Шоколадные парни

     Шоколадные парни, которым посчастливилось родиться в Рио-де-Жанейро, конечно
 же баловни судьбы: живут себе припеваючи, самба, румба да ламбада - вот и все
 дела. И более того, они даже и не догадываются, что где-то там, безумно далеко
 от них, есть  удивительный город Свердловск, город храбрых. Понятное дело, из-за
 джунглей его и не разглядишь... Но вот я, в отличие от своих латиноамериканских
 коллег, уже с самого раннего детства был хорошо осведомлён о существовании их
 солнечного Рио. И не хотел бы, да узнал!  Дело в том, что у соседа за стенкой
 был трофейный проигрыватель и пара пластинок. Вот их-то он и крутил без устали,
 когда был выпимши, т.е. практически круглосуточно.

   Музыку очень любил и мы  тоже полюбили. А куда денешься-то? Вот и слушали
 мурлыкающее танго с бесконечными «ах, Рио-де-Жанейро» и больше ничего не
 разобрать, как ни вслушивайся. Пластинки-то по всей видимости тоже трофейные,
 затёртые почти до дыр. Видали виды! К тому же они ещё и 78-ми оборотные были,
 их часто приходилось переворачивать. Это были прекрасные мгновения! Раз! Шшш...
 И вот уже другая песня в эфире нашего барака, немного странная - там все
 ударения в словах шиворот навыворот... тИха  вОда в джЕневе... Не по-нашему, но
 такой приятный баритон и мелодия красивая. А потом опять - раз! - и снова
 знакомая до одури «ах, Рио, Рио...» Так и втемяшился город безо всякой
 географии, в музыкальном сопровождении.

   Короче, красота. Бабушка, правда, всё время ворчала. Да уж... А вообще, чем
 старше становишься, тем ярче воспоминания о детстве. О том, что давно прошло и
 никогда уже не вернётся. И приходит осознание того, что время - это весьма
 эфемерное понятие и оно неумолимо утекает, как вода сквозь пальцы. Оно почти
 неосязаемо и его всё меньше и меньше, а  может и вообще нету.

   Так вот... Моё завокзальное детство никогда не казалось мне стрёмным, хотя,
 по чеснаку,  всё относительно. Дощатые бараки с засыпкой из опила - это ещё
 типа Рио-де-Жанейро... ваще землянки рядом были. Как на фронте! И люди как-то
 жили. Существовали. И это было даже в порядке вещей. Я был твёрдо убеждён, что
 так устроен мир и всё именно так и должно быть, как оно есть. Другого не бывает.
 А чего ещё желать, коль и солнце светит, и травка зеленеет, и жизнь сама по себе
 как радость, и гугукают мне, изображая пальцами козу, развесёлые ребята,
 попросту - шпана:

 - На, закури! Ты же взрослый пацан... уралмашевец! Ха-ха. Смешно.

   А я карапуз и верю им, как взрослым людям. Закуривал, конечно, и не раз.
 Противно было, кашлял под всеобщее гоготание. Уж очень мне хотелось быть похожим
 на них. Носить кепку набекрень и лихо сплёвывать сквозь зубы. Ну и всё
 остальное, конечно. Я вот до сих пор не курю, как бросил в младенчестве - в
 завязке!  Как прививку сделали!  Спасибо им большое.

   Я жил в своём собственном мире и как-будто на другой планете. И был безоблачно
 счастлив, потому что ничего не знал. Ни про репрессии, ни про недавнюю войну...
 товарищ Сталин только что скончался и было много эмоций на вечерних
 посиделках... Жесть, короче... Но это где-то рядом, в другой жизни... А у меня -
 сплошные солнечные зайчики и всё как-то по-хорошему и без напряга. Ещё один
 плюс. Мне сделали прививку оптимизма.

   Не просто было в те времена казаться улыбчивым и простым, это было самое
 высшее в мире искусство. Есенин так сказал, а уж он-то имел понятие о том что и
 как. И мать с отцом держались молодцом, и тётушка моя с шутками да прибаутками,
 да и вся наша дворовая разношёрстная публика.

   Ну и радость была сама по себе, просто так, из ничего. Проснулся утром - и уже
 почему-то счастлив. Странное такое счастье, необьяснимое. Глупое, может быть.
 Соорудили соседи стол во дворе. Столешница - дверь из натурального дерева, из
 массива. Дорогая. Никто её, конечно, не покупал, спёрли где-то для общего блага.
 Козла забивают по вечерам, культурный досуг опять же. У меня сложилось такое
 мнение, что все эти козлятники - сплошь юмористы. Это такой клуб весёлых и
 находчивых местного разлива.

   Вот сидит человек и с серьёзным выражением лица «сушит дупля», в голове у него
 лихорадочно щёлкает арифмометр, он включает интуицию и логику, пытаясь вычислить
 вожделенные камни... Да просто угадать в конце концов! Ему дают ценные советы:

 - Да чё ты задумался-то? Умнее всё - равно не сделаешься! Да ставь чё попало, не
 мучайся!

  И вдруг: рыба! Всеобщий апофеоз, хохот, ржание... Кто-то выпрыгивает из-за
 стола и пускается вприсядку. Считают очки. Проигравшие получают по щелбану, но
 тоже, как правило, ржут как кони. А кто веселится-то? Этот с войны вернулся, с
 медалью, но без ноги. Жив да и ладно, уже счастье. А вот который весельчак, весь
 в наколках, тоже вернулся, похоже - ненадолго... Но как он шпарит на гармошке!
 Частушки у него, конечно, дурацкие, но смешные. Тут же Гришка хихикает, местный
 простачок. Его здесь не обижают и он всем друг. И всегда в лавку бегает за
 папиросами.

    Он добрый, однажды ножичек мне подарил, складной, со сломанным штопором - вот
 радости-то было! Как сейчас помню, у него была такая красивая перламутровая
 ручка, ярко-зелёная, как на гармошке. Я носился с ним как с писаной торбой, всё
 палочки какие-то строгал, а потом у меня его кто-то спёр. Жалко. Ведь не было
 рая - то на самом деле: перенаселённые бараки, безденежье, пьянь... И сидели не
 по разу, и творили чёрт-те што, но и любили одновременно, спасали,
 вытаскивали... Выживали как могли. Мечтали, верили в лучшее.

   А маленькому человечку много-то и не надо: вот он, маленький мир, то, что
 рядом. И мир этот, рядом с мамой, прекрасный и добрый, тёплый, как наш ленивый
 кот и почему-то непременно с запахом укропа и молодого гороха, растущими в
 крохотном палисадничке под нашими окошками.  Там ещё чуть-чуть морковки и
 скамеечка для меня любимого, отец  смастерил. Многое вспоминается интуитивно, на
 грани ощущения: и запахи, и лица, и слова, и даже пёс по имени Буян. Ну он-то
 словно на картинке, в цвете, белоснежный как болонка.

   И я в полосатых штанах, сшитых, по всей видимости, из старого матраса. Мама
 работала в швейной мастерской и могла сотворить что угодно. Она и сама
 ухитрялась одеваться по последней моде - своя рука владыка! Было бы желание да
 немного фантазии. Но родители, как это обычно и бывает, уходили на работу, а я
 жил дворовой жизнью, со своими радостями и горестями. Вот искорка такая вдруг:
 соседский Вова заехал мне в глаз. Было больно и я плакал, естественно, посреди
 двора. Один из доминошников отвлёкся от игры и спросил участливо:

 - Чё ревёшь-то?

 - А чё он меня ударил ни за што!

 - Хорош реветь! Скажи, а если было бы за што, всё-равно ревел бы?

   Он с любопытством ожидал ответа, а я так озадачился этим философским моментом,
 что и плакать-то перестал. Видимо было не столь больно, как обидно. А в самом
 деле, если бы по справедливости получил, за дело - то плакал бы или нет? А
 дотошный мужичок, дядя Вася его звали, всё не унимался:

 - А ты поди спроси его - за что - может ещё тебе добавит, а? Может, ты просто
 трус? Хи-хи. Рыба! Начали мешать доминошки, камни, по ихнему.

   А я пошёл к Вове, сам не знаю зачем, но под впечатлением вышесказанного. Вова
 оказался совсем неподалёку и в руке у него была горбушка хлеба, намазанная
 маслом. Сверху - сахарный песок. Вкуснятина. Я тоже хотел бы полакомится и мне
 стало досадно как-то, что у него такой деликатес, а мне он, конешно, фиг даст
 откусить, хоть сто раз скажи: сорок восемь, половинку просим! Это дворовая
 традиция, но он не даст - жмот. И так мне стало досадно, что я толкнул его
 обеими руками в грудь и бутерброд упал на землю, причём классически, маслом
 вниз. Вова - в слёзы, я в растерянности, братва усыкается просто, им почему-то
 весело смотреть на эту детскую драму.

   Что есть добро и что есть зло: передо мной был страдающий человек, а я,
 получается, - виновник этих страданий. Я даже как - то потянулся к нему, хотел
 объяснить что-то, типа поддержать морально... А он под смех и улюлюканье
 дворовых обывателей набросился на меня аки лев и при этом ещё горько рыдал,
 размазывая по лицу слёзы и сопли. Мы перешли в партер и катались по земле,
 чумазые как федорино горе.

   Брек! Нас растащили в стороны, слегка отряхнули от грязи и пыли. Провели
 разъяснительную беседу: дескать, не дай бог, если кто мамаше пожалуется... А ещё
 мы получили по подзатыльнику и по 5 копеек. Мы с Вовой отправились к ж.д.
 вокзалу и купили себе по пирожку с повидлом. Это были такие тёмно-коричневые
 фритюрные лапти. Необычайно вкусные. До сих пор облизываюсь, но увы, рецепт их
 приготовления безвозвратно утерян. Нынешние трубочки -это жалкое подобие.
 Бездарный плагиат. Нет уже той неподражаемой пятикопеечной прелести... А с Вовой
 мы, пока туда-сюда ходили, подружились.

 - Вот и я такой же как вы, - сказал гармонист, - зла не помню! И почему-то
 подмигнул Гришке. Тот лучезарно улыбнулся. Жизнь налаживалась. Это были будни,
 но ведь жизнь не ограничивалась этими незамысловатыми  дворовыми интригами.
 Наступали выходные и народ плавно перемещался в другую реальность, туда, где
 яркий свет и музыка, многоэтажные здания,чудеса и всевозможные развлечения.
 Причём, каждому - своё:

   Детвора самозабвенно катается на колбасе и лифтах, некоторые, кто поумнее,
 идут в кружки и секции, а вот основной контингент, пацаны среднего возраста,
 конечно же стремятся попасть на танцы. Тут неподалёку у нас клуб Андреева, вот
 туда - всеми правдами и неправдами. Сейчас это дом культуры железнодорожников и
 никто уже и не помнит, кто такой был Андреев, но вот танцы эти - как вспышка
 радуги.
 
   Это живая музыка, настоящий оркестр, там дядька мой на контрабасе играл.
 Он был похож на молодого Элвиса Пресли, чтоб вы знали. Улыбчивый и подвижный, он
 бы и в оркестре Глена Миллера не потерялся. Вы смотрели «Серенаду солнечной
 долины?» Нет? Много потеряли. На всякий случай - это просто прелесть! Ах да...
 танцы. Там ведь ещё и буфет, и аттракционы... а уж девчонки - все как королевы
 красоты! Чуваки из Рио-де Жанейро просто обзавидовались бы!

   А вот здесь мне хотелось бы поставить многоточие... я неприменно вернусь ещё к
 этой теме, но это будет уже совсем другая история.