de omnibus dubitandum 118. 127

ЧАСТЬ СТО ВОСЕМНАДЦАТАЯ (1917)

Глава 118.127. ДУМАТЬ О ВОЙНЕ «ДО ПОБЕДНОГО КОНЦА» БЫЛО БЕЗУМИЕМ…

    7 марта 1917 г. я, писал в 1921 году войсковой старшина Ф.К. Миронов (см. фото), выехал из ст[аницы]. Усть-Медведицкой. На ст. Себряково удалось ближе познакомиться с тем, что произошло, и я решил побывать в Петрограде.

    В Петрограде среди членов Госуд[арственной] Думы царила полная растерянность, и добиться положительного ответа на интересующие вопросы о войне и дисциплине в армии в связи с прик[азом] № 1 не удалось.

    Я решил вернуться в свой 32-й Донской казачий полк, где числился стар[шим] пом[ощником] комполка по строевой части. Полк находился в г. Рени. Ком[андиром] полка состоял полк[овник] Ружейников*, быв[ший] окр[ужной] атам[ан] в Ус[ть]-Медв[едицком] округе, с ним у меня были столкновения на почве революционных выступлений 1905–1906 гг.

*) РУЖЕЙНИКОВ Михаил Алексеевич (дон.)( 1859 -?) - в службе с 1879. Новочеркасское казачье юнкерское училище (офицером с 1885). Полковник. В Донской армии. Вышел в отставку генерал-майором 5 апр. 1920. В Русской Армии вновь на службе полковником, на 1 окт. 1920 командир 2-го Донского казачьего полка.
Чины:
на 1 января 1909г. - Войско Донское, управление окружного атамана Усть-Медведицкого округа, войсковой старшина, помощник окружного атамана
Источники:
1. Волков С.В. база данных «Участники Белого движения в России»

    Полк[овник] Ружейников был ярый монархист. Совершенно неспособный к боевой деятельности, он тем не менее всецело отвечал взглядам самодерж[авного] правительства.

    Явившись в полк, я сейчас же коснулся политической стороны дела, ибо видел, что с выходом приказа № 1 армии не будет, и думать о войне «до победного конца» было бы безумием. Необходимо было сосредоточить все внимание на том, чтобы казачество не было вовлечено Войсковым начальством на борьбу с революцией.

    Чувствовалось, что большинству офицерства совершившийся переворот не по душе.

    Первая беседа с офицерами и представителями казаков (по 6 человек от сотни) произошла на открытом воздухе в г. Рени. Я разъяснил казакам на этот раз различные виды государственного устройства в разных странах с их достоинствами и недостатками. Идеалом служила демократ[ическая] Шве[йцарская] республика с ее меморандумом и народной инициативою.

    После трехчасовой беседы было приступлено к голосованию записками по вопросу: «Какое государственное устройство желательно для России?»

    Нужно сказать, что казаки знали к этому времени об отречении царя, передаче престола Михаилу и его отречении и существовании Временного правительства, на верность которому была принесена присяга.

    Из 55–60 записок получился единогласно ответ: «демократическая республика»...

    Из 16 офицерских записок более половины ответили: «конституционная монархия».

    Итак, было очевидным, что политические дороги офицеров и рядовых казаков начали двоиться, что и было тогда подчеркнуто. Став членом революционного комитета г. Рени, я принимал живейшее участие в заседаниях комитета и митингах.

    В один из последних мартовских дней я предложил полк[овнику] Ружейникову оставить полк, как черносотенцу. Ружейников запротестовал. Тогда ему было сказано, что если он не оставит полк добровольно, то это будет сделано через в[оенно]-рев[олюционный] ком[итет].

    Через два дня Ружейников был вызван в штаб дивизии на освидетельствование, а я — на объяснение своего поступка по отношению к комполка. Результатом этого [было]: Ружейников все-таки должен был уехать из полка, а я в свою очередь принужден был получить тоже медицинское свидетельство и отпуск по болезни.

    Через несколько дней 32-й Донской казачий полк был снят из г. Рени и, прибыл в соседнюю деревню, недалеко от штаба дивизии. Шел полк с боевыми мерами охранения, так как в полку распространился слух о моем аресте и о решении полками дивизии принудить 32-й полк выдать всех революцион[ных] офицеров и казаков.

    Подъезжая к штабу дивизии, казаки полка выбросили заготовленные красные флаги и потребовали, чтобы музыка играла «Марсельезу».

    Было страшно обидно, что до первых чисел апреля 1917 г. в казачьем полку боялись еще открыто выбрасывать красные флаги. Дня через два был полковой митинг на злободневные вопросы текущего момента.

    Прощаясь с полком, я просил казаков и офицеров найти общую платформу для деятельности.

    «Что-то там на родном Дону делается теперь?..»

    Никакого, конечно, не было сомнения, что помещики и капиталисты постараются повторить опыт 1905–1906 гг. тем же путем и теми же средствами. Нужно во что бы то ни стало удержать донское казачество от этого рокового для него шага.

    Как-то старики на Дону реагируют теперь на происходящие события. Как-то они поймут и воспримут исторически назревшую необходимость свержения царя, который до последней минуты в их глазах был «Божий помазанник».

    Один за другим толпились в моем мозгу вопросы времени, и ясен был ответ — не избыть беды родному Дону... Используют генералы на почве темноты и невежества и «казачий жизненный уклад», и «вольность казачью», и даже великое историческое прошлое вольных и гордых атаманов Дона Булавина, Разина, Ефремова и др.