Школа справедливости

Каким судом судите, судят вам;
какой мерой мерите, отмерят вам.

Евангелие от Матфея

Упражнение в отправлении правосудия
есть лучшая школа справедливости.

Рудольф фон Иеринг


Яков, несколько часов назад прилетевший из земли обетованной, приехал ко мне в офис за консультацией. По окончании деловой части мы решили пообедать и разговорились.
- Григорий, знаешь, когда я в 70-х уехал в Израиль, то арендовал свой первый офис у довольно богатого человека. Он делал бизнес на недвижимости: владел помещениями в Тель-Авиве, продажей занимался… У меня дела поначалу не очень пошли, и я понял, что такой офис мне не по карману. Стал добиваться встречи с хозяином, чтобы расторгнуть договор и вернуть ему ключи. А он, соответственно, меня не принимал. Секретарша с ним не соединяла, пару раз его у офиса пытался поймать, так охранник не подпустил. В итоге я закрыл помещение, написал ему письмо, положил в конверт ключи и отправил почтой. А он, получив все это, подал на меня в суд за нарушение условий договора. Так я в первый раз оказался в израильском суде.
Сидим в зале, ждем судью. Что характерно - истец сам пришел на суд, без адвоката. Экономил, наверное. Я тоже был без представителя, тоже экономил. Только разные были эти экономии.
Входит судья. Мы встаем, а он с моим оппонентом персонально здоровается! Оказывается, они знают друг друга! Причем судья интересуется, как здоровье детей, мой контрагент, соответственно, что-то про супругу спрашивает. Разговор идет дальше, они про гольф-клуб вспоминают и даже говорят, что неплохо было бы вместе на выходных сыграть партию. Я все это слушаю, открыв рот, и понимаю, что мне хана. Еще не начав, я уже все проиграл. Судья тем временем заканчивает «междусобойчик» с моим противником и говорит: «Так, давайте приступать к рассмотрению дела».
Дальше он разбирает дело, мы свои доводы излагаем, и, ты представляешь, он выносит решение в мою пользу! Невозмутимо собирает бумаги и идет себе к выходу. Попутно опять-таки персонально прощаясь с моим бывшим арендодателем и напоминая ему про гольф! Мы выходим на улицу, я, совершенно обалдевший, спрашиваю своего оппонента: мол, что он чувствует? А он тоже спокойно мне отвечает, что ничего особенного. Проиграл и проиграл - так суд решил. Не говоря о СССР, даже сейчас, в современной России ты такое представить можешь?!
Впервые это чувство посетило меня на стажировке в Высоком суде Гонконга.
В 2012 году, через двадцать пять лет после получения Гонконгом независимости от Британии, его правовая система полностью отражала англосаксонскую. Попав в здание суда, я испытал зависть. Чувство, которое уже было несколько десятилетий назад описано человеком, который вынужден был уехать из СССР, адвокатом Диной Каминской: «Огромное старинное здание. Высокие сводчатые потолки. Такие высокие, что кажется: они уходят в небо. На стенах большие портреты, как в Большом зале консерватории. Люди на них в черных мантиях и белых париках. Их лица полны внутреннего достоинства и внутренней силы. И вокруг меня - тоже люди в таких же черных мантиях и белых париках.
И мне не смешно, что сейчас - в XX веке - так запросто ходят в завитых париках и что на женщинах не пестрые платья с короткими рукавами и декольте, а черная мантия и белая манишка. Мне не кажется это несовременным и смешным, как не может казаться несовременным или смешным религиозный обряд. Ведь я в храме. И одежда эта - символ извечной важности великого дела, которое они вершат. Так я ощутила Лондонский суд - английский храм правосудия. Я шла впервые в моей жизни в суд не работать, а только смотреть и слушать.
Ошеломляюще точно, ровно в два часа, как и было назначено (тот, кто долгими часами ждал заседания в коридорах наших судов, оценит! - Прим. авт.), распорядитель объявил открытым судебное заседание. Судья занял место на высоком помосте. Один, возвышающийся над всеми. И процесс начался.
Я слушала процесс, который велся по чужим для меня законам, по чужим для меня правилам, на чужом для меня языке. Слушала вопросы, которые задавал прекрасный адвокат Макдональд. И мучительно ему завидовала. Завидовала тому, что он, а не я стоит в этом суде, что на нем, а не на мне эта черная мантия, что он, а не я задает эти вопросы.
И завидовала я не только потому, что мне нравилась вся обстановка суда и это здание, такое великолепное, где все дышит уважением к правосудию. И не потому, что сама одежда адвоката казалась мне свидетельством его высокого престижа.
Завидовала потому, что очень люблю свою профессию, которой посвятила 37 лет своей жизни» .
Здание в Гонконге, где стажировался я, было современным, но чувство зависти у меня оставалось, так как за прошедшие десятилетия мало что изменилось у нас в стране для уменьшения этого чувства. И дело тут не только во внешнем, в париках и мантиях. Как говорил еще Анатолий Кони: «...надо заметить, что на Западе нет общих жалоб на суды, все ими довольны; там судебное сословие имеет свое прошлое; там деятельность судов регулируется общественным мнением; там судьи воспитаны в уважении к закону. В России же судебное сословие не имеет традиций, оно не получило воспитания, присущего западному судье; в России нет общественного мнения, которое, как сила, могла бы сдержать судейское усмотрение». И если уж такое положение существовало при царской власти, то что можно сказать о дне сегодняшнем! Третья ветвь власти уже достаточно дискредитировала себя, но при этом являет нам «угнетенную невинность или поросенка в мешке», требуя уважения. Совершенно забывая, что уважение заслуживают. «Уважать себя заставил» сказано Александром Сергеевичем о покойнике, поскольку на похоронах все крайне уважительно об усопшем отзываются.
Однако это не означает полного и безоговорочного принятия западной системы правосудия. Тем более что на наших глазах она дает сбои. Причина их, на мой взгляд, очевидна, и лежит она далеко не в юридической плоскости, а в духовной. Это остывание западной идеи демократии как панацеи от всех болезней этого мира и одновременный отход от христианских ценностей. На первый взгляд, правильно поставив во главу угла человека, западное общество столкнулось с диктатурой индивидуумов, которые с высоты своего пьедестала диктуют большинству правила и нормы, которые суть есть потакание самым оголтелым страстям и похотям.
Отсюда растет ювенальная юстиция. Именно так английской судебной системой создается вопиющий правовой прецедент, когда судами принимаются чудовищные решения об отключении от медицинских аппаратов, то есть фактическом умерщвлении, вопреки воле родителей, тяжелобольного младенца Чарли Гарда .
Как пророчески заявил Солженицын западному обществу: «Нам не избежать пересмотреть фундаментальные определения человеческой жизни и человеческого общества: действительно ли превыше всего человек и нет над ним Высшего Духа? верно ли, что жизнь человека и деятельность общества должны более всего определяться материальной экспансией? допустимо ли развивать ее в ущерб нашей целостной внутренней жизни?
Если не к гибели, то мир подошел сейчас к повороту истории, по значению равному повороту от Средних Веков к Возрождению, и потребует от нас духовной вспышки, подъема на новую высоту обзора, на новый уровень жизни, где не будет, как в Средние Века, предана проклятью наша физическая природа, но и тем более не будет, как в Новейшее время, растоптана наша духовная» .
Нам не надо бежать за вкушением плодов западного разочарования. Надо идти дальше. Не повторять, не копировать импортное правосудие, а на деле заняться «импортозамещением» судебной системы, взяв все ценное и создав лучше.
        С одной стороны, неплохо, что наша судейщина пока не дошла до описанного Александром Исаевичем «обездушивания». Но это не повод радоваться, поскольку, прежде чем обездушить что-либо, его необходимо сначала одушевить. А со времен Советского Союза духа-то не прибавилось. После развала СССР правосудие так и не смогло измениться, предложить принципиально новый подход по сравнению с советским наследием, пытаясь залить новое вино в «мехи ветхие». Парадокс заключен в том, что советский суд умер вместе с СССР, но он продолжает жить. Вернее, в нем, как в тяжелобольном, поддерживают процессы жизнеобеспечения. Создается даже иллюзия институционального развития. В этом направлении у нас, как ни реформируй, получался автомат Калашникова.
Только если автомат был и есть лучший в мире, то про остальное сказать этого нельзя, а можно вот такое: «Современный уголовный процесс России не содержит в себе уникального качества, которое можно было бы противопоставить практикам, наработанным за сорок лет действия УПК РСФСР. Если в уголовном процессе России и есть глубина, то она основана на советской правовой доктрине. А все проблемы судопроизводства, по сути, возникли из-за наложения новой правовой доктрины на скелет советского уголовного процесса. Но они несовместимы. Достичь соответствия можно, либо отказавшись от новой правовой доктрины, либо изменив модель уголовного процесса, введя различие между познанием в суде и познанием на предварительном следствии. Но отечественная юридическая наука не создала концепцию уголовного процесса, которая стала бы альтернативой советской школе» .
Судьи, как и в советские времена, продолжают оставаться заложниками системы, когда решение о виновности конкретного человека принимает следователь в момент возбуждения уголовного дела. У слуг Фемиды фактически отобрано важнейшее право, функция, смысл их существования: определять виновность или невиновность подсудимого. После возбуждения уголовного дела все дальнейшее - лишь оформление принятого решения. Следующие друг за другом стадии расследования не несут нового содержания, как это должно быть, а лишь подтверждают предыдущую, иногда отчасти ревизуя ее. При такой схеме вопрос о невиновности человека не рассматривается, а воспринимается как брак, недоработка на предыдущей стадии. Именно с этой позиции надо воспринимать фразу, приписываемую то Дзержинскому, то Берии: «То, что вы не сидите, это не ваша заслуга, а наша недоработка».
Существующий порядок таков, что «закон не предполагает получения судьей выводов, отличных от выводов следователя» . Поэтому-то наш брат адвокат так часто сетует на обыкновенное переписывание секретарем суда обвинительного заключения в приговор, хотя при детальном сопоставлении требований к оформлению этих процессуальных документов становится очевидным, что они, по сути, идентичны. Похоже на ситуацию, в которую я попал однажды в сельской местности: стоит деревянный туалет «типа сортир», две двери, «М» и «Ж». Заходишь внутрь - перегородки нет.
«Что такое оправдательный приговор? Это тот итоговый документ, по которому суд всем говорит - органы следствия, дознания - все, кто занимался расследованием уголовного дела, привлекали человека к уголовной ответственности необоснованно. Почему должно быть много оправдательных приговоров? Органы следствия занимаются расследованием преступления. Если к ответственности привлекается человек, который совершил преступление, то почему он должен быть оправдан? Оправдательных приговоров в принципе не должно быть» .
Это говорит судья. И не просто судья, а председатель областного суда. И говорит это он своим же коллегам и в какой-то степени подчиненным. То есть система налажена, отрегулирована так, что оправдательный приговор в ней - это нонсенс. Почему это так? Во-первых, его элементарно сложнее писать. Во-вторых, он привлекает внимание на предмет проверки коррумпированности судьи и в том числе поэтому он отменяется вышестоящей инстанцией в четыре раза чаще, чем обвинительный . Кроме того, оправдательный приговор создает отрицательные показатели прокурору, с которым судье еще работать. «Судья становится бюрократом, частью большой машины, которая и ограничивает его независимость. Судья же, чтобы работать в этой системе, принимает на себя эту роль и соглашается на это» .
Забывают жрецы Фемиды в этот момент о главном вопросе - зачем они тогда нужны? Уж лучше, на самом деле, внедрить электронное правосудие с судьей-роботом. Там хотя бы не будет претензий к «штамповке»… И нет нужды тратиться налогоплательщикам на недешевое содержание судей с их аппаратом, зарплатами, пенсией и т.д. Конечно же, утрирую. Но вопрос-то звучит.
Статистика такова: «В среднем один районный судья рассматривает 70 уголовных дел в год. Доля оправдательных приговоров в первой инстанции - 0,2%. То есть один приговор из 500. Легко посчитать, что среднестатистический российский судья выносит один оправдательный приговор за 7 лет практики...
Часть дел в России, как известно, рассматривается с участием судов присяжных. И там видим очень тревожную цифру:   целых 13% (по другим данным, 15% и  даже 20%. - Прим. авт.) оправдательных приговоров! Не стоит волноваться: законодательство, регулирующее работу судебной системы, успешно борется с этой угрозой. Если в 2010 году суды присяжных рассмотрели в России 1617 дел, то в 2014-м - всего 893. Доля дел, рассмотренных с участием присяжных, сегодня не превышает 0,1%. При этом с каждым годом все новые категории деяний и обвиняемых изымаются из их подсудности… За рассмотрением дел в районных судах может последовать их обжалование в вышестоящих инстанциях. По ним тоже очень интересные цифры. Ошибается тот, кто думает, что там редко отменяют обвинительные приговоры. Это происходит в целых 3% случаев! Правда, из оправдательных приговоров в апелляции отменяются 30%» .
        Сейчас часто приходится слышать: дескать, оправдательных приговоров при Сталине было намного больше, называется цифра порядка 10% , то есть, строго говоря, в 10 раз больше, чем сейчас (менее 1%) .
На самом деле сторонникам Иосифа Виссарионовича необходимо помнить, что судебная система как в советский период, так и сейчас развивается по канонам, заложенным именно при «отце народов». Да, при Сталине из-за нехватки специалистов судьями работали люди, не прошедшие «спецподготовку» в вузах и не работавшие после этого помощниками-секретарями судьи. Люди, имевшие опыт учителей, управленцев, специалистов в иных отраслях, но главное - жизненный опыт и способность вникнуть в ситуацию, разрешая ее по существу. Именно поэтому сталинское правосудие так отличается от нашего в лучшую сторону (говоря это, я не затрагиваю тему репрессий с их «тройками», где было 0,03% оправдательных приговоров, и политических процессов, речь идет о стандартной судебной системе).
В наше время мы имеем дело с отстроенной системой, которая выдавила из себя подобных судей-непрофессионалов. Сегодня судьи - это бюрократы, те самые «винтики» системы, про которых сказал генералиссимус во время знаменитого тоста своего, что «имя им - легион» и без них все разладится, составляющие особый слой государственных служащих. Исследования показывают неоспоримость факта, подтверждаемую на протяжении семидесятилетнего периода (с 1923 по 1992 год): чем больше специалистов с дипломами вузов занимали судейские кресла, тем неуклоннее снижался процент оправданий в суде .
И если до 1950-х годов процент оправдательных приговоров и профессиональных судей был соотносим (доля оправдательных приговоров - порядка 8-12%, доля профессиональных судей - тоже порядка 10-15%), то с момента резкого увеличения судей с высшим юридическим образованием в 1950-е (от 15 до 60% и дальше по нарастающей к 100%) доля оправдательных приговоров летит вниз и с 1960-х уже не превышает печально известный 1%.
Доказательством факта, что именно система судей-«винтиков» порождает «обвинительный уклон», точнее - «обвал», может служить, например, ситуация с судом присяжных в современной России. «Важным отличием судебного разбирательства является то, что центральное место здесь занимает фигура непрофессионального судьи. Присяжный заседатель не обязан иметь специального юридического образования, не предусмотрены какие-либо курсы при отборе в число присяжных. Соответственно, присяжный заседатель не находится под гнетом множества ограничений, значимых для профессионального судьи. В этом следует искать объяснение 15% оправдательных вердиктов, выносимых судами присяжных.
По большому счету, это означает отрицание обществом сложившейся доктрины отечественного уголовного процесса. Борьба между профессиональной юстицией (судьи и прокуратура), которая следует официальной доктрине уголовного процесса, и непрофессиональными судьями в лице присяжных заседателей выражается в высокой доле отмены оправдательных приговоров, вынесенных с их участием, а также явном сокращении подсудности судов присяжных» . И это при том, что первоначально проект судебной реформы предполагал рассмотрение судами присяжных всех преступлений, срок за которые превышает пять лет, а сейчас исключили из их компетенции даже дела о взятках, хотя, казалось бы, народное недовольство коррупцией должно сурово карать мздоимцев.
Такое ощущение, что у нас в стране два совершенно разных суда, два совершенно разных подхода к правосудию, а на самом деле - к судьбам людей и правоприменению.
Вспомним, где зарабатывали свой авторитет царские адвокаты Плевако, Спасович, Карабчевский - во время своих выступлений перед присяжными заседателями. Потому что перед ними сидел не судья-«бюрократ», а такие же люди, со своими грехами, проблемами и заботами, знающие жизнь.
Только так могли рождаться ситуации, например, с судом над священником, которого защищал Федор Никифорович Плевако. Пожилому священнику, справедливо обвиненному в прелюбодеянии и воровстве, оставалось рассчитывать только на благосклонность присяжных. Прокурор убедительно описал всю глубину падения священнослужителя, погрязшего в грехах. Защитительная речь Плевако была краткой:
«Господа присяжные заседатели! Дело ясное. Прокурор во всем совершенно прав. Все эти преступления подсудимый совершил и сам в них признался. О чем тут спорить? Но я обращаю ваше внимание вот на что. Перед вами сидит человек, который тридцать лет отпускал вам на исповеди ваши грехи. Теперь он ждет от вас: отпустите ли вы ему его грех?» Естественно, священника оправдали.
Или когда он же защищал старушку, укравшую жестяной чайник стоимостью в 30 копеек. Прокурор, узнав о том, что защищать ее будет сам Плевако, подготовил разгромную речь, в которой сначала даже вызвал жалость к старушке, но потом причислил ее за это деяние чуть ли не к революционерам: «Но, господа, частная собственность священна, так что если вы оправдаете эту бабку, то вам и революционеров тогда по логике надо оправдать». Плевако поднялся и произнес: «Много бед, много испытаний пришлось претерпеть России за более чем тысячелетнее существование. Печенеги терзали ее, половцы, татары, поляки. Двунадесять языков обрушились на нее, взяли Москву. Все вытерпела, все преодолела Россия, только крепла и росла от испытаний. Но теперь… Старушка украла старый чайник ценою в 30 копеек. Этого уж Россия, конечно, не выдержит, от этого она погибнет безвозвратно…» Старушку оправдали.
«Нельзя сравнивать нынешнюю систему и с дореволюционным гуманизмом: в начале XX века 40% подсудимых были оправданы судом присяжных, ну так это суд присяжных, это особая вещь, у нас тоже процент оправданных доходил до 20% уже в новейшие времена. Правда, оправдательный приговор суда присяжных отменяется в 800 раз чаще, чем обычное решение» .
В современной ситуации, когда сажают только алтынного вора, а рублевый гоголем ходит, расширение полномочий суда присяжных особенно важно. Народ видит, как человека, укравшего велосипед, сажают на 5 лет в тюрьму, а люди, прикарманившие миллиарды, снимаются в клипах.  Их не то что не расстреливают публично, как в Китае, а даже не подвергают отбыванию минимального наказания. В тот момент, когда в стране больше двадцати миллионов человек находятся за чертой бедности, неприкасаемые остаются с наворованным, выплачивают смешные по меркам украденного штрафы и по ходатайству якобы призванной охранять закон прокуратуры, с грубейшими нарушениями УПК освобождаются условно-досрочно.
Практика показывает, что наличие даже двух «кивал» - народных заседателей в советской системе - очень редко, в виде исключения, но могло сыграть положительную роль в судьбе обвиняемых. Вот, например, свидетельство из 50-х годов прошлого века адвоката советской эпохи С.В. Каллистратовой:
«Вызвали меня по одному делу в Верею. Дело пустяковое. Двое парней, строители, с похожей судьбой (побывали в плену, а потом в лагерях), жили отдельно от семей. Однажды подвыпили, и как-то лень им показалось тащиться на другой конец города до общаги, а у крыльца лошадь директора потребсоюза в сани запряжена и никого нет. Парни отвязали лошадь и поехали. Весело, с песнями. Пели громко, не то чтобы очень хорошо (навеселе как-никак), но и не то чтобы уж совсем плохо. Почти доехали, но в пятидесяти метрах от общежития их остановили и взяли под стражу. Теперь шьют «хищение общенародной собственности» - от семи до пятнадцати…
…Зачитали обвинение, парни рассказали, как было; прокурор призвал в целях сохранения общенародной собственности впаять им на всю катушку: сани стоят столько-то, лошадь - столько-то... Я говорю, что о тайном хищении не может быть и речи: ехали открыто, пели, не в деревню, не в лес, не к цыганам, а в общежитие. Ни использовать, ни даже спрятать ни лошадь, ни сани они надеяться не могли, поэтому надо парням засчитать то, что они отсидели во время следствия, и отпустить - они больше не будут. Парни подтвердили, что не будут. Судья все поторапливает, а народные заседатели, старик со старухой (кажется, дотронься - рассыплются), все кивают. Суд удаляется на совещание. Ждем. Час ждем, два ждем. Парни ждут. Конвой ждет. Семьи ждут. Совещательная комната на втором этаже. Я выхожу во двор, с пригорка в окно смотрю, судья что-то читает, заседатели сидят с боков и дремлют...
Шесть часов ждали. Наконец выходят. Зачитывают: 7 лет условно. Конвой уходит, жены вешаются на парней, я иду к судье отметить командировку. Спрашиваю: ну, чего вы совещались? Дело в полпальца толщиной! А я, говорит, за двадцать минут приговор написал, дал семь лет, а старики не подписывают. Это что же, говорят, их в тюрьму? За решетку? «Не хотите - пишите свой приговор». «А мы не умеем. Ты напиши сам, чтобы их отпустить, тогда мы подпишем...» Вот мы и ждали, кто кого пересидит. Потом, говорит судья, ему есть захотелось, и он подумал: «А пропади оно пропадом!» - и приписал «условно». Аккуратно не получилось, мало места оставил. И старики не верят: а что значит условно? их точно отпустят? не посадят?.. Пришлось последнюю страницу переписывать...» .
При этом расширение полномочий одного только суда присяжных не панацея. Напомню, что даже в царской России, зараженные духом «вольтерьянства», они оправдывали настоящих врагов Отечества, тогдашних террористов-революционеров, которые, выйдя на свободу, взорвали империю. Например, предполагаю, что при расширении полномочий присяжных нужно быть готовым к тому, что неизбежны оправдания «бытовых» взяточников (разве за исключением сотрудников ГИБДД), поскольку коррупция давно стала важнейшим звеном экономической модели современной РФ.
Наверное, поэтому появилась инициатива уполномоченного при президенте РФ по правам предпринимателей Бориса Титова, который намерен хоть как-то исправить существующий «шемякин суд», для чего предложил переквалифицировать в судьи около тысячи российских адвокатов и прокурорских работников. Вероятно, в том числе дабы примирить их судейскими мантиями. Что называется, обнималась соха с кобылой. Хотя справедливости ради надо отметить, что бывших прокуроров и следователей в судейском корпусе и так немало, при этом адвокатам дорога в судьи заказана. Другой вопрос, кто из защитников в нынешней ситуации согласится стать судебным «бюрократом», если речь идет именно о походе за справедливостью, а не за материальными благами.
Во время выступления перед предпринимателями Екатеринбурга бизнес-омбудсмен заявил, что отечественная судебная система остро нуждается в кадровом обновлении. По его словам, 80% судей - бывшие секретари судов, они выросли в судебной системе и не знают, как устроена жизнь, никогда не были в суде ни со стороны защиты, ни со стороны обвинения. По мнению Титова, это ведет к серьезному искажению правоприменительной практики и «кривым» приговорам .
Очевидно, что раньше бывшие учителя лучше, чем работницы судов с заочными дипломами, ориентировались в ситуациях. И сейчас этот факт также неизменен: вспомнить хотя бы бывшего школьного учителя из Провиденса, штат Род-Айленд, ставшего судьей, - Фрэнка Каприо. Ролики с ним - вернее, с его способом рассмотрения дел, вынесения решений - заполонили интернет.
Самый известный - когда женщина, у которой убили сына, после чего она находилась в глубоком жизненном кризисе, не могла оплатить свои штрафы и ее вызвали в суд. Разбирая бумаги, судья констатировал:
- …И сейчас у вас четыре парковочных штрафа…
- Вы говорите про недавние? - спрашивает его женщина.
- Про недавние, да.
- Штраф за одиннадцатое января я обжаловала в социальной службе, так как они обнулили мое пособие, выплатив штраф… - женщина начинает плакать. - Моего сына убили в прошлом году. Так что они обнулили мое пособие, потому что мой сын задолжал им. Моего сына убили в марте прошлого года. Счет пошел на мое имя. Они взяли мои деньги, потому что сын задолжал им. Мне пришлось идти в социальную службу, чтобы разбираться. И когда я вышла, у меня оказался новый штраф. В другой раз, пятого числа, паркомат не работал, у меня есть фотография… Я была в суде, потому что арендодатель хотел выселить меня. Мне пришлось съехать… Потом я получила еще один штраф, когда зашла в магазин, чтобы разменять мелочь для паркомата, а выйдя, обнаружила штраф сто долларов.
- Расскажите про ситуацию в социальной службе с вашим сыном, - спрашивает судья, хотя формально он всего лишь рассматривает вопрос штрафов за парковку и совершенно не обязан выяснять, что там у бедной женщины случилось с сыном.
Утерев ладонью слезы и вздохнув, она рассказывает:
- Моего сына убили в марте прошлого года. В социальной службе мне сказали, что он должен семьдесят пять долларов за май две тысячи шестнадцатого года. К тому времени он был уже мертв. Служба обнулила мое пособие, и я пришла и разобралась с этим. И когда я вышла оттуда, у меня был счет за парковку… У меня был тяжелый год, ваша честь. Я стою на бирже труда, и у меня нет четырехсот долларов на оплату штрафов. Я до сих пор плачу за похороны сына… Я бы так хотела, чтобы в ночь убийства мой брат был со мной. Тогда бы он не убил моего сына. Вот почему мой сын погиб… У меня черная полоса, ваша честь…
- Я думаю, - говорит судья, - что мы сможем выразить свое сострадание и понимание вашей травмы… Я приму во внимание все обстоятельства, о которых вы рассказали. Возможно, я смогу восстановить справедливость. И принять во внимание ужасную историю, которую вы рассказали про своего сына.
- Это худшее чувство в мире. Я чувствую себя такой опустошенной…
- Я снижу штраф до пятидесяти долларов. Сколько времени вам потребуется, чтобы оплатить его?
- Я справлюсь с этим.
Начиная догадываться, судья Каприо спрашивает:
- Вы ведь не останетесь совсем без денег?
- У меня останется пять долларов, - честно отвечает женщина. И, несмотря на это, добавляет: - Спасибо, ваша честь.
- Я не могу оставить вас с пятью долларами. Я отменяю штраф.
- Спасибо!
- Всего вам хорошего, надеюсь, что у вас все наладится, - и уже не как человек в мантии, а по-отечески он пожелал ей: - Удачи вам.
- Спасибо!
Люди высказывают слова поддержки, одобрения, хотят видеть судью именно таким. Не потакающим порокам человеческим, а умудренным жизненным опытом. Не бездушным роботом, переписывающим приговоры из обвинительных заключений, а по-человечески справедливым. Не жестоким и суровым, а милосердным и великодушным. Поскольку «где больше строгости, там больше и греха» .
Одним из необычных способов его решений по парковочным штрафам является позволение детям, которые пришли в суд, определить наказание своим родителям:
- Я позволю тебе выбрать сумму штрафа, и мы должны решить. Ни на кого не смотри, мы будем честными, ок? - говорит он девочке лет десяти, которую поставил на судейском месте рядом с собой (ее мама на руках с братиком, грудным малышом, ждет вердикта). - Штраф с пеней - триста долларов, без пени - сто долларов. Мы можем поделить его еще и пополам - пятьдесят долларов. Другой вариант - ноль. Я застрял. Что бы ты сделала на моем месте, сколько бы ты потребовала?
- Третий вариант, - подумав, отвечает она.
Все в зале, включая маму, ожидали, что ребенок предпочтет сказать «ноль». Начинается смех.
- Третий? Ты говоришь: третий? А какая там сумма? Пятьдесят? То есть ты хочешь, чтобы она заплатила пятьдесят долларов? Хорошо, - судья Каприо улыбается. - Ты уверена, что не сто долларов, сумму ее реального штрафа?
- Нет.
- И ты также не можешь оставить ее без штрафа? Нет?
- Нет.
- Хорошо. Я знаю, что ты здесь с восьми утра, а сейчас уже девять двадцать.
- Да.
- Чем ты завтракала сегодня?
- Я еще не завтракала, и я умираю от голода! - заявляет ему, вертясь, девочка.
- Думаю, что мы заключим сделку с твоей мамой. Она купит тебе завтрак, когда вы выйдете из суда, а я отменю штраф. Хорошее решение?
- Да!
Некоторые даже называют его «лучшим судьей в мире» за харизматичность, справедливость и присутствие чувства юмора в непростых ситуациях.
Или другой пример, когда судья из Северной Каролины Лу Оливера приговорил Джозефа Серну, бывшего солдата спецназа, к 24-часовому тюремному заключению и отсидел в тюрьме сутки вместе с ним. Подсудимый три раза был в Афганистане, а после возвращения с войны начал пить. В результате был неоднократно обвинен в вождении автомобиля в нетрезвом состоянии, дело дошло до реального срока заключения. Судья, который сам является ветераном войны в Персидском заливе, приговорил Серну к 24 часам тюремного заключения и лично отвез в тюрьму. Они просидели всю ночь, судья рассказывал о своем опыте привыкания к мирной жизни. И это кардинально изменило жизнь ветерана.
При этом справедливости ради необходимо отметить, что подобные эксцентричные истории являются исключительными и для западного сообщества, именно поэтому они так популярны в интернете. Если б они являлись обыденными, никто бы на них не обращал внимания.
Факт остается фактом: российская судебная система, несмотря на все попытки ее совершенствования, продолжает оставаться одним из главных пережитков советского строя. Что-либо с этим поделать, конечно, непросто, но, двигаясь в направлении расширения подсудности судов присяжных, выборности судей, назначения их из числа не только сотрудников правоохранительных органов или аппарата самих судов, можно попытаться преодолеть пресловутый обвинительный уклон. Однако принятие этих мер - отнюдь не самое главное.
Заканчивая обедать с Яковом и отвечая на его риторический вопрос, я произнес:
- Нет, не говоря о СССР, даже в современной России я такого поведения судьи представить не могу. Я правильно понимаю, что таки ты, как Ален Дершовиц , произносишь слово в защиту Израиля?
- Я говорю о том, что такой суд в Тель-Авиве обусловлен своей независимостью. Но не исключительно ею. Еще тем, что законодательство страны имеет в основании религиозные нормы. Судья понимает, что над ним не только вышестоящий, но и совершенно иной суд, ожидающий его в конце жизни. Поэтому и судит соответственно. По крайней мере, старается. А требования ряда религиозных обрядов, таких как соблюдение субботы, норм погребения, кашрута, на законодательном уровне закреплены были одними из первых при образовании Израиля. Вопросы брака, развода, алиментов вообще отнесены к ведению специального религиозного раввинатского суда, действующего на основе древних законов Талмуда. При этом существует несколько правительственных организаций, которые занимаются отслеживанием случаев религиозной дискриминации. А в целом в стране действует смесь англосаксонской и романо-германской правовых систем. И никого это не смущает. Система образования, кстати, тоже формально разделена на светское и религиозное, но и в светском изучение основ религии является обязательным.
- Яков, у нас 73% людей при опросе сказали, что обязательным в школе должен быть предмет «Правила дорожного движения», а 63% сообщили, что обязательной должна быть начальная военная подготовка. А основы религиозных культур и светской этики две трети опрошенных считают необязательными. По их мнению, они должны быть дополнительными, то есть на выбор родителей и школьников .
- Знаешь, я думаю, что если ПДД и НВП важнее Царя в голове, то тогда не удивляйтесь результатам такого образования. Да и судам тоже.