Когда флюиды памяти позитивны
Колченогий, подволакивающий собачью шапку живцом, скосоротившись, отмахнул скривленным на станке токаря косарем пыльную портьеру, откуда с визгом заполошным выскочила очкастая гризетка в плисовой юбке в полосочку, охнула утробно и сиганула в оркестровую яму, ударившись лбом о литавры, целеустремленно зажатые деревянными протезами инвалида Сербской войны, о чем молча кричал начищенный мелом оловянный орден генерала Черняева на впалой к спине груди патриота - музыканта. А косоротый вымахал к рампе, выставил вперед ногу в рваном опорке и завыл, вынимая стеклянный глаз из глазницы и метая его в затянутого в ласточковохвостовый фрак метрдотеля :
- Пришпорь Пегаску початком маиса,
Товарищ Абрамсон Рувим Семеныч,
Гризетка по - узбекски - кальбениса,
А был еще такой, как Калманович.
- Врет, - наливая в залапанный прасолами стакан романеи пенной, успевая пригладить холеную бороду чеканом, бубнел славный боярин Ведрищев, опасливо сдвигая лихого хотя бы усами сотского рейтаров Троичной песи Афанасия фон Шлиппенбуха в диагональ поперечно водруженной по трактиру лавки, - Калманович - она, значит, надо говорить, что была.
- Тебе и карты в руки, - завистливо вздохнул сотский, сторонясь взмахов остро отточенного чекана, - Кокий Пармяныч. Всю науку грамот превзошел, у Севы Новгородцева пообтерся да на Москве и вывернулся. Выворотень ! - завизжал Афанасий, ощущая неумолимое приближение к своей вытянутой огурцом голове лезвия чекана.
Остановив карающий чекан в непосредственной близости от тут же взмокшего лба собутыльника, Ведрищев, разинув рот, опрокинул во влажную тьму живота кубок романеи, а стакан подвинул краем ладони сотскому :
- Пей, гнида.
Фон Шлиппенбух выпил. Закусил деликатно кусочком, чуть только траченным мышами, лаврового листа, пожухло и потерянно лежащего посреди стола, что и стоял посреди трактира. Боярин прислушался.
- Дважды посреди, Афоня, - сказал он страшным голосом, неприятно подмаргивая, - но будет и третий, по Снарку.
- Бля, - добавил, видимо, для убедительности рейтар, вскакивая на ноги. Дребезгливо затянул, присмаркиваясь в щепоть : - Со святыми упокой ...
- Пой, Афоня, - благодушествовал боярин, устанавливая свои перпендикулярно локтевые суставы посреди стола. - Га ! - завопил он, пугая Афанасия. - Третий ! Я ж говорил.
- Да ты до х...я чего говорил, - подхалимствовал фон Шлиппенбух, впечатленный головным разгромом декоративной крысы рунета одним лишь явлением боярина, спосылавшим фотографицки явно масонские знаки профанной Витухновской, так и сгинувшей в пучинах.
- Глохни, - отмахнулся Ведрищев, так как на сцену выпер могучий мужчина в поддевке, - вишь, сам Маяк.
Здоровяк плюнул и показал мощный кулак трактирным завсегдатаям. Заорал, краснея от лысины вниз :
- Мы,
товарищ,
ложим с прибором,
К матерям
таким - то сметая
в огузок
Заветы,
приветы
и прочую х...ню, что хором
Звучит,
гремит,
трепещет среди музык.
- У Земфиры еще прилагательное было, - вздохнул Афанасий, угощая боярина прогорклым пивом Мытищинской фабрикации, - то ли всяких, то ли разных, сейчас уж и не упомню.
- А не х...й помнить, - гудел трубой Ведрищев, приветливо маша рукой в направлении широченной спины удалявшегося со сцены Маяковского, - всякую херню, Афоня. Никакого мозгу головного не хватит, штоп держать в памяти всю эту херню.
Они закурили. На сцене какие - то лилипуты бесновались, мимически изображая мемы поганого до сблева рунета, скучного и столь креативного, что лучше уж, милая моя Идойя, никак, чем эдак.
- Теперь ты, - бросил окурок на пол, прижимая его дымящую голову подошвой сапога, утвердил Ведрищев, толкая Афанасия в бок, - третьим, по Снарку.
Фон Шлиппенбух тяжко поднялся, сдерживая пьяную дрожь ног, взобрался на сцену и закричал :
- Мой мозг - компьютер ! Компьютер Гитлер !
Ну и так далее.
Свидетельство о публикации №221031300127