Соленая вода 5

Абрикосы

Смеркалось. С Базковской горы завиднелись Вёшки, окаймляя своими многочисленными огнями левый берег Дона. Ещё немного и застучат Ленкины каблучки по родимым улочкам-переулочкам под ритмы, доносящиеся с танцплощадок! Хоть и будний день, да кто там спать будет!
Автобус остановился на правом берегу. Светила полная луна, июльское небо было сплошь усеяно звёздами, но утомлённые долгой дорогой станичники с тяжёлыми сумками двигались по проезжей части моста, глядя под ноги, чтобы не угодить в расщелины между разбитыми досками. А приехавшие погостить, то и дело спотыкались. Где-то на середине пути встречная легковушка включила дальний свет и пронзительным сигналом оттеснила и тех, и других на примосток. Тот расскрипелся и вскоре затих. А Ленка всё ещё стояла по щиколотку в воде. Так бы и заплыла на середину Дона, и горстку песка достала бы в доказательство своей ловкости. Вот только ушли все. И детство ушло...

Тяжёлые сумки оттягивали ей руки.
 – Блин, ляпнула на свою голову, что абрикосы в Вёшках не родят! Так тёть Валя и рада стараться. Расстроится, если не вернусь...
Но каблучки всё равно звонко цокали. От неоновых фонарей было светло как днём. Навстречу шла весёлая компания, и на Ленкином шефоновом платье вспыхнули розовые цветочки.
– Ленка? Ленка!!! Да тебя прямо не узнать! Богатой будешь! А мы в ДК на танцы! В пансионате – глухотень... Пойдём с нами!
– С сумками, что ли?
– Так вон тётка какая-то за двором поливает. Попросись у неё поставить!
Ленка замешкалась. Потом сообразила, что тётка позарится скорее на абрикосы, чем на Страхолюдие, прибавила шагу. Но калитка захлопнулась.
– Хозяйка, хозяйка! – закричала вдогонку Ленка.
 Потом оглянулась на весёлую компанию и развела руками.

От тяжёлых сумок жгло ладони. Бидончики с солёной водой и в сравнение не шли с таким грузом. А улица Шолохова казалась бесконечно длинной. Как в тот раз, когда Веру Платоновну на кладбище везли...
Ленка остановилась передохнуть возле Лёшкиного дома. Но ни одно из четырёх окон, выходящих на улицу, не светилось. Только пышная герань оживляла их своими красными и белыми соцветиями .”И у Валентины Николаевны все подоконники заставлены ею. А в “матрёшке” не приживалась. Света не хватало...”
Следующая передышка была возле Иркиного дома. Из глубины зала высвечивал телевизор, из форточки доносились обрывки фраз... Ленка прислушалась, но ничего не было понятно. Вскоре повеял лёгкий ветерок. Нанесло едким дымком, и она ни на минутку не засомневалась – откуда. “Ну, кто кроме Радионовны с Даниловной будет до ночи разгонять комаров чадящим поленом, перемывая косточки всем встречным-поперечным!”
Розовые цветочки на её платьице встрепенулись, и каблучки весело зацокали. 
– Невже Оленка? – первой нарушила тишину Родионовна.
– Да, вроде так, – прищурилась Даниловна. – Хотя... 
– Да я! Я! – опустив сумки, покружилась перед ними Ленка.
– Гарна, дуже гарна!   
– Ну, спасибо! – разрумянилась Ленка. –  За это и абрикосами не грех угостить! Правда, не совсем дозрели, зато не помялись! Ну, подставляйте фартуки! Пирожков напечёте, если кислые... Или свои уродились?
– Как же! – разломила абрикосу Даниловна. – С таких же косточек взращивали, а толку никакого. Спилили б, так силушки нету. Это Родионовне новый сосед удружил – вжикнул бензопилой и готово... Ну и что, что чеченец!
Но Родионовна невозмутимо пережёвывала абрикосы.
“Похоже и правда, улежались. А ну-ка, десять часов везла по такой духоте! Вот только легче не стали! – приподняла Ленка сумки, сделала шаг ...и пальцы сами собой разжались. Глазам своим не верила – на месте “матрёшки” возвышался двухэтажный кирпичный недострой. Как будто не туда зашла.
 Лампочки на столбах погасли. Даниловна засеменила через дорогу в свой флигелёк. Одной рукой она придерживала фартук с абрикосами, а другой, как кадилом, размахивала прохудившимся ведром с тлеющим поленом. Только Родионовна по-прежнему сидела на колоде, зажав в кулаке абрикосовые косточки.
– Хіба ж вони тобі не казали, шо продаватимуть?
– Казалы. – Опустилась рядом Ленка. – Да я как-то не придавала значения. Думала, по пьянке болтают.
– А Яринка невже не писала?
– Нет.
– Журишся? – водила Родионовна по песку клюкой. 
– Это за “матрёшкой”, что ли ! Да видели бы вы, в каком дворце  я сейчас живу!
– Та я ж – за батьків...
– У меня их нету!
– Так не можна... Вони ж тебе годували, вдягали...
– Они?!
– А хто ж іще? – прищурилась Родионовна.
Ленка усмехнулась: «А, думайте, что хотите!»
Запищали комары. Ленка осыпала себя шлепками, а Родионовна продолжала водить клюкой по песку да приговаривать:
– Вони ж хату продали зразу після твого від’їзду. Мамка твоя дуже зажурилися за тобою…
– За мною… А то вы не знаете!
– Та хай хоч і після свайби Смирнова із Льошкиною сестрою. Все одно… А Льошка твій і досі нежонатий ходить..
– Мне-то что с того!
– Чого б вам не зійтися? Воно й тоді ніяких перепон не було. ...А ці нові хазяїни з Осетії чи з Чечні. Багачі. Ще дім не готовий, а вже стіною двометровою відгородилися від мене та абрикосу знищили. Нема вже того сусідства. Це із вами, як  рідні були. Хіба що малинник ріс між нами замість паркану.
Родионовна закрыла лицо цветастым фартуком и затряслась от беззвучного плача.
– Бабуль, ну хватит… Мне бы ваши заботы… – прижалась к ней Ленка, но та продолжала всхлипывать:
– Та коли б я той раз попрохала…
– Та кажіть вже!
– Моя ж ти крихітко!Та хотіла щоб ти з Полтави земельки мені привезла…
– И родня у вас там есть?
– Мабуть, є… Хтось об’явиться, як помру… Хата простора.  Та ходім уже. Вкладатися пора.
 
Дом и вправду был большой. Почти как у Валентины Николаевны. И плюшевые шторы на дверях, только зелёные, и горы подушек на кроватях, и вышитые полотенца над портретами да иконами. Ленка спросонья даже подумала, что она всё ещё в Свердловке.
Спасибо Родионовна на кота раскричалась:
– Та куди ж ти прешься під ноги! Тпрусь! Геть звідси!
Ленка набросила поверх ночнушки халатик и направилась на голос.
– Ба, а давайте я с вами буду жить! – стала она сбоку газовой плиты и заглянула в глаза Родионовне. –  На швею я выучилась, платье вам модное сошью! Ну?
Но Родионовна продолжала молча помешивать пыхтящее варево. Потом зачерпнула в ложку и долго дула, прежде чем распробовать.
– Наче зварилась. – Причмокнула она и наполнила глубокие тарелки дымящейся кашей. – Сідай, Оленко. Та сідай же!
– Пусть остынет. Я кровать застелю.
Наконец,  вернулась и налегла на кашу.    
– Не вживемось, мабуть... До тебе женихи пороги обиватимуть, а я до самоти звикла. Не гнівайся, дитино, – вытирала Родионовна слезинки кончиком платка. Ну прямо как Вера Платоновна.
– Да ладно вам, – улыбнулась Ленка. – Только пусть мои сумки у вас постоят.

Ленка с любопытством рассматривала каркас двухэтажного дома из красного кирпича. И представляла внутри него каркас чуть поменьше, только из белого кирпича. А в чуть поменьше – совсем маленький. Маленький деревяный флигилёк, на две комнатки,  где когда-то жила она с мамкой, папкой, Славкой... Воспоминания нахлынули бурным потоком, но на втором этаже распахнулось окно.
– Вах, какой красивый дэвушка! – высунулся оттуда жгучий брюнет. – Заходы!
– Ага, щас! Бегу и спотыкаюсь!
– Стой! Дэвушка! Дэвушка! –замахал он мастерком. – Мич вйоьд хьо? Мич вйоьд хьо?!! (куда ты)
“Вот козёл! Мало того, что абрикосу спилил, так он ещё и хамить вздумал?” – сплюнула Ленка и обернулась.
Но распахнулось ещё одно окно. Из него выглянула смуглая женщина в цветастом платке, повязанном на макушке. Потянуло масляной краской, и Ленка поспешила прочь.   

Сосны

Ленка ещё издали заметила стоящий под вербами Лёшкин самосвал, гружёный углём, и уселась в кабине. Мигулянка, затока старого русла Дона, была сплошь запружена баржами. Вода проблёскивала лишь кое-где, как беспорядочные догадки в Ленкиной голове.  Наконец, дверца кабины приоткрылась…
– Ты?
– Я…
Лёшка молча наклонился над её коленями и сунул путёвку в бардачок. Ленка едва успела коснуться губами его жёстких волос, как он выпрямился и включил зажигание. Стало шумно.
В опущенных с обеих сторон стёклах замелькали сосны вперемежку с берёзами. Сквозил ветер, задувая песок. Обоим невыносимо хотелось курить. У Ленки сигареты лежали в сумочке, но она не решалась при нём. У Лёшки закончились и, как на зло, не было ни копейки. Наконец, чуть поодаль от остановки, показался дедок и замахал руками.
Ленка сдвинула брови и потеснилась.
Дедок  угнездился.
– Закурить есть? – прохрипел Лёшка.
– Чаво?
– Сигареты есть!   
– Цыгарки? Тьфу ты! Да на чёрта они нужны! Н; лучше канхветку.
Дедок обобрал с фантика прилипшую лузгу семечек и протянул Лёшке. Тот отвернулся.
– Ну, ня хошь, как хошь!
Дедок развернул леденец и вопрошающе глянул на Ленку.
– Не-не, ешьте сами! – отмахнулась она.
– Тожеть куришь?
– Вы что?!!
– А, беремчатая...
Ленка втянула живот. Лёшка затормозил.
– Дед, табе куда?
– Чаво?
– Куда едете! – крикнула Ленка.
– А он? – обернулся к ней дедок, и она вопросительно посмотрела на Лёшку.
– В Колундаевку, – процедил тот.
– Ну, значицца, и я туда. К куму поеду. Язжай, милок. Язжай.
В Колундаевке дедок по пояс высунулся из окна.
– Михеич вроде! А ну, останови!
Лёшка затормозил. Мужик обернулся.
– Тьфу ты, ня он! Язжай!
Самосвал рванул вперёд.
– Не, стой! Спрошу, где Михеич.
– Ты чё, дед, ошалел?! Вылезай и спрашивай!
Дедок почесал затылок и вылез. Потом вдруг замахал руками и бросился вдогонку.
– Может, забыл чё? – пожала плечами Ленка и тщательно провела ладонью по сиденью. А под ногами только тряпка в мазуте валялась...
И всё же Лёшка затормозил.
Дед засеменил к дверце с его стороны и всхлипнул:
– Спасибо табе, внучок!
– Птьфу ты!

Уголь разгрузили. Хозяин протянул Лёшке неначатую пачку «Примы», и он отвёл душу. Ленка еле сдержалась, чтобы не достать свои. Наконец, машина остановилась в белоствольной рощице, и берёзки закружились в непрерывном хороводе. Ленка, задыхалась от поцелуев, летела куда-то в заоблачные дали… и не готова была приземлиться.
– Пора... Поехали…
– Лёш, я у Ирки ждать буду. Приходи.

Стемнело, но Лёшка не пришёл. Ленка курила одну сигарету за другой, а Ирка разламывала абрикосы и искоса посматривала на неё. Косточки то и дело попадали в аллюминиевый таз, а медовая мякоть – в помойное ведро.
– Лен, ну чё ты дуешься? – не выдержала она. – Ну, не могу я ради тебя выгнать студенток! Они уже третий год у нас квартируют!
– А я тебя, что ли, просила?..
– Из-за своих расстроилась?
– Делать мне больше нечего!
– Так что же тогда?
– Он так целовал меня и не пришёл... 
– Кто?!!
– А то не знаешь...
– Тю, так ты из-за Лёхи, что ли? А я-то, дура, переживала!... А она из-за какого-то импотента!
– Из-за кого?!! – поперхнулась дымом Ленка.
– Из-за кого слышала! 
– Ну, когда же ты сплетни разносить перестанешь!
– Сплетни? Да я сама... – деланно закашлялась Ирка.
С минуту молчали. Наконец, Ленка не выдержала:
– Что сама?..
– Ну, попыталась утешить, когда ты уехала. Стоп, а разве ты не знала? А я-то думала, что ты из-за этого самого уехала... Ну, ты и даёшь!
– Это ты даёшь!
Ирка расхохоталась. Её веснушчатое лицо сделалось красно-рыжим. Ленке нестерпимо захотелось вцепиться в него и разворотить, как абрикосу!
“Так вот почему он не пришёл! – сдвинула она брови и всё же выбежала за калитку.
Повеяло едким дымком. Но  заявиться к Родионовне с пустыми сумками было неудобно..
Ирка тоже утихла.
– Лен, а ты чё, за два года хохла себе так и не нашла? – обильно пересыпала она сахаром оранжевую массу.
– Нашла. ..
– Красивый?
– Институт закончил! На шахте будет работать!
В этот момент хлопнула калитка, и Ленка вздрогнула – вдруг Лёшка.
Но это была Галина Петровна.
– Леночка! С приездом!– кинулась она с объятьями. – Ну, тебя прямо не узнать!
“Вас тоже! – отметила про себя Ленка, но вслух не решилась – ещё и года не прошло, как дядя Саша умер.
А та на абрикосы накинулась:.
– Вкусные – прямо не оторвёшься! Ириш, может так поедим? 
– Здрасте были! Тебя не поймёшь – то одно, то другое! Я зря что ли косточки выбирала? 
– Ну, тогда последнюю и всё. Зимой варенье ценнее будет! – улыбнулась она Ирке, потом Ленке. – Как там твои?
– Почём я знаю!
Запищали комары. 
– Так выходит, это им абрикосы! – всплеснула руками Галина Петровна.
Но Ирка накрыла таз марлей, и Галина Петровна ещё больше переполошилась
– Лен, а где же ты жить будешь?
 – Где-где! – не дала Ирка и рта раскрыть. – В Свердловке, конечно! У неё же там жених есть. Ой, Лен, так, может, продашь нам бабкину усадьбу? А то соседка там на халяву картошку сажает!
– Уж лучше, чем бурьян…

Калитка была заколочена. Ленка стала на полусгнившую лавочку возле покосившегося плетня. Сгорбившаяся хатёнка слепо таращилась в никуда разбитыми окнами с бельмами занавесок на них, а сгорбившаяся соседка снимала с картофельной ботвы колорадского жука.
– Бабуль! – в который раз окликнула её Ленка, но та так и не отреагировала. – Совсем глухая стала...
А перелезать через плетень, чтобы подойти к ней поближе не рискнула – чего доброго, перепугается до смерти. Лучше уж на кладбище сходить.
Там было тихо. Песчаный холмик над могилкой Веры Платоновны обсыпался, дереевянный крест покосился. “Тожеть мне – сын! Плотник назывется! И банки с краской штабелями стояли! У других вон и лавочки, и столики, и оградки! Хоть весь день сиди... – сжала кулаки Ленка, и вдруг осеклась: – Стоп! А я на что?!! Хатёнку всё равно не поправить... И с Лёшкой ничего не вышло. Уеду я отсюда, бабулечка. Навсегда уеду. Вот только могилку твою в порядок приведу... А в Свердловке меня и без приданого примут! И Славка рядом будет. И племяшики... Знаешь, как они расплакались, когда я уезжала. А Валентина Николаевна какая! Правда, с Юркой у нас что-то не то...“

Через неделю Ленкин заказ был выполнен. Денег она не пожалела – и выпотрошенный Страхолюдие умостился на свежевыкрашенной гробничке вместо пьедестала. “Охранять жестяную коробочку теперь нет надобности – сколько тех денег осталось... – подмигнула она ему. – Разве что к зиме прибарахлиться хватит. У Ирки вон и с норковым воротником пальто, и с песцовым. И по шапке под каждое. А про дом и говорить нечего! Дядя Саша хозяином был. Даже не верится, что не стало... Как сыщется Ирке путёвый, тётя Галя в кухню перейдёт. ...И тётя Валя перейдёт!”

В тот же день Ленке телеграмму на переговоры передали.  Повеселела немного. А когда Славка пробасил: “Ты домой собираешься?” ещё и хорохориться вздумала:
– Я – дома!
– Дома она! Ты, сеструха, смуту в нашей семье не наводи! Тёща за сердце хватается, Юрка сам не свой ходит! Так когда тебя встречать?
– Ну, в пятницу. Завтра к бабе Дусе поеду, бабулю помянем... 
– Как там наши?
– Потом расскажу...

Но добудиться Зинку с Мишкой было невозможно.
– Это ж они Верку поминали. Ежели б ты с утра приехала...
Расстроенная баба Дуся уткнулась в подол цветастого фартука и зашлась беззвучным плачем.
Ленка ходила из угла в угол, пока не наткнулась на  копию Страхолюдия  “Чудной! Вцепился в кусок глины и радуется! Хотя, это ж я сама тебе такую участь уготовила. А мне кто? За что мне цепляться?!!”
Ей стало душно. Она направилась к двери, и баба Дуся спохватилась. 
– Постой, внучушка. Я ж табе бумаги на Веркину хатёнку отдам. Распоряжайси, как знаешь...
Потом сумку кирзовую принесла.
 – Четверть с салом с погребка достань да солонинки. А каймачкя нету. Мишаня коровушку с лошадёнкой сразу продал, как толькя переехал. Сказал, чтоб отдыхала.... Ну, чего стала?
– Да натаскалась уже!
Правда, потом пожалела. Баба Дуся до самой трассы её провожала и всю дорогу причитала, что с пустыми руками отпускает. Ну, никак не хотела верить, что в Украине всего навалом. А как автобус показался, так и вовсе разрыдалась:
– Ой, внучушка! Да прости ты их, непутёвых! Христом богом молю!
Ленка нахмурилась и две четвертных вытащила.
– Это им на билеты. Я телеграмму дам, когда свадьба будет.

Пролёт покосившегося плетня прогнулся под Ленкой почти до самой земли да так и остался лежать. Следом по нему прошла Ирка. Правда, внутрь хатёнки пробраться не удалось – замок на двери заржавел.
Просунув руку через разбитое стекло, Ленка оборвала грязную занавеску и оглядела комнатёнку. Там было пусто. Только по центру простенка темнела иконка, найденная под сундуком. Но пролезть за ней в окно не получилось.
– Может, ты? – умоляюще взглянула она на Ирку.
– И зачем? 
– Ну, просто... Посмотришь... Покупаешь как никак!
– Так мы её всё равно сносить будем. У нас же полный двор стройматериала! Папка строиться собирался. Теперь нанимать придётся. Может мамка перейдёт, или квартирантов пустим. 
– А... Ну, тогда ладно!
Сорванной занавеской Ленка обкрутила трухлявые перемычки рамы и, вцепившись в них обеими руками, изо всей силы потянула на себя. Раздался треск, и проём увеличился. Ленка пробралась внутрь.
– Ты долго? – не вытерпела Ирка. – Комары заели.
– Так иди. А я побуду ещё...
 
Прижимая к груди иконку, спустилась Ленка на Набережную. К стволам старых верб ржавыми цепями были привязаны перевёрнутые вверх дном деревянные лодки. В половодье на них можно было раскачаться и отплывать, докуда позволяет длина цепи. А летом, она и без них могла добраться до противоположного берега вплавь. Дон по-стариковски морщился от набежавшего ветерка, слишком волновался при виде пышногрудой Ленки, и ещё непроглядней делалась его глубина.