Глава 11 Пионерский лагерь

Я неистово давил на газ своего мотоцикла, несясь по просёлочной дороге вдоль нашей Карантинной балки. Из глубины которой, время от времени, вылетали трассеры, и раздавались взрывы догорающих боеприпасов.

«Это сколько ж лет фрица можно было бы этим добром бить? И так бесславно всё уничтожить. Что бы врагу не досталось.

Как же горько видеть всё это головотяпство доморощенных адмиралов с пролетарскими фамилиями, и идеологически-правильных, но бездарнейших в военном деле генералов.

Больше всего в этот миг мне хотелось наскочить на мину, чтобы не видеть этого дикого краха и страшного позора.

Вспышка перед глазами… и все проблемы позади. Но нет, не дождёшься гад фашистский, я тебе ещё кишку пущу напоследок.

За такими горькими размышлениями я не заметил, как доехал до конца нашей балки, где она почти выровнялась и закончилась небольшим учебным аэродромом.

К аэродрому этому примыкал весьма странный оборонительный комплекс, который мы, местные, в своё время прозвали «Форт Новикова». По имени прораба, который руководил его возведением когда-то.



Форт, конечно это звучит через чур громко. На деле это были два бетонных двухэтажных ДОТа по периметру, соединённые вырытыми в полный профиль ходами сообщения. А так же несколько подземных бетонных бункеров между ними.

Всё это сооружение было тщательно окружено тремя рядами колючей проволоки. А уж бетона тут было вылито, наверное, не меньше, чем на линию Мажино в своё время. Хотя никто особо и не верил, что фриц может дойти досюда, и это хозяйство когда-то сможет пригодиться. Да и не для сдерживания регулярных войск противника строился этот комплекс, а на случай высадки морского десанта, если таковой вдруг случится.

Подъезжая к сему доморощенному форту я выключил фару, что бы наши не полоснули по ней из пулемёта сгоряча, и уже намеревался было бросить мотоцикл, чтобы дальше идти пешком, когда с удивлением увидел, что ворота, из колючей проволоки, защищающие въезд открыты настежь, а возле них лежат тела убитых наших солдат.

Заглушив мотоцикл, я скатил его в кювет, и крадучись пошёл по этой сумрачной территории, в одной руке сжимая трофейный автомат, в другой держа наготове финку и стараясь избегать открытой местности, ибо полная луна делала ночь светлой почти что как день.

Зайдя в громаду первого ДОТа, я, взяв автомат наизготовку, остановился и прислушался. Но, только ветер неистово завывал в пустых амбразурах.

Тихонечко, двинулся внутрь. Идти бесшумно было сложно, пол был завален гильзами от крупнокалиберного пулемёта, а чуть дальше, у амбразуры я и сам пулемёт увидел, одиноко и грустно вглядывающийся куда-то в даль.

«Прямо жуть какая-то» - подумалось мне. Холод струился между моими лопатками и мертвенным льдом сковало душу.

«Надо уходить отсюда, что-то здесь не чисто, шибко похоже на ловушку» - промелькнула трусливая мысль.

Я обратил внимание на огромный запас патронов, хранившийся в предбаннике ДОТа. «Да тут фрица легко год можно сдерживать с таким добром и в таком укреплённом месте, но где же наши то все подевались?» - уже более отчётливо оформилась тревога, повиснув в воздухе чёрной удушающей пеленой.

Не найдя в ДОТе ничего достойного моего внимания, я тихонько вернулся на территорию форта. Осторожно ступая, с пятки на носок, что бы случайно не шумнуть, и не засветиться, двинулся практически на ощупь по ходу сообщения.

Траншея была вырыта в полный профиль, глубже двух метров под землю, и идти пришлось в кромешной тьме. Дойдя до развилки, я повернул в ту, которая вела в тыл форта. Пока наконец и наткнулся на приоткрытую железную дверь бункера, откуда шёл тошнотворный запах и веяло могильным холодом.

Немного поразмыслив, я всё же рискнул войти туда. Вонь была столь же нестерпимой, как и темнота.

Чиркнул трофейной зажигалкой и хлипкий огонёк выхватил из темноты снова штабеля с боезапасом, а также стоящий посреди помещения самодельный стол, за которым сидел, уронив голову на руки, какой-то морской офицер. Подойдя ближе, я понял причину запаха. Он выстрелив себе в висок, лежал в луже крови, которая и источала этот нестерпимый смрад. Рядом лежал его пистолет, и поблескивала прикреплённая к рукоятке именная табличка.

Зажав нос, и почти теряя сознание я пулей выскочил наружу, тем самым потерял бдительность, и тут же получил за это по заслугам.

Сапёрная лопатка со свистом разрезав воздух, лупанула меня по каске с рогами, которую я уже несколько раз собирался выбросить, но только сейчас возрадовался, что не совершил эту глупость. Лопатка, скользнув по каске, и только слегка меня оглушив, улетела в сторону, а вслед за ней скатилось что-то непонятно-взъерошенное, какого-то рыжего оттенка, блестевшее в лунном свете.

Я вскинул автомат… и тут это недоразумение, полудетским голоском, полным ненависти, прошипело: «Стреляй, стреляй фашист проклятый, смотри как умеют умирать комсомольцы».

Я опешил от этой неожиданности, облегчённо выдохнул и опустил оружие. Взял это рыжее существо за шкирку, и давясь от смеха произнёс: «Ты чьих будешь, человеческий детёныш? И на счёт фашиста ты явно погорячился. Я рядовой рабоче-крестьянской красной армии, а ежели тебя мои каска и плащ ввели в заблуждение, то енто я на барахолке прикупил по случаю.

Один долговязый распродавался, собираясь в дальний путь. И говорит мне: «Берите дорогой Дмитрий Дмитрич, там куда я еду, подогрев мне обеспечит принимающая сторона, сковородки и так там горячие, так что, пользуйтесь на здоровье» — бодренько произнёс я эту длинную тираду, трясущимися от пережитого страха руками поджигая трофейную сигарету.

- Так это.., это..,вы, наш, что ли? – голоском полным надежды и недоверия пропищало это рыжее порождение комсомола.

-Это смотря кого вашими считать - съязвил я. «Если ты про детский садик ваш, то я давненько его бросил, чисто из практических соображений. Просто в кроватку перестал помещаться. Вы что тут творите, гадёныши малолетние? Родина вам доверила целый стратегический объект, только бейте фрица на здоровье, бейте и бейте, а вы как кисейные барышни расслабились. Один себе пулю в лоб пустил, второй на сапёрной лопатке летает, да земляков по балде ею лупит, а воевать за вас кто будет?» - продолжил я. «Что тут у вас за безобразие такое происходит? Можешь мне сынок объяснить? Звать то тебя как, малыш? Или «комсомолец» и есть твоё настоящее имя?»

- Вася я. Василий. И тоже рядовой Красной армии я, раненый в этом ДОТе, во время авианалёта. Мы по самолётам противника стреляли. Я был вторым номером при пулемёте, а фриц бомбой кааак дал по нам!

Мне осколок в руку и залез, ну меня в медсанбат и утащили, я там лежал, а потом, среди ночи заварушка началась. Приехало начальство, собрали всех командиров в штабе, загрузили в полуторку и увезли куда-то. А наш командир, товарищ капитан первого ранга, не поехал с ними, кричал что они предатели, потом пошёл в бункер бомбоубежища и пустил себе пулю в лоб.

А потом старшина наш и говорит: «Это они нас бросили и поехали фрицу сдаваться, надо и нам туда поспешить, пока живы. Фашисты цивилизованные люди, они нам свободу от большевиков несут».

Тут и началась мясорубка. Кто-то кричал, что надо сдаваться, кто-то, что надо тикать в Казачью бухту, там идёт эвакуация, и командиры наши мол все туда уже подались.

Потом отовсюду стрельба началась. Но что было дальше я не видел. Нас, раненых докторша в медбункере закрыла, а снаружи старшина долго кричал что она должна сдаваться с ним идти, он за неё перед фрицами словечко замолвит, а она вытащила свой пистолет, и сказала, что отстрелит ему… ну не важно что, но он ушёл матюкаясь, а мы ещё долго слышали стрельбу со всех сторон, а к ночи, вот я вышел на разведку, вижу фриц крадётся. Я и решил взять языка, что бы выяснить обстановку»...

Я чуть было не подавился от дыма сигареты и хохота, а наконец придя в себя, язвительно спросил его: «И нафига тебе дополнительный язык, длиною в два метра, куда ты его пристроить собирался, он же за тобой по земле бы волочился?»

Тот не оценил мой юмор, а только горько произнёс: «Вы всё шуткуете дядька, а мене совсем не до смеха как-то».

– Ладно, не плачь, малыш, минута смеха заменяет пол кило морковки, а я три дня не емши. Нет ли у вас, чего в топку бросить? И много ли вас тут раненых на всю голову осталось?

– Еда у нас есть, пойдёмте покажу, а нас тут пять человек раненых и врач - тётечка с нами осталась - промолвил Василий вставая, и потирая ушибленную раненую руку.

Мы пошли по другому ходу сообщения, пока и снова уткнулись в железную дверь, запирающую второй бункер. Пацан три раза стукнул и протяжно, ехидно улыбаясь, произнёс: «Мария Ивановна, это я Василий, открывайте, я вам языка привёл».

Дверь натужно скрипнула и начала медленно открываться, когда же она приоткрылась настолько, что меня уже можно было рассмотреть в свете самодельной керосинки, неожиданно в щель высунулась женская ручонка, судорожно сжимающая пистолет системы ТТ, и выстрелила куда-то, приблизительно в направлении полной Луны.

По тому, что Луна всё-же продолжала светить, я догадался, что она промахнулась, и привычным движением ухватившись за ствол, одним, не раз опробованным в рукопашной, рывком, вывернул пистолет из её цепких объятий.

«Вы мамаша не суетитесь так резво. Свой я, красноармеец, ночи просто прохладные, вот плащик и накинул, так что вы не пугайтесь особо» - проворчал я, распахивая дверь одним рывком до конца. Там действительно лежали ещё четыре раненых пацана, и смотрели на меня с испугом, полными ужаса глазами, как перепуганные зайцы. Видимо в мерцающем свете коптилки я выглядел демоном из преисподней.

«Вы можете меня, конечно, пристрелить», — сказал я заплетающимся языком, и протягивая даме свои документы, а так же возвращая её пистолет. «Но если я сейчас же не упаду и не засну, то вам не придётся о меня и руки марать, я сдохну совершенно добровольно», - это было последнее, что я смог произнести непослушным языком, уже падая на кушетку.

Сколько я был в этом сне-забытьи, даже не могу сказать примерно. Очнулся без плаща, каски и автомата, но с гложущим душу предчувствием неотвратимо надвигающейся беды.

Нащупав на поясе свой наган, вскочил мгновенно, как на пружинах, и тихо подкрался к приоткрытой двери.

За дверью не ярко светило послеполуденное солнце, и где-то совсем рядом дробно грохотал крупнокалиберный пулемёт.

Пробежав на цыпочках по ходу сообщения я налетел на нашу врачиху, которая куда-то вглядывалась в даль приложив к глазам полевой бинокль.

Я скромно кашлянул, и проговорил: «Доброго здоровичка мадам, что это вы тут творите такое?»

Она чуть не подпрыгнула от неожиданности, но потом виновато улыбнулась, и бодренько произнесла: «Рада видеть вас живым и невредимым Дмитрий Дмитриевич, помню вас по гражданке, вы у нас на Севморзаводе работали.

Вы когда рухнули на койку, мне показалось, что у вас и пульса нет уже. Поначалу даже обрадовалась, что фриц добровольно перекинулся, потом посмотрела ваши документы и всё поняла. Даже вспомнила, где мы с вами виделись до войны, стало ясно, что вы наш, из окружения выходите, и наверное не спали долго».

– Вы жутко проницательны мадам. Примерно так оно и было. И сколько я не спал, так и не помню уже, наверное, столько же, сколько не ел, но есть как-то не хочется совсем.

– Это я вас глюкозой накачала внутривенно, боялась, что процесс обезвоживания необратимым будет, и помрёте таки - произнесла она гордо.

-Ну за это вам большое человеческое спасибо - расплылся я в своей самой добродетельной из улыбок. «Теперь смотрю вы тут кого-то ещё лечите, при помощи бинокля и пулемёта» - съязвил я.

Она улыбнулась и протянула бинокль мне.

Там, вдалеке, где-то на противоположном конце аэродрома нещадно коптил фашистский бронетранспортёр.

- Это вы его так ловко «исцелили? - восхищённо промолвил я.

- Нет, я только корректирую, это мои раненные, из ДОТов угощают фрица - смущённо сказала она.

-Ну вот и дожили наконец то до матриархата. Бабы с фрицами сами теперь лееегко справляются.

Нафига вам вообще те мужики-доходяги нужны?» - попытался я пошутить, но вспомнил про своё бабское царство, осёкся и замолк.

Тут, по ходу сообщения к нам вприпрыжку прибежал такой же молодой как Василий, с перевязанной головой, и похоже, с моим автоматом в руке. Он восторженно, по-детски произнёс: «Ну мы и всыпали им, Мария Ивановна, побежали как суслики в разные стороны».

Увидев меня, он сконфузился, и смущённо покосился на свой автомат, который ещё ночью был моим. «Пользуйтесь, пользуйтесь, молодой человек, мне не жалко, я такие пукалки не уважаю, как по мне, то меньше полкового миномёта для меня и не оружие вовсе, а эту фигню подобрал чисто, что б добро не пропадало, но с радостью отдам в добрые, заботливые руки» - весело так я пацана успокоил, чем и заслужил в ответ его благосклонную улыбку.

- Вы что ж там творите, пиянэры и школьники? Опять со спичками баловались небось? Вон автомобиль фрицам подпалили, похоже! Фулиганы!» - укоризненно произнёс я.

– Дааа. Это мы ему врезали - расплылся он в лучезарной улыбке.

- Ну ладно, показывайте своё хозяйство, будем критиковать вас в хвост и в гриву.

Пацан вопросительно посмотрел на врачиху, но та утвердительно кивнула головой, и мы бодренько двинулись на звук стрельбы.

За пулемётом стоял мой рыжий крестник Василий, и счастливо улыбаясь цокал короткими очередями в сторону аэродрома.

- Ты куда палишь, стервец - укоризненно произнёс я.

– Так фашисты ж там - указал он куда-то наверх в амбразуру.

– Аааа, понятно, а то я не вижу никого, думал ты по воронам с чайками лупишь - съехидничал я.

– Неее. Они были сначала, а я как влупил, так и загорелась их машина, а они тиканули кто куда.

- Ну в общем ты конечно молодец, но тормози. Пулемёт не любит когда его долго пользуют, перекура требует, а то стволов тебе не напасёшься.

Оставь напарника тут на шухере, а мы с тобой прогуляемся по форту, обстановку разведаем, да поможешь мне мотоцикл в безопасное место перекатить, вдруг ещё пригодится.

Мы вышли во двор форта. Солнце катилось к закату.

«Вот меня как рубануло, если бы не эти ребятки, то фашисты уже давно с моей шкуры барабан бы сварганили» - пришло запоздалое раскаяние.

Ну да всё хорошо, что хорошо кончается.

«Пошли пацан, пока фрицев не видно, заграждение на дороге вернём на место, а то живёте тут как на вокзале, заезжай кто хочешь, типичный пионерский лагерь» - пробурчал я.

Заграждение было совсем не тяжёлое, и пацан его легко сам задвинул на место. Только успели убрать на обочину тела наших солдат, погибших видимо в той перестрелке с дезертирами, как над головой засвистели пули.

Мы пригнулись и кинулись назад под прикрытие ДОТов. На бегу подхватили мой мотоцикл, и не заводя, покатили его в дальний угол форта.

Стрельба прекратилась, и я решил осмотреть свою технику. Открыл бак, там половина бензина ещё плескалась, что меня несказанно порадовало, я всё время боялся, что топливо вот-вот кончится. Всё проверили, завели, и за работой просмотрели как наш второй номер, выскочив на дорогу, принялся резво открывать ворота перед полуторкой, набитой солдатами в нашей новенькой форме, и с винтовками в руках.

Я вспомнил того мордатого диверсанта из леса, и подумал, что это очень похоже на подставу. Неожиданно ёкнуло в груди, и я что было сил заорал пацану: «Не смееееть!!!»

Но было слишком поздно, прозвучала пара выстрелов, и наш бедный солдатик растянулся рядом с машиной на дороге, беспомощно раскинув руки.

Я вскочил за руль мотоцикла и дёрнул заводную лапку. Пацан непонимающе на меня уставился, но я его так резко дёрнул за рукав, что он жёстко приземлился прямо в коляску, и мы, под свист пуль, отчаянно устремились к запасному выходу из форта.