Эхо любви

В одной небольшой деревеньке Поволжья доживала свою несладкую одинокую жизнь семидесятипятилетняя , небольшого ростика, старушка Зинаида Трофимовна.

Муж был репрессирован в садистском 37-ом  в период обострения шизофрении в стране за анекдот, затем, как и все, реабилитирован посмертно.

 Долго и трудно она растила детей. Но со временем все встали на ноги.

Средняя дочь, она гордилась ею больше всего, закончила даже педагогический институт и работала заведующей детским садом на Урале. И хотя, как часто бывает в жизни, муж ей достался не идеальный. Болел он той самой болезнью, что и многие другие мужчины, не нашедшие интересного дела в жизни. Не один раз лечился добровольно и под нажимом, но проходил год - два и всё начиналось сначала.

 Однако все же семья была благополучная, дети росли. С работой и авторитетом у нее было более чем нормально. А значит, и беспокоиться матери особенно не о чем.

У среднего сына, по её мнению, были дела похуже, но и он жил в городе, честно работал на заводе. Здесь , наоборот, жена была не очень: любила погулять и выпить. Но и за младшего сына она была спокойна.

Больше всех ей доставлял огорчений старший сын , который жил в этой же деревне, что и она, и спивался у неё на глазах. И часто, когда,  устроив  дома  дебош, приходил к ней ночевать и доставлял ей массу хлопот.

Лет десять назад она почувствовала, что жизнь подходит к концу, и решила дожить последние годы уютно и спокойно. Построила в лугах на краю села небольшой домик, подальше от людей и машин, чтобы никто и ничто не беспокоило. Заявила всем, что нянчить внуков не будет, здоровья нет. И зажила. Большую часть времени лежала на диване или ходила к другим старушкам в гости. Те, соответственно, к ней. Перебирали сельские новости.

-Намучилась за войну да и после. Детей ставила на ноги без мужа Надо хоть напоследок отдохнуть,- любила она повторять.

Хотя зачем отдыхать перед вечным покоем? Никто не знает.

Старушки поддакивали: «Да, да». А про себя каждая  думала: «Я побольше тебя намаялась».

И так бы и дожила она уютно и комфортно,заботясь летом об улье и небольшом огородике, если бы не одно событие, которое надолго вывело её из равновесия и лишило покоя.

Однажды вечером, в середине лета, она расчесывала, сидя на кровати седые волосы после бани, длинные, почти такие же как, были в молодости. Зачем она их не обрезала, и сама не знала. Ни пользы, ни красоты, ухода только требуют. Привычка, может быть, которая возвращала назад в юность и вызывала приятные чувства, благодать.

 Внезапно она почувствовала на себе чей-то взгляд. На улице за окном кто-то стоит и смотрит.

Она повернулась к окну и вскрикнула За окном высвечивалось старческое мужское лицо. Оно смотрело на неё и улыбалось. Затем рядом с пугающим лицом показался ужасный кулак, который тихо - тихо три раза стукнул по стеклу. Что-то давно знакомое и совсем нестрашное повеяло от этого стука по стеклу.

-Здравствуй, Зиночка, принимай гостя.

Сердце, которое при виде незнакомца остановилось, теперь учащенно забилось. Боже, каким родным и знакомым был голос этого  незнакомца.

-Тимофей, -вырвалось само собой,- Тимофей?

-Ну, раз узнала, пусти. Не бойся. Не через окно же разговаривать.

Она, не уложив до конца волосы, бросилась бегом к двери. Забыла включить свет в прихожей, на ощупь открыла засов и попятилась назад в комнату.

Из темноты вышел огромного роста старик, почти вдвое выше её. Потолок был низким и он, сутулясь, прошел в комнату, сел на табурет. Минут десять они смотрели друг на друга с радостью, что когда-то были молодыми, затем с грустью, что какими они стали сейчас. Молчали.

Да это был он, Тимофей. Кроме неизменившегося голоса и богатырского роста ничего не осталось от прежнего красавца-парня. Широкие кости обтягивала дряблая морщинистая кожа. Седая голова. За ухом слуховой аппарат. Улыбается.

-Если бы не голос, не узнала бы ни за что.

-Я к тебе, Зиночка. Вот нашел. Сказали мне, что ты живешь здесь, решил напоследок увидеть тебя. Сегодня вечером приехал. В деревне в один дом зашел, в другой. Знакомых никого уже нет. Поспрашивал. Фамилии знакомые есть, а людей знакомых нет. Из нашего поколения видать никого не осталось. Двое мы: ты и я. И деревню еле узнал. Как будто и не жили мы здесь, не гуляли. Как жизнь-то быстро прошла. Вот уж и умирать скоро. А все-таки узнал я , Зиночка, тополь тот на краю деревни, узнал. Хоть и не осталось от него почти ничего. Помнишь?

Да. Она помнила. Всё это было недавно, 55 лет назад, как вчера. Он тогда красавец-богатырь с пудовыми кулачищами ходил за ней по пятам как личный телохранитель. Никого из парней не подпускал близко на вечеринках, посиделках.  Оберегал. Нравилось ей все это в начале, но недолго. Каким он был храбрым с деревенскими парнями. Таким же был боязливым наедине с ней. Не обнял ни разу. А о том, чтоб поцеловать, и говорить не приходится.

А тут подвернулся Максим. Не доглядел Тимофей. На сенокос на два дня уехал. Пригласил её Максим погулять вечером и сразу же целоваться. Вот это парень.
Вернулся Тимофей с сенокоса. Нашел её на краю деревни у тополя с ним. Взял Максима за шиворот, поднял. Но услышал: «Только тронь. Глаза выцарапаю". Не до каких глаз она, конечно бы, не достала. И напугался он не этого, а того, что он услышал дальше:

-Я люблю Максима, а не тебя. Сердцу не  прикажешь .

Все это она помнила.

-Под этим тополем, Зиночка, ты мне сказала тогда, что не любишь меня.

Он замолчал. Потом собирался два раза сказать что-то, но не решился, и только на третий проговорил:

-Я к тебе не просто так зашел. У меня жена умерла. Маша. Помнишь.

Конечно же, она помнила и Машу, гулящую деревенскую девку. Он в тот вечер напился и пошел на гулянку за село. Маша его подхватила и к себе домой. Утром проснулся у неё в постели. Открыл глаза. Сидят за столом её отец и мать. Мать интересуется:

-Ну, что , Тимофей, когда свадьба?

Куда денешься, пришлось жениться, чтоб было не стыдно людям в глаза смотреть. Уехали в город, устроились на завод. В село больше не возвращался.

-Жена у меня умерла и слава Богу. Намучился я с ней. Всю жизнь только и слышал: «Ненавижу, терпеть не могу». Не любила она меня. Да и я её тоже. Умерла она. Я и подумал. Знать скоро и мне уходить с этого света. Стал жизнь свою вспоминать. И до того горько вдруг стало.

Тут он достал платок и вытер слезу, которая, как полноводная река, преодолевая препятствия, овраги-морщины на лице, стремилась вниз. Глаза заблестели.

-Что ты, что ты, Тимофей Степанович. Разве ты плохо жизнь прожил?! Сестра твоя рассказывала: передовиком на заводе был, живой с войны вернулся, медалей много. И квартира большая в городе.

-Есть трехкомнатная. Только один я в этой квартире.Совсем один остался.И никому, выходит, я не нужен больше.

-Так и я одна. В старости все одни. Какая от нас польза. Хорошо хоть не обуза дня детей. Сами себя содержим.

-Да. Конечно. Всё правильно. Только вот стал я вспоминать жизнь и понял, что никто меня в жизни не любил: ни ты, ни Маша.

-Да что ты, Тимофей Степанович, вспомнил. Какая сейчас любовь. Не болеть бы, и то хорошо.

-Не перебивай, Зиночка. Выслушай. Так вот подумал я и решил. Жить ничего всё равно осталось. Страшно умирать одному, нелюбимому. Дай, думаю, поеду к Зиночке. Живет одна. Может быть, всё-таки она любила меня и согласится дожить со мной последние дни. Похоронит меня моя первая самая любимая. Тогда и умру со с покоем. Нельзя умирать нелюбимым. Понимаешь, нельзя. Это, вроде, как и не жил. Люблю ведь я тебя, Зиночка. До сих пор. Не откажи. Поедем со мной.

И он опять тихо прослезился.

-Поедем. Ну, что ты здесь одна Скучно ведь тебе. И мне скучно. А вместе ничего, повеселее. Вдруг заболеешь ты здесь. Кто за тобой ухаживать будет? А там я. Или я заболею. Ты напоишь и накормишь. Пустая совсем квартира. Детей не дал бог. Поедем.

-Подожди, Тимофей. Давай-ка чаю попьем. Дрожишь весь. Простыл, наверное, вечер сырой.

Она встала с дивана и пошла на кухню за чайником. Долго возилась, доставая варенье, чашки. А может медлила , чтобы обдумать то, что он ей сказал. Озадачил её Тимофей Степанович. Надо же на 75-м году жених явился. И смех и грех.

-Зиночка,- прервал её мысли голос гостя, -вот ты здесь , наверное, такую даль воду таскаешь, а ведь не 18 лет. А у меня водопровод, горячая и холодная, открыл и течет сама. Газ тоже…,-он говорил что-то ещё об удобствах, большой площади, балконе, лифте, хороших соседях, удобных скамейках у подъездах, где всегда можно пообщаться со знакомыми…, но она его не слушала.

-А что если действительно съездить? Ну, что он ещё лет с десяток проживет. И мне всё охотнее будет, и его утешу.

Но тут одна беспокойная мысль остановила его благие порывы: «А что если он болеть будет постоянно. Сама за собой еле-еле ухаживаю. А тут с ним измучаюсь. Нет. Уж лучше одна. Надо спросить, как он. Раньше крепок был».

-Тимофей Степанович, болею я часто. Здоровья нет совсем. Ты вот , наверное, до сих пор здоров как бык.

-Нет, Зиночка, какое теперь здоровье, сдал. Вот и вижу слабо, и не слышу. Аппарат, слава богу, изобрели, с ним хорошо. К тебе поехал, новые батарейки вставил. Слышу нормально.

-Не слышим и не видим- это мы все. А я вот еще недомогать стала. Силы никакой. Фельдшера позову. Он послушает, посмотрит и всегда один диагноз ставит:

-Что? Что?-говорит,-понедельники-вот что.

-А других диагнозов нет что ли в медицине?-спрашиваю.

-Есть,-говорит,-миллион, но для тех, кому нет ещё семидесяти лет . А кому за семьдесят, диагноз один –понедельники.

-Всем пожилым такой диагноз ставит. И не поймешь-шутит он или правду говорит,  пугать не хочет. Правда, лекарства всегда выписывает как положено-много и всяких.

-Нет, я всё на ногах. Сердце, правда, никуда стало. В этом году второй инфаркт был. Еще один и все.

«Значит, лежать не будет, не измучает,- подумала она , и тут её как прострелило.-Надо ехать, обязательно надо. Внуку квартиру оставлю. У него же никого нет. Умрет-квартира мне достанется, а то чужие быстро присвоят, прикинутся родней. А тут хоть землячке достанется. Знакомой. У меня внук с женой в рабочем общежитии живут.  Не меньше десяти лет ждать очереди на квартиру. Да и то, какую дадут. А тут трехкомнатная.

Она засуетилась, быстро заварила чай. Принесла чашки, варенье.

-Угощайся, Тимофей. Извини, что налить, кроме чая, нечего. Не держу.

-Что ты, что ты, Зиночка. Лет десять в рот не беру. Да я и раньше не больно охоч был. Разве что на Новый год да День Победы.

Он взяли чашку и сопя начал пить. Оба испытывали   какую-то неловкость, как в недавней юности, когда оставались наедине и не знали, о чём говорить и что делать. Он ждал ответа, глотая горячий чай. Она ждала, когда он повторит своё предложение ещё раз. И он повторил:

-Зиночка, -выходи за меня замуж.

-Хорошо, только не говори никому, смеяться будут. Какие мы с тобой жених и невеста. Распишемся тихо, чтобы никто не знал.

Внезапно с Тимофеем что-то случилось. Он в считанные секунды помолодел прямо на глазах: морщины на лице распрямились, глаза загорелись сумасшедшим блеском. Он встал во весь свой могучий рост, затем наклонился, взял резко её на руки и, промахнувшись, поцеловал в подбородок.

Она вскрикнула от страха:

-Пусти, пусти, ненормальный. Ой, сердце,- и застонала. Тимофей испугался .  Осторожно посадил её на диван.

-Что ты, Зиночка, что ты. Это же я с радости.

-Да кто же в нашем возрасте радуется так. От могилы на шаг стоим. Чуть сердце от страха не разорвалось. Не поеду я к  тебе. Спокойствие дороже всего.

-Зиночка, прости меня. Зиночка, дурак я , дурак. Случайно это вышло. Прости. Поедем.

-Нет, и не проси. Теперь только неделю отходить буду. Иди. Тимофей, не приближайся. Иди с Богом. У Федора Ежова переночуешь. Он в том же доме живет, где и раньше жил. Иди. Поздно уже.

-Господи, что я наделал, что наделал.

Он как пьяный, покачиваясь, вышел из дома. Прошло минуты две. И Зинаида услышала надрывающийся красивый голос, плывущий по лугам. Он пел старинную песню:

Лучше в реке мне быть
         Утопимому,
        Чем на свете жить
        Нелюбимому.

Песня его становилась всё глуше и глуше. Он удалялся по берегу реки, которая соединяла два села и, наконец, затихла.

-Слава тебе..., ушел.  Чай не утопится. Река обмелела. Одной-то спокойнее.

На другой день она рассказывала ночную историю подруге Насте :

-...и обнял меня и давай целовать. Ну, думаю, я ему еще нужна как женщина. Со страха чуть не умерла. Нет, говорю, Тимофей, не пойду я за тебя замуж. Поищи помоложе, а я уже стара для любви.

"Ну, и глупая ты", - подумала про себя Настя, а вслух сказала:

 -Так и надо. Я бы тоже отказала . Как были козлами, так и остались. Никакой возраст на них не действует.