Искусство жить. Глава 5. Человечность

Наташа уснула почти под утро, спала на новом месте плохо, урывками. Утром еле встала с дивана, но Глафира уже не спала, суетилась на кухне, а потому отлеживаться в постели было невежливо. Да и планы на этот день были просто громадные: доехать и забрать свои вещи, что остались в камере хранения на вокзале, забрать то немногое, что она оставила вчера в хостеле, помочь отмыть слепой женщине порядком запылившуюся комнату и сходить в магазин — девушка еще вчера обратила внимание на то, что холодильник Зил на просторной кухне, отмеченный на дверце цифрой «3» практически пуст.

Девушка быстро заправила постель Глафиры Андреевны, убрала белье с дивана и пошла умываться. Холодная вода помогла Наташе окончательно проснуться, и на кухню она вошла уже вполне бодрой. Вежливо, но очень настойчиво усадив старушку за стол, Наташа принялась готовить незатейливый завтрак из того, что еще оставалось в холодильнике. Яичница с колбасой, бутерброды с сыром. Вскипятила чайник и подала в розетках вчерашнее варенье.

— Приятного аппетита, Глафира Андреевна, — девушка пододвинула ближе тарелку и рядом пристроила столовые приборы. Наташа отчего-то была уверена, что даже будучи слепой женщина умело пользуется кроме вилки еще и ножом. И она не ошиблась. Нащупав руками, старушка изящно взяла нож в правую руку и с огромным достоинством принялась за завтрак. Ели практически молча. Точнее, женщина молчала, а Наташа иногда пыталась нарушить тишину, но не получив ответа неловко замолкала.

— Благодарю вас, дорогая. Все было очень вкусно. — Глафира отставила пустую тарелку.
— Хорошо, но мало. — засмеялась Наташка, убирая тарелки в раковину и включая воду.
— Знаете, Наташенька, а тогда, в самую голодную первую блокадную зиму такой вот нехитрый завтрак мог дать пищу семье из трех человек на несколько дней... Я не отвлеку вас своими стариковскими воспоминаниями? — Глафира повернула ко девушке слепое лицо.
— Да что вы, мне очень интересно будет вас послушать, — Наташа домыла последнюю тарелку и добавила. — Только давайте я вас доведу до комнаты и усажу поудобнее в кресло? А еще принесу чай с вареньем!..

* * *

Все планы девушки отодвинулись на несколько часов, сначала она собиралась в подходящий момент вежливо прервать рассказчицу, но не смогла. Сидела и слушала, затаив дыхание, медленную тихую речь человека, вещавшего о поистине ужасных событиях...

Когда сгорели «Бадаевские» склады, семья маленькой Глаши еще обладала остатками припасов. А вот остальные... Глаша помнила, как они с бабушкой дошли до места пожара. Над пепелищем стоял странный запах паленого и горечь от сгоревшего, расплавившегося сахара. Глашина бабушка надеялась, как и многие, найти там хоть какие-то остатки еды, но когда пришла, то увидела, как люди, словно животные, ползают на коленях в месиве из снега, пепла и земли, отталкивают друг друга.

Все это происходило в странной тишине, никто не разговаривал, не ругался. Просто каждый пытался урвать себе горсть земли побольше. Они тогда ушли, не стали дальше смотреть на такое нечеловеческое унижение людей. Бабушка всю дорогу плакала. А мама потом рассказала Глаше, что эту землю вываривали, процеживали и пили как сладкий кипяток вместо чая. Даже когда собраны были все остатки сгоревшего сахара, люди долго еще приходили и собирали пустую уже землю с пепелища...

* * *

У девочки в соседнем доме жили две подружки, Олечка и Верочка. Верочке было уже почти 12 лет, она была в их компании самой старшей и с ней Олю и Глашу родители отпускали до войны практически везде. А уж с началом блокады, когда все взрослые сутками посменно работали, чтобы принести домой кусочек хлеба, дети были совершенно предоставлены сами себе. Но, естественно, они не бездельничали. Девочки вместе ходили по соседним разрушенным домам, собирая чужие брошенные вещи и обломки мебели для печки. Вместе они ходили и на Неву за водой, притаскивая ее во двор на самодельных санках в огромных неподъемных ведрах. Девочки таскали их по-одному, помогая друг другу, разнося воду по своим квартирам по-очереди...

Уже много позже, когда не стало не только мамы, но и закадычных подружек, Глаша не раз вспоминала их такую нужную помощь и плакала. У самой силенок было маловато, а морозы стояли жуткие, лестница в подъезде представляла собой настоящий ледяной каток. Вот и тащила Глашенька тяжеленные ведра наверх, поскальзывалась, роняла, разливала и катилась вниз по этой горке.

Вода не доливалась вниз, на сорокаградусном морозе моментально застывая. Глаша брала в ободранные ручонки бечевку от санок и ехала обратно на Неву, за водой. Бабушка болела, ее надо было кормить. Она лежала в постели, как огромный белый сугроб, накрытая вещами и одеялами, и ждала Глашу. С момента ухода ребенка и до ее возвращения, страх не покидал старую женщину...Почему?..

* * *

В военное время с подобными людьми было принято не церемонится. Как с ними поступают знали все, в том числе и они сами. Но голод срывал все социальные запреты и лишал людей морали. Голод был страшнее всего. Находились люди, которые заманивали маленьких детей. Как? Да простым обещанием накормить. К тому же, часто это был вполне знакомый человек, та же соседка, до войны угощавшая малыша конфетами. Вот и пропадали дети тогда на улице. Впрочем, не только дети, но и просто ослабленные голодом люди. А у доброй соседки вдруг появлялся в кастрюле наваристый бульон. Или жареные котлеты.

Подобные люди даже пытались ходить по квартирам и предлагать свою стряпню...Что это было? Зачем? Может просто ум окончательно отказывался слушаться их, а возможно это было желание разделить свою вину, свою бесчеловечность еще с кем-то? Сделать еще кого-то сопричастным, замарать его, чтобы самим не сойти с ума от содеянного?..

Вот потому и плакала бабушка от счастья, когда Глашенька наконец-то оказывалась дома. Значит цела, дошла, не пропала... С появлением Анечки в их доме, бабушка стала более спокойна за внучку, да двоим детям передвигаться по городу было куда безопаснее.

* * *

Помнила Глафира и то, как взяла Анечку с собой, отоварить карточки на хлеб в булочной. До этого девочка там не была ни разу, и, увидев витрине пластиковую булку, чуть не поранила себе все руки, пытаясь кулачками разбить толстое витринное стекло. Люди пытались оттащить ребенка, объясняя, что хлеб ненастоящий, что его нельзя кушать. «Дайте! Дайте мне эту булку! Я хочу есть!» — кричала Аня на всю улицу, и этот ее крик отчаяния Глаша запомнила навсегда...

Вспомнила старушка и детский дом, в который их забрали вместе с Аней. Там же она встретила и своего бывшего соседа по парте, Юрочку. До войны он был очень красивым мальчиком, единственным и поздним ребенком в семье, любимцем родителей. Его мама была жива, но тогда это не было удивительным — люди часто сдавали своих детей в детские дома, в надежде на то, что хотя бы там их смогут накормить.

Юра был молчалив, часто плакал и регулярно сбегал к маме. Через несколько дней его возвращали обратно, еще более молчаливого и побитого. Старшие девочки рассказали по-секрету, что Юрка умудрился потерять хлебные карточки. После этого мама отказалась кормить его и выгнала на улицу. Он плакал, просил прощения, но она неизменно выставляла его за дверь и ребенок вновь и вновь оказывался в детском доме... В последний раз Юра уже не вернулся. Он остался в своем доме, его нашли сидящим у маминой кровати, они замерзли оба...

* * *

Не все детки дождались весны, но многим это удалось благодаря воспитателям, которые еще по осени собирали на полях остатки капустных листьев, промерзшую свеклу. Солили все это в огромных чанах и на этом странном суррогате типа квашеной капусты, кое-как смогли вытянуть детей. Спасти их от голода... А потом уже был папа, а дальше победа и настоящая жизнь...

* * *

Тихий голос Глафиры Андреевны давно уже стих, а Наташа все сидела молча, под впечатлением от услышанного. Позабыты были утренние планы, все уже казалось совершенно неважным...