Морской Узел. Глава 3. Дальневосточная Одиссея

                Мы пред врагом не спустили славный Андреевский флаг!
                Сами взорвали «Корейца», нами потоплен  «Варяг»...
                народная песня

               
       Радостно слышать, что забубенная головушка, наш знакомец Ежиков не пропал , не затерялся на краю земли, там где утренее солнце встает из изумрудных с белоснежным шлейфом пены, холодных волн Великого океана. А совсем наоборот, пошли ему на пользу бескрайние ревущие просторы под ярким Дальневосточным солнцем.

       Забурел матрос второй статьи Ежиков. На канонерской лодке «Бобръ» в составе Сибирской флотилии комендором при девятидюймовом орудии состоит. Опять же, кому попало такой пост начальство нипочем не доверит. Развернулась его кипучая натура во всю свою ширь и мощь. Бороздит океанские просторы , только письма помятые , морской солью пропитанные в Россию шлет.

       Получает просоленные конверты давнишний его приятель Федор Кузьмин  и крякает всякий раз, да довольно посмеивается читая были-небылицы да разбирая угловатый eжиковский почерк огрызком таракановского карандаша писанный,  с буквами упрямо ползущими вниз в конце строки:

       Здорово, дорогой мой Федюха!
 
       Привет тебе с Тихого океана, от  старинного друга Ежикова. Занесла меня нелегкая жизнь на другой конец света. Не жалею ничуточки! Здесь воля, простор, волны агромадные, дикая природа, суровая, красивая.  Прикипел я к ней душою, бухта Золотой рог домом стала. Солнышко да новый день занимаются совсем рядом, а только потом приходят во всю огромную Россию.
 
       На канонерке «Бобръ» мы ходили и к Командорским островам и картографию Корейского побережья производили. В Заливе Петра Великого назвали мыс Чихачева по фамилии старшего штурмана, а в Амурском заливе мыс Бобр, в честь самого "Бобра" нашего.

       В географии жуть как силен стал, таких чудес нагляделся и на зубок попробовал, что в нашей церковно-приходской школе и отец Афанасий близко не слыхивал. И и вулканы и гейзеры невиданные, столб горячей воды и пара из земли  в небо как шибанет!

       И вокруг Японии крейсировали, на Окинаву заходили. Эх и диковинный народ эти японцы! Все у них не по-нашему! Говорят занятно, заходят все из далека, чтобы не обидеть. К примеру, надо послать кого-нибудь куда подалее. У нас это пожалуста, в два счета, запросто делается. А они все закоулками подбираются: «Зацвела ветка сакуры...», это вишня такая у них низкорослая, мол пора вам дорогие-хорошие валить отсюда. Да еще бывает в склад лепят – хокку называется, это видать, когда послать кого-нибудь надо очень далеко.
 
       Девки у них хороши! Гейшами кличут. Маленькие такие, с нашими молодухами не сравнить, личики кукольные белилами набеливают, глазенки узкие, губки алые, ягодные.  А такое вытворяют, аж дух захватывает у человека, обучены по специальной науке как мужику угодить! И это без перин пуховых, циновочки да занавесочки бумажные, но горячи!

       С харчами у них не очень, вкусы странные, порой даже сырую рыбу кушают. До наших хороших щей с кулебякой им далеко, как до Луны. Водку ихнюю сакэ, слабенькую, еще чудаки и нагревают!
Виданное ли дело, теплая водка! Это как наказание только потреблять можно. Но делать нечего, пьешь, что наливают. Казенной белоголовки здесь не сыщешь днем с огнем.

       А впрочем службой доволен, на Балтике много скучнее было, а со скуки всякая дурь в голову лезет.

       Держи краба, жму руку то бишь.
       Твой  Ежиков

23-го августа 189...( неразборчиво от океанских соленых брызг)
Корея. Бухта Чемульпо.
Писано на канонерской лодке «Бобръ»

       На письмо Кузьмин отвечал обстоятельно, неспешно обсказывая события:

       Здорово, Ильюха!

       Очень рад, что ты хорошо поживаешь на Тихом океане, служишь честно и дурь всякую забросил прочь, а удаль твоя на пользу Отечеству идет.

       Я с морской службы уволился в запас. Известный тебе князь Михаил Сергеевич К. – наш добродетель также оставил флот и служил в Гвардии Преображенском полку, окончил Императорскую академию живописи и сейчас непоследний вельможа при Дворе, патронирует русское искусство, живопись. Давал мне уроки рисования. Я состою при его особе по особым поручениям, а еще помощником по иконописи, богомазом проще говоря. Очень мне художество в душу запало. Михаил Сергеевич со многими маститыми художниками на короткой ноге и меня представил некоторым.
       А еще при Академии Художеств нарасхват мое атлетическое сложение.
Виктор Михалыч говоривал: «С тебя, Кузьмин, я мог бы всех трех богатырей написать, чистый Геркулес!».
 
       А за ним и другие подтянулись. Илья Ефимович сетовал, что мой мощный торс проплыл мимо Запорожцев, пишущих письмо турецкому султану. Однако, в этюдных набросках натурщиком все-таки многие использовали, за что деньги платили хорошие. Только мне искусство дороже, а не интерес.

       Крестник мой- Никитушка растет не по дням о по часам! Он мне как сын родной! Смышленый малец, весьма способный к граверному ремеслу, успехи делает большие. Дядька Митрич его представил своему комраду мастеру-ювелиру Густаву Леопольдовичу Викману из обрусевших финских шведов, главе почтенного семейства, у него серьезное дело по золоту и серебру в Петербурге. Князь К. Никитушке благоволит, как родному, говорит, что ему талант чудесный от Бога дан и парнишка еще себя покажет в искусстве.

       Ну вот, такие столичные новости!
      
Береги себя и Будь здоров
      
Твой Федя.

       Ежиков отвечал сухо, без обычных цветастых подробностей. И вот наконец  разразился большим письмом, а следом за ним еще двумя:

       Здоров, Федюха!

       У нас тут дела горячие, это мне прямо как свет в окне. Наконец-то нюхнул пороху!

       Как ты знаешь, взяли мы у китайцев Порт-Артур и Далянь(Дальний по нашему), как военно-морские базы в южных морях. По здравому размышлению, если не мы так кто-то другой ноги приделает, англичане, или японцы. Вот как, скажем, германцы прикарманили Циньдао. Сейчас здесь так, кто успел, тот и съел. Конечно, в красивый фантик завернут, мол аренда, деньжат может подкинут,  но главное под присмотром двенадцатидюймовых главных калибров броненосцев «Сисой Великий» и «Наварин» разговор происходил, что бы доходчивей было и не баловали.
 
       Слаба нынче Китайская империя, вот и тащут все, что плохо лежит. А в прошлом то великая держава была, древняя. Наш мичман Голубцов, сказывал, что они порох и бумагу изобрели, да стену невероятной длины выстроили. Он такой человек книжный – врать зря не будет! Ан видишь, как выродились...

       В мире, как в лесу, если не ты другого сожрал, так он тебя... международное право называется по ученому. Его те кто сожрал и пишут отрыгиваясь и косточки выплевывая на борту канонерки, и сто лет назад так было и сейчас, да и потом наверное так будет. А еще Голубцов любит повторять за древними : «Пусть проигравший плачет». Не дай Бог дожить до того, что твою страну на клочки дерут. И представить страшно такое о России. Чтоб какая-нибудь вражина Одессу, Владивосток, или Ревель, скажем, у нас урвала. Но слава Богу, Империя наша прочная, да и народу палец в рот не клади! Не будет такого никогда.

       Но китайцы взбрыкнули все-таки. Объявились у них этакие ихтуани, боксеры то бишь. Все недовольные, что лезут иностранцы в Китай, ремесленники, кто разорился от ввоза фабричных товаров, гужевики, кто от железной дорогой обижен был. С оружием у них небогато, так они – черти руками дерутся и палками. Европейцев всех мастей убивают, громят посольства, и даже храмы христианские жгут, ироды!
 
       Ну в ответ Европейские державы войска двинули на Пекин, наши в Манчжурию вошли для защиты железной дороги, Харбина и борьбы с разбойниками -хунхузами.
 
       Наш «Бобръ» в стороне не остался. В составе эскадры контр-адмирала Веселaго, перевозили из Порт-Артура отряд полковника Анисимова в Тяньцзинь, там можество народу от резни спасли. А после на море, когда союзную силу сколотили наши канонерки «Бобръ», «Кореецъ» и «Гилякъ» вместе с английской «Альжерин», французской «Лион» , немецкой «Ильтис» и японской «Акаги» громили китайские форты в Таку. Наш капитан первого ранга Кирилл Романыч Добровольский, понятно, за старшего флагмана был.
 
       Горячее было дело, «Гиляку» с «Корейцем» досталось с фортов. На «Корейце» пожар был, пришлось крюйт-камеру затопить. «Гиляку» ниже ватерлинии влепили и в кочегарку. «Бобра» Господь миловал! Когда главные калибры работают, грохот такой, что вся посудина гудит, дрожит и колыхается, как подвесной мостик в грозу.

       Тут то мы исход дела и решили. С канонерки «Бобръ»  снаряд девятидюймового орудия положили аккурат в пороховой погреб форта. Тарарам был большой! Догадайся чей расчет был? Ясно, комендор Ежиков приложился! Старший артиллерийский офицер Шельтинг так в рапорте и писал, к медали представил! А канонерки наши наградили Георгиевскими серебряными рожками с надписью за «За отличие при занятии фортов в Таку 4 июня 1900 года».

       Такое вот боевое крещение.
       Так, что друг твой теперь тертый калач, нюхнувший пороху!
       Держи краба!

Илья Ежиков
19-го апреля, 1901 года
Порт-Артур
Писано на канонерской лодке «Бобръ»

       Здорово, друг Федюха!

       Хочу поведать тебе о делах сердечных да душу излить.
Любовь пришла настоящая! Все думаешь она добрая  да нежная, а она, как тать ночной под сердце ножом, когда односторонняя, безнадежная.

       Что до любви минутной в кабаке портовом где-нибудь, с разудалыми бабенками – так это совсем другое, плюнуть и растереть. А тут все душа рвется, как чижик какой из ивовых прутьев клетки.

       А началось все в погожий денек. Вода в океанской бухте, как зеркало изумрудное, солнышко ласковое, прибрежные то скалы голые, а те горы, что поодаль зеленеют. Благодать. А тут к нам на рейд пожаловал сам младший флагман Тихоокеанской эскадры вице-адмирал Веселаго, собственной персоной. Старый морской волк, грудь колесом.

       Его очаровательной красоты дочка Лизонька сопровождала, да не просто так, она давала благотворительные концерты, собирала деньги по подписке в помощь раненым воинам.
 
       Я ее заприметил на берегу, когда она из экипажа выходила.
Юная, фигурка стройная, в матроске с отложным воротничком, шляпке соломенной с голубыми шелковыми  лентами, а из под нее локоны русые завитками, глаза карие, живые. Смешливая, с ямочками на румяных щеках, клубника в сметане! И смех задорный и голос звонкий, как серебряный колокольчик, дивно поет.

       А когда выстроили команду, да адмирал похвалил за верную службу, особо выделил комендоров, отличившихся при Таку, Лизонька своей ангельской улыбкой меня одарила! Ну тут и поллыл Ежиков, накрыло волной чувства!

       Тут еще гонки на шлюпках устроили, победившему экипажу адмиральский приз в 50 рублей. Как гребли! Шлюпка летела стрелою, едва воды касалась. Я чуть мышцы на груди не порвал, понятно не за деньги надрывался.
Но таки взяли приз адмиральский!

       А победителю еще и честь подарена - получить награду из рук адмиральской дочки! А Лизонька- ангел во плоти, увидев мою смущенную физиономию, да глаза восторженные, еще от себя еще и букетик фиалок протянула, опять улыбкой одарила и как мне показалось, поцелуй воздушный послала.

       Ну тут уж я всякий покой потерял, совсем снесло голову вместе с бескозыркой. Ходил сам не свой. Даже, в кои веки, о стихах задумался! Наш мичман Голубцов, добрая душа, понимающий человек, даже мне томик Пушкина почитать дал. И что же ты думаешь, как про меня и Лизоньку писал Александр Сергеевич.  Вот Голова! Я бы так нипочем не смог:
       «Я помню чудное мгновенье:
       Передо мной явилась ты,
       Как мимолетное виденье,
       Как гений чистой красоты!»

       Я эти строки вызубрил и даже на особую бумажку перенес, чтоб открытку написать при случае! А еще, в увольнительной на берегу, купил на свои призовые деньги у цветочника-китайца шикарный букет кремовых роз, дознался , где моя голубка разместилась и оставил на подоконнике. О большем и мечтать не мог.

       А в другой раз вечером принес диковиную прекрасную архидею. Как добыл... Грешен, стекло выдавить пришлось в оранжерее закрытой, час поздний был. Но как есть деньги на полочке оставил и за стекло и за цветок.  Чего ради любви не сделаешь!

       И только хотел в открытое окошко заглянуть, чтобы на подоконник поставить, а Лизонька тут как тут.
Улыбнулась ласково: «Ах это Вы, я так и знала! Героический комендор с канонерки, Ваша шлюпка была первой. Как Ваше имя, милый рыцарь?»

       Я как громом пораженый был, таких слов ни от кого и никогда не слышал, еле свое имя вспомнил и назвал.

       - У Вас, красивое имя, могучее, Илья Муромец, былинный герой, и фамилия славная, веселая, как и моя.

       Илья, будьте гостем , заходите выпить чаю, хотя бы через окно. У меня самовар на столе и пряники медовые. Вы ведь любите пряники, верно?

       И я себя, первый раз в жизни человеком почувствовал. Забыл кто я и кто она. Просто наслаждался ее голосом, глазами, движениями легкой руки и на память повторял:
       «Как мимолетное виденье,
       Как гений чистой красоты...»

       Вот ведь, что любовь чистая с людьми делает, даже речь переменилась.

       - Лизонька, Вы добрый ангел, - говорю. Простого матроса, так запросто к себе на чай позвали, не погнушались, человека увидели.
А она мне ароматного чая в чашку подливает, просто так, как золотопогонному офицеру благородного звания.

       Я приблизился к ней и хотел поцеловать в пухлые губы, мягкие, пахнувшие медом.
А она нежно так уклонилась и поцеловала меня в щеку.

       - Простите, Илья, я не могу...Я помолвлена. Он тоже моряк, мичман на броненосце «Петропавловск». Я завтра же утром уеду, чтобы не бередить Вам душу. Не поминайте лихом и будьте счастливы.

       Как я откланялся и вышел на воздух помню смутно, как стакан первача опрокинул вместо чашки чая. Потом, когда опъянение прошло душу жгло нещадно и штормило самым жестоким штормом.
Понимал головой, что не оттолкнула она меня, не побрезговала матросом, просто не в срок встретились, просто не судьба, да все одно- рана.

       Вот такая история, Федюха! Грустная и прекрасная, как луч осеннего солнца. Такое раз в жизни бывает, чистая, светлая любовь.
Но ничего, время лечит. Оклемался. Все по прежнему, кругом простор, воля и океанская даль.

Бывай здоров
Твой Илья Ежиков

Владивосток
23-го мая 1901 г.


       Здорово, Федюха!

       Вот уже срок моей службы вышел, но я с флотом расставаться не собираюсь, душа стала больно просоленная, волнами да ветрами закаленная. Остаюсь на сверхсрочную, произведен в старшины и награжден медалью «За походъ в Китай» на андреевско-владимирской ленте.

       Мотаемся из Порт-Артура в Чемульпо, меняем друг дружку с «Корейцем», а порой и подолгу в бухте стоим. Как начальство говорит - на страже русских интересов.

       Сердце мне вещует, Федюха, дела здесь затеваются нешуточные! Наши бывшие союзнички-японцы борзеют все больше и больше. Случается нашим матросикам на берег отлучаться с посыльными надобностями, в  увольнительную на рынок сходить, или в кабак рисовой водки залить за воротник, с местными дамочками поговорить за жизнь. Так японцы задирают наших, на драки подбивают, а у самих- чертей ножи да заточки припасены, стаей нападают, точно волки. Ну понятно, наших их на кулачках не одолеть, даже пусть они ногами пытаются размахивать, да визжат, как бабы при этом. Накидали мы им кренделей по первое число.
 
       Видать не одного меня предчувствия гложат! «Бобра» в Чемульпо сменила канонерка «Кореецъ», при этом на нее перевели боевых комендоров, имеющих опыт фортов Таку. Меня лично представили командиру- капитану второго ранга Беляеву. «На Ежикова, Ваше высокоблагородие, можете положиться смело, нипочем не выдаст», - говорят!

       А самое главное, в Чемульпо пришел новейший крейсер первого ранга «Варягъ». Красавец, заглядение! Белоснежный корпус, трубы черно-желтые под цвет имперского штандарта, точно морской орел! Скорость, мощь и гордость! С таким кораблем нам никто не страшен, любого под орех раскатаем. Наш «Кореецъ» конечо старичок-тихоход, но девятидюймовые орудия, тоже не фунт изюма, да при лихих комендорах!

Твой  старшина Ежиков
19 января 1904г.
Корея. Бухта Чемульпо.
Писано на канонерской лодке «Кореецъ»


       Здорово, друг Федюха!

       Не знаю с чего и начать! Аж дух захватывает! Нипочем не думал, что в такой переплет доведется угодить! Ты уж наверное знаешь, в столице то уж точно все в газетах пропечатали про бой при Чемульпо и гибель геройскую «Варяга» и «Корейца». Слава, то она впереди бежит, песни народ слагает! Да и есть про что!
Два наших вымпела супротив 14-ти японских, и мы их атаковали, не струсили! Когда мы из бухты выходили на бой, на крейсерах иностранных на «Паскале» французском, «Тэлботе» британском и на итальянской «Эльбе» русский гимн играли и приветствовали.

       Обсказывать все не буду, скажу только:
«Кореецъ» наш поодстал со своими 13 узлами, от «Варяга». Когда мы на огневую дистанцию вышли, там уже жарко было. Наш крейсер бешено лупил из всех калибров, по всей этой своре желтолицых чертей. «Варягу» уже досталось сильно, дальномерная станция разбита, крен сильный на левый борт, на палубе комендоров посекло осколками.
       Глядеть без слез было нельзя.
Наши то бронебойными снарядами били, они насквозь прошивали аж, не взрываясь, а японцы, язви их в душу, фугасными, да непростыми, там дьявольское зелье было замешано-шимоза прозывается. При ударе о воду даже, взрыв с тысячами мелких осколков, а у нас орудия без броневых щитков... Но самое главное, рулевой привод перебили, крейсер стало на остров Пхамильдо сносить. Им передышка позарез нужна была, поправиться.

       Тут то наш «Кореец» и сгодился. Капитан Беляев-голова, стеньги приказал срубить перед боем и дымовую завесу устроили. Короче говоря, прикрыли «Варяга» огнем из всех калибров , аж 52 снаряда выпустили. Мой расчет носового девятидюймового влепил японскому флагману «Асаме» снаряд в корму. Ты не подумай, что я все сочиняю, так уж выходит, фартовый, что ли! Башню разворотило, мостик кормовой, пожар вспыхнул. Ладно горело! «Чиоде» тоже дали по рогам. Будут, черти помнить Ильюху Ежикова, морда закопченная была, как в аду побывал. Да хрен им, накось, выкуси, рано нам еще помирать!

       Дальше горько было. Плакали навзрыд матросы- суровые мужики, когда кингстоны «Варягу» открыли и он на бок лег, а потом под воду ушел с неспущенным Андреевским флагом. А «Кореец» сами взорвали и русский пароход «Сунгари» сожгли. Даже вещи из-за спешки не дали взять, так и ушел на дно мой рундук с шитым маманей памятным рушником, засушенным букетиком фиалок да свистулькой деревянной в виде барашка, чты ты мне на память вырезал.
 
       Команды наши перешли на иностранные корабли. Я с братвой на французский крейсер «Паскаль» попал, вместе с большинством "варяжцев" и самим капитаном первого ранга Рудневым. Тепло приняли, как героев, накормили и приютили, дай им Бог здоровья. У кого бескозырка погорела, или за борт улетела во время боя, форменные головные уборы выдали свои собственные.
Дальше взяли на борт русскую посольскую миссию из корейского Сеула, да 30 забайкальских казаков охраны и через Шанхай пошли на Сайгон. Оттуда на французком пароходе "Каримэ" через Константинополь в родную Одессу. В Константинополь как только прибыли, корабли  французские, английские, наши «Запорожецъ» и «Колхида» салютовали и приветствовали, а в порту подарки от самого султана и приветствие турецкий адмирал вручил.

       А уж когда домой в Одессу пришли 24 марта, прием просто сказка был: Флаги рассвечивания подняли все корабли на рейде, салют орудийный, прямо на борту георгиевские кресты на грудь, на пристани оркестр, как маршем пошли, толпа на руках качать принялась. Девушки красивые целовали, меня, как водится, больше всех, аж до слез, все чувства наружу! Триумфальную рамку Андреевскую из цветов соорудили. А потом у памятника Дюка  встречали архиепископ и отцы города, общины разные все разнаряженные, аж в глазах рябит. Хлеб, соль на серебряном блюде с салфеточкой крахмальной и «Боже, Царя храни»! В Городском театре «Руслан и Людмилу» давали для дорогих гостей, в фойе для матросов угощение славное накрыли.
На другой день торжественный прием и обед , здравицы, тосты и чарочка нашей казенной, двойной очистки, больно соскучился. Как же хорошо на родной земле, да после таких странствий! Дома и солома едома, а тут разносолы всякие, почет и уважение.
 
       Вот только побили нас, как не поворачивай. Пусть неравный бой был, а все одно горечь в душе... А если бы мы им ... наваляли бы кренделей... Вот так бы прийти, скормив рыбам японскую эскадру, чтобы девушки целовали и обнимали крепче.

       Ну ничего, мы то отвоевали, под честное царское слово. А вот соберут наши на Балтике силу тяжкую во множестве вымпелов, да пойдут на Тихий океан, там за все рассчитаются с чертями желтолицыми.
 
       А пока готовимся в Севастополь идти на «Святом Николае».
Вот такие приключения невероятные выпали на долю. И мир посмотрел и себя показал.

       Бывай здоров.
Твой Илья Ежиков
25 марта, 1904 г.
Одесса
Сабанские казармы


Продолжение следует...