Глава Ленинградский рок-клуб

Из книги «Говорим и показываем: ЭДМУНД ШКЛЯРСКИЙ»


Конец 70-х – начало 80-х, Ленинград. Мест действия несколько – клуб Политехнического института, подвал общежития Кировского завода, санаторий в Стрельне, ресторан «Застолье». В роли самих себя – Евгений (Жак) Волощук, Вадим Лебонидзе, Кирилл Широков, музыканты рок-клуба.

Многие из этих людей стояли у истоков удивительной истории под названием «Пикник», и в их воспоминаниях Шклярский еще не легенда рок-сцены, маэстро Эдмунд Мечиславович, а молодой парень Эдик или даже Эдька, студент Политеха, тихо сидящий в сторонке на всех вечеринках и играющий свою странную музыку

Создатель группы «Пикник» Жак Волощук и сегодня по-прежнему связан с музыкой: он владеет прокатной звуковой компанией и периодически пересекается с группой – то с аппаратурой поможет, то с записью. Но прежних встреч и бесшабашных гулянок уже нет, все перешагнули солидный возраст и свободное от работы время посвящают семьям, обходясь редкими смс друг другу. Как нет и взаимных обид – многолетняя гастрольная жизнь накладывает свой отпечаток.

– При таком количестве концертов им бы хоть 4 дня поглядеть в знакомый потолок, а не в гостиничный, или в автобусе или поезде, – сказал мне Евгений, – не до вечеров воспоминаний о былом.


Но когда-то все было иначе. Первую встречу со Шклярским Волощук описывает очень детально, будто она произошла буквально накануне:

– Я учился в 10-м классе, когда мы переехали из школы репетировать в Политехнический институт, где на тот момент учились уже двое членов коллектива. А на электромеханическом факультете была еще одна группа. И гитаристом у них был Эдик Шклярский. И нам самый активный из их парней очень авторитетно сказал: «А вот это, между, прочим, гитарист из «Аквариума». И показал на Эдика. Мне было 16 лет, а Эдик заканчивал 1 курс. Мы поздоровались, и он меня спросил: «Ты играешь пальцами или медиатором?» Я говорю: «Когда как». А он мне: «А у нас играют медиатором». Такой был у нас первый разговор. Эдик тут же взял гитару и давай поигрывать. И нас очень удивила позиция его аккордов. Вроде аккорд тот же, но пальцы стоят не совсем так, как мы к этому привыкли. Это означает, что он сначала придумывал пианинную мелодию и аккорды, а потом перекладывал в гитару.

– Хотите сказать, что музыка живет у него в голове, и он ее просто перекладывает на инструменты?

– Эдик – не тот музыкант, которого научили в музыкальной школе какому-то количеству упражнений. У него именно все в голове. Как он на пианино играл, какие аккорды брал, как руки ставил – это нужно было даже как-нибудь сфотографировать. У классических пианистов руки красиво сверху парят, у него же локти могли лежать на коленях, и он пальчиками что-то наигрывал на клавишах. И вот нам потом приходилось выдумывать, каким образом это сыграть, потому что в школах не преподают такие упражнения, как он играет. Есть следствие всего этого – его слушают до сих пор. Если случайно включить музыку, и ты не знаешь, что это «Пикник», то через какое-то время все равно становится понятно. Это очень крепкая группа, которая собирает Ледовый дворец, при том, что этим может похвастать не каждый. И ведь, заметьте, их не гоняли круглые сутки по Первому каналу телевидения. И билеты на концерт они не раздают, чтобы набить зал. Если прощелкать, то билеты можно просто не купить, даже в Ледовый.

– На вашей памяти Эдмунд с самого начала играл свою музыку?

– Эдик всегда пел песни собственного сочинения, может, пару песен Элиса Купера, а все остальное было его, даже в самом начале, когда он пел на польском. У него в голове всегда крутилось огромное количество написанного. И он, как из конструктора, спокойно конструировал песни, как ему было надо.

– Значит, уже в те годы у Эдмунда был большой архив песен?

– Он нам свои записи не показывал, но мы видели, что у него был приличный багаж. В апреле 82-го года руководство Кировского завода выгнало меня в отпуск, и я вытребовал путевку в дом отдыха в Стрельне. Путевка у меня была семейная на двоих, и мы поехали с Эдиком. Правда, поселили нас по-свински в четырехместный номер. Наши соседи постоянно куда-то ходили, а мы сидели и играли на гитарах – нужно было доделать программу. То, что мы там репетировали, впоследствии оказалось альбомом «Дым». У него все аранжировки сразу в полном объеме были в голове, просто нужно было обучить им всех остальных. Ну и сделать так, чтобы это можно было сыграть, потому что мыслил он намного шире наших возможностей. Если что-то не катило, он мог совершенно спокойно взять кусок из какого-то другого произведения, которое сидело у него в голове. Поскольку придумано и написано у него было очень много, то и особого труда это не составляло. Ну, представьте, если «Реквием», которые играли в 77-м году в первый раз, записал он только в 90-х? А ведь на альбоме он идет как хит. Он все говорил: «Потом, потом запишу».


С Кириллом Широковым «Пикник» в последний раз встречался в Торонто, перед выступлением в «The Opera House». Бывший клавишник группы уже много лет живет в Канаде и вполне успешно занимается музыкой. О ленинградском рок-клубе он рассказывает с улыбкой и толикой ностальгии в голосе.

– Не поверите, но с Эдиком мы познакомились в подвале! – восклицает мой собеседник. – Жак Волощук тогда работал завхозом в общежитии Кировского завода, и там в подвале было сделано небольшое репетиционное место. И как-то Жак пригласил меня туда. У меня тогда был самодельный синтезатор, который я сам спаял, когда учился в Политехе. Электрически он был отлично сделан, но внешне вышел очень страшный. Там, в подвале, мы и репетировали с Эдиком. По сути, я был первым клавишником «Пикника». А потом, когда у меня уже была своя группа «Балерина», мы с ребятами много гастролировали вместе: сначала мы выступали, а затем выходил «Пикник».

В составе «Пикника» Кирилл проработал очень недолго – хотелось создать свой коллектив и играть свой материал. Об этом мечтали многие в рок-клубе, но выделиться из общей массы всегда было непросто.

– В рок-клубе почти все играли музыку, похожую друг на друга и на «Аквариум», и разговор там шел больше о ритме, а мелодии как таковой не было. И впечатляла не музыкальная составляющая произведения, а его ритмика, – вспоминает Широков. – На это в рок-клубе, на мой взгляд, упор делали большинство, за исключением «Пикника», у которого присутствовала мелодика. «Пикник» всегда выделялся на фоне других групп – и стилистически, и мелодически. Мне до сих пор нравится и особенный узнаваемый голос Шклярского, и его песни.

За те тридцать лет, что живет и работает в Вашингтоне другой бывший клавишник группы Вадим Леви (в прошлом Лебонидзе), его отношение к российской музыке стало требовательнее и жестче. Однако творчество Эдмунда Шклярского на многие годы осталось для него непостижимой магией, рождение которой ему довелось когда-то наблюдать своими глазами.

– «Пикник» – это не просто, мол, давайте сядем и сыграем песни «Битлз», у него всегда был свой путь. Музыка, которую сочинял Эдька, не похожа ни на что – у него всегда был свой уникальный звук. Он ушел в мистику практически с самого начала и до сих пор он себе верен. Меня всегда удивляли его тексты, он мог буквально двумя-тремя словами выразить очень глубокую мысль, которая заставляла думать. Я этого никогда не умел и не умею сейчас, – признался мне Вадим. – А он всегда мог, даже когда ему было 22. Сейчас у него это получается еще лучше, потому что с годами опыта набрался. И, знаешь, я обратил внимание, что российские коллективы испытали влияние Шклярского, сегодня на него в музыке опираются многие.

Лично Леви виделся с «пикниками» в 2003 году во время визита в Россию. Так совпало, что как раз в это время группа давала концерт в столице. Но, по словам Вадима, эта музыка по-прежнему сопровождает его в жизни:

Здесь, в Вашингтоне, очень многие мои русские знакомые слушают «Пикник». Садишься к ним в машину, а там играют знакомые песни. И ты будто возвращаешься в прошлое.

В нашей стране рок одновременно зарождался в нескольких очагах независимо друг от друга. И поэтому и музыка, и тексты впитали в себя особенности жизни и мировоззрения того поколения, которое стояло у его истоков. Считается, что ленинградский рок более интеллектуальный, с глубокими текстами, но менее качественный с точки зрения исполнения и записи.

– Евгений, как человек, стоявший у истоков ленинградского рок-клуба, вы, наверное, сможете мне ответить, почему ленинградский рок так сильно отличается от московского?

– Я помню, какая к нам приезжала Москва – жирная, доверху упакованная. Когда человек упакован, мозг у него работает немножко иначе. А у нас динамики и усилители украдены на заводе Кинап или из соседнего кинотеатра, но мы кое-как научились на них работать. Толком никакой своей аппаратуры ни у кого нет. У нас, в подполье, музыка сочинялась совсем другая, на официальной сцене такое писать было нельзя.

– А на вас цензура совсем не распространялась?

– Первую программу на виниловом диске мы записали без какого-либо давления сверху. Помню, как носил песню «Инквизитор» начальникам в Ленконцерте. Тетка, которая заверяла тексты, сказала мне: «Напишите, что это сон Ивана Карамазова, комар носа не подточит. Снился ему инквизитор – снился». Мы написали – так оно и прошло. Ну то есть нам советовали, как обходить острые углы.

– Но слова в текстах все-таки иногда менялись…

Мы хотели в песне «Ночь» поменять «вампир» на «факир» в словосочетании «как вампира черный плащ». Но тетка нам сказала: «Зачем? Вампир и вампир, про него граф Алексей Толстой писал круглые сутки вампирские рассказы». Вообще нам повезло, что в рок-клубе были всякие самодеятельные поэты, которые подсовывали такие стихи, что у тетки волосы дыбом вставали. И когда я приносил Эдиковские песни, вопросов не возникало. В песне «Караван» у него изначально в припеве было «бродит стадо послушно», а он поменял на «ты идешь равнодушно», чтобы не подумали, что стадо – это комсомольцы. Но это он сам решил, его никто не заставлял. И гармонию в этом месте потом поменял.

В итоге по творчеству у нас возможностей было больше, чем у москвичей. У них и песни почти все – так, на гитарке побренчать. А песни Эдика не скажу, что было так легко побренчать.

– Шклярский ведь и аранжировки часто делает сам от и до. Чем объяснить, как это сыграть, ему проще сыграть самому?

– Он пишет музыку и сам ее записывает, используя для этого все существующие возможности. Если послушать не римейк «Дыма», а первоначальный альбом, то там и рок-н-ролл, и хард-рок, эта гитарная музыка. Теперь все это у него трансформировалось в более новые звуки. Эдик единолично переписал все классические альбомы, но при этом фамилии музыкантов, участвовавших в записи первой версии, на обложках сохранил. Когда он самостоятельно записал «Немного огня», приехал показать ко мне в мастерскую на Моховую. Мы с ним тогда обсуждали, как и что записано. Но я ничего не мог сказать – все было сделано на отлично. Все альбомы у Эдика разные, с постоянным развитием. Он использует все новое, что появляется. Никого под Шклярского не настроить. А ведь кроме альбомов он же еще занимается созданием шоу, у него на концертах разве что космические корабли не летают.

От того, какие взаимоотношения существуют внутри коллектива, часто зависит его органичность и слаженность на сцене. И каждый участник вносит в эту атмосферу свой вклад. Первые коллеги Шклярского по «Пикнику» поделились со мной тем, как творческий процесс был организован в их времена, чем жили молодые музыканты и как ладили с тем, кто задавал основное направление в развитие группы.

– Эдик всегда был сдержан, никогда не кричал, к музыкантам относился с уважением, не было никаких приказов, патронажа, мы работали вместе в едином тандеме, – говорит Кирилл Широков. – Он, конечно, сам по себе немного замкнутый человек. Но когда мы репетировали, и кто-то бегал за портвейном – он тоже принимал участие. Хотя на вечеринках никогда не был лидером, обычно сидел в сторонке и думал о чем-то своем.

Евгений Волощук в разговоре со мной неожиданно сравнил Шклярского с Гребенщиковым:

– Сколько помню, Эдик по жизни был тихий, сидит, о чем-то своем думает, что-то свое играет, никуда не торопится. Знаете, почему он никогда не бежит впереди паровоза? Потому что он впереди паровоза уже давно уехал. У него есть понимание, как должно быть. Он очень занят своими творческими делами, ему неинтересно волноваться, орать на кого-то. У нас в рок-музыке есть две крайности. Одна из них – Гребенщиков, который за все, кроме поножовщины, лишь бы где-то засветиться, а Эдик – вторая крайность, который считает, что лучше музыку писать, чем пытаться искусственно обратить на себя внимание.

Бывших музыкантов не бывает: Вадим Леви посвятил жизнь технической профессии, сохранив занятия музыкой в качестве любимого хобби. Но он испытывает глубокую симпатию и уважение к людям, которые пошли в своей верности музыке до конца.

– Люди творческие подходят с выдумкой ко всему, – уверен Вадим. – Эдька всегда был очень креативным, что-то рисовал, придумывал, и поэтому я не удивляюсь, что он создает какие-то свои миры. С такими людьми либо легко, либо тяжело. Мне с ним было легко, и всегда нравилось то, что он делал, и нравится, что делает сейчас. И я думаю, успешность группы в течение сорока лет в том, что, начав когда-то, «Пикник» ни разу не останавливался – потому что тогда, в 80-е, Шклярский поставил на карту всё.


УКРАСТЬ ДИНАМИК ДЛЯ КОНЦЕРТА

Вадим Леви:

– В памяти запечатлелся один забавный случай из нашего университетского прошлого. Мы, то есть «Пикник», должны были выступать в Политехе. И прямо перед концертом у нас на одной колонке сломался динамик. Достать колонки было нереально, разве что украсть. А на одной колонке ни один коллектив не потянул бы. И народ уже собрался. Что делать? А там внизу, в клубе, стоял орган, и у него был тот самый динамик, который нам нужен был хотя бы на выступление. Но проблема была в том, что нести его бы пришлось мимо вахтерши. Старушке было лет 85, и ее задача состояла в том, чтобы никто ничего не вынес. Она, конечно всех нас знала, но просто так что-то вынести было нереально. В конце концов пришла идея. Мы взяли швабру и привязали к ней динамик. Представляешь, как два охотника несут волка? Но только вместо волка у нас болтался динамик. И вот мы идем мимо бабки с песнями. Она говорит: «Так, стойте, что несете и куда?» Я говорю: «Ну не видишь, Никитишна? Крадем динамик у клуба». Она махнула на нас рукой и говорит: Ну вас! Идите в задницу! Правду скажешь – никогда не поверят. Так и отыграли концерт.


ВМЕСТЕ РЕСТОРАНА В ОТДЕЛЕНИЕ МИЛИЦИИ

Кирилл Широков:

– Два члена коллектива – Леня Кирнос и Витя Евсеев – играли в ресторане «Застолье». И как-то они пригласили нас всех в этот ресторан. Надо сказать, что мы упились там буквально через полчаса. Вышли на задний дворик перекурить, что-то бурно обсуждали. Потом пошли обратно и перепутали дверь. И вот мы все туда завалились, а это отказалось отделение милиции. Дежурные говорят, мол, вы кто такие, сами, грубо говоря, в вытрезвитель пришли. И нас всех арестовали. Тут Витька с Ленькой вступились за нас, сказали, что сами они работают в ресторане, а мы пришли к ним в гости. Потом нас все-таки выпустили.

 
КАК ШКЛЯРСКИЙ В МЮЗИКЛЕ «СЛОВО О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ» ИГРАЛ

Жак Волощук:

— В Политехе был театр, которым руководил один из режиссеров театра Комиссаржевской, очень серьезный человек по имени Валерий Степанович Суслов. И вот он поставил мюзикл «Слово о полку Игореве». Это был полноценный мюзикл на полтора часа. Для этого были наняты композитор и музыканты для аранжировок. В первый состав, с которым театр работал, входили консерваторцы. Но потом консерваторцы разбежались, и пригласили «Пикник». Музыка была очень хорошая – матерый мюзикл. Там был орган, Эдика попросили поиграть на нем. Мы со спектаклями несколько раз ездили в Москву.
 

РАЗГОВОР О ШАМАНАХ

На вопрос о том, как появилась песня «У шамана три руки», Эдмунд Шклярский упоминает книгу кандидата исторических наук Владимира Басилова «Избранники духов», изданную в 1984 году, где рассказывается о шаманизме на территории России. А вот история, которую мне поведал спортсмен, человек, который всю свою жизнь посвятил изучению скрытых возможностей организма Алек По:

– Летом 1992 года «Пикник» выступал в Петрозаводске, а после концерта, как я понял, Эда с частью группы фанаты вытащили в ресторан недалеко от гостиницы «Карелия». Я тогда был в команде первого турнира РСФСР по рукопашному бою. После соревнований советские спортсмены тоже отправились отмечать свои победы. Так мы и пересеклись. Я искал свое в жизни, и он находился в творческом поиске. Эд тогда был с бородкой, вышли на свежий воздух покурить, разговорились. Эдмунд сам повел разговор о северных народах. Я тогда был на своей волне и сильно разговорился про тайны шаманов, камлания. В те годы шаманы были для меня практически как что-то из магии и связи с высшими силами, я тридцать лет работал над проблемой скрытых возможностей человека. Долго, правда, нам поговорить не удалось. Его быстро нашли, и он вернулся обратно. Скорее всего, Эдмунд и не запомнил меня… Но как говорится, мелодия осталась… А вдруг песня стала отголоском нашей спонтанной беседы?
 
ФОТО: из архива участников «Ленклуба».

Продолжение следует...