Из походного дневника-2-1

ХАМАР-ДАБАН («АДАМОВА ЖИЗНЬ»)

Дневник  лыжного похода V категории сложности
по хребту Хамар-Дабан, с 6 февраля по 25 февраля 1981 года.
Состав группы:
1. Юрий Карелин (Отец-пёс, дядь-Юра), т/к «Альтаир» – руководитель;
2. Александр Шифрин (Кормилец, Шура, Павлик Морозов), т/к «Телеос» – завхоз;
3. Сергей Мишин (Хирург, Палыч, Серж), т/к «Телеос» – врач;
4. Владимир Гладков (Глыба), т/к «Альтаир» – ремонтник;
5. Виталий Полянский (Вито, Витвас), т/к «Альтаир» –  участник;
6. Сергей Романов (Дон), т/к «Альтаир» – фотограф.

                А под ногою сквозь туман
                Хрустит хребет Хамар-Дабан
6.02.81. Пятница
Я проснулся. Только что проехали Коломну. Сейчас буду отписываться за три предыдущих дня.
Итак, в вагоне нас… пятеро. Да. И двоих только что оштрафовали. Сейчас я сделаю шаг назад.
                ***
Вторник, среда и четверг шли своим чередом в колготне и суетне. Как и обычно в предпоходные дни. Окончательный сбор группы был назначен на  четверг, в общаге РМИ, в 19.00.
«Весёлая» комната КСП т/к «Телеос» в четверговый вечер представляла из себя преудивительную смесь из продуктовой лавки, портняжной  мастерской кустарного пошиба и жестяницкого кружка «Умелые руки» захудалого дома пионеров. Соответственно, картина маслом такая:
 Отец-пёс-начальник раскладывает, взвешивает, считает и распределяет продукты, особенно сухари. Вообще-то, это работа завхоза. Но Шура занят гораздо более важным делом;
Хирург Мишин из кусков свежераскромсанного (добытого полукриминально!) прыжкового парашюта строчит палатку на некоем ржавом электромонстре. Ему помогает Виталик;
Я крою и режу волокуши-торпедки из огромного листа гартованного дюраля;
Кормилец Шифрин, ломая отвёртки, ставит крепления на собственные лыжи;
А ремонтёр Глыба  считает гвозди в ремнаборе. Поштучно.
Потом мы с ним начали сверлить отверстия и устроили такой славный тарарамчик, что начали прибегать со всех этажей медицинские студентки в бигудях, с полураскрытыми книжками в руках, и шибко браниться. А мы дружно извинятся, каяться и обещаться...
К 22.00  дела кое-как разгребли. Начались «стендовые» испытания. Привязали стропы-оттяжки и натянули свежевылупившуюся палатку. На полу – сносно. Как будет на снегу, покажут байкальские снега. А вот вход-тубус Хирург явно заузил. Это очень нехорошо.
Собрали, поставили  и разожгли, печку. Чем медицинский бог послал. Дымит, родимая! Греет душу пока. Надо ещё будет только отверстие под трубу в стенке палатки окаймить асбестом.
Рассверлили и наживили на винтах волокуши. Дома надо  заменить винты заклёпками.
Развесили и раздали продукты. Собрали рюкзаки.. Договорились насчёт завтрашней электрички.  И разошлись.
                ***
Ночь я, естественно, не спал. Всё что-то делал, делал, делал и делал. Тело набрякало… Тяжелело сердце… Пил чай, жевал валериану. К семи утра, на последнем волевом издыхании, зарядил плёнку. На 20 дней. И после этого лёг к Катарине, в тепло…
Как отрубился не помню. Полдевятого мозг проснулся сам. А тело крайне неохотно, но потянулось всё же вон из постели, на клеточном уровне осознавая, что отдыха больше НЕ будет. Ночью я старался делать тихие, подготовительные работы. А утром начал «садить», как гвозди заколачивать! И дела мои прямо-таки отлетали из пространства полусделанности  в светлую, счастливую область свершённости. Из которой, между прочим, порой один шаг до небытия.  Ведь свершение, законченность есть плато. А с плато путь только один – вниз, в небытие.
Итак, я прокрутился в этой суете, перемежая дело чаем и  поисками нужных до зарезу, но исчезнувших прямо из-под рук и прямо на столе инструментов, до двенадцати. В час мне нужно было на работу за отпускными деньгами. После чего мы с Катариной договорились встретиться. Поехал, читая Отуотера. (Кстати, я и сейчас взял его с собой. Уж больно интересны его «охотничьи» рассказы о лавинах). Деньги получил, а вместе с ними ещё и длиннейший, занудливейший телефонный разговорец  от своей непосредственной начальницы из Облсовпрофа. Она желала, чтобы я за два часа до свободы, немедленно сделал «то, не знаю что». Это было и смешно и невыносимо муторно. Однако вытерпел. И вот мы с Катариной уже дома. Последнее дело – проклейка бахильных швов клеем К-88. Руки загадил вдрызг! Ванна, предпоходный душ с головомойкой и вот я уже чистый и влажный чищу оптику спиртом. Затем следует доукладка рюкзака. С Виталиком мы договорились 17.00 выйти вместе. Он живёт в первом подъезде нашей девятиэтажки на Крупской, на третьем этаже. Без трёх минут пять звонок в дверь. Я как раз надевал второй ботинок. Всё остальное было собрано и ЖДАЛО.
Последняя домашняя кружка сладчайшего чая и я тоже готов. Надеваю рюкзак, присев. Все женщины: Катарина и Женька, идущие меня провожать, тёща-бабушка Клавдия, Лерка и Лидия тоже присели. На дорожку. И вот я на ногах. Катарина взяла полупустую торпедку, Женька – сумку со снеговой лопатой и флягой с маслом. Двинулись в 17.10.
Рюкзак, по ощущению, совсем не тяжёлый. Правда, кое-что у меня в торпедке – кошки и ещё несколько мелочей. Это минус килограмма два, не более. Идётся хорошо, даже не предполагал такой лёгкости. На улице теплый мелкий дождь, лужи на льду.  Ну что ж, шестое февраля, по нынешним зимам пора уж и дождям начинаться. На вокзале мы были в 17.35. Зашли, по договорённости в четвёртый вагон, заняли купе и ещё два места. Я – к кассам. Минут через десять появился Глыба в калошах-бахилах. Правильно, молодец, по погоде в самый раз! Мишина и Карелина нет. (Шифрин должен садиться на Лагерной). Без пяти шесть я взял три билета и пошёл в электричку.  Только вышел на перрон, как из подземного перехода вынырнул потный начальник со словами: «Мишина нет? Билеты взял?» – «Хирурга нет. Билеты взял. Три. А ты?» – «Я тоже». Идём к четвёртому. Мишина нет. Либо что-то случилось, либо элементарный студенческий ляп – проспал.
Он так и не появился…
 На Лагерной сел Шифрин. Когда  узнал, слегка испугался и стал возмущённо взывать к кому-то в мокром  февральском пространстве: «У него же мой паспорт и студенческий!»
Катарина с Женькой на Лагерной вылезли в сырую темень. Катарина была встревожена и я смотрел только на неё, и даже взгляда не перевёл на дочь… Не успел.
Как только сел на лавку, будто кто рубильник повернул – сон, естественный и неодолимый, как земное притяжение, унёс меня в свои миры… Спал, положив голову на чей-то рюкзак и ощущая щекой выпирающую круглую жестянку из-под монпансье…
Когда первый сон прошёл, как проходит морозный озноб тела в тепле, мозг «согрелся» и я проснулся. Причём с «выспанной» мыслью-сравнением следующего содержания: «естественный, как кивок головы». (С чего бы это?)
Достал книжку, но не успел написать и одного слова, как появился контроль и нас… оштрафовали. Да! Обнаружилось, что кассирша дала мне только ДВА билета! А сдачи с червонца, как за три. Финансово проверенный факт! Ну, а Кормильца подвел его товарищ Хирург, специально взявший студенческий, чтобы купить льготный билет для Шуры. (На Лагерной билеты по вечерам до Москвы не продают). Пришлось платить за двоих, плюс штраф. Кого оштрафовали – непонятно: меня, Глыбу или Виталика? Да, в общем-то, и неважно, всё равно смешно и грустно. Сидим теперь «умытые рублём». И Мишин пропал. Где же он, и что случилось? Надо доехать до Москвы. Там наверняка дело прояснится.
Итак, несмотря на двойной «песец», мы – «пятеро косопузых» – всё-таки ЕДЕМ! Поход НАЧАЛСЯ! Ребята постепенно оживляются и вот уже шутки  попёрли изо всей вагонной мочушки. Особенно достаётся «беспаспорточному» Кормильцу.
                ***
Юрий Карелин – Отец-пёс – в  некоем полуавиационном кожаном шлёме (где добыл?) выглядит весьма авантажно. Тем более, он весёлый, какой-то размягчённый, говорливый. Это вполне понятно – вся предотвальная суета за кормой! Корабль   отдал швартовы и отошёл от пирса. ПОХОД НАЧАЛСЯ! Этот миг – абсолютное счастье капитана-руководителя. Это вторая зимняя «пятёрка» капитана.

Александр Шифрин – Кормилец – молодой, довольно восторженного вида  медстудент (какого курса?), имеющий занятную привычку крутить головой, оглядывая всех окружающих, после любого сказанного слова. По «судовой роли» он – завхоз.  Начпрод, так сказать, то есть второе лицо после начальника. Посмотрим, посмотрим, каков он в деле. В подготовительный период всё было чётко.

Владимир Гладков – Глыба – инженер-каменщик. Вольный «фармазон», но, одновременно, раб квартирного вопроса. (Когда же он, наконец, достроит свою «норку»?) По совместительству – ремонтёр нашей группы. Я иду с ним в первый раз. У Глыбы симпатичная, остроскулая физиономия Иванушки-дурачка перед купанием в воде студёной.

Виталий Полянский – Вито – роскошный усач с роскошной раздвоенностью подбородка, непрестанно жующий чуингам, всем видом и манерами тянет на нобиля. Любит изрекать обстоятельные суждения. Правда просматривается в его ухватках ещё и нечто от ласкового телёнка, сосущего двух (и более!) матерей. Единственный рядовой в группе.
 
Сергей Палыч Мишин – Хирург – наш походный эскулап и ныне отсутствующий фигурант дела «о не прибытии на борт». В реальности это очкастый, стальнозубый, рыжий студент-выпускник (а может быть уже свежеиспечённый врач?), имеющий явно холерический тип нервной системы. Говорит быстро-быстро, в движениях скор и порывист, и явный же не сторонник правила: семь раз отмерь – один раз отрежь. Эта особенность выпукло проявилась при раскрое и шитье палатки. Обладает даром «сверхконтактности». Мгновенно сходится с любыми людьми, имеет массу знакомых и кучу приятелей (а вот есть ли у него друзья сказать затруднительно). И крайне интересно, как он сумеет вывернуться из  сегодняшней истории.

Про себя писать  неловко, конечно, но  отмечу для порядка, что мне 35 лет, прозвище имею Дон, из-за любви к братьям Стругацким, а по «судовой роли» я «палубный матрос-фотограф». (Хорошо хоть не юнгой взяли). Хамар-Дабан моя вторая «пятёрка».
                ***
Вот, пишу, а руки «ноем ноют». Ибо у меня сейчас не руки, а «музей» царапин, порезов и ссадин, богато пополненный за дни предпоходной подготовки.
                ***
Ботинки я четыре раза, на совесть, пропитал гидрофобной смазкой. Теперь они совершенно роскошные! Мягкие, эластичные, слегка жирные на ощупь. (Будет катастрофа с продуктами, можно сварить и съесть). А вот стельки ещё надо доработать.
Кстати, трое взяли валенки. У остальных только ботинки. Но у меня, правда, есть пара «домашней обуви» – чуни палаточные, самодельные.
24.00. УРА!!! ЭТО СВЕРШИЛОСЬ! ОН ДОГНАЛ НАС!
Предпоследняя электричка до аэропорта отходила в 23.50. Мы сидели на вокзале  и обсуждали ситуацию серьёзно. Решили ехать в Домодедово и ждать там, благо времени до нашего рейса было ещё изрядно. Если Мишин не появится, улетать, оставив Шифрина на поиски», разумеется, с «правом догона». Мы же будем ожидать результатов в Иркутске. Ладно, сели в электричку, продолжаем  перетирать ситуацию. Перед самым отправлением дядь-Юра встал и вышел в тамбур. Тронулись, едем. Карелин не возвращается  Полянский сходил в тамбур – никого. Вернулся, сел, пошутил кривовато, мол, ещё один «товарищ оставил седло», что, мол, «теряем лучших бойцов, у которых, между прочим, все наши билеты…»
Не успел он это договорить, как из межвагонной двери появился лучезарный дядь-Юра с двумя торпедками в руках и такими  словами на устах: «Он здесь! В последнем вагоне! Успел! Помогите дотащить!» Рядовой и завхоз бросились на помощь…
…Оказывается, дядь-Юра вышел в тамбур не нашего, а хвостового вагона и стоял там. И в миг первой вагонной конвульсии увидел-таки согбенную фигуру «фигуранта», ковыляющую с преогромным «горбом» за плечами и кучей барахла в руках. Юрка быстро зажал двери и Серж УСПЕЛ ВТИСНУТЬСЯ!
Вскоре появилась трёхчленная команда, и каждый что-то нёс. Впереди Хирург Серж в бумазейной курточке, со «стальной» улыбкой от уха до уха (правда, несколько виноватой), с какими-то многочисленными сумочками в обеих дланях. Следом Виталик под рюкзачиной. Замыкал Шура с лыжами наперевес.
Начался «разбор полётов» в боевой обстановке. Серж, как-то очень ловко всё «разрулил» и уже через 10 минут превесело болтал, выдавая  истории из собственной жизни студента-медика и грузчика кондитерской и чаеразвесочной фабрик. Народ ржал искренно.
                ***
Сейчас три часа (ночи? утра?). Через  30 минут по расписанию, мы должны были взлетать. Но наш рейс отложен до 7.00. И по сему, связав торпедки, рюкзаки и лыжи в одну неподъёмную кучу, пошли и перекусили в аэробуфете. А сейчас, раскинув на каменном полу кое-какие шмотки (доставать коврики и спальники не решились) собираемся спать. Пошла вторая бессонная ночь и в голове пошумливает. Всё, я лежу. А Серж сидит и шьёт бахилу. Не успел-таки дома!

(продолжение следует)