Милое японское пьянство. II. Расписание

Самолет накренился, и Город поплыл внизу россыпью нечастых огней. Место, где мне предстоит прожить одному свыше двух лет. Ну, что же, сам, все сам, винить некого...

Сразу за таможней меня встретил маленький профессор Фукуда. Усадил в машину, отвез в отель. Увидев крошечный номер – между стеной и краем кровати чемодан помещался только торчком –  он рассудительно сказал, что ведь это только на одну ночь. А завтра с утра он отвезет меня в гостевой дом.

В свою комнату в гостевом доме я зашел первым. Тут же вышел обратно и увидел как профессор Фукуда, прикрыв глаза и прислонившись спиной к стене коридора,  медленно отползал боком на манер задумчивого краба. Пока не добрался до лестничного пролета, в котором беззвучно исчез. Комната оказалсь ничуть не больше гостиничного номера.

Зато когда меня ввели в мой рабочий кабинет, я дал позорную слабину, детским голосом вопросив: “Это все мне?” Длинная, строгая комната о два окна. Большой металлический письменный стол –  мой личный, перпендикуляром к нему низкий деревянный стол для заседаний, шесть кресел по периметру. Одежный шкаф, раковина, раздвижная ширма. Кондиционер. В голове у меня завертелся неизвестно откуда взявшийся директор оборонного завода с полагающейся его статусу экипировкой.

Я еще привыкал к кабинету, раскладывал бумаги по ящикам стола, когда в дверь постучали. Потом в нее просунулась голова, затем бочком весь сутулый  профессор Коджима. Я уже знал, что Коджима –  мой непосредственный начальник. Видно было также, что он меня боится, но идея превосходства японского духа неумолимо гонит его вперед к общению со страшным гайджином. “Вот, - сказал Коджима, - я принес вам расписание на ближайшие две недели.  Я думаю, вы сможете его выполнить.” Он протянул мне сероватый листок бумаги в половину стандартного.

“Ну вот, - подумал я, - и начинается знаменитая японская эксплуатация. Кабинетик-то отрабатывать придется.”

Расписание было написано от руки. Где-то около двадцати пунктов. Пункт первый –  сегодня вечеринка. Пункт второй –  завтра вечеринка. Третий –  тоже, и так на две недели вперед до самого конца 93-го года. Пунктов было больше чем дней, поэтому в некоторые дни предполагалось участвовать сразу в двух вечеринках.

Позже в тот же день мне объяснили, что Университет закончил год успешно, а значит самое время его отпраздновать. А вечеринки, они все разные по составу участников. Вот сегодня, например, встреча старшего преподавательского состава факультета с младшим.  Завтра будет встреча младшего состава со студентами. Послезавтра встречаемся все вместе, потом будет междусобойчик  с дружественным факультетом. А есть еще и не очень дружественный факультет, но с ним тоже надо встретиться. В разных составах. Короче, комбинаций как раз хватает на двадцать встреч аккурат до 31 декабря.

А если еще учесть, что Университет за все платит, сказали мне, неважно празднуем на рабочих местах или в ресторане, то было бы совсем странно отказываться, не так ли? Мне показалось, что при этих словах в воздухе отчетливо запахло развитым социализмом, и родной голос Папанова упомянул язвенников и трезвенников.

Впрочем, сходство с отечеством на этом заканчивалось. Пили местное пиво из высоких коричневых бутылок и саке из разнообразных посудинок. Придерживались железного правила – самому себе наливать нельзя. Не сказать, что это представляло проблему –  мужская солидарность не знает этнических границ, только прикоснись к пустому стаканчику. Каждая из вечеринкок занимала ровно два часа и ни минутой больше. Иногда сопровождалась криками "Кампай!" Я кричал вместе со всеми, не вполне понимая к чему, но увлеченный всеобщим порывом.

Учитывая, что в гостевом доме без соответствующей прописки тоже не обошлось, конец 93-го пролетел как песня. Мрачным утром второго января уже 94-го года я сидел в кабинете и без большого энтузиазма пытался заставить себя поработать, когда вежливо постучав и получив разрешение, вошел профессор Коджима. За прошедшие дни он ко мне попривык и уже почти не боялся. “Сегодня в два часа, - сказал он, -  вам надо прийти на совещание к профессору Фуджимото.”  Я как-то даже обрадовался; от кого же получить рабочий настрой, как не от руководителя факультета и мировой, ну ладно, региональной, знаменитости.

Профессор Фуджимото оглядел рассевшихся преподавателей, удостоверился, что все в сборе и подошел к шкафу. Оттуда он извлек с полдюжины высоких фугасов зеленого стекла с иероглифами на этикетках. За стеклом тускло отсвечивали извивающиеся металлические полоски. “Это саке с золотой фольгой, - сказал мне Фукуда - его нужно выпить, чтобы год был успешным.” Откуда-то появились стаканчики, мы налили друг-другу, замерли в ожидании.  “Ну, поехали, - сказал профессор Фуджимото, - Кампай!”