Искусство жить. Глава 12. Память

Всю неделю молодые люди совершенно не виделись. Володя работал, а Наташка помогала приводить квартиру в порядок, они с Иваном Кузьмичем потихоньку разобрали огромный балкон, на который выходила общая кухня, кладовку. Энергичная девушка помогла обновить ванную комнату свежей краской. А еще она наконец-то доехала до университета, после чего для Вовки у нее были приятные новости, а вот для мамы весьма неожиданные. Они все никак не решалась поговорить с ней, откладывая все на то время, когда она неизбежно должна будет вернуться в родной город. Хотя бы ради того, чтобы забрать свои вещи.

Жить Наташка планировала изначально в общежитии, тем более что такой вариант ей предложили на кафедре. Но Глафира была непреклонна — Наташа останется вместе с ней и точка! Она не уставала упрекать девушку в излишней активности, стыдясь того, что Наташка постоянно убиралась и готовила. Женщине было неловко... И оставляла она у себя Наташу с одним важным условием, что та остается на правах родного и близкого человека, а не «бесплатной рабочей силы», как с горечью говорила старая женщина.

В такие минуты Наташа просто подходила и нежно обнимала расстроенную Глафиру, целовала сухие щеки и объясняла, что она только рада помочь ей и делает все от чистого сердца...

* * *

Наконец-то наступил день Х... рано утром Наташка куда-то убежала, совершенно не сумев объяснить заволновавшейся Глафире куда и зачем она так спешит. Женщина позавтракала вместе с соседом, Иваном Кузьмичем, гадая, что такое происходит с ее Наташей. Но Кузьмич был до странного молчалив и серьезен. А что больше всего поразило Глафиру, так это то, что он облачился в китель со всеми военными наградами. Женщина была растеряна и ничего совершенно не понимала. Но тут вернулась Наташа, сообщила, что Володя ждет их всех внизу и предложила Глафире Андреевне одеться потеплее.

— Наташа, дорогая, объясни же мне, что тут происходит? — взволнованно пыталась она расспросить девушку, выбирающую ей кофту в шкафу. — Иван Кузьмич молчит, как партизан на допросе. Но он оделся как на парад! Наташа, в чем дело?
— Ничего страшного, — девушка закрыла шкаф и села рядом с Глафирой, обняв ее за плечи. — Просто мы с Володей...Вообще-то, я все решила уже давно, но у него только сейчас появилось время. Короче, я хотела устроить вам экскурсию по памятным местам блокады. Сами же вы вряд ли выберетесь. И вот Володя согласился помочь...
Наташка замолчала и посмотрела на Глафиру. Женщина сидела прямо, напряженно сжав в ладонях очки.
— Ммм.. Это плохая идея, да? — Наташка робко дотронулась до Глафиры. — Надо все отменить?
— Да нет, дорогая, — голос старой женщины звучал еле слышно. — Все правильно. Давно хотела, но и подумать не могла... Спасибо вам с Володей. Так значит Иван Кузьмич знал? Но я не смогу идти быстро, понимаешь?
— Это все, что вас сейчас волнует? — Наташка с облегчением рассмеялась и звонко чмокнула Глафиру в щеку. — Мы с утра доехали с Вовкой до проката и взяли на вас двоих по удобной коляске. Кузьмич сначала упрямился, но мы его убедили, у него же не так давно инфаркт был.
— Наташенька, — взяв руку девушки в свои ладони, Глафира прижала ее к своей щеке. — Нам тебя сам бог послал...
— Пора собираться. — растроганная девушка смахнула слезы. — Нас там на улице мужчины ждут.

* * *

Очень странная это была экскурсия. Даже и не экскурсия вовсе, а скорее путешествие по местам памяти, дорогим местам. Каждое из них было как зажившая рана, которая всегда была тут, и просто ждала, когда про нее вспомнят. Дома со следами снарядов, блокадный рупор, метроном, Пискаревское кладбище... Они останавливались и подолгу стояли молча, Глафира ощупывала памятники и стены зданий. Приобняв ее за плечи, Иван Кузьмич объяснял и рассказывал женщине о том, чего она сама не могла видеть...А потом Глафира начинала говорить...

Женщина вспоминала о том, как по блокадному репродуктору передавали вести Совинформбюро, как зачитывали письма и новости с фронта. Рассказывала о метрономе, что звучал вместе с пульсом голодных блокадников, ровно 60 ударов в минуту. При приближающемся налете он учащался и люди даже во сне чувствовали это изменение, спасались в убежищах. А молодежь наоборот поднимались на крыши, чтобы гасить зажигательные бомбы...Тогда, в блокаду, как это делать знал каждый ребенок старше семи лет... Она говорила долго, как будто выливая всю свою боль, накопившуюся за страшные дни тех далеких лет. А Наташка с Вовкой стояли и слушали. Никто не перебивал женщину, все понимали, что ради этого и было затеяно все их путешествие.

К их странной маленькой процессии иногда подходили люди, кто-то просто пожимал руку слепой женщине, кто-то благодарил Кузьмича за победу и клал на колени Глафиры цветы... Все они были оставлены ими на Пискаревском кладбище. Их скорбное путешествие заняло почти весь день. Вернувшись, все четверо молча поужинали и так же молча разошлись по комнатам.

Проводив Владимира, Наташа домыла посуду и тихо прошла в комнату, собираясь лечь спать. Но, как оказалось, Глафира еще не спала.
— Наташенька, дорогая, подойди ко мне и сядь рядом. — Глафира подозвала к себе девушку. — Я хотела кое-что тебе передать...
— А я думала, что вы устали и уже спите... — девушка осторожно присела на край кровати.
— Возьми. — женщина вложила в Наташкину ладонь что-то прохладное и тяжелое.
Девушка разжала ладонь и увидела...карманные часы. Явно старинные, потускневшие и немного поцарапанные, они несомненно были в рабочем состоянии и продолжали бодро тикать, когда Наташа открыла крышку.
— Но..я не смогу это взять. — девушка протянула дорогой подарок обратно.
— Нет, можешь. — Глафира непреклонно накрыла Наташину руку своей. — Это самая дорогая для меня вещь. Это часы моего деда. Настоящие, швейцарские. Во время блокады, когда начался настоящий голод, бабушка категорически отказалась их продавать. По ним мы проверяли время, когда ждали маму со смены. По ним высчитывали время, когда было уже пора съесть нашу скудную еду. Вся наша жизнь тогда подчинялась городскому метроному и вот этим часам. Я заводила их каждый вечер, никогда не забывала. И теперь они твои, Наташенька.
— Знаешь... — женщина немного помолчала и повернула к Наташе свое слепое лицо с огромными чистыми голубыми глазами. — Я так счастлива, что встретила тебя, моя девочка. Ты добрый и светлый человек. Ты чувствуешь чужую боль, ты умеешь сострадать и слушать. Оставайся такой всегда, дорогая. Пусть в сердце в твоем никогда не закончится любовь к людям. Ведь это настоящее искусство жить и оставаться Человеком — не изменять своим принципам и верить в добро...

Конец.