Портрет в испанском воротнике

– А знаешь что, Багров, – Кириллка Капустин задумчиво, чуть прищурившись, посмотрел на товарища, – я тебя настолько уважаю, что готов сделать тебе подарок.   Будем здоровы!
Они чокнулись, выпили. Багров смачно крякнул. Аккуратно уложил шпротину на кусочек хлеба и откусил. Прожевал.
Всё это время, Кириллка рассматривал Багрова, будто видит во второй раз.
– Какой еще подарок, – наконец прожевав, как-то подозрительно поинтересовался Багров.
– Законный, – Кириллка наполнил ещё по одной, – Я нарисую твой портрет, Багров.
– М…м…м? Как ты сказал?
– Твой портрет я нарисую. Маслом! Если хочешь, в рыцарских доспехах. Повесишь на стенку в спальной.
Багров  поморщился.
– Я не люблю портретов, Капуста. Я их терпеть не перевариваю, блин. А ты портрет, да ещё в спальную. Понимаешь, Капуста, когда в помещении есть портреты, я себя плохо чувствую, понял? Не надо мне портретов.
– Так это ж твой портрет будет, личный. Давай, за твое здоровье.
Они выпили ещё по одной. Багров наткнул на вилку кусочек сала, обмакнул его в горчицу. Прожевал. Вынул из пачки сигарету и откинулся на спинку кресла. Взгляд подернулся сытой дымкой.
– Дело в том, Капуста, – он глубоко затянулся, – что когда я думаю о портретах, а думаю о них я иногда, то мне представляется, что с ними (с портретами) не всё так просто…
– Чего-чего? – Кириллка спросил просто так, для продолжения мысли Багровым.
– Не все в порядке с портретами, говорю, – чуть повысил интонацию Багров, – не чисто это. Вот смотри. Например, есть портрет какого-нибудь древнего мужа, к примеру, в испанском воротнике, или проповедника. Не важно. Вот он смотрит на тебя и смотрит. Куда бы ты от него не спрятался в комнате. Хоть справа встань, хоть слева, хоть  за диван залезь, выглянешь, а он на тебя зыркает! Так и хочется крикнуть, «не виноватый я!»  А потом выходишь с выставки, а глаза его перед твоими глазами. Так и смотрит, тьфу!
– Так это ж и есть мастерство художника. Живописец, как бы кистью передает силу личности, если хочешь, целую эпоху, через эту самую личность.
– И что, я должен эту силу и мастерство всё время на горбу у себя чувствовать, ни сесть ни встать, я извиняюсь, ни в туалет сходить по человечески, словно кто за мной подглядывает. Нет! Ты прекрати эти разговоры, Капуста.
Кириллка озадаченно смотрел на товарища. Ему было не понять, от чего это он так завелся. Миллионам людей во всем мире портреты не мешают, и даже очень многие хотели бы иметь собственные портреты. Сотни миллионов по всем музеям ходят и смотрят, и ничего. А тут… Или может он боится что выйдет не похоже?
– Багров,  я тебя напишу так, что все будут только ахать от зависти, когда увидят. Я тебе зуб даю, что ты будешь в лучшем своем виде. «Портрет Вениамина Багрова», сильно звучит, а?
– Звучит нормально, но всё равно не надо. Нарисуй кого-нибудь другого, если так уж невмоготу, и ему подари. Если мне будет нужно, я пойду в ателье и сфотографируюсь, в выходные. 
Кириллка, отвинтил крышку с очередной бутылки и разлил коньяк по рюмкам. Вздохнул:
– Э-э-х! Без романтики ты человек, Вениамин! Это ж на века. Потом твои правнуки будут смотреть и говорить, вот, дескать, наш предок!
– Да-да, скажи ещё… Видал я твою мазню, ты и рисовать толком не умеешь, пейзажист-натюрмортщик! – Багров без тоста опрокинул коньяк, опять закурил, было понятно, что он не в настроении. Кириллка уже пожалел, что затеял этот разговор. Но всё же, как мог, миролюбиво сказал:
– Я сроду им не был. Всю дорогу хотел портреты писать! Да чего там! Давай так: если плохо получится, я лично его разорву и выброшу в мусоропровод!
Багров встал. Угрюмо окинул взглядом Кириллку, затем утер вспотевшее лицо носовым платком.
– Ты вот что, Капуста. Вот возьми, свой портрет нарисуй, а потом порви и выбрось. Достал ты меня со своими портретами!
Кириллка тоже встал, подошел вплотную к Багрову. В голову ударило чрезмерное количество выпитого коньяка. Кулаки непроизвольно сжались, хотя Багров был выше и шире.
– Ты… ты хоть выражения подбирай, пришёл тут и хамит! Я ему по человечески говорю, а он… – зловеще, сквозь зубы  шипел Кириллка, схватив вилку со стола и  наступая, – Да что ты понимаешь в современной живописи? Портрет ему не понравился! Да ко мне, если хочешь знать, сам Мельничук приходил позировать, и Видюхин тоже!
Багров, никак не ожидавший такой решительности и агрессии со стороны щупловатого художника, невольно пятился, пока спиной не уперся в дверь. Тем не менее, не подавая вида, что испугался, с вымученной усмешкой  спросил:
– И что, нарисовал? А ну, покажи!
– На! – Кириллка сунул Багрову в нос  кукиш.
Багров непроизвольно откинул назад голову и больно ударился затылком об дверь.
– Всё, всё! – Багров побледнел, и, пытаясь отстраниться от Кириллки, – я…это, я … пошёл, ты чё, Кирилл?
– Куда пошёл! Я тебя так разрисую, мама родная не узнает! В испанском воротнике, блин! Всю жизнь на аптеку работать будешь, оглобля!
Неожиданно для себя, Кириллка вдруг резко вдохнул воздух и, что было сил, чихнул. Потом ещё раз, и ещё. Потом, как прорвало, он чихал и чихал, не в силах остановиться, из глаз брызнули слезы, носом пошла слизь.
Очухался он уже в ванной.  Ополоснув лицо, и кое-как утёршись полотенцем, он выглянул в комнату:
- Эй, Багров, ты ещё здесь?
Ответа не последовало.  Натурщик дал дёру.
– Ну вот, – сказал сам себе художник, – и этот испугался.  Кого бы ещё пригласить попозировать?
Надо же когда-нибудь начинать писать портреты!