Бобры

 
 - У тебя в Шатуре как с бобрами?
   - Да полно!
   - Мне бобровая струя нужна…
   - Да без проблем, Юр!

   Мы сидели на кухне у Юрия Любимова после утренней охоты на вальдшнепа, наши легавые, Леся и Шмель, валялись на матрасике, я был весьма доволен своим курцхаром, достигшим, наконец, мастерства и море мне было по колено. Хотя бы пословицу вспомнил: не говори гоп… нет. Хоть бы мой ангел-хранитель дал мне подзатыльник, мол, будь скромнее, скажи, постараюсь, с Божьей помощью… Нет.

   Приехал от Юры в Шатуру, оплатил у егеря путевку на пять бобров и назавтра собрался проверять старые места. А места у меня… погодите, расскажу. Но вечером, как обычно, за утками. Еду к озеру – в канаве волна. Бобер! Два месяца стоит засуха, канавы и карьеры обмелели – вижу, бобер ныряет, а муть и пузыри - выдают. Достаю ружье из машины и гляжу, где пузыри. Первым выстрелом, думаю, шугану его, в канаве мелко, спину покажет – и мой! Так и сделал. Бобришка оказался так себе, сеголеток на семь кило, струя… две горошины в мешочках. И показывать-то стыдно…

   Бобровую струю мы применяем от простуды, простатита и как профилактику от гриппа.Кто готовит настойку на водке или самогоне, кто, разрезав на мелкие крошки, глотает частичку, запивает чаем с медом и всё. Конечно, у струи запах. Запах специфический и стойкий –  мечта парфюмеров. Но – лекарство.
 
  У меня между тем дела на мази, больше того, первая удача тащит вторую: звонит мой друг Саша Пикушев и говорит, что у него знакомый врач просит струю, за три струи - пять тысяч, если добыл, вези! Погоди, говорю, через неделю будет! Надо же, думаю, как всё отлично, и путевку окуплю, и капканы – в этом году я как раз собрался первый раз в жизни ловить бобра капканами и купил себе три штуки.

   Ночью мне снились бобры. Сидят за столом у Юры Любимова, разливают по стопочке, беседуют… Мы с Юрой - в официантах. Рассказываю Юре о наших гостях: большой старый бобер, глава семейства, два пуда, не меньше - шуба шикарная, черная с проседью, с ним супруга его, бобриха, тоже под два пуда, шубка рыжеватая, медью отливает, два старших сына, двухлетки, килограмм по восемнадцать – обычно столько они набирают за два года, три бобришки-сеголетки, весу мало, семь-восемь кило, но мясо - самое вкусное. Бобры посидели и под утро разошлись, а я всё про добычу думаю. Бобрятину я делю с собаками: мне корешки, то бишь окорочка, а им вершки – голова, ребра, хвост и прочее. Нынче бобра мы меряем на мясо да еще вот струя, а были времена – мех у него второй после выдры по качеству, так что шатурские браконьеры с ума сходили при виде каждой подгрызенной осинки.

   Есть у меня, как я уже говорил, местечки, одно на карьерах у Великого озера, другое - на маленькой лесной речке, по которой бобры как пароходы туда-сюда ходят. Не близко от моего села, поэтому решаю начать с близких мест. За осень я приметил несколько хаток… Один бобер интересный попался… Ищем со Шмелем вальдшнепа – зарастающие поля, мелколесье, а в конце первого поля – канава. Засуха и воды почти нету. Подходим – хатка, перед входом грязная лужа три на три, и все истоптано бобром. Сели на хату со Шмелем, пес лапой поковырял крышу и на меня глядит: здесь он, давай выкопаем? Успокойся, говорю, землекоп, ему и так тяжко, видишь, воды нету. Вылезай, – это я уже бобру говорю, - зачем тебе такая жизнь, в этой грязной луже? Душа твоя в рай пойдет, а нам со Шмелем – польза. Нет, отвечает, потерплю, дождя дождусь!

   Посочувствовали мы ему и дальше пошли… Интересно, где он теперь? Дождей не было, неужели до сих пор сидит в хате перед своей лужей? Сожрут ведь. С другой стороны, кто его сожрет? Лиса, енот – не возьмут его в хате, волка нету пока, медведь… Медведи в прошлом году приходили в наши места, пару хаток раздавили и одного бобра слопали, как поймали, неизвестно, но череп рядом с раздавленной хаткой валялся… В этом году про медведей пока не слышно.

   Прошелся я вдоль нескольких канав -  в одном месте пара живет, в другой канаве – одиночка, в третьем, - прудик у нас есть за Бетонным мостом – и там бобер завелся! Недавно зашел, потому как я заглядывал сюда, уток искал, бобра не было. Теперь есть,  иву спилил, ольху тоже, хотя и не любят они ее. Бедокурил, наверное.

   Так, думаю, возле прудика вечером посижу – дом рядом, на воде чисто, стрелять удобно, в броднях достать легко. Капканы в канаве поставлю, на выходе из нор, проходные капканы как раз на выходе хороши. Потренируюсь – капканы еще не ставил, только в интернете поучился у звероловов и всё. В интернете первым делом, конечно, торгаши приманку рекламируют - бобры у них очередь у капканов занимают, но есть и настоящие промысловики, показывают, как ловить и где ставить. Раньше применяли ногозахватные капканы, а теперь, оказывается, разрешают только проходные, они-де убивают сразу, а старые не сразу, зверюшка мучается, а это не гуманно. Тысячу лет было гуманно, деды и прадеды ловили и Бога благодарили, а для гуманистов наши деды садисты. Ладно, думаю, к верхнему лицемерию мы привычные, коммунисты, помнится, всю историю России с девятьсот пятого года начинали, а до этого темнота была, тьма египетская была на Святой Руси! Покуда новый Моисей по кличке Ленин не народился и не повел нас через колхоз и гулаг в землю обетованную - до сих посреди площади мумией лежит, фараон.

   Отвлекся я, господа охотники, прошу прощения. А отвлекаться некогда, у меня нынче не просто охота, а задание. Плюс коммерческий интерес.

   Короче говоря, поставил я в канаве капканы, там, где пара живет, две самых ходовых норы перекрыл – теперь ждать. Пару ночей как минимум, говорят, пока запах мой пропадет и бобер успокоится. Ладно.

   Вечером еду к пруду, прудик двадцать на тридцать, в одном углу - нора, в противоположном – вторая. Положил на кочку рюкзак, уселся. Слева делянка, справа нора. В сумерках стрелять непросто, дальше десяти-пятнадцати метров я не стреляю, хотя и заряжаю картечь. Тоже ведь опыт у меня кой-какой есть, не первый год сидим тут на шатурских берегах.

   Бобер выплыл уже в темноте, поплескался у другого берега, ни к делянке, ни ко второй норе не поплыл, я было попробовал скрасть, чуть хрустнул веткой – удар хвостом и всё. Еще два часа сидел, ждал, пока зуб на зуб…

   Второй вечер я провел стоя – стоял точно посредине пруда, отметил ориентиры: две ошкуренные ветки, отражения голых вершин, а для выстрела три чистых места, выплывет – даже в темноте увижу, небо ясное, звезды в воде… Бобер вообще не выплывал.

   Третья охота тоже прошла… нет, не стоя, опять я уселся на рюкзак. Ну, думаю, парень, всё. Обычно один-два вечера, на третий-четвертый добываешь. Но бобер как умер. Ждал я, ждал... Только водяная полевка – тоже, говорят, теперь дичь,- шуршала у берега. Ноги затекли, холодина, поднялся я, оглянулся вокруг – а звезды со всех сторон! Низко так. И в воде сияют и среди веток стоят, смотрят прямо в лицо. Даже не по себе как-то.
 
   Утром приехал – в чем дело, бобер? На пруду ни свежих веточек, ни погрызов на берегу – куда делся? Неизвестно. Сходил к тому бобру, что у грязной лужи жил – интересно все-таки, жив ли? Тоже пусто. Ушел. Поглядел я вокруг – до моего пруда полкилометра, не этот ли, думаю, что ждал тут дождя, туда перешел? Дождя не было – он в пруд, там - я, а он… Но куда? Дальше – канава, начало Дмитровского ручья… ну-ка, ну-ка… Не прошел и километра – делянка! Заросли ивняка – и куча веток у норы. Ясно. Похоже, и зимовать тут собрался – закусывает и кормовой столик готовит. Понятно.

  Поехал капканы проверять… Оба сработали! Достаю первый – пусто, в другом – сухая палка. А говорят, что новичкам везет. Я в капканах новичок, а тут? Первый блин комом. Другая поговорка сработала.

   Достал капканы, плюнул на канаву и поехал в свои заповедные места, туда, где был я молод и весел, туда, где и счастье, и небо, и сказка - всё было со мною.

   Озёра – Великое, Долгое, Карасово, десятки заросших карьеров, километры канав и проток, березовые рощицы, сосновые гривки, песчаные дороги – бывшие узкоколейки, охотничьи и рыбацкие тропки… Северная Мещёра…

   Столик под березками стоит у меня здесь до сих пор, а когда-то я ставил и шалаш – и жили мы тут со своим спаниелем многие сезоны. После пожарищ в начале двухтысячных шатурские угодья обновились и нашего счастья, то есть уток, было достаточно. О бобрах я тогда и не думал. Между тем за эти годы коммунисты окончательно распродали русское хозяйство своим друзьям сионистам…глобалистам или как их там… и пушной промысел в стране развалился. Но шапки и шубки, они-то всегда ведь нужны - прекрасные мои шатурянки, на севере ведь живем! Увы, и прекрасные шатурянки и не менее прекрасные москвички, все оделись в искусственные ватники и на меха ноль внимания. Скорняки загрустили. Кто же управляет народом, скажите мне пожалуйста? С политикой более-менее понятно, а модой-то этой кто управляет? Если нормальные люди меняют соболей и бобров на синтетику от версаче и силикон от дольче габана…

   Опять я отвлекся, господа охотники, – прошу простить. В общем, меха стали не нужны, цены упали и звери озверели. В хорошем смысле, конечно. В 2004 году я сидел на бровке у магистральной канавы и глядел на мелководные карты – ондатры трудились не покладая лап и хатки ставили как шахматисты фигуры - везде, где только была водичка. Вечером, когда мы с моим спаниелем отправлялись на зорьку, два бобра, один здоровый, второй поменьше, лёжа в канаве, провожали нас ласковым взором. Еще бы! Я ведь помогал им – подпилят они березку, зависнет она в мелятнике – я свалю, они ее на поленья разрежут и пилят следующую. Я опять… потом вспомнил, в какие живу времена, зашевелился во мне мой жид и объявил бобрам, что благотворительностью я не занимаюсь. И цену им назначил, в долларах, конечно. До сих пор они мне сто баксов не отдали!

   А в 2005 году – беда. Эпизоотия. Ондатры лежали у хаток целыми семьями… Досталось, конечно, и бобрам. Обсуждаем это горе с егерем Сашей Фатеевым – что же, говорю, вы не стреляете их и не ловите, и всё пропадает! Некуда девать шкурки, отвечает, никто не берет, последняя меховая фабрика в округе закрылась. Из крайности в крайность - то зверям дохнуть не давали, то вообще их забросили… На радость вирусам. Туляремия по всей Шатуре гуляет…говорят, от трупов мышей, ондатр, бобров и прочих зверюшек. Жена моя тоже заразилась, еле справились мы потом.

   Прошло пару лет, иду я мимо знакомой канавы: торчит! Мордочка довольная, увидел меня, хвостом как из ружья – бабах! Приветствует. Ондатры тоже стали строиться. Узнаю,  что наши охотнички начали, наконец, питаться бобрятиной, ондатру - в Америке, говорят, деликатес – крысой обзывают и не едят, а бобра начали… Мне Саша Пикушев дал задок молодого бобрика, сварил я в котелке, попробовал - нормально. Приехал к Саше Фатееву, жена его подает нам котлетки - пальчики оближешь! Оказалось, из бобра. Поблагодарил я Надю и говорю егерю: давай рассказывай, как на него охотиться, стрелять лучше или капканы ставить? Ничего мне Сашка толком не сказал, смеется, бери, говорит, ружье и садись на зорьке у кормового столика – придет время, поймешь.
 
   Утиный пролет пошел на спад, успокоился я с пером и стал приглядываться к бобрам. Один прямо рядом с моим шалашом хату смастерил, метрах в тридцати. Пошел я к нему знакомиться – хата небольшая, похоже, запасная или, может быть, дача, а основное жилье – в магистральной канаве, и там у них – нора на норе.

   Иду я вдоль этой магистральной канавы по бровке – три километра шел. Природа… надо бы описать вам природу, господа охотники, красоту мою, сказку мою… но я не буду. Северная Мещёра… Слышите? Если вы ничего не слышите, если не отзывается ваше сердце на эти звуки, значит, добыча материальных благ убила ваш музыкальный слух и не понять вам теперь ни осеннего шума золотых тростников, ни грусти улетающих журавлей, ни светлой печали моей родины…

   Шесть бобровых коттеджей отыскал я в карьерах вокруг магистральной канавы. С моим соседом - семь. Одни построились на островах, другие на берегах своих водоемов, третьи – у собственных плотин. Живут как на Рублевке. За несколько вечеров я познакомился с ними поближе: Большой бобер с семейством: жена, два старших сына и два сеголетка – и собственный березовый остров, малыши возле него кувыркаются даже днем, Рыжий бобер – жена и три сеголетка, и тоже свой остров, три молодых бездетных пары и мой сосед, точнее, соседи, потому что сколько их там по норам, я и до сих пор не знаю. Одни уходят, другие приходят. Целый бобровый городок.

   Ничтоже сумняшеся – толком не знаю, господа охотники, что означает эта фраза, а прицепилась как репей - ничтоже сумняшеся, сажусь вечером у кормового столика одной из бездетных пар и заряжаю два нуля и картечь. Егерь сказал, что если стрелять на берегу или на столике – два нуля вполне, а на воде – картечь, потому как стрелять приходится в голову, а череп у него… если в глаз не попадешь, только картечью и пробьешь. Теперь это и мною  проверено, а тогда я сомневался, картечь, мол, это слишком. Нет.

   Уселся на рюкзачок – еще и смеркаться не началось – гляжу, вот и он! Чудеса. Передо мной канавка метров пять шириной, в ней – куча его веток, дальше островок, на нем его хата – и карьер вокруг… Я и не продумал еще, как удобнее стрелять, просто жду его поближе, палкой, думаю, подтащу и всё. Он плавает, а к березкам своим – никак. Метров пятнадцать до него – а у меня ведь картечь! Ничтоже сумняшеся – опять это фраза, прошу простить - хлоп его по башке! И… мимо! Нырнул и нету. Ё-моё! Зачем же я навскидку-то? Картечь же почти как пуля на таком расстоянии! А я как по утке... Ёлки, палки…
 
   Сижу как оплёванный… Вряд ли, думаю, он теперь выплывет, разве что баба его… Однако, опять чудеса: не прошло и пяти минут – хоп! – опять морда над водой. И плывет. И ко мне, точнее, к кормовому столику… я из-за кочки, не дыша, прицелился – тук! Есть! И забегал зверобой по берегу, засуетился – ни топорика у него, ни бродней, канава глубокая, палкой пытаюсь, а бобер крутится, дальше, дальше, метров двадцать отплыл и затих, лапы кверху. А егерь предупреждал: полежит он вот так, а потом утонет. Ищи его. Но что делать-то? Уже конец октября на дворе, уже белые мухи летали, что делать-то? Господи, говорю, что делать-то, загубил ведь зазря! Глянул на небо – тучи, но хоть дождя нету. Ничтоже сумняшеся… тьфу!.. раздеваюсь – и в канаву. Канава неширокая, вначале по грудь, а дальше - по пояс. Хватаю бобра, вылетаю на берег, зубами клацаю, на попе тина, торф, сапропель – ничего, думаю, люди за такие грязи деньги платят, а мне даром. Вытерся рубахой, телогрейку напялил, бобра в рюкзак – бегу к машине. Жарко! Жарко и весело – первая добыча, интересно, легко, слава Тебе, мой Создатель!

   Спаниель мой вылез из машины, обнюхал добычу – хвать за ляжку! Молодец, говорю, завтра и тебя возьму, подавать будешь! А что, думаю, - по воде он его подтащит, а у берега я помогу. Этот пес у меня всё подает, и железки таскает, а тут – дичь.

   Разделал дома - интересно, думаю, баба или сам? Мужик! Восемнадцать кило.

   На следующий вечер собираемся к Большому бобру. Беру с собой спаниеля, беру спиннинг с парой плавающих воблеров, нож, патронташ, рюкзак, фонарь, топор - подготовка как у спецназа! Погода, правда, не очень, сиверко и снежная крупа. До бобра не близко, два километра с гаком, по заросшей бровке. Приходим. Широкий мелководный карьер, острова и топкие берега. По краю карьера - канава, за ней остров Большого бобра, на нем две хатки, а в канаве куча веток – зимний семейный запас.

   Спрятались в кочках на берегу, сидим, ждем. Смеркается и начинают летать утки – спаниель крутит головой и дергается – привязываю его к кусту. Темнеет. У бобров - тишина. Ни вечерней прогулки, ни ужина… Нехорошо, господа бобры… Наконец, уже в темноте, где-то справа по берегу заработала первая бензопила. Прислушался, нет, это скорее лобзик – похоже, сеголеток. Слева – еще один лобзик. Жду. Уже темно, но на воде между мной и кормовым столиком светлая полоса и стрелять можно. Еще полчаса. Холодно, неуютно, лобзики поработали и замолчали, а к столику так никто и… Вдруг - бензопила! И какая! Сила и мощь. Так, думаю, это не сеголеток, либо он сам, либо его барыня. Но где? Похоже, на острове сидит… Ждем. Шмель тоже его почуял – душится на поводке. Ждем. Пилит и пилит… Сейчас поужинает и домой. Надо посветить, думаю, иначе уйдет. Хоть посмотрю, тоже ведь интересно! Включаю фонарик, освещаю остров - никого. Бобер бензопилу выключил и молчит… свечу на кормовой столик – сидит! Сжался в комочек, похоже, сеголеток. Когда успел подплыть… Так, думаю, старика не взять, уже темно, надо брать сеголетка. Одной рукой подсвечиваю, другой прицеливаюсь – тук, есть. Так.

   Отвязываю спаниеля – давай! Плывет, влезает на кучу веток, дергает бобра за хвост, дергает за ногу, я подбадриваю, подсвечиваю – нет! Уговариваю – нет, бросает и плывет ко мне. Почему? Непонятно. Оглушенную выстрелом щуку - подавал, раненную ондатру – подавал, а тут… Бестолочь. Ладно.

   Достаю спиннинг, привязываю воблер, бросаю - цепляется за ветку и обрывается. Привязываю второй – надо попасть точно в бобра! Одни бросок, второй – опять цепляю и опять обрываю. Делаю крюк из березы, бросаю – скользит по спине и никак не зацепить. Ломается и крюк. Похоже, опять плыть… Б-р-р…Глянул на небо – тьма, посветил на землю – снежная крупа лежит. Нет уж, завтра приду, лодку… стоп! У меня же в машине лодка, я же на утином пролете чучела ставил, а лодка до сих пор в багажнике.

   И пошли. Два километра с гаком до машины, два километра с гаком обратно. Слегка накачал – плыть-то рядом, подплыл к столу, бобра за ногу… ё-моё, да я его поднять не могу! Это же сам голова! А я-то, солоха… Да еще и собаку обругал. Валю его через борт, а баллон слабый, я же не качал… вода через борт. Опять купаться! Господи помилуй – ударил веслами – успел! Слава Богу. Выскочил на берег, успокоился - стал грузиться. Бобра в рюкзак – два пуда, не меньше, рюкзак за спину, сверху лодку: двухместный «нырок», мокрый и с веслами - семнадцать кило, ружье, патронташ – зачем я их брал, не знаю - нож, топор, фонарь… взвалил, чувствую – качает. Два километра с гаком, а гак этот… три раза отдыхал, сбросить груз не могу - потом не поднять, упрусь головой в березку, постою, и как тот пьяный сторож у Есенина, дальше. В общем, трудовой бобер. А мясо оказалось – жесткое.
 
   На следующий год в конце октября опять я собрался. Проверил старые места – все на месте, кроме вдовы Большого бобра. Ее остров пуст и хатки брошены. Расстроился я вначале, однако ненадолго: стал обходить карьер – а он не маленький, гектар тридцать, гляжу, а на двух островах, в центре – три хаты! А в трех местах - делянки по берегам, и березы такие валят, что… Ай да вдова! Однако, этих мне не взять – хатки и столики на островах, на лодке подплыть можно, но как маскироваться? А ждать на делянке – долго. Пошел дальше, вижу – небольшой карьер, на берегу – хатка, рядом кормовой столик – иду потихоньку мимо хатки и слышу странные звуки. Как будто храпят внутри. Мерещится, что ли? Прислушался… Храпят! Отличный такой храп, почти как у меня. Хм… Вот уж не думал. Ну, сел у столика, жду. Чуть сумерки сгустились – хоп, хоп - две черных мордочки из-под воды, метрах в пятнадцати от хатки, точно в середине карьера. Жду их поближе к столику, а они и не думают, играют себе в середине и всё. Поиграли – и к другому берегу, включили пилы, полчаса поработали – и опять, вижу, в воде. Опять играют – ныряют, кувыркаются и гоняются друг за дружкой – хорошо им вдвоем! Оглянулся я вокруг и открылся мне их маленький счастливый мир: березовое и сосновое мелколесье, новенький домик у воды, собственный бассейн, а на другом берегу дача: березки, осинки, ивняк – и завтрак, и ужин. Осень, тишина, покой. Наигрались мои шерочка с машерочкой, хлопнули на прощанье хвостами – и домой. Подошел потихоньку поближе – опять храпят! Нет, думаю, не буду я вас разлучать. Не подумайте, господа охотники, что я какой-нибудь гуманист, я эту лицемерную  братию… даже и говорить не хочу… Меня другое тронуло: их коротенькое земное счастье! Хорошо им в этом чистом болотистом краю. А завтра что? Дунет ветер и увянет цветок, поищешь место его на земле и не обрящешь.

   На другой день пришел к Рыжему. Остров у него немаленький, березки, сосенки, две или три хатки, несколько подъездов, парадное крыльцо выходит к зимним запасам, а запасы в канаве - в самом глубоком месте. Всё продумано.

  Сразу скажу, господа охотники, что если б не этот Рыжий бобёр, я бы так и думал, что бобра добывать плевое дело. Но Рыжий дал мне жару. Точнее, я сам чуть дуба не дал, выслеживая его по ночам. Такой осторожности я не ждал: стоило мне чуть шевельнуться - удар хвостом и семейство растворялось. Однажды я просидел шесть часов – никого! Собрался уходить – удар! Совсем рядом, в десяти метрах - он наблюдал за мной из-под берега и посмеивался. Иногда и его сеголетки провожали меня ударами хвоста – тоже, подлецы, в папашу уродились. За неделю я узнал, что они отлично видят в темноте и тут же реагируют на любое движение, понял, что надо тщательно маскироваться, заранее готовить место, учитывать отражение деревьев в воде, понял, что подствольный фонарь мне не помощник – в общем, научился множеству необходимых мелочей, вплоть до одежды. В последний вечер началась метель и я на выходе едва не заблудился в карьерах – пришлось садиться на пенек, успокаиваться и соображать, откуда ветер и где дорога. Еле отыскал. Так ничего и не добыл до зимы.

   На следующий год - опять к Рыжему. Жив, курилка! И барыня его жива, и три сеголетка у них… Траву у канавы убрал, отражения сосен у кормового стола учел, пенек приволок, рюкзак подложил, маскировочную сеточку натянул, картечь зарядил, приготовился – вот и морда. Рядом. Пригляделся – маленький. Жду. Молодежь ушла по канаве в березняк, а старого нет. Стемнело, слышу – бензопила работает на другом берегу. Уж я научился и по звуку их различать – старых и молодых. Тут явно старый. Закусывает основательно – когда ж ты, думаю, нажрёсси, - наконец, поужинал и выплывает - как атомная подлодка. Не доходя до острова, прямо в центре карьера, команда на погружение – не знаю, как это правильно называется у подводников – и через полминуты Рыжий у себя в доме. Слышу, о чем-то с супругой переговорили и всё, тишина. Но храпа нет, Рыжий, видать, не храпит. Повезло его жене. Им повезло, а мне – нет. Опять я пустой. Нет, сеголетки под выстрел выходили пару раз – не стрелял, а старые ни разу к столику не подплыли. А кормовые запасы между тем прибавляются – видимо, после полуночи трудятся. Но я тоже уперся – не может быть, думаю, чтоб ты промашку не дал! И точно. На пятый, по-моему, вечер – сижу как обычно у кормового столика, семейство закусывает по берегам, три лобзика и две бензопилы и одна из них рычит совсем недалеко, справа от меня. Потом замолчала, зашелестели ветки – и выплывает! Тащит небольшую березку. Сделал полукруг по карьеру - и к столику, запасы пополнять. Напустил я его поближе - тук! Закрутился он вокруг оси, но, вижу, что-то не то… Подгреб добычу, а это сеголеток. Ё-моё… А с березой в зубах казался большой – опять обманул меня Рыжий.

   Не знаю, чем бы закончилась моя охота за Рыжим, если б не егерь. Рассказывает мне про кабанов – они тогда развели кабана столько, что он все угодья перекопал – кормим от пуза, зимы теплые, а главное, говорит, свиноматок бережем! Они и плодятся. Тут и у меня мысль: Саша, говорю, а что же я ? Старые бобры по три-четыре бобренка каждый год приносят, а я всё за ними упираюсь… Хм… Да и мясо у них жестковато. А струя и у двухлеток хорошая…
 
   После этого я и поменял идеологию – гуманиста, который советовал мне беречь сеголетков, я в своей душе задавил, а егеря-хозяйственника восстановил и восславил.

   Кстати, господа охотники, про гуманиста. Чем гуманист отличается от нормального человека, знаете? Ответ простой: моральным кодексом. Для христианина руководство – Библия и церковь, для мусульманина – Коран и мечеть, для охотника – традиция и русская культура, а гуманист сам себе святыни выбирает, пораскинет мозгами – и выбирает. Свобода! И такая это заманчивая штука и такая это зараза, что каких только гуманистов теперь не расплодилось – красные, коричневые, голубые, зеленые… Нас, конечно, больше всего последние достают – зеленые. Зверофилы. Откроешь интернет, а там их как тараканов. Мы ведь теперь все в интернете живем.
 
   Интересно, думаю, а чему же здесь молодых охотников  учат? Задаю вопрос о  бобре и первым делом выскакивает сообщение, что монахи в средние века бобра за рыбу считали. Надо же, какие лицемеры. Ладно, думаю, это понятно, для гуманиста облить грязью монаха святое дело. Читаем дальше: в первобытное время бобер был ростом два с половиной метра! А как определили? А по черепу. Нашли череп, глянули – вылитый бобёр! Здоро-о-вый... Теперь, конечно, такие не вырастают – экология плохая. Это понятно. Следующий научный факт: потеряв свою половину, бобер навсегда остается один. О! Надо же, думаю, второй лебедь! Я ведь и до сих пор помню этих советских певцов, от которых рыдали залы! Еще бы: лебедь, потеряв убитую злыми охотниками подругу, поднимается в небо, складывает крылья - и на камни. Лебединая верность!.. Оказывается, есть и бобровая. Бобер тоже – камень на шею, бултых и готов! А кто виноват? Понятное дело. Певцы, между прочим, тоже хороши, ни музыки для бобра, ни песен – как ему жить? Хорошо, хоть наука про него не забывает – эксгумирует и изучает. Например, последнее научное открытие - по мнению многих ученых, настоящий прорыв: у бобра, оказывается, матриархат! А как узнали? А так - собрались ученые и журналисты возле хатки и спрашивают: у вас патриархат? Бобриха сразу – что вы, у нас матриархат! И пошла тараторить. Бобер, конечно, молчит, улыбается, жена всё-таки, хозяйка, пусть лопочет, какие там у нее развлечения на болоте…

   В общем, изучил я всё, господа охотники, поумнел и подковался со всех сторон. Однако, увы, ничего мне не помогло: ни интернет-образование, ни пятнадцатилетний опыт, ни плевки через левое плечо, ни железное терпение. Восемнадцать дней! Четырнадцать дней до мороза и четыре дня после мороза из-подо льда пытался я добыть эту струю! Полное фиаско… А выражаясь грубо - облом.

   А начиналось хорошо - приехал я в любимые места: шесть хаток! Даже на острове у Большого бобра новый дом – сын вернулся! Вечером он выплыл: репа довольная, усы, борода – вот, думаю, у кого струя, как раз для Юры. Мне ведь всего четыре струи надо, а тут их… минимум полтора десятка! И началось.

   Пять или шесть раз я прицеливался – они тут же ныряли, три раза я стрелял – мимо, один раз я провалился в нору – вода у них в бассейнах без подогрева, а напоследок они вообще попытались убить меня подпиленным деревом. Ставил я и капканы – на проходах, возле нор, на выходах из воды и четыре дня подо льдом. Палок они туда больше не совали и насторожку не сбивали – игнорировали молча.

    На восемнадцатый день вырубил я изо льда свои капканы, глянул в морозное небо и задал излюбленный вопрос каждого безбожника – за что? Небо молчало и я понял, что придется разбираться самому. Зима длинная, время есть. С другой стороны, жизнь короткая и тянуть нельзя.

   Встретился я с Пикушевым - узнать, думаю, как у него дела и спросить насчет лишней струи. Жалуюсь ему на проходные капканы, однако Сан Саныч со мной не согласен: двестипятидесятые, говорит, эти да, маловаты, а тристадвадцатые нормально, бобер идет. У тебя, говорю, идет, а меня чуть деревом не убил…

   - Как?

   - Помнишь, перед морозами два дня ветрило был? Ну вот. Не поехал я никуда, решил у деревни посидеть, у меня там бобер в канаве, нора, ветки, а на берегу - две здоровых осины, он их подпилил и оставил. Я с собакой, Шмель мой на берегу уселся, а я у воды тростник обламываю - засидку делаю. А ветер – аж завывает! Ковыряюсь я… слышу - треск, оглядываюсь: осина падает! И как раз вдоль канавы, между мною и собакой. Я-то могу в канаву отступить, а лягаш мой сидит и ничего не видит! А я и прыгнуть к нему не успеваю, и крикнуть боюсь, дернется, думаю, еще хуже. Оборвалось у меня сердце, Сань… Как грохнется она, точно между нами легла! Хорошо, что мы возле ствола были, а если б у вершины… там такие ветки...не знаю даже… Невезуха мне в этом году, Сан Саныч, ничего я не добыл… И для врача твоего… слушай, а ты-то как?..
  - Добыл! – Сан Саныч улыбается. – Одного капканом, одного топором, одну струю у соседа занял, так что доктора обеспечил…
   - Хорошо, - говорю, - слава Богу. А вот насчет топора я не понял... Это что за способ?..
   - Ты мою лайку помнишь, я тебе рассказывал?

   Про его лайку я помнил – молодой кобель, уже в полгода белку начал облаивать, злой, азартный. Белка сейчас никому не нужна, а куницу шатурянки понемножку у Сани раскупают. Хоть и недорого, а интерес есть.

   - Ну вот, - продолжает Сан Саныч, - иду я вдоль канавы, Дик впереди, а в канаве, вижу,  бобёр! Дик мой как увидал – прыг с берега и прямо ему на спину! Вцепился в него – и потонули оба. Я жду и жду – нету и нету. Что такое, думаю… столько держать его под водой… Похоже, это бобер его держит! Я рюкзак с плеч, топорик выхватываю – и в канаву! По грудь! Сапогами щупаю, нашел их, поднимаю пинком со дна – всплывают, крутятся оба, придержал я их, бобра по башке – стук! Вырвался мой Дик, выскочил на берег, кашляет, трясется… Я тоже зубами лязгаю - быстрей к машине. Добыли… Вот так. Новый гуманный способ!
   - Бобров не боится теперь?
   - Какой там! Ранка поджила, идем, он в норе его почуял – давай копать!  Отомстить, наверное, хотел. Объясняю ему: мы же взяли его, обидчика твоего! Какой там… Еле оттащил…
   - Слушай, Сан Саныч... Где же струю найти? Помнишь, я за вальдшнепом к Юре Любимову ездил?
   - С которым фильм снимали?
   - Ну... Хвастанул я там, Сань! Добуду… без проблем… А Господь видал чего?..
   - Ну так мы же орлы…
   - Ага… У соседа твоего нету больше?
   - Не-е… он одного поймал и всё… Погоди-ка… Егерю позвони!
   - Точно!..

   Юре я не признался, как добыл эту струю. Решил написать рассказ, прочитает – сам узнает. И про бобров, и про орлов…