пепел крестьянской души

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Огромное войско повстанцев, сосредоточенное в селениях вдоль Голышмановского
тракта от железной дороги на север до Малиновки, оказывало
мощное сопротивление красным полкам и бригадам. Подстёгиваемые строгими
приказами, красные командиры беспрерывно бросали против мужицких
отрядов, своих бойцов, таких же крестьян, как те, и терпели неудачи. Боязнь
наказания и безрассудное желание победить бородатых мужиков, толкали
красных командиров на изуверскую жестокость и коварство. Чтобы выдавить
повстанцев из очередной деревни, они поджигали избы и ждали, когда из
них начнут выскакивать люди, которых добивали без разбору. Сотни трупов,
в большинстве своём женщин и детей, ни в чём не повинных граждан, часами
лежали там, где их догоняла пуля. Видя эти бесчинства, некоторые красноармейцы
не выдерживали зрелища и переходили на сторону повстанцев. Но это
не останавливало их командиров и комиссаров, которым был дан приказ во
что бы то ни стало, в самое ближайшее время подавить народное сопротивление
и уничтожить всех активных участников его. Всё сделав своими непродуманными
карательными мерами для того, чтобы восстание граждан Сибири
вспыхнуло, теперь коммунисты шли на всё, чтобы его погасить. Они без суда и
следствия расстреливали людей и грабили и без того нищее население.

Используя манёвренность, подвижность и обстрелянность кавэскадрона
Губина, командование повстанцев направляло его в горячие точки в самый
критический момент. За несколько суток пребывания на фронте, эскадрон
успел поучаствовать в боях на юге Ишимского уезда, в районе с. Истошино,
на западе у д. Червянка и вновь вернуться в район Голышмановского тракта,
в д. Одина, где были сосредоточены основные повстанческие силы. Потеряв в
боях треть состава эскадрона, практически оставшись без патронов и продовольствия,
Василий выглядел уставшим и душевно опустошённым. Его раздра



жали неразбериха в управлении фронтом, конфликты между командирами
повстанцев, прибывших из разных волостей и несогласованность действий
штабов. «Такое огромное войско здесь собралось, а заметных результатов нет.
Нужно нам не обороняться, а вести наступательную позицию. Пусть мы хуже
вооружены, чем противник, но зато по численности раза в три превосходим
его. Да и местность свою лучше знаем, чем красные командиры. Чего мы ждём,
что высиживаем? Недаром пословица гласит: «Куй железо, пока горячо, а то
поздно будет». С каждым днём у красных становится всё больше и больше войск,
которые прибывают с разных сторон России. Видно, наше восстание, как
кость в горле, застряло у коммунистов. Впереди посевная, а население с оружием
в руках против них поднялось. Хоть куманьки и не ахти какие вояки, но
за счёт оружия и жестокости они могут подавить наш бунт. И будут торопиться
это сделать», - размышлял Василий, не до конца ещё оправившийся от тяжёлого
ранения.

Приняв негласное верховенство в военном союзе между Большесорокинской
и Кротовской волостями за Шевченко, сразу по прибытии из очередного
похода Василий отыскал того и доложил о результатах своего рейда. «Да, паря,
многовато ты бойцов потерял. Видно, выхода другого не было, раз такое случилось.
Руководство Голышмановским повстанческим фронтом собирается в
ближайшие день-два бросить силы на помощь ялуторовским народным соединениям.
Так что, доукомплектовывай свой эскадрон, довооружайся и готовься
в поход», - предупредил Пётр Семёнович. «Может, нам в свои края податься?
Какой смысл здесь силы тратить? Тут и без нас тысяч десять мужицкого войска
стоит. А в наших сёлах коммунисты свои порядки укрепляют», - возразил Василий.
«Если повстанческие войска сдадут свои позиции вдоль обоих железных
дорог, то уже скоро наши с тобой земляки захлебнутся в крови от действий регулярных
войск красных. Нет, Василий Иванович, пока есть возможность, мы
их должны бить здесь. И чем больше побьём, тем меньше у куманьков будет
сил на расправу с нашими гражданами», - ответил многоопытный Шевченко.
«Ладно. Видно не время ещё такие разговоры вести. Пойду делами заниматься
», - согласился Василий и устало улыбнулся. «Ты сам-то как себя чувствуешь?
Может, в полевом госпитале подлечиться?» - спросил Пётр Семёнович. «В бою
я забываю о боли. Всё будет нормально», - ответил Губин и вышел из штаба.

Доукомплектовка эскадрона на этот раз проходила тяжело. Василий сам
вёл отбор кавалеристов, из числа тех, кто воевал в составе освободительного
полка Шевченко, и многих из них по разным причинам отсеивал. То ему



внешний вид не нравился бойца, то плутоватость во взгляде, то запашок самогонного
перегара, а кто-то просто по возрасту не подходил для тех физических
нагрузок, которые испытывали кавалеристы во время огромных беспрерывных
переходов. С большим трудом набрав двадцать семь достойных
кандидатур, Губин определил их по взводам и поручил командирам заняться
обеспечением пополнения оружием, патронами и провиантом. А уже через
день, в составе сводного отряда, под командованием Зломанова Гавриила
Петровича, кавэскадрон выступил в сторону юга Ялуторовского уезда. Прорвавшись
с боем через заградительные отряды 6-го заппулбата, он совершил
налёт на деревню Карпуново, что около 70 вёрст юго-западнее ст. Вагай, где
захватил полевой штаб пулбата с огнеприпасами и большую часть маршевой
роты, несшей сторожевое охранение, и пошёл дальше. Следующий бой сводный
отряд повстанцев принял в районе деревни Емуртлинской, что 52 версты
юго-восточнее Ялуторовска. Бой был коротким, но жестоким. Но и на этот раз
победа оказалась на стороне повстанцев. Не выдержав натиска, красные были
вынуждены отступить в сторону села Упорово, что 35 вёрст юго-восточнее
Ялуторовска.

После локальных побед, командир, да и все бойцы сводного отряда заметно
воспряли духом. Но одновременно Василий понимал, что красные сделают
всё, чтобы преградить им дорогу на запад и не дать возможность войти в город
Ялуторовск с тыла. Засада поджидала эскадрон в слободе Бешкильской, где
был сосредоточен 187-й полк, команда комкурсов Всеобуча, 6-го заппулбата и
роты 206 полка. После короткого боя повстанцы были вынуждены отойти и сосредоточиться
в д. Скородум. В течении всего дня они вели ожесточённый бой
с превосходящими силами противника. Окружённые со всех сторон кавалеристы
эскадрона и пешие стрелки, как могли сражались, отбивая атаки красноармейцев.
Василий дважды пытался прорвать кольцо нападавших и дважды
был вынужден уводить бойцов в укрытие из-под града пуль. Красноармейцы
вели кинжальный огонь по повстанцам из всех имеющихся пулемётов, винтовок
и револьверов. Видя, как выкашивают враги ряды бойцов повстанческого
отряда, Василий с огорчением подумал: «Это расплата за беспечность. Расслабились
от успеха в предыдущих боях и не провели необходимую разведку
перед входом в пределы села». Но в том, что это не было сделано, не он был
виноват, а Зломанов, командующий этим походом. «Надо во что бы то ни стало
вырываться из кольца. Иначе все погибнем здесь. Красные, по-видимому, не
собираются брать пленных. Они стреляют только на поражение», - сделал неутешительный
вывод, Василий.



«Командир, у нас путь на волю только один», - оторвал от размышления голос
Фильки. «Какой?» - удивлённо спросил Василий. «Через прорыв восточного
заграждения красных». «Но там же две пулемётные точки действуют». «Зато
солдат гораздо меньше». «С чего ты взял?». «Винтовочной стрельбы оттуда
почти не слышно». «Но пулемёты-то пострашнее будут для нас, чем винтовки», -
не понимая пока намёков вестового, ответил Губин. «Зато с ними разобраться
легче. Разреши мне взять ещё одного бойца, чтобы незаметно подобраться к
пулемётчикам и забросать их гранатами», - попросил Филька. Командир строго
посмотрел на своего вестового, немного подумал и согласился: «Бери любого,
кто понравится и попробуй исполнить свою задумку. Если получится, то
хоть часть эскадрона спасётся. А так, все можем полечь здесь».

Василий некоторое время наблюдал из укрытия, как ловко ползли по плотному
снегу в сторону вражеских пулемётных точек две человеческих фигурки,
а когда потерял из виду, обернулся назад на оставшихся бойцов и грозно произнёс:
«Эскадрон! К прорыву в восточном направлении, готовсь!». И почти в
это самое время впереди прогремели два взрыва. «За мной! Вперёд!» - добавил
командир и рванулся в бой. Красные осознали произошедшее не сразу. А
когда до них дошло, что пулемётные гнёзда подорваны и повстанцы пошли на
прорыв, стали бешено стрелять им вдогонку. Несколько коней завалились на
снег и бились в предсмертной агонии, но большинство кавалеристов прорвали
кордон и вырвались на свободу. Оказавшись за пределами зоны обстрела,
Василий остановился и стал ждать всех отставших. «Не останавливаться. Двигайся
вперёд. За нами может увязаться красная конница», - твердил он каждому
бойцу, который приближался к нему. Одним из последних прискакал Чикирев
Пётр, сзади которого восседал Филька. «Второй боец где?» - машинально
спросил командир. «Убили его», - ответил отважный разведчик и виновато
улыбнулся. «Ладно. Отведи бойцов версты на две и поджидай меня. А я ещё
побуду здесь», - обратился Василий к Петру и повернул Воронко в сторону, где
всё ещё раздавалась пальба из всех видов орудий.

Остановившись на опушке берёзового колка, командир стал внимательно
всматриваться в окрестности деревни. Пролетали минуты, но с той стороны никакого
движения не наблюдалось. А ещё через некоторое время шквал огня прекратился
и послышались одиночные выстрелы. «Добивают раненых! Человек сто
наших полегло», - машинально подумал Василий и его сердце тоскливо заныло.

Остатки своего эскадрона он догнал недалеко от тракта на Упорово.
«Сколько кавалеристов осталось?» - глухим голосом спросил он Петра. «Трид



цать четыре с тобой вместе», - ответил тот. «Половину эскадрона потеряли!» -
простонал Василий. «Могли бы и все там остаться навечно», - решил немного
взбодрить брата Пётр. «Иногда бывает, что лучше быть мёртвым, чем живым.
Глаза родственников убитых не увидишь», - мрачно произнёс Василий. «Ты, вот
чо, командир, панихиду заканчивай петь. Собирайся с мыслями и давай команду
в каком направлении дальше двигаться. Домой надо подаваться. Среди
тридцати четырёх - семеро раненых имеется. Им помощь требуется», - высказался
Пётр. После этих слов Василий немного взбодрился, провёл взглядом
по лицам оставшихся в живых бойцов, и уверенно сказал: «Обойдём стороной
Упорово и двинемся на северо-восток. Пересечём железную дорогу и в трёх
верстах от неё будем пробиваться до Усть-Ламенки, а там видно будет куда
двигаться. Путь немалый. Полторы сотни вёрст, не меньше. А красные сейчас
каждый разъезд охраняют».

Основательно потрепанный и израненый морально отряд кавалеристов
медленно пробирался на восток. Чтобы не нарваться на регулярные части
красных, основные переходы через населённые пункты он делал в тёмное время.
Непрерывное движение и постоянное напряжение продолжались почти
двое суток. И только когда, обойдя стороной Усть-Ламенку, кавэскадрон оказался
в пределах Голышмановского фронта, Василий объявил привал и подозвав
Петра и Фирулёва Николая, сказал: «Здесь мы расстанемся. Вы, с нашими
большесорокинскими бойцами направитесь в сторону дома, а я с остальными
попробую найти штаб Шевченко и доложить ему о последнем бое». «Может,
и ты с нами пойдёшь?» - спросил Фирулёв. «Нет. Я обязан рассказать тем, кто
нас послал на Ялуторовск, о поражении, нанесённом нам красными полками в
районе слободы Бешкильской. Иначе мы все будем объявлены дезертирами», -
твёрдо ответил Василий. «Ну, смотри. Ты - командир, тебе виднее», - согласился
Николай и неуверенно добавил: «Как бы руководители Голышмановского повстанческого
фронта на тебя вину за разгром сводного отряда не свалили».
«Гадать не буду. В какую сторону повернётся, так тому и быть. Планида, значит,
моя такая», - спокойно ответил Василий, и взглянув на Петра, попросил: «Если
вдруг вперёд меня окажешься в Большом Пинигино, мамане моей не всё сказывай.
Не хочу, чтобы она за меня переживала».

За время рейда сводного отряда по территории Ялуторовского уезда, на
Голышмановском фронте тоже произошли изменения не в пользу восставших.
Под натиском многочисленных и хорошо вооружённых регулярных войск
красной армии, повстанцы вынуждены были отойти с прежних позиций



на север. Несмотря на поражение повстанческих войск и большие потери в
сводном отряде Золманова, Петр Семенович даже обрадовался, когда увидел
перед собой Губина. «А я уж попрощался навечно с тобой. От одного пленного
красного командира узнал, что недалеко от Упорово вы были окружены и все
до единого уничтожены. Я рад, что он наврал», - пророкотал Шевченко и попросил:
«Давай, рассказывай всё по порядку, о походе. А также о том, как попали
в ловушку и как удалось вырваться из неё». Воодушевлённый настроением
командира повстанческого полка, Василий обрисовал полную картину событий,
происходивших во время выполнения последнего задания, но говорить о
том, что отпустил своих бойцов домой, не стал. «Да, паря, начали вы хорошо, а
закончили погано. Зломанов Гавриил мужик мировой, но командиром оказался
слабым. Ну, да Бог ему сейчас судья», - произнёс с сожалением Шевченко и
перекрестился. «Ты чо его преждевременно хоронишь? Сам ведь говорил, что
со мной навеки попрощался, а я вот перед тобой стою», - возразил Василий.
«Ну, дай бы Бог и ему чудом выжить. Гавриилу я тоже был бы рад. Но вряд ли
это случится», - подытожил разговор Шевченко, и немного помолчав, добавил:
«Пока тебя не было, ко мне обратился Желтовский Василий. Просит, чтобы
наши отряды остановили продвижение красной армии из Тары и Усть-Ишима
на Тобольск. Поэтому, забирай что осталось от эскадрона и выдвигайся домой.
Необходимо будет объявить в вашей и соседних волостях мобилизацию и
укомплектовать из пополнения новый эскадрон. Срок тебе на всё про всё - не
более пяти дней. К этому времени и я в Кротово прибуду». Такое задание вполне
устраивало Василия. Наконец, появилось время для отдыха у участвующих
в походе кавалеристов и на осмысление того, что происходило вокруг в последнее
время. Губин попрощался с Шевченко и вышел во двор. Неожиданно
его внимание привлёк часовой, стоящий у дверей большого амбара. «Кого охраняешь?
» - спросил Василий. «Куманьков. Кровных врагов наших», - спокойно
ответил тот. «Много их туда набил Пётр Семёнович?». «Нет, пятерых. Их сегодня
фронтовым трибуналом к расстрелу приговорили», - пояснил часовой. Повинуясь
какому-то непонятному чувству тревоги, Василий попросил: «Можно на
них хоть одним глазком взглянуть?». «А чо нельзя-то. Подойди к дверям и вон в
ту щель посмотри на иродов окаянных», - разрешил часовой. Губин прильнул
к узкой полоске над дверями, через которую в амбар поступал свежий воздух,
и стал напряжённо вглядываться в полумрак. Неожиданно, в слабом отблике
света, он заметил знакомое ему лицо. «Да это же Пироженко!» - молнией пронеслось
в голове. «Вот уж не думал увидеть Федьку в последний для него час.
Может, можно ещё что-то сделать, чтобы его не расстреляли? Но не как для



бывшего однополчанина, а как для родного брата Полины. Лучше бы я не заглядывал
в амбар», - пожалел Василий, но тут же принял решение: «Обращусь
с просьбой к Петру Семёновичу. Он мужик толковый, должен понять меня».

Выслушав рассказ и просьбу Губина, Шевченко строго взглянул на него, но
сразу ничего не ответил. «Ну, так чо, Пётр Семёнович? Есть какая возможность
спасти Пироженко от казни?» - не выдержал паузы Василий. «Ты знаешь, Василий
Иванович, как я тебя уважаю за храбрость и находчивость. И если бы на
твоём месте был другой проситель, то его я немедля посадил бы рядом с приговорёнными.
Тебя не посажу, но и просьбу не выполню. Твой однополчанин
не только красный командир, он в бою ещё и наших бойцов кучу из пулемёта
навалял. Да и как я могу отпустить, если его к расстрелу приговорил фронтовой
трибунал. В Ишимской повстанческой армии одного полевого командира
расстреляли за то, что он своего родного брата-красноармейца из-под стражи
освободил. Вот такие, паря, дела», - доходчиво объяснил отказ Шевченко.
«Хоть свиданку с ним разреши! Поговорю напоследок, может на душе полегчает
», - попросил Василий. «Ладно. Будь по-твоему. Встречу я тебе с приговорённым
куманьком разрешу, но не более того», - пообещал командир полка и
отправил ординарца за арестованным.

Как только Пироженко появился в избе, Василий шагнул к нему навстречу
и тихо произнёс: «Здравствуй, Фёдор. Вот уж не думал тебя в таком крайне тяжёлом
положении встретить». Бывший однополчанин зло взглянул на Губина-
младшего, но ничего не ответил. «Сам виноват, что с краснопузыми связался и
на своих братьев с оружием в руках полез. Что уж за идея такая у комиссаров,
которая заставляла тебя простых мужиков, близких тебе по крови, убивать?
Мы-то хоть за себя, за родных и за землю сибирскую воюем, а ты и такие, как
ты, за что воюете? За счастливое будущее? Но чьё? Вот тебя расстреляют, а у
тебя даже детей нет, которые в этом светлом будущем пожили бы. Забили ваши
головы комиссары каким-то земным раем, да так сильно, что вы не щадя ни
своих ни чужих, кровью и трупами прокладываете дорогу коммунистам к их
владычеству. На кого теперь ты больную мать и сестру оставишь? Балбес ты,
Федька, и по-другому я тебя не назову», - выговорился Василий. После его последних
слов лицо Пироженко дёрнулось и оживилось. «Не понять тебе, вечный
хлебороб, меня и моих товарищей. Для тебя главное, чтобы земля была
да хлеба добрые на ней родились, чтобы пузо своё досыта набить. А то, что
в мире делается, сколько людей голодает, тебя и таких как ты, не волнует и
никогда не волновало. Для вас собственная шкура всегда ближе к телу. Кулаки



самые ярые враги советского народа и их всех надо твёрдой рукой безжалостно
уничтожать. А о моей матери и сестре не беспокойся. Советская власть не
даст их в обиду и без куска хлеба не оставит», - со злостью выпалил он. «Жаль,
что ты даже перед смертью не хочешь признаться в ошибке, которую совершил
ещё в семнадцатом году. Может, просьбу какую надо выполнить? Говори.
Я постараюсь это сделать», - предложил Василий. «Только одна у меня к тебе,
Губин, просьба – не ищи с Полиной встречи. Она чистая, как весенний глоток
воздуха, а ты убийца. Придёт время и тебя моя участь настигнет. Не делай её
несчастной», - высказался Пироженко и на этом они расстались.

По дороге в Большое Сорокино Василий вспомнил встречу с Федькой и неожиданно
в слух произнёс: «Не прав ты, однополчанин. Во всём не прав. Если
и случится, что я погибну в бою, то это будет не за чужие идеи, а за родную сибирскую
землю, за её граждан и за мужицкую свободу, дающую возможность
дышать полной грудью и право ходить не горбясь ни перед кем. А просьбу
твою выполнять я не буду. Полина хоть и сестра тебе, но не твоя собственность.
И если Господом будет суждено встретиться с ней и объясниться, то я с
большой благодарностью приму от него этот бесценный дар». Ехавший рядом
Филька с удивлением посмотрел на командира, но задавать вопросы не стал.

К моменту возвращения Василия в село, из него вновь сбежали представители
советской власти и волостной совет бездействовал. Не торопились
брать власть в свои руки и повстанцы. И только тогда, когда стал вопрос об
очередной демобилизации, обращение к гражданам села и волости подписал
Колосов, как руководитель волостного повстанческого штаба. Однако количество
людей, желающих вступить в мужицкое войско, резко сократилось. Да
оно и понятно. Наступила весна, а значит не за горами заготовка дров и полевые
работы, которые, несмотря ни на какие катаклизмы, крестьянин обязан
проводить. И только благодаря активно участвующим в боях и скрывающимся
от куманьков жителям близлежащих волостей, Губину-младшему в очередной
раз удалось пополнить кавалерийский эскадрон. Единственное, что раздражало
его, это местечковое противостояние между бойцами. Но Василий знал,
что после первого же боя все конфликты между кавалеристами из разных волостей
прекратятся. Пролитая кровь товарищей и ненависть к единому врагу
сплачивали мужиков крепче любых уговоров и наказаний.

Ранним утром в повстанческий штаб Большого Сорокино прискакал вестовой
от Шевченко и передал Колосову конверт. Вытащив из него лист бумаги, Иван
прочитал: «Прошу срочно направить кавэскадрон и сотню человек на подводах



в район юрт Вершинских, где стоит взвод красноармейцев. После освобождения
этого населённого пункта и оставив там заградительный отряд, через Уват, Тукуз
и Казанской выйти в пределы Дубровенской волости. Задача кавэскадрона - не
пропустить в сторону Тобольска войсковые части красных, идущие вдоль Иртыша
со стороны Усть-Ишима. А я со своим полком буду добираться в этот район
правым берегом реки Ашлык, через Большое Бакланово, Канду, Бушмину и Бурлаки.
Встречу намечаю в деревне Быково. Во время прохождения населённых
пунктов прошу распространить среди их жителей Воззвание Тобольского главного
штаба Народной повстанческой армии. Комполка освободительной армии
Шевченко П. С.». «А листовки где?» - спросил Аверин. «В мешке к седлу привязаны
», - ответил вестовой. «Тащи сюда. Первым делом сами ознакомимся, а затем
уж и другим рекомендовать будем», - приказал Колосов. А когда вестовой вернулся
и протянул большую пачку воззваний, Иван вытащил из неё лист и начал
читать: «Граждане сибиряки! Раньше коммунисты старательно старались узнать,
что, где, в какой губернии делается. До народа доходили только смутные слухи,
что на Алтае восстало население против коммунистов, что большие народные
волнения в Томской, Енисейской и других губерниях Сибири. Коммунисты всё
это скрывали в своих газетах, и по-ихнему выходило, что везде благополучно,
что везде народ доволен властью коммунистов. Но правду не утаишь, и теперь
коммунисты нисколько не скрывают своего опасного положения. Теперь коммунисты
сами пишут, что восстала Сибирь, что партизанское движение растёт и в
России, и даже сильная морская крепость Кронштадт взята восставшим народом
при помощи матросов и войск, которые перешли на сторону народа.

До сих пор всё-таки коммунисты никак не хотят понять или с умыслом пишут,
что восстал не народ, которому невтерпёж стало жить, а будто бы восстали
какие-то генералы, офицеры-золотопогонники, меньшевики и эсеры. Они
всё ещё до сих пор скрывают, что восстал весь народ, который они считают
серой безответной скотиной. Коммунисты всё ещё считают, что народ можно
только обирать, грабить и расстреливать и что народ не способен восстать на
защиту своих человеческих прав.

Мы, восставший народ, хорошо знаем, за что мы идём и чего мы добиваемся.
У всех нас одна мысль и одна цель - уничтожить врага-коммуниста.

Мы объединились все воедино: и русские, и татары, и крестьяне, и рабочие,
и горожане. Мы все одинаково обижены.

И остяки, и самоеды с луками и стрелами преследуют общего врага, разбежавшего
по урманам и болотам.



Мы добиваемся настоящей советской власти, а не власти коммунистической,
которая до сих пор была под видом власти советской. Мы хотим, чтобы
всем свободно дышалось, чтобы все могли свободно жить, чтобы каждый мог
исполнять свободно ту работу, какую он хочет, чтобы каждый мог свободно распоряжаться
своим имуществом, чтобы никто не имел право отбирать то, что нажито
тяжёлым трудом, чтобы каждый мог свободно распоряжаться тем, что он
заработал своими трудовыми руками. Мы хотим, чтобы каждый человек верил,
как хочет: православный - по-своему, татарин-по-своему, и чтобы нас всех не
заставляли силой верить в коммуну. Одним словом, мы хотим свободной жизни,
без всяких стеснений и насилий, без развёрсток, «пятёрок» и других выдумок.

Здесь, в Тобольске, мы уже избрали уездный крестьянско-городской совет,
куда вошли по два человека от волости, всего 70, и 18 представителей от
города. Волости выбрали своих уполномоченных свободно, без всякого принуждения,
выбрали тех людей, которых население знало и которым доверяло.
Коммунисты насильно заставляли выбирать коммунистов, которых население
не знало, которые грабили это же население.

В своих волостях мы переизбрали также новые советы на новых началах.

И когда мы очистим от коммунистов всю губернию, народ выберет губернский
совет и сибирский совет - Сибревком. Ведь там сидели только коммунисты,
которых никто не знал и которых назначали также коммунисты. Граждане,
разве вы выбирали губернским губпродкомиссаром Инденбаума, разве вы
его ранее знали? Ведь он ограбил развёрстками всю губернию, многих пустил
по миру, многих через эти развёрстки расстреляли и сажали в тюрьмы.

Народ наш поймал этого разбойника, судил его, и по суду народа за все
преступления против народа его приговорили к расстрелу, партизаны его
расстреляли.

И в своём гневе мы, восставшие крестьяне, знаем, кого и за что мы караем.
Мы не можем не карать, ибо в наших глазах стоят трупы расстрелянных наших
детей, ибо мы помним, как горели наши жилища. Мы караем, ибо нас заставили
карать коммунисты, которые так зверски поступали с населением.

Граждане, мы не можем забыть, как хватали невинных людей на улицах Тобольска,
случайно попавших под руку, и как трупы их потом находили за рекой.

Граждане! Скажите, кто судил и за что расстреляли тех несчастных, зверски
замученных, которых нашли в Тюмени в проруби на Туре.



За что расстреляли старух в Самаровском и порубив на куски, бросили в
прорубь.

Сколько жертв погибло в остальных городах и остальных селениях одной
Сибири. Разве уже высохли слёзы у сирот и вдов?

Но всё-таки и в праведном гневе своём народ не мстит слепо, а строго разбирается,
ибо знает, что многие насильно записаны в коммунисты и попали к
ним по своей темноте и невежеству. Таких народ не карает, а прощает, ибо и
зла народу они не сделали.

Граждане, чем скорее мы кончим нашу борьбу, тем скорее возьмемся за
нашу обычную работу. Граждане, примыкайте к нам! Арестовывайте своих
коммунистов! Организуйте восстания, организуйте крестьянские отряды, выбирайте
своих начальников-крестьян, нападайте на врага и помогайте нам
уничтожить его окончательно. Все в бой! Да здравствует советская власть без
коммунистов! Да здравствует свободное крестьянство! С нами Бог!

Тобольский главный штаб Народной Армии. 25 марта 1921 г.».

Прослушав весь текст воззвания, Василий загадочно улыбнулся: «Значит,
не один я так думаю о коммунистах, но и люди более грамотные одного со
мной мнения о этих извергах. Бить их надо не жалея своей крови и даже жизни
». Заметив на лице друга просветление, Фадеев произнёс: «Ты так улыбнулся,
словно девушку милую сердцу вспомнил». Губин-младший поднял на него
взгляд, сделал серьёзное лицо, но ничего не ответил. В мыслях он был уже там,
где полки красных идут в сторону старинного города Тобольска, чтобы навсегда
задушить голос Народной Армии. «Не дадим мы вам, краснопузые, своими
идеями поганить нашу сибирскую землю», - подумал Василий, а вслух сказал:
«Эскадрон мой в полной готовности, дело осталось только за формированием
сотни пеших стрелков». «А чо её формировать? Люди есть, а с оружием им
поможем», - ответил Сергей Фадеев. «Ну вот и возглавишь эту сотню. А Губин
будет отвечать за весь сводный отряд», - определился Колосов и обратившись
к вестовому, добавил: «Передай Шевченко, что завтра утром наши бойцы выступят
в поход».

Весь текущий день был потрачен большесорокинскими руководителями
повстанческой армии на сбор сводного отряда в поход. Взводами кавалеристов
вновь командовали Субботин Степан и Чикирев Пётр. На них и легла вся



забота об обеспечении подчинённых патронами и провиантом. Сам Василий
помогал Сергею отобрать боевых парней в стрелковую сотню и организовывал
обеспечение их подводами. Только глубокой ночью подготовительная работа
затихла. А уже с рассветом крупное воинское подразделение повстанцев
вышло из села строго на север, в сторону Вершинских юрт. Прощаясь, Василий
с тревогой посмотрел на Аверина и сказал: «Мы ослабили оборону Большое
Сорокино, поэтому не рискуйте без надобности, а перебирайтесь всем активом
и частью дружинников на заимку. А когда вернёмся, будем вместе думать,
как дальше жить и что делать». «Ты на этот счёт не переживай. Главное сами
будьте осторожными. Большие потери за эти три месяца понесла волость. Две
сотни своих лучших граждан не досчиталась», - предупредил Степан.