de omnibus dubitandum 119. 236

ЧАСТЬ СТО ДЕВЯТНАДЦАТАЯ (1918)

Глава 119.236. ПРЕДСЕДАТЕЛЬ СОВЕТА…

    Район Усть-Медведицкого округа—район пустынный: нет ни железных дорог, ни пароходного сообщения, ни даже сносных проезжих путей. В весеннее и осеннее время сама владычица этого бездорожного простора - окружная станция Усть-Медведицкая бывает по нескольку недель совершенно отрезана от мира разлившимися реками и непроходимой грязью.

    22–23 апреля чистяковские крестьяне вторично прислали донесение о назревающем, несомненно, выступлении контрревол[юции] и просили усилить их слободу вооружением. Было дано еще 30 винтовок, но доставить их посланцам уже не удалось. Они были по пути захвачены уже появившимися группами повстанцев с офицерами во главе. Позже это обстоятельство получило более ясное освещение, но в дни, о которых идет речь, приходилось питаться всевозможными слухами, толками и догадками.

    Нам попала через несколько дней такая белогвардейская сводка: «Чистяковка была обложена тесным кольцом и в ночь на 28 апреля (ст. стиль) после артиллерийского обстрела сдалась, выдав оружие и главарей противоказачьего движения. Население восставших станиц (Мигулинской, Казанской) бодрое духом и решило окончательно свергнуть разорительное рабство Советской власти».

    На хут. Большом Усть-Хоперской ст[аницы] образовался штаб повстанцев, объявивший «Совет вольных станиц и хуторов Усть-Мед[ведицкого] округа». Этот пресловутый «совет» противопоставлялся Советам раб[очих], кр[естьянских] и казачьих депутатов. Это и был тот фиговый листок, которым кадеты прикрывали свою наготу от глаз казачества — этого «взрослого» политического младенца.
Усть-Медведицкий округ—сказочный округ: „за горами, за долами, за дремучими лесами"...

    И этим невероятным бездорожьем объясняется то сравнительное спокойствие, которым пользовалась Усть-Медведицкая станица и ее округ в то время, когда на юге области уже разыгрывались известные драматические события, связанные с именем атамана Каледина.

    В январе, непосредственно после михайловского кровавого дня 12 января, в окружной станице неожиданно вырос военно-революционный комитет и вместе с ним народилась советская власть. Комитет этот был пришлый, из слободы Михайловки, но жестоко напуганная михайловскими убийствами станица приняла эту власть без всякого сопротивления и как-то незаметно Советская власть сделала в станице то, что ей прилично было делать: закрыла издававшуюся местной интеллигенцией газету «Север Дона», закрыла окружный суд, произвела обыски у подозрительных обывателей на предмет отобрания оружия, переменила вывеску «Управления Окружного Атамана» на вывеску «Канцелярия Воинского Начальника», поставила на Придонской горе мачту радиотелеграфа, и т.д., и т.д... И стала захолустная Усть-Медведица жить под советским режимом.

    Но едва ли не с первых же дней нового режима среди обывателей начали ходить слухи, что степные казаки не довольны советской властью. И чем дальше, тем слухи эти росли больше и больше и, очевидно, начинали нервировать переживавшую медовый месяц бесконтрольного владычества в округе новую власть. На станичных заборах начали появляться предупреждения от власти, что в случае чего-либо противного власти предержащей, с преступниками будет поступлено самым решительным образом.

    В марте месяце на главу нового окружного правительства, гражданина Рожкова, было сделано покушение: поздним дождливым вечером кто-то стрелял в него на улице и тяжело ранил... Сама власть испугалась этого уже определенного проявления недовольства новым режимом и, делая наивное лицо, поспешила на следующее же утро расклеить на заборах, для успокоения публики, заявление, что
«покушение на гражданина Рожкова произведено на романтической почве и преступник уже арестован».

    Арестованный «преступник» оказался гимназистом Подоновским.

    Кажется, теперь можно уже положительно утверждать, что несчастный юноша был совсем непричастен к покушению. Тем не менее, он высидел в тюрьме, в ожидании смерти, около двух месяцев и, наконец, на пасхальной неделе начальником карательного отряда, гражданином Горячих, был застрелен без всякого суда...

    Этот карательный отряд с гражданином Горячих во главе, был вызван в Усть-Медведицу нервничавшим Совдепом «ввиду тревожного настроения в станице» и прибывал в станицу отдельными частями в течение последних дней Страстной недели и первых дней Пасхи.

    Испугались станичные мирные обыватели: не к добру это пришлое воинство! Но оказалось, что удивились и сами пришедшие и желанные гости: им наговорили, что в станице - кентрреволюция и восстание, а оказывается, такая тишина, что дай Бог всякому другому месту в Советской РФ-ии! И недвусмысленно попеняв местному Совдепу за напрасное беспокойство (75 верст  пешком по весенней грязи шли!) и убив, на всякий случаи, беззащитного узника, гимназиста Подольского, чужестранные гости отправились вспять на железную дорогу...

    А оказалось, что Совдеп, - на самом то деле, был прав, выказывая беспокойство за свое существование в захолустном, безмятежном по виду, округе. К Пасхе, где-то в загадочных пустынных степях, окружающих Усть-Медведицу, казаки, действительно порешили, что чужая власть им не надобна и организовали, в пику „Окружному Совету Рабочих, Крестьянских и Казачьих депутатов", „Совет Вольных Хуторов и Станиц“ — для освобождения от власти чужеземцев.

    Близкая история выяснит вполне те невозможно трудные условия, при которых начиналась эта казачья освободительная организация и роль некоторых отдельных лиц этого освободительного движения. Пока же надо будет указать на главное, так сказать «неблагоприятное» условие — на то, что усть-медведицкие степные казаки на своих далеких хуторах фактически еще не чувствовали на себе всего гнета чужеземных властителей и поэтому надо было при организации восстания указывать не на сожженные хутора и оскверненные церкви, а только на то, что казак никогда ничьим рабом не был и быть рабом ему не пристало.

    И такие казачьи трибуны и поэты нашлись в степи и сказали слово, которое дошло до самого казачьего сердца.

    Из числа таких трибунов надо указать на председателя Совета Вольных Хуторов и Станиц, сотника Николая Лаврентьевича Виденина. В то время, когда советская власть правила свой медовый месяц в окружной станице, этот мужественный человек скитался в степях под вьюгами, с хутора на хутор, и звал казаков к восстанию против власти красных пришельцев.

    «У нас Советы... Мы за Советы...» — кричали и писали противной стороне.
Немецкий союзник, так окрестил его Филипп Кузьмич Миронов, ген. Краснов торжествовал. Первый шаг общей контрреволюции на Дону председателем этого «совета» офиц[ером] Видениным* был сделан весьма удачно.

*) ВИДЕНИН Николай Лаврентьевич (дон.)(?–?) — сотник 14-го Донского полка. Председатель «Совета вольных хуторов и станиц Усть-Медведицкого округа», взявшего власть в Усть-Медведицком округе в апреле-мае 1918 г.

    Людям, отдававшим отчет об истинных стремлениях белого офицерства и буржуазии, карты были ясны, несмотря на все их ухищрения, но рядовое, темное казачество принимало все выступления "белогвардейцев" (кавычки мои - Л.С.) в большинстве случаев за чистую монету. И ничего странного не было, когда какой-нибудь казак на предупреждение о генеральской и помещичьей опасности заявлял: «Мы против Советов не пойдем, у нас тоже Советы; мы против Красной гвардии».

    Этот «Совет вольных хуторов и станиц» в первые дни казачьего восстания на северо-востоке Дона (в частности, в Усть-Медв[едицком] округе) играл роль толкающей силы, и большинство простодушно верило, что их советы и Совет раб[очих] и кр[естьянских] депутатов одно и то же, и что все зло в Красной гвардии, против которой их зовут на борьбу, а не против советов. Для черных сил было безразлично, против кого казак поднимает винтовку, им было важно заставить казака тем или иным путем стать на путь борьбы с революцией по пословице: все средства хороши, лишь бы достигали цели.

    Это был героический период освободительной войны в Усть-Медведицком округе. Еще почти совсем не было оружия, да и людей было не так много, так как организация «Совета Вольных Хуторов и Станиц» захватывала сравнительно очень небольшую часть пустынного округа.

    И, тем не менее, на Пасхальной неделе, когда были получены сведения об уходе из Усть-Медведицы отряда красного гражданина Горячих, «Совет Вольных Хуторов и Станиц» постановил идти походом на главный пункт советской власти в округе — станицу Усть-Медведицкую и выгнать засевших в ней чужих властителей. С немногими винтовками, а больше с вилами, лопатами, и даже кольями пошли восставшие, старые и малые, на станицу Усть-Медведицкую, и на Красную горку, почти без единого выстрела, выбили незванных гостей из станицы...

    Что это так, что ложь, и клевета, и сплетни "белогвардейцами" (кавычки мои - Л.С.) клались в фундамент их черной работы среди донского казачества. Тот же офицер Виденин сознается, что — «пока же надо было указать на главное, так сказать “неблагоприятное”, условие, на то, что усть-медвед[ицкие] степные казаки на своих далеких хуторах фактически еще не чувствовали на себе гнета чу[же]земных властителей, и поэтому надо было указывать при организации восстания не на сожжение хутора и осквернения церкви {В «глубинке», где поднимал восстание Виденин, не было ни Красной гвардии, ни реальных органов Советской власти. Сожжение хуторов и осквернение церквей имели место в 1918 г. в низовьях Дона и вдоль железных дорог, по которым шли отступавшие с Украины от немцев красногвардейские отряды, так комментирует эти события прораб перестройки Н. Яковлев}, а только на то, что казак никогда ничьим рабом не был и быть рабом ему не пристало».

    Таковы были душевные побуждения сотника Виденина в апреле 1918 г., когда [он] толкал усть-медведицких степных казаков на восстание против Советской власти, против рабочих и крестьян России, вылившееся в конце концов в нападение в ночь на 12 мая 1918 г. на станицу Усть-Медведицкую.

    Освободив окружную станицу от власти чужеземцев, Совет Вольных Хуторов и Станиц поспешил созвать Окружной Круг, которому дал отчет в своей деятельности и предложил выбрать Окружного Атамана, по примеру южных освободившихся окружных станиц. С выбором Атамана «Совет Вольных, Хуторов и Сташин» счел свою подготовительную организаторскую работу восстания законченной и сложил свои полномочия.

    Утром 11 мая были получены первые сведения о появлении казачьего разъезда Усть-Хоперской станицы на хут. Буерак-Сенюткином У[сть]-М[едведицкой] стан[ицы]. Разъезд этот предъявил требование о мобилизации казаков хутора против Советской власти, но хут[орской] председ[атель] Илья Селиванов, красный еще с 1906 г., отказался исполнить его требование, и был арестован. С бомбою в руках к усть-хоперским насильникам ворвался брат арестованного казака Алек. Селиванов и настоял на освобождении брата, но спастись ему все-таки не удалось. Он был вновь арестован и погиб в "кадетских" тюрьмах, осужденный "белогвардейцами" (кавычки в этих местах мои - Л.С.) на каторжные работы, оставив кучу детей.

    Было очевидно — то, что несколько дней назад было только слухом, становилось фактом: контрреволюционное восстание поднимало впервые в У[сть]-Мед[ведицком] округе свое страшное для казачества дело. Глухо шептались окрестности станицы Усть-Мед[ведицкой]. Кто-то невидимо ходил по хуторам и сеял черную смуту.

    С прекращением его окончился легендарный героический период восстания Усть-Медведицкого округа,— на смену героическому периоду шел теперешний период, исторический, который, продолжая дело Совета Вольных Хуторов  и Станиц», привел теперь к полному очищению Усть-Медведицкого района от чужестранных красных пришельцев... писал Георгий Александров.

    25 апреля в 12 час. дня я, пишет далее Миронов получил пакет усть-хоперского председателя Совета с надписью «срочно», в коем содержалось приглашение пожаловать на 24 апреля к 3 часам на съезд хуторских и станичных Советов. Между тем к этому часу уже прибыл с карательным отрядом войск[овой] старшина Голубинцев* и цель моего вызова — захват меня — стал бы фактом. Судьба спасла — пакет запоздал.

*) ГОЛУБИНЦЕВ Александр Васильевич (дон.)(?–?) — участник 1-й мировой войны, войсковой старшина 3-го Донского полка. В 1918 г. командовал восставшими казаками Усть-Медведицкого округа. Произведен в полковники и генералы (1919), командир 14-й конной бригады. С 1920 г. в эмиграции. Написал мемуары «Русская Вандея».

    25 апреля, около часу дня, получил сообщение, что 24 апреля на съезде Усть-Хоперской станицы были арестованы все сочувствующие большевикам. По этому поводу у меня произошел разговор по прямому проводу с председ[ателем] Совета Никуличевым, который, приглашая меня на съезд для информации станичников о текущем моменте и принятии мер против к[онтр]р[еволюционного] течения, в то же время являлся посредником под [полковника] Голубинцева в деле ареста сочувств[ующих] Советской власти.

    Разговор был такой:

    Военком Миронов. Приехать не мог, ибо получил Вашу записку вчера в 2 ч[аса] дня. Нет ли чего интересного или неприятного у Вас в станице или хуторах?

    Председатель Никуличев. Все спокойно. Неприятного и интересного пока нет.

    — (Вопрос становится прямо.) Что делает в Вашей станице подп[олковник] Голубинцев? На съезде Советов 25 апреля его съезд просил организовать самозащиту от хулиганов, идущих под флагом Красной армии.

    - Откуда ждут этих хулиганов?

    — С верховьев Дона.

    — (Снова ставится вопрос прямо.) За что арестованы 4 человека вчера?

    — По случаю недоверия населения.

    — Чем заслужили эти арестованные недоверие?

    — Арестованы они для спасения их.

    — Сейчас беглецы, проходящие через У[сть]-Мед[ведицкую], говорят другое — то, что у Вас есть. Сейчас большинство членов окр[ужного] Совета у аппарата.
 
    - Предлагаем доставить арестованных.

    — Арестованы они народом.

    — Только подлецы, подобные Вам, прячутся за спину народа, делая злое дело с подпол[ковником] Голубинцевым против того же народа.

    — Я за спину народа не прячусь, а исполняю его волю.

    — Кровь, которую Вы собираетесь пролить, ляжет на Вашу совесть и совесть народа, от имени которого Вы заговорили.

    — Мы кровь не думали проливать и не думаем проливать, — закончил Никуличев.

    28 апреля 1918г. «начальник отряда» есаул Сутулов* присутствовал на общем собрании хуторов Перелазовского, Липовского, Макаревского и др. степных хуторов от Распопинской, на коем «собрание единогласно высказалось против Красной гвардии», постановлено мобилизовать от 20 до 50 л[ет] и т.д. «Штабу отряда» вменялось в обязанность «войти в связь со штабом отряда, действ[ующего] в хут. Большом У[сть]-Хопер[ской] ст[аницы]».

*) СУТУЛОВ Александр Михайлович (дон.)(17.08.1881–03.07.1958) — казак станицы Распопинской области Войска Донского, генерал-лейтенант (1920). Окончил Донской кадетский корпус (1900), Николаевское кавалерийское училище (1902). Офицер 7-го Донского казачьего полка. Есаул гвардии, командир сотни Николаевского кавалерийского училища, помощник командира 19-го Донского казачьего полка. С февраля 1918 г. заместитель начальника штаба походного атамана Всевеликого Войска Донского, участник Степного похода. В апреле 1918 г. участник восстания в станице Усть-Хоперской. С июля 1918 г. командир 3-го пешего отряда. В августе 1918 г. командир отряда войск Усть-Медведицкого района. В марте 1919 г. войсковой старшина, врио начальника 5-й конной дивизии. С марта 1919 г. помощник начальника 4-й конной дивизии (полковник). До 12 мая 1919 г. начальник 1-й Донской пешей дивизии (с 12 мая — 3-я Донская пластунская бригада). В июне 1919 г. начальник пешего отряда, в августе 1919 г. командир пешей бригады. В конце 1919 г. — марте 1920 г. командир 2-го Донского корпуса. С 25 марта по апрель 1920 г. начальник 2-й Донской дивизии. В Русской Армии в штабе 3-й армии до эвакуации Крыма. Эмигрировал в Югославию. В 1920–1929 гг. командир сотни Донского кадетского корпуса. После 1945 г. во Франции. Умер в Каннах

    На дневном гарнизонном собрании ст. У[сть]-Мед[ведицкой] 11 мая вся полнота власти была передана мне, пишет Миронов, как военкому.

    Вечером этого же дня было созвано вторичное собрание для обсуждения предварительных мер на случай опасности: о сторож[евых] постах, средств[ах] переправы и т.д.

    Во время этого собрания в зал заседания вошли 8 стариков Усть-Хоперской станицы в качестве делегатов от станицы. Появление их внесло бодрое, радостное оживление и надежду, что, может быть, назревающий кровавый конфликт придется разрешить мирным путем или отдалить его на некоторое время, за которое можно бы разрушить план подпол[ковника] Голубинцева, сотника Виденина, Пименова и др. контрреволюц[ионных] офицеров.

    Момент переживаний был исключительный. Будучи в эти минуты в большом душевном подъеме я говорил убедительно и заставил делегатов заплакать. Эти слезы старых людей свидетельствовали, что их души, их сердца доступны правде, что с ними можно наладить мирные отношения и вернуть их на настоящий путь. Этот маленький проблеск надежды наполнил мою душу великою радостью, и я заплакал сам. Я видел грядущий ужас на берегах родного Дона и не мог не радоваться всяческой возможности отдалить этот ужас.

    Эти торжественные минуты были неожиданно нарушены сообщением, что разъезды усть-хоперцев подошли к Пирамидам. «Что же вы, старики, предательством занялись», — загремел я, огорошенный этим сообщением. Эта весть была неожиданной не только для собрания, но [и] делегатов она поразила не меньше.

    — Что? Как? — Искренне засыпали меня делегаты своими вопросами.

    Было решено, что четверо из них останутся заложниками, а четверо поедут к разъездам, чтобы вернуть их в хут. Затонский для окончания переговоров. Но было уже поздно. Один из отъезжавших делегатов, улучив минуту, шепнул мне: «Ради Бога, спасайтесь сами. Цель этого налета захватить вас во что бы то ни стало. Это мне хорошо известно».

    Где-то далеко раздались редкие выстрелы, а потом все смолкло.

    Как вскоре оказалось, почти все дружинники красных на постах сдались и отдали оружие, подготовленные к этому времени своим выборным начальником — прап[орщиком] Сенюткиным, тайным агентом кадет[ов].

    Сенюткин тогда же перешел на сторону белых.

    Верных осталось не больше 20 чел[овек] с прап[орщиком] Крапивиным (из учителей) и матросом Сазоновым, накануне прибывшими из ст[аницы] Клецкой.

    Отдав распоряжение о вывозе казначейства, остаток исполкома вместе со мною бросился в час ночи под 12 мая к переправе, где по докладу погибшего на другой день командира взвода имелась охрана от их взвода в 15 человек и по докладу члена исполкома т. Старикова — столько же человек рабочих.

    На самом же деле оказался один только пьяный сторож. 12 мая погиб и матрос Сазонов.

    Перед нами, собравшимися у переправы, стоял вопрос: «Что делать?». Ждать ли товарищей с деньгами из казначейства или переправляться, предоставив их счастливому случаю, так как отсутствие у переправы охраны и рабочих, вопреки распоряжению, если не говорило о новом предательстве, то, во всяком случае, свидетельствовало о преступнейшей распущенности, что, пожалуй, было и неудивительно для того времени.

    Всякая, самая незначительная, задержка на берегу грозила гибелью не только тем, кто оставался еще там, в станице, но и собравшимся у переправы. Поэтому ввиду наличия другого парома и довольно значительного числа лодок решено было переправляться, не дожидаясь остатков.