленно, здесь же, на улице. Двое мужчин держат Лену, двое других выдергивает из нее Ланю.

На Лену накидывают тонкое покрывало, и палач ее порет. Лена вопит, после сорока плетей теряет сознание, ее обливают, еще сорок – снова теряет сознание, снова обливают, пока, наконец, она не получает все сто плетей. Лену уносят в дом, сама она идти не может, и объявляют, чтоб до завтрашего вечера и духа ее в Бухаре не было.      

Потом десять свидетелей и их жены забрасывают камнями Ширин и Ланю.

Али наблюдает за казнью и видит горящие ненавистью скошенные глаза Ширин. Это ненависть к нему, к Али.  Аслан на отца не смотрит.  Через полчаса всё кончено. Ширин умерла первой. Ланя прожил на десять минут больше.

Али узнает от соседей, что другие его дочери выданы замуж, а старый Тарик умер в прошлом году. Оставаться в Бухаре ему не для чего. И Али отправился дальше.



Тегеран, Багдад, Иерусалим. Во всех этих местах Али чувствует тот же странный холодок внизу живота – будто он был здесь когда-то. Но теперь, после Индии Али знает, что это за холодок.

Из Яффы Али плывет на Кипр. Здесь уже христианский мир. Король, хоть и католик, но христианин. А большинство киприотов – православные. На Кипре, в горном монастыре Киккос приезжий мусульманин крестится по православному обряду и превращается из Али в  Алексиса.

Вместе с кипрскими поломниками Алексис плывет на Афон. И недалеко от самого большого афонского монастыря находит одинокую пещерку, где спасается почитаемый всей Святой Горой старец Григорий.

Старец непрошенному гостю не рад. Но, проговорив с ним сначала полчаса, потом два часа, потом целую ночь, потом день, и еще ночь, и снова день и ночь, Григорий уже и сам не понимает, как он мог отвергать эту посланную ему Небом благодать.

Ради брата Алексиса Григорий делает то, чего не делал уже более десяти лет: покидает свою пещерку и ведет Алексиса к игумену монастыря. Господь послал ко мне истинно Божьего человека. Ты принимал мои наставления, но лучшим духовником для тебя будет он.

И Алексис остается жить в монастыре.

Но живет он там недолго. Получив от игумена рассказ о Божьем человеке Алексисе, патриарх пожелал видеть его в Константинополе. И братья сажают преподобного Алексиса на корабль, умоляя скорее вернуться. Алексис отвечает, что на всё Воля Божья. 

А еще через пять с половиной месяцев преподобный Алексис плывет вверх по Дону с патриаршей грамотой и письмом к митрополиту. В письма патриарха сказано, чтобы митрополит помогал преподобному Алексису во всем, что преподобный скажет.

Только три месяца без малого прожил Алексис в Константинополе, деля время между молитвами и беседами с патриархом, послушать которые приезжали богословы со всей империи. Святая София стала для него домом. Если не на патриаршем дворе, то он там. И всё тот же холодок внизу живота. Как будто он здесь уже был.   

В Москве Алексис, теперь уже Алексий, задерживается недолго. Он сразу просит митрополита отослать его в Пустынь, к отцу Теодосию. Митрополит не возражает. Напротив – рад. Такой любимец патриарха легко может и с кафедры вытеснить.



В Пустыни Алексий застает отца Теодосия, ему уже далеко за семьдесят, умирающим. Но приезд любимого ученика как будто добавляет старцу сил. Он запирается с Алексием в келье, и всю ночь слушает рассказы о приключениях бывшего ученика и о добытом им знании. Теперь он сам становится учеником, а Алексий – учителем. Засыпают они только под утро. Ложаться рядом, Алексий согревает старца своим телом. А тот, перед тем как заснуть, всё это так  любимое им когда-то тело покрывает поцелуями. 

Наутро отец Теодосий объявляет монахам, что оставляет Пустынь на преподобного Алексия.

Весь этот день и следующую ночь Алексий и отец Теодосий проводят так же: запершившись в келье, вдвоем. Рассказ Алексия бесконечен.

И снова перед тем, как укладываться спать, отец Теодосий расцеловывает Алексия. И уже совсем ослабевшей рукой берет его за дик. Знаешь, чего я хочу? Знаю, отче. Тогда делай, только тебе придется меня держать. А выдержишь, отче? Неважно; если умру, то на твоих руках.

Отец Теодосий лежит на кровати лицом вниз, под животом у него руки Алексия. Алексий бережно, как  драгоценную фарфоровую вазу, приподнимает уже совсем дряблую попу старца и языком нежно увлажняет дырочку. Дырочка приоткрываеся, и Олег так же нежно надевает попу отца Теодосия на свой окаменевший, каменеть и шелковеть его тоже научила Индия, дик. Хорошо тебе, отче? Ох как хорошо, сыне!

Через две минуты тело отца Теодосия обвисает на руках Алексия. Отче, что с тобой? Но отец Теодосий больше не отвечает.

Алексий вытащил дик. Мыть тело не нужно, оно чистое. Алексий переверачивает отца Теодосия на  спину, надевает рубашку, вкладывает в руки свечу. Затем одевается сам и выходит объявить братьям: отец Теодосий умер. 

И Алексий стал учить в Пустыни. К нему приходили со всей России. Богатые и бедные, знатные и простолюдины...



Прошло много лет, и однажды к преподобному Алексию  приехал князь Андрей Ростиславович с княгиней Любовью. Они только недавно прибыли из Орды.

Перед тем, как вернуться к царю в Сарай, больше тридцати лет Андрей провел в бухарском ханстве, а потом – в Самарканде. Первые девять из них – рабом. В Самарканде на девятом году своего плена он встретил нищенку с русским именем Люба.

После неудачного побега хозяин бросил его в зиндан. Там он и сидел, лечь в узком колодце было невозможно, привалившись к стене плечом, спина после побега была одно кровавое месиво, когда с неба на него упал хлеб. Андрей поднял голову и увидел женское лицо. Рахмат! Но женщина ответила по-русски.

Было раннее утро, только светало, все еще спали, и они проговорили целый час. Прощаясь, Андрей пообещал найти Любу. Но как он узнает ее? На верху моей паранджи черная заплата. Люба опустила через решетку руку и, подпрыгнув, Андрей смог дотронуться до ее пальцев.

В следующий раз они увиделись через год. Когда  Андрей уже заслужил свободу: он спас хозяина от смерти, и был не только отпущен, но и щедро награжден. Выйдя в первый раз свободным человеком из своего, подаренного бывшим хозяином дома, Андрей увидел нищенку в заплатанной паранже, самая верхняя заплата была черного цвета. Салям! "Здравствуй!" – ответила заплатанная паранджа. Андрей распахнул только что закрывшуюся за ним дверь, и Люба вошла в его дом. Навсегда.

Что Люба не могда рожать, Андрея не смутило вовсе, его самого лишили возможности иметь детей еще в первый год плена. И Андрей умудрился разыскать в Самарканде идущего в Китай монаха, который их обвенчал.

Потом были двадцать лет службы у хана, походы, победы, слава, и, наконец, Андрей был отправлен в Орду послом. Оставив Любу заложницей, он поехал в Сарай. Выслушав его историю, царь послал хану предложение отдать ему Андрея в обмен на три мешка золота, каждый такого же веса, как сам Андрей. Хан согласился, и обмен состоялся.

В Сарае Андрей прослужил еще десять лет,  пока  царь не дал ему ярлык на княжение тем княжеством, где его отец был когда-то окольничим.

Узнав в знаменитом старце брата, Андрей не сказал ни слова. Плюнул в лицо и вышел. За ним в бороду преподобного плюнула и княгиня.

С этого дня слава Алексия стала тускнеть. Князь Андрей Ростиславович ничего таить не стал. Ни того, что Олег сменил веру, ни что предал его самого. Только об истории княгини молчал.

Но дело не в славе. Самого преподобного Алексия встреча с братом как-то странно изменила. Он весь ушел в себя и уже никого не учил, не лечил, и никем не руководил. Целые дни преподобный проводил перед иконами, писанными знаменитым греческим мастером, которому он когда-то помогал.

Через год Алексия вызвали в Москву, на церковный суд. Он решил идти пешком.

У переправы через Волгу царский посол с семьей ждал, пока его сундуки перетащат из ладьи, на которой он приплыл из Казани, в другую, на которой ему предстояло плыть дальше, в Тверь. Пока же три его жены, все в паранджах, растелили на молодой траве ковер, и  накрывали обед: по очереди бегали к сундуку с провизией и несли на ковер то одно, то другое. Рядом с отцом, опершись на локоть,  на ковре полулежал мальчик лет восьми-девяти и что-то читал.

Преподобный Алексий сидел на пеньке неподалеку и ждал лодку, которая перевезет его на правый берег. Услышав, как посол сказал сыну "Аслан, принеси кальян", преподобный горько усмехнулся, как будто что-то вспомнил.

Как раз в это время одна из жен царского посла вместо того, чтобы идти от сундука к ковру, почему-то пошла прямо на преподобного. Что ей нужно? Не на обед же хочет позвать. Жена царского посла подошла к преподобному Алексию вплотную и из-под ее расшитой разноцветным шелком паранджи блеснуло что-то серебряное. Это серебряное жена царского посла воткнула преподобному Алексию точно в сердце – чуть левее золотого с изумрудами креста, подарка патриарха.

Последним, что услышал в этой жизни Олег, были татарские слова: "Ну что ты там возишься, Лена?" 

Читать всё или купить https://vladwoolf.wixsite.com/olega?otkuda=proza