Дуэлянты

Хорошая память – это умение забывать плохое.
У меня плохая память. Я помню не только хорошее.
(К. Ковини. Повесть «Ым»)


Костя  Добреньков  в  учёбе  был  дюжим.  По  всем  предметам  он  оценивался  только  на  отлично.  Преподаватели 
могли  бы  именовать  пятнадцатилетнего  юношу  вундеркиндом  или,  говоря  по-русски,  чудо-ребёнком,  но,  учитывая  бархатный  басок  его  голоса  и  факт  появления  жидких  усиков  под  самым  носом,  называли  Добренькова  куда  как  скромнее:  "мальчик-умничка"  и  "золотая  головка".  Угадывалось  всеми,  –  от  последнего  троечника  нашей  группы  до  завуча  училища, –  что  щуплый  Костя  пятёрки  не  "брал  задницей".  То  есть,  он  не  зубрил  дисциплины.  Ведь учиться  для  него  было  всё  равно  что  дышать,  и  делал  это  Костя  легко  и  непринуждённо,  постигая  предметы  играючи. 
Это-то  и  понимали  завистливые  сверстники,  потому-то  лишь  изредка  (и  всегда  за  спиной)  именовавшие  отличника  словом  "бота́н". 
               
Овладевал  науками  Костя  в  фельдшерской  группе  медучилища  № 18,  где  в  молодёжной  среде  не  только  по  успеваемости,  но  и  по  степени  физического  развития  судили  о  всяком  учащемся.  А  мускульной  силы  Константину  недоставало.  Башковитый  парень,  в  ком  природа  и  гены  таили  многие  таланты  к  познаниям,  казался  всем  похожим  на  гуманоида.  Крупная  голова  Добренькова,  его  сутулость,  покатые  плечи  с  тонкими  конечностями  –  дорисовывали  портрет  пришельца.  Интеллектуальные  же  дарования,  сойдясь  в  Добренькове  как  пальцы  в  человеческой  ладони,  сложились  в  блестящую  успеваемость  и  проре́зались  в  его  черепе,  будто  зубы  во  рту  младенца.  И  Костя  грыз  молочными  резцами  плитняк  теорий  и  практик.  Напитывался  молоком  знаний,  яростно  покусывая  сосцы  питающей  его  матери-науки.   

Но  были  люди,  которые  судили  о  Добренькове  не  по  успеваемости,  а  только  по  степени  его  физического  развития.  Взялась  подобным  образом  неверно  полагать  о  нём  одна  девушка  из  медсестринской  группы.  Во  всех  смыслах  девица  эта  была  физиологически  развитой  и  была  без  пяти  минут  выпускницей.  К  ней,  надо  сказать,  прилипла  заочная  кличка  "женщина"  тогда  же,  когда  в  самый  первый  день  знакомства  с  "чудо-ребёнком"  в  очереди  столовой  она  сказала  ему,  стоя  у  раздаточной: 
– Не  напирай,  мальчик! 
Гений  парировал: 
– Берите  ваш  салатик,  женщина,  и  отходите! 
Девушка,  взяв  поднос,  отошла,  чтобы...  потом  вернуться. 

С  памятного  дня  той  состоявшейся  встречи  в  столовой  и  стали  происходить  их  дуэли. 
 
– Голубой,  стой,  голубой! –  теперь  доносилось  с  лестничного  пролёта. 

Всё  выглядело  так:  девушка  направляла  в  лицо  юноши  кулак  вытянутой  руки.
– Оставьте  меня,  женщина!
– Голубой,  попался!
               
Юноша  обыкновенно  был  застигаем  врасплох.  Вот  и  сейчас  Леночка  Жукова  (так  зовут  сексапильную  задиру)  встав  в  боксёрскую  стойку,  вытягивает  переднюю  руку  вперёд.  Ошалевший  отличник,  прижавшись  впритирку  к  стене  и  спускаясь  по  лестнице  приставным  шагом,  избегает  встречи  своего  лица  с  кулачком  девушки.  Большой  палец  её  руки  сжат  другими  пальцами  кисти,  –  будто  впаян  в  кулак.

– Стоять,  анальный  шалунишка! 

Голова́н  по  стене  скользит  в  сторону  и  вниз.  Но  начинает  он  это  делать  не  сразу,  а  после  вновь  неудачно  проведённого  первого  этапа  такой  внезапной  –  как  икота  –  дуэли.  Да-да,  эти  дуэли  теперь  случались  с  завидным  постоянством.  Итак,  первый  этап  выражается  в  вызывающем  взоре  прямо  в  глаза  обидчице. 
"Мальчик-умничка",  хмурясь  обыкновенно  и  прячась  от  её  слюней  за  своими  очками,  молчит  и  строго  взирает  в  лик  наглой  девицы.

– Спижжю,  трубочист!  –  продолжает  атаковать  "женщина". 

Слово  "спи-и-жжю",  срывающееся  с  её  горячих  уст,  звучит  как  "украду",  но  девушка  имеет  в  виду  совсем  другое:  "побью".  Всё  верно,  она  угрожает  ему  физической  расправой,  чего  Костя  ужасно  боится,  потому  и  начинает  произносить  вслух  по-немецки  неизвестно  что.  Может  быть  фразы,  призывающие  к  успокоению,  –  кто  ж  его  поймёт. 

Этими  немецкими  фразами  открывалась  вторая  часть  противостояния,  в  которой  дуэлянты  сходились  вплотную,  преодолев  незримый  барьер.

– Дупловед!
– Унгебильдэт  мэдхен, –  сообразно  тонкому  складу  своей  души,  грубых  слов  Костя  не  знал.  Они  не  водились  в  его  голове.  Там  были  формулы,  правила,  схемы  и  таблицы  и  много-много  иностранных  слов.
– Куда  пошёл?! –  и  Жукова  наступает.
– Ищ  виль  нихт  мит  дир  бефрёиндэт  зайн...  Нехватка  бранных  слов  была  компенсирована  немецкими  фразами  из  разговорника.
– Спи-и-жжю-ю-га-а-лу-бой, –  и  вытянутую  руку  с  бутоном-кулачком  Леночка  поворачивает  подобно  танку,  вращающему  ствол  своей  башни. 

К  концу  второго  этапа  дуэли  "золотая  головка",  осознавая  неэффективность  выбранной  тактики  и  собственное  проигрышное  положение,  переходит  к  третьему  и  завершающему  этапу:  к  насвистыванию  или  напеванию  какой-либо  мелодии.  Было  и  так,  что,  скрестив  руки  перед  собой  на  груди,  Добреньков  пел  в  кулак  Жуковой  «Интернационал». Но  в  этот  раз  он  художественно  свистел.  Что  тут  скажешь? 
               
Вот  и  теперь  вокруг  дуэлянтов  собрались  зрители.  Верный  признак  скорого  окончания  дуэли.

– Голубой!
– <Насвистывание  с  толикой  художественности>
– Смотри,  у  неё  под  футболкой  соски́  встали, –  произнёс  сластолюбивый  Кагарлицкий.

Раздаются  комментарии:
– Я  бы  такую  не  отпустил!  –  мечтательно  произносит  Войтов.  –  Хороша  чертовка!
– Грех  обходить  таких  женщин!  –  подхватывает  интимный  диалог  другой  сокурсник.
– Честное  слово,  все  эти  её  телодвижения  с  кулачком  –  это  же  приглашение...
– К  чему? К  чему? – шепчутся  голоса́-невидимки  и  волнуются.
– Ни  к  чему,  а  куда...  Не  она  должна  тыкать,  а  он  втыкать...

И  снова  слышны  нескромные  голоса́:
– Точно,  Леночка  будто  говорит  Добренькову:  "Хочу  в  постельку!"
– Только  ему  это  до  фонаря...

И  ссорятся  в  зрительской  аудитории:
– Он  девственник...
– Ладно,  ты  у  нас  ловелас!
– У  меня  уже́  девчонки  были, –  отбивается  один  из  голосов,  защищаясь.

И  теперь  звучит  нескромное  предложение:
– Так  иди,  обладай  сокровищем!  Ещё  одна  будет!   
– Не-а,  она  сейчас  занята́,  а  я  не  люблю  мешать,  –  выделяется  чей-то  голос  из  круга  наблюдателей.
– Третьим  будешь.
– Не  тот  случай! –  раздалось  под  грохнувший  смех.   

А  быть  "занято́й"  Леночке  обыкновенно  быстро  надоедало,  коль  скоро  свидетели  творившегося  безобразия  начинали  отпускать  свои  нескромные  суждения  о  её  женских  прелестях.  Все  эти  фразы:  "соски́  встали",  "киса  увлажнилась"  и  "детка  вспотела"  смущали  её.  "Женщина",  полагаю,  была  скромницей  неописуемой.  И  дуэлянты,  никогда  не  использующие  секундантов  или  избегавшие  их  скопления,  всегда  расходились  миром, –  как  и  в  этот  раз.  Леночка,  вскинув  сумочку  за  свою  спину  и  спрятав  кулачок  в  карман  брюк,  облегающих  её  ножки,  неожиданно  и  быстро  поднялась  вверх  по  лестнице,  будто  вмиг  позабыв  о  Добренькове. 
               
Насвистывая  тирольскую  песенку,  сморчок  спустился  к  весёлой  компании  одногруппников,  подпрыгивая  подобно  сайгаку. 
– Девка  глупа́! –  с  деланной  улыбкой  молвит  отличник. 

На  лицах  сокурсников  лишь  выражения  жалости  и  сострадания  к  нему.

– Упустил  скворец  свою  бабочку! –  сетует  Войтов.

Но  очкарик  не  понимает  смысла  произнесённой  фразы.  Он  по-детски  счастлив  тому,  что  "опасная  девица"  от  него  отстала.

Медсестра,  отпустив  Добренькова,  в  тот  же  день  повторно  не  преследовала  его.  Но  по  обыкновению  могла  что-то  выкрикнуть  вслед.  Вот  и  сейчас,  с  третьего  этажа,  вероятно  слыша  отзыв  Добренькова  о  себе,  она  бросила:
– Мягкозадый,  накажу-у!  До  встречи,  пе-е-дик!