Будешь помнить меня?

Она всегда приходила когда считала нужным.
Без всяких оглядок на какие бы то ни было резоны. Это ее фишка: никогда не предупреждать о приходе, будто ничего не изменилось в этом мире после изобретения не только мобильного, но и простого телефона. Если не могла застать дома, поворачивалась и уходила, не упоминая потом о своем визите, только от соседей иногда узнавал, что приходила.
Она.

Конечно, спрашивал:
- Почему ты не позвонишь? Не предупредишь?
- Не хочу. Будь спокоен, даже если у тебя в этот момент другая любовница, я не расстроюсь нисколечко. Просто подожду звонка и по твоему голосу пойму: хочешь ли ты... меня. А потом опять приду без предупреждения, когда мне станет душно без твоего тела. Не бойся, это не любовь. Я не собираюсь менять наши жизни.
- Тогда зачем я тебе?
Пожала плечами:
- Откуда я знаю... Ты меня не огорчаешь, впрочем, иногда думаю, что люблю тебя, но чувство это так мимолетно и многогранно, рассыпается на чудесные блики, как в детском калейдоскопе, а потом превращается в нечто обыденное, в угольки, хочется зевнуть и отвернуться. Я уже и не знаю - что такое любовь. А жить с тобой рядом плохо представимо.

Каждый раз ее внезапные визиты погружали в головокружение и трепет, накатывала волна полета, подобно тому как птица поднимается вверх на порыве теплого ветра, когда не хватает воздуха от восторга высоты, когда застали врасплох и неожиданность сияния женских глаз делает тебя мягким как расплавленный воск, а всё ее существо говорит без слов: "О, как дико я соскучилась по тебе, милый! Не могла выдержать лишней секунды, чтобы увидеть твои глаза!"
И податливое тело тает в руках.

- У тебя есть муж?
Нежно улыбнулась:
- Какая разница? Ревность - самое скучное и тухлое человеческое чувство!

Что тут возразишь? Что это непонятно и бессмысленно?
А что осмысленно? Не раз уже порывался поговорить с ней серьезно, с доводами. Что это всё глупо. И так дальше нельзя. И что его жизнь стала зависеть от нее, что он пытается строить свое бытие с оглядкой: "А если она придет сегодня? Неожиданно? Без предупреждения?"
Но разговор не получался, что-то упрямо останавливало.
Да и зачем этот разговор? У них нет друг к другу ни малейших обязательств. Ей нравился только секс, ничего другого не хотела от него, не только предметов, но и мелких услуг, которые он мог бы ей оказать.
Даже не упоминала о дне своего рождения:
- Забудь! Забудь что я родилась в какой-то день, это лишнее. Об этом пусть другие заботятся.
- Думаешь, я не способен сделать достойный тебя подарок?
Отвечала с материнской улыбкой:
- Способен, расслабься! Если ты еще раз заговоришь о подарках, мы с тобой больше не увидимся. Мне ценно отсутствие какой бы то ни было...
Задумалась на пару секунд, покрутила ладонью в воздухе:
- ...вещной заинтересованности. Ни мне от тебя, ни тебе от меня.
- Ты такая богатая? Такая независимая?
Улыбнулась как ребенку, казалось, ее голос рождается из жемчуга, глубокий и нежно искристый:
- Да нет же! Толщина кошелька вообще ничего не определяет. Важна некая отстраненность отношений как можно более свободных от обязательств. Это нечто вроде... подлинного искусства. Когда ты приходишь в публичный дом, твои движения мало чем отличается от порносайта в твоем компьютере. Но когда это окрашено чувством, секс рождает другие миры. Пошлая картинка совокупляющихся тел в мониторе разнится так же, как прекрасное полотно Рубенса, висящее на стене музея с примерно тем же содержанием. Рубенс рождает сиюминутное чувство, что надолго остается в душе, а не только оргазм, о котором скоро забываешь. Это не зависит от чьих-то вкусов, от того, кому принадлежит полотно и даже от самого Рубенса. Она, эта картина, ценна сама по себе, как законченное совершенство.
- Я тебя не понимаю.
Засмеялась:
- А я и сама себя не понимаю!
Даже не знал ее возраста, кажется, она моложе, но сегодняшние женщины часто одинаково молоды, иногда бывает трудно определить возраст.
- А может быть, тебе это и не надо? Знать мой возраст? Зачем? Тебе станет легче? Или сложнее?
Единственное что позволяла - платить за себя в ресторане. И только потому, чтобы не выглядел глупо. На людях.
А между тем начинал чувствовать ее приход, что-то вроде электрического поля: внутри пощипывало нечто такое, от чего хотелось чихнуть. В переносном смысле чихнуть, конечно, но по ощущениям похоже. Будто бы внутри кто-то скреб, осторожно так.
Каждый раз приходила в каком-то новом облачении.
Иногда умопорачительные шерстяные рейтузы, с оттенком кричащего китча, связанные вручную, многоцветные, на каждой ноге разные по сочетанию и цветовой гамме. Выглядела обнаженной когда шла по улице, хотя все участки ее тела, даже слегка напоминающие интимность, полностью закрыты.
Оборачивались многие, только совсем никого не замечала, что-то рассказывая ему, будто они вдвоем гуляют в безлюдном парке. Сама вязала эти... как их назвать? Колготки? Скорее всего нет. Слишком художественно, такой вязкой владеют мастера. Почему-то не допускал, что она такой мастер, это казалось глупостью, не мог представить со спицами в руках потому еще, что стиль этой одежды неуловимо, но точно отсылал к "Ромео и Джульетта" Франко Дзефирелли, не повторяя, а только существуя в одной эстетике.
На задних карманах ее джинсов, отороченные золотой нитью, мерцали два вышитых зеленых семилапых растения, листы конопли нахально помахивали невольному зрителю в такт шагов. Полицейские заинтересованно смотрели вслед, но останавливать почему-то не желали, только смотрели, обыскивая глазами.
Украшения никогда не выглядели на ней кричащими, всегда в меру, точно и безусловно подобраны, взгляды зевак обволакивались изяществом и тонким вкусом.
И камни всегда настоящие.
Однажды камни эти привлекли внимание трех наглых молодцов с вихляющими взглядами и сальными улыбками. Они, вероятно, издалека приметили сверкание бриллиантов в ее ушках, приблизились на расстояние вытянутой руки, окружили его и ее, лежащих и загорающих на диком пляже.
Один из троицы, вероятно, вожак наклонился к полулежащей женщине, дабы получше рассмотреть серьги в ушах:
- Ой, а что это тут у нас? Да никак булыги!
Воздух внезапно сгустился, моментально стало ясно, что парни собираются освободить ее уши от серег с бриллиантами.
Сознание его начало кристаллизоваться, уже сжимал горсти песка в руках, чтобы швырнуть в глаза непрошенных гостей, больше под рукой ничего не было, даже камня, но двое ловко и быстро наступили на руки, а нож, приставленный к его горлу, выглядел более чем убедительным аргументом.
Наглый вожак продолжал мерзким сладким тоном:
- Ну, снимай, бикса! Сама-сама-сама!
И тут произошло нечто необъяснимое: предводитель как-то быстро сник и, закатив глаза, валился на бок, широко раскрыл рот, шумным всхрапыванием хватая воздух.
Двое других получили от нее же мгновенные и точные удары одному в область паха, другой, держащий нож получил удар в шею, оба  засипели, заохали, согнулись пополам.
Он быстро вскочил, она уже стояла на ногах и только спокойно улыбалась хорошо исполненному действию, потом рванула к себе сумочку, вытащила из нее небольшой, очень внятный черный револьвер, грубо засунула ствол в рот вожаку, отчего губы того моментально сделались красными от крови:
- Мальчики, вы тут полежите минут двадцать, не уходите никуда, иначе я вас всех троих урою.
После небольшой паузы добавила:
- Перц... я не очень сложно по фене ботаю?
Когда ехали назад, после долгих раздумий спросил:
- Кто ты?
Получил в ответ только нежную улыбку:
- Женщина! Твоя женщина... Не парься, со мной такое бывало. И ты не виноват, ребята расслабились, думали, что с курицей справиться проще пареной репы.
Улыбнулась:
- Кроме того, у меня было позиционное преимущество, как в шахматах!
Но мутное чувство стыда и вины перед ней осталось. Навсегда.

Пару раз для вылазок на природу надевала на себя какую-то рухлядь с дырками на длинной юбке и свободной блузке, но рухлядь эта, оба раза совсем не похожая друг на друга, совершенно не выглядевшая цыганской, сшитая из великолепных материалов, сидела на фигуре столь эффектно, словно вечернее платье для коктейлей у дам, желающих сегодня непременно блеснуть в мужском обществе.
Иногда ее наряд поражал строгостью и великолепием как у мультимиллиардерши на заседании совета директоров своей компании, сногсшибательный брючный костюм вызывал оторопь: и покрой, и цвет, и аксессуары тотчас же выдавали какого-то талантливого дизайнера, знавшего толк в своей профессии. И только лукавый стригущий взгляд, от которого перехватывает дыхание, нашептывал, что перед тобой любительница приключений.
А приключения восхищали. До нее даже не подозревал насколько глубокими и изысканными могут быть интимные удовольствия.
При этом нельзя сказать, что она как-то особенно красива.
Нет.
Это не было любовью чувственной, но только физической, а такая стоила многих чувственных вместе взятых.
Как сам себя убеждал.

Потом она исчезла.
И больше никогда ее не видел.
Искал. В интернете. В сетях. Но будто и не существовала вовсе.
Телефон не отвечал, конечно.
Только пару раз просыпался ночью от сладкой судороги, от ощущения, что кто-то целует затылок, там, где линия волос переходит в кожу.
Она всегда так делала.
Именно так. Нельзя спутать.
И почему-то точно знал, что это ее губы.
Ни до, ни после женщина подобной сексуальной природы уже не заходила в его жизнь. С тоской думал, что она испортила ему эту самую жизнь, ибо не сравнивать с ней не мог, а сравнения далеко не в пользу других женщин.
Ушла так же внезапно, как и приходила. Последнее, что сказала по телефону:

- Будешь помнить меня?