Офицерские сборы

Офицерские сборы 1979
Сорокалетию окончания института посвящается

  Вот и защитили дипломы и сдали госэкзамены. Остался последний штрих – офицерские сборы для получения довеска к диплому о высшем образовании – звание лейтенанта, кому то запаса, а кому то реального офицера связи в армии.
  Подготовка к сборам началась ещё на территории института в общежитии и продолжилась на берегу реки Суры недалеко от пивбара «Бочка». Начало купания доставило удовольствие, т.к. по течению плылось очень легко и казалось даже быстро. Но возвращаться пришлось против течения, и это позволило несколько вернуться к действительности и даже немного напугало, когда выбившись из сил, гребёшь к берегу, осознавая, что в случае остановки придётся повторить этот путь ещё раз. А сил уже практически нет – сказывалось наличие в крови достаточно большой дозы алкоголя, принятого при подготовке к сборам ещё в общежитии и изрядно дополненного в пивбаре. Помогла спортивная подготовка и большое желание не утонуть и, таким образом, не расстроить своих родителей. Я их очень любил и не хотел огорчать.
  Место сборов –  станция Пенза-1. Построив шатающуюся команду нестройными рядами, произвели перекличку. Опоздавших, и тем более отставших, не было. У всех было желание получить диплом, и это чувство не затмило даже изрядное возлияние алкогольных напитков. В поезде ходили друг к другу в купе плацкартного вагона и искали продолжение банкета. Через час пути было выпито все, что горит, у всех, кто ещё мог соображать. В вагоне смачно пахло куревом, алкоголем и дешевым отечественным одеколоном. Иногда, на почве непонимания, возникали ссоры и предложения выйти. Но до драки не доходило. Хватало сил только на обнимание и объяснения в вечной дружбе. Плавно перетекающий вопрос из – «ты меня уважаешь?» в «да кто ты такой?» заканчивался мирным договором и договором о военном сотрудничестве типа – «да я всем морду набью, кто тебя тронет».
  Наконец прибыли в точку назначения где-то в Ульяновской области или в самом Ульяновске. Пешим маршем в колоннах двинулись куда-то. Дорога проходила через какой-то населенный пункт, где по ходу движения из колонны выскакивали мелкими группами в сторону сельских домов с целью поживиться чем-нибудь спиртным и, иногда, разживались добычей, которую тут же, не встраиваясь в колонну, бомбили прямо из горла, честно передавая по кругу.
  Пришла на какой-то склад, видимо армейского резерва. Всем выдали новую, не ношенную форму старого образца – штаны-галифе, кирзовые сапоги, гимнастёрку, ремень, походную фляжку и, гордость пехотинца, - пилотку. Портянки и подворотнички привезли из дома.
  Переоделись тут же и, наконец, из разношерстой пёстрой толпы стали похожи на нечто солдатообразное. Такое единообразие как-то даже дисциплинирует и подтягивает. Все друг друга и, в том числе, себя рассматривают, критически оценивают, корректируют. Спонтанно возникла ассоциация – огурцы.
В таком виде и с поклажей личных вещей, переместились пешим строем на ж/д-станцию, сели на поезд и поехали к месту назначения. Было тоскливо и скучно. Все съедено, выпито и никаких перспектив. В голове крутится одна и та же песня: -
«Лежат все двести глазницами в рассвет,
А им всем вместе четыре тыщщи лет…»
  И так далее. Хорошая песня. За душу берёт. Особенно когда под аккомпонимент гитары, но в данном случае под стук колёс.
  Наконец прибыли. Посёлок называется Солдатская Ташла. Красиво звучит. По другую сторону дороги полевой лагерь Ульяновского высшего военного училища связи. Как раз по нашей специальности на военной кафедре.
  Дурь из головы потихоньку выветрилась, похмельный синдром прошёл как-то незаметно – всё-таки молодой, крепкий, не отравленный алкоголем организм. Впереди три трезвых месяца солдатских будней. Удручающая перспектива.
  Первую пару недель гоняли по полной программе – курс молодого бойца. Гоняли жестко. Очень захотелось куда-нибудь на фронт – стрелять, рубить, ломать, бить, отползать и отстреливаться, наступать на «ура» и опять стрелять, рубить, ломать, бить. Вспомнилось Суворовское – «Тяжело в ученье, легко в бою». Скорей бы в бой, отдохнуть от учёбы.
  Но подошел день принятия присяги. Торжественно приняли. После присяги наступило некоторое послабление. На фронт расхотелось. Начались армейские будни – одинаковые и однообразные.
  Распорядок дня каждый день одинаков – подъём, пробежка, зарядка, завтрак, учёба в полевых классах, обед, учеба, личное время, вечернее построение, марш строем обязательно с песней, отход ко сну, отбой.
  Иногда академическую учебу разбавляли стрельбами из ПМ на ходу, стоя, с колена или АКМ лёжа очередями или одиночными, рытьём индивидуальных укрытий маленькой сапёрной лопаткой в положение «лёжа» за ограниченное время, ориентированием на местности по карте, наступлениями на условного противника.
  Последнее особенно запомнилось. В качестве условного противника выбрали несколько курсантов со стёртыми, от неумения одевать портянки, ногами и, соответственно, обутых в кеды. Залегла эта ущербная команда на опушке леса за просёлочной дорогой, тянущейся вдоль неё. Залегла и отстреливается холостыми. А мы всей ротой бежим цепью и тарахтим холостыми не жалея патронов. В это время, справа от нас мужик на телеге со своей бабой не спеша двигался по дороге в нашем направлении. Видит такую картину – лежат за дорогой несколько раздолбаев в форме военного времени в кедах и отстреливаются. На них бежит и стреляет на ходу целая рота одетых по форме солдат во главе с офицером. «Ловят дезертиров», наверное подумал мужик. На ходу, прибавив скорости, полицейским разворотом изменил на 180 градусов направление движения телеги и пустил старую клячу галопом, размахивая вожжами. Было весело.
  Кормили вполне достаточно, но пресно и однообразно. На третье – компот или кисель, сдобренный бромом, что бы мужикам не хотелось. И ведь, что удивительно, действительно не хотелось. Единственный человек женского пола, медичка, вроде бы даже симпатичная, не вызывала никакого желания, чем удивляла неопытный мужской контингент. Попытки отговорить её бадяжить третье бромом, не венчались успехом. Ну очень строгая медичка.
  Однажды кому-то прислали из дома чеснок. Самый обыкновенный чеснок. Не смотря на то, что столовая располагалась на улице и была защищена только крышей, запах чеснока разнёсся по всей территории и лишил покоя всех курсантов (так нас называли офицеры). Со всех сторон начали доноситься стоны с мольбой угостить хоть ноготком чеснока. Кому-то даже досталось, но этот эпизод подал идею и, через некоторое время, пошли посылки со всякими пряностями и вкусняшками. Жизнь стала налаживаться.
  Постепенно на сборах освоились, сориентировались на местности, и начали бегать в самоволку в Ташлу, а на попутках и другие близлежащие населённые пункты. Естественно за спиртным. Командиры рот были из офицеров училища, практически, нашими ровесниками и, осознавая наш статус будущих инженеров, не особенно придирались и относились с пониманием. Почти все. Только наш старлей попался уж больно правильный. Всё время старался воспитывать. Лично я его понимал – всё это служебное рвение от комплексов. Дело в том, что у него была ужасная дикция. Он не выговаривал половину алфавита, из-за чего выглядел смешно и жалко. Все удивлялись, как такой человек мог попасть в связь, ведь по средствам связи его никто бы не понял. Наверное, хорошо знал матчасть. На пятёрку.
  Он же меня приговорил к трём суткам гауптвахты. Это было в период обучения непосредственно в Ульяновском училище. (Сборы проводились так – два месяца в лагерях, один в училище). Кстати эффект от принятия брома я оценил именно в училище. Здесь бромом не кормили. Буквально на третий – четвертый день вдруг появились желания и до боли знакомые ощущения, особенно по утрам. И повадился я бегать в самоволку в город – то на танцы, то кружечку пива пропустить. Естественно, форма одежды – треники и футболка. Выдавала только прическа, точнее её отсутствие - стриглись почти под ноль.
  В заборе, со стороны Волги, был пролом, через который мы незаметно выбирались на волю. За забором располагался дачный массив, плавно спускавшийся к берегу Волги. Видимо, этот пролом был известен офицерам, потому что, как-то выбравшись с группой товарищей вечером на волю, нас застал там дежурный офицер из училища, видимо делая обход территории. Тут же вопрос – «А чего это вы тут делаете?». Один из моих товарищей не растерялся – «Да вот ищем дачу Ленина, говорят, что где-то здесь». Дежурный офицер начал с серьёзным видом объяснять, что Ленин здесь не жил, что дача у него была в Сокольниках, что мемориальный комплекс в другом месте и по-другому выглядит и пр.». Мы очень внимательно, даже изображая какой-то неподдельный интерес, внимательно слушали эту лабуду, еле сдерживая смех. Дежурный офицер, удовлетворённый таким вниманием, отправил нас на территорию, а сам пошёл по своим делам, наверняка думая – «Ну и дураки же эти гражданские – дачу Ленина искали».
  Однажды со мной в самоволку  в город напросились пять моих однокурсников из нашего взвода. Был выходной и занятий не было. Прошли квартал и, вдруг, навстречу наш ротный – старлей с неправильной дикцией. Увидел нас, отчитал и направил обратно в училище. Как-то не строго, просто погрозил пальцем и направил. Сам сел на трамвай и поехал. Мы, сделав пару шагов назад, развернулись, и я с аргументом, что знаю короткую дорогу, повёл их через дворы. Надо же было такому случиться - выходим из двора, останавливается трамвай и выходит наш старлей. Естественно слов нет, только открывает рот, машет руками и пытается чего-то до нас донести. Из половины выговариваемых букв перестал выговаривать не только вторую половину, но и цифры. Хотя смысл сказанного был понятен и без слов. После этого ничего не оставалось, как ретироваться в расположение части.
  На вечернем построении вывел нас перед строем, отчитал и объявил – «Одному на выбор трое суток ареста, остальным пять нарядов вне очереди». Решать доверил самим.
  Я не стал долго размышлять, сделал шаг вперёд – «Есть трое суток ареста» и сломал старлею весь спектакль. Он надеялся, что мы переругаемся – кому охота в «тюрьму», пусть даже на трое суток.
На следующий день меня вызвали к полковнику (кажется Бойко) – начальнику сборов. Долго мне прочищал мозги, а я только слушал и поддакивал, понуро склонив голову, всем своим видом показывая, что раскаиваюсь. Уже, практически раскаялся, но все испортил его последний вопрос, точнее мой ответ на него – «Чего же мне не хватает, что я такой злостный нарушитель дисциплины». Я честно ответил – «Информации. В библиотеке кроме устава и его производных нечего почитать (матчасть я и так знал неплохо)». Услышав мой правдивый ответ полковник, вытаращив глаза, отменил трое суток ареста, чему я был безмерно рад, и объявил мне семь суток, что меня  так же безмерно огорчило.
  На «губу» меня отводил прапорщик Масленников. (К слову сказать призёр каких-то олимпийских игр по лыжным гонкам. Было приятно такое именитое сопровождение). Гауптвахта располагалась близ самой большой и красивой на тот период гостинице «Венец» в центре города. С первого раза не взяли – отправили подстричься. За деньги прапорщика сняли остатки скудной растительности в ближайшей парикмахерской. В лысой голове промелькнула, а затем прозвучала очень практичная мысль, что лучше бы за эти деньги выпили по кружке пива. Прапор был не против, но приказ есть приказ.
  Заключение оказалось для меня вполне удачным – выручала форма старослужащего. Меня и моих сокамерников отправляли на работы во вполне цывильные точки – база военторга, разгружать арбузы, яблоки и иже с ними. Остальных сидельцев – грузить цемент, чего-то копать, мотать стекловату и пр. По вечерам строевая подготовка для всех кроме меня. Во время строевой я либо сидел в сторонке и разглядывал снизу из-за забора высотное здание гостиницы, либо с начальником караула резались в шашки у него в кабинете – отношение ко мне было в соответствии с моим статусом выпускника ВУЗа.
  Отдельно о моих сокамерниках. Особенно запомнились двое – курсант второкурсник военного училища Володька и кавказец Майыл.
Первый – весёлый  разговорчивый, очень контактный парень. С ним было легко и приятно общаться. Спрашиваю, как ты, такой раздолбай, решил стать военным. Он честно ответил – очень форма красивая и девушки военных любят. Что ж, резонно, сильный аргумент. К слову сказать, как то рассказал эту маленькую историю своему другу - отставному полковнику, бывшему курсанту, а позже и преподавателю этого же училища. Он мне объяснил, что именно на таких «раздолбаях» и держится наша армия. Парадокс, но понять можно.
  Второй, Майыл, очень колоритный парень – невысокий, даже маленький, но очень хорошо сложен и состоял, как мне показалось, из одних мышц. Говорил с ярко выраженным кавказским акцентом.
  При знакомстве состоялся примерно такой диалог:
- Как тебя зовут.
- Майыл.
- Странное имя, не слышал. А что оно значит?
- Майский. Я в мае родился.
- Ты кто по национальности?
-Лизгин.
В голове возникла ассоциация – лизганку танцуют Грузины, значит Грузин.
- Грузин что ли?
- Паслущай, какой гурзин, говорят тебе Лизгин.
- А из какого города?
- Из Кубы.
- Это что, на Карибском море который.
- Паслущай, какой такой Карибском море. Говорят тебе из Кубы. Там у нас гори балшие.
К своему стыду я не знал, что есть такой город. Я стал уточнять.
- А какая это республика?
- Азербайджан.
- Так там же азербайджанцы живут.
- Какие такие азербайджанцы, там  все живут.
  И т.д. в таком же духе. Начал мне рассказывать, что с девушкой познакомился, даже показал как целовался с ней, вытянув губы в целовальном порыве в мою сторону. Я отстранился от таких подробностей и пообещал, что верю.
Вообще-то он был любимцем сокамерников - не обижался, когда над ним подшучивали, всё воспринимал всерьёз и пытался соответствовать.
Однажды разгружали на базе военторга машину с продуктами. Майыл несёт коробку с конфетами «Зефир в шоколаде», которые, наверное, никогда не ел, да и для нас это была редкость. Я ему:
- Майыл, у тебя самые вкусные конфеты. Угостил бы.
- Что, харощий канфэты?
- Обалденно хорошие.
  Майыл оглянулся по сторонам, поднял коробку над головой и с размаху бросил её на асфальт. Коробка, естественно, развалилась, и из неё посыпался зефир. Остальные, не долго думая, побросали свои коробки со всякими карамельками, леденцами и прочей ерундой и бросились помогать Майылу собирать деликатесы. Набили полные карманы для себя  и остальных сидельцев, часть покидали в рот. Ополовиненную коробку Майыл кое-как упаковал и снёс по месту назначения. Таким же образом мы разгружали арбузы, «случайно» роняя наиболее приглянувшиеся, обеспечивая себе, таким образом, десерт перед обедом. А яблоки просто сами напрашивались в рот и в карманы.
  Семь суток «губы» быстро пролетели и вновь начались серые армейские будни. К тому времени наша рота вернулась в лагеря, и мне пришлось догонять её на служебном автобусе, связывающем училище с лагерями. Приехал с группой офицеров. Выходим все из автобуса и, как раз, моя рота строем идёт с обеда мимо нас. Командир моего взвода, мой же сокурсник, отдаёт команду – «Взвод смирно, равнение на лево», и весь взвод чеканя шаг, торжественным маршем и улыбкой на лице проходит мимо меня и группы офигевших офицеров. Естественно я встал постойки смирно и приложил руку к голове. «Офигевшие» офицеры сделали то же самое, вдруг это их приветствуют. Мне было приятно.
  После «губы» во всех бедах и неприятностях, которые происходили во время сборов, командование видело исключительно мою руку или, по крайней мере, моё участие. Поэтому я стал постоянно-назначенным на наряды вне очереди, и с большим удовольствием этим пользовался, т.к наряды проходили исключительно на кухне. Офицерское меню было более разнообразным и аппетитным. После приёма пищи наши курсанты, проходя мимо обедающих «нарядников», с завистью смотрели на нас и, некоторые не очень гордые, просили укусить чего-нибудь с нашего стола. Я, обычно, отказывал, показывая, таким образом, привилегированность нашего положения.
Одним из преподавателей и руководителей сборов был наш институтский полковник, Герой Советского Союза Шишков. Хороший мужик, но как преподаватель – никакой. Кроме этого у него был один маленький бзик в голове – он терпеть не мог усы на студентах. В связи с этим были смешные и курьёзные случаи. Курьёзы, связанные с ним начались ещё до сборов во время учёбы на военной кафедре в институте. Однажды перед строем студентов он, стоя с группой старших офицеров-преподавателей кафедры, начал отчитывать и стыдить студентов с усами, мол  – «отрастили под носом как у бабы под коленкой» или – «усы носят только дураки». А курьёз в том, что рядом стоял полковник Шульман, обладающий шикарными густыми чёрными усами. После этих слов, Шульман покраснел, а студенты, не сдержавшись, расхохотались в голос, чем привели и Шульмана и Шишкова в глубокое замешательство и смятение. Чем закончилось это недоразумение между двумя полковниками, неизвестно, но рядом их больше никто не видел.
  Вечерние марши с песней были обязательным атрибутом на сборах и офицеры с удовольствием наблюдали, слушали и оценивали качество и слаженность исполнения каждого взвода. У каждого взвода была своя строевая песня. Мы выбрали популярную в те годы песню «Аты-баты», где был такой куплет:
«Аты-баты, шли солдаты, знамя над полком.
В неком царстве-государстве, всё равно каком.
Выделялись гренадеры писаной красы,
По-модному на шомполе закручены усы….»
  И проходя мимо офицеров во главе с полковников Шишковым, мы с большим удовольствием и энтузиазмом троекратно повторяли – «Усы, усы, усы», пытаясь подразнить полковника, но тот был беспристрастен и не подавал вида, что эти слова предназначены только ему. Так повторялось ежедневно и почему-то никак не влияло на эмоциональное равновесие полковника. Железный был человек.
В соседнем взводе нашей роты учились три брата-близнеца, одинаковых с лица, двое из которых носили усы. Однажды во время практических занятий на транспортных средствах связи наш полковник заметил усатого курсанта, одного из братьев. Подозвал, отчитал и строго приказал сбрить усы и доложить. Далее произошла детективная история с непредсказуемым концом:
- «Есть сбрить усы, товарищ полковник».
  Нашёл безусого брата, рассказал о случившемся и подговорил его отчитаться перед полковником. Безусый брат подошёл к полковнику, доложился по форме, получил словесное поощрение и удалился. Удовлетворённый полковник пошёл инспектировать практические занятия и, надо же было случиться, сразу нарвался на усатого брата:
- «Ты же только что сбрил усы, как это так?».
- «Отросли, товарищ полковник». (Это через каких-то полчаса).
- «Немедленно сбрить и доложить, распустились тут, понимаешь».
  История повторилась, безусый брат доложился, но в глазах полковника появилась какая-то задумчивость. Обходя очередной раз практикующихся курсантов, ему на глаза опять попался усатый брат. Полковник, видимо, начал смутно догадываться о причинах быстрого роста усов, взял брата за рукав гимнастёрки, отвёл в палатку и заставил сбрить усы под личным присмотром. Выхода не было, сбрил. Удовлетворённый полковник отпустил экс-усатого брата и пошёл дальше инспектировать практические занятия. И надо же было случиться, ему на глаза попался тот же курсант, но почему-то с усами. Увидев друг друга, один обомлел от такой наглости, а другой ломанул в машину связи,  в которой сидел безусый брат. Полковник за ним, и тут на встречу из машины выходит гладко выбритый курсант. Увидев его, полковник секунду поразмыслив, молча развернулся и в глубокой задумчивости удалился: - «привиделось», наверное подумал он. Больше с инспекциями полковник не появлялся.
Сборы закончились. Госэкзамен все сдали без проблем, потому что проходили в достаточно формальной обстановке. Порой создавалось впечатление, что приёмная комиссия во время прослушивания экзаменуемых, узнавала много нового и доселе неизвестного для себя. Наверное, потому что ни студенты-курсанты, ни офицеры-преподаватели не пользовались шпаргалками.
  Знаниями, ровно как и незнаниями предмета, обе половины обладали в равной степени. Как, пример, на вопрос преподавателя – «Как работает схема кодирования звукового сигнала?», вызванный студент, подойдя с указкой к большому плакату, ткнул указкой в место предполагаемого входа сигнала, и ответил дословно так – «Звуковой сигнал приходит на вход прибора, проходит по вот этой системе кодирования (при этом не спеша провёл указкой по схеме слева направо) и выходит вот отсюда в закодированном виде». Указка упёрлась в крайне правую точку схемы. Аудитория была в восторге, а преподаватель был удовлетворён кратким и, на его взгляд, исчерпывающим ответом.
  В конце концов, после сдачи госэкзамена, нам вернули нашу гражданскую одежду, обратным маршем дошли до станции, и т.д., и , в конце концов высадились на станции Пенза-1. Впереди нас ждало распределение и торжественное вручение дипломов. Студенческая жизнь закончилась.
  Странно и грустно было принимать поздравления друзей, родных и близких. Поздравляют с окончанием института, а воспринимаешь это так, что тебя поздравляют с окончанием жизни. В этом случае уместней было бы принимать «глубокие и искренние соболезнования». Что-то не припомню, что бы на похоронах поздравляли покойников с успешным окончанием жизни.