Рожденный в волнах

Отрывки из повести "Скала", 2009. Опубликовано в книге "Северные баллады", СПб, 2013.
Текст до редакции!

***
...Корабль жил своей жизнью: железная дисциплина, погрузки, разгрузки, борьба со стихией, устранение неполадок. Каждый ответственно исполнял конкретную функцию и был необходимой частью огромного слаженного механизма. Каждый, кроме меня…
По мере того, как рос живот, я всё чаще мучилась угрызениями совести. Мне искренне хотелось приносить пользу команде, но, большей частью, я лишь мешала морякам и слушала шутки по поводу резкого снижения женского интеллекта    во время беременности. Однако сослуживцы таяли, глядя на изменившуюся фигуру, на беспечное лицо будущей матери, не понимавшей еще своей новой роли, и старались оберегать меня. Во время стоянки в Великобритании они отыскали новинку ученого мира - обезболивающий аппарат для родов - и вручили мне от имени коллектива. После чего в кают-компании с любопытством переводили брошюру об импульсных токах и активности маточной мускулатуры.
Море налагает на людей особые узы, и они проявились в нашей команде не сразу — лишь после нескольких месяцев разлуки с землей. Но они помогали терпимо относиться к недостаткам и убеждениям каждого, беречь друг друга. Они поддерживали нашу дружбу спустя много лет...

... По утрам любимый, зачастую измазанный и усталый, приносил мне в постель теплое молоко и фрукты, прикладывал ухо к животу, а я целовала его пахнувшие машинным маслом руки, гладила коротко стриженные волосы и плакала от беспомощности и счастья…
...Срок незаметно подходил... Можно было попроситься на берег, но я надеялась на Бога, на корабельного фельдшера и Скалу. Оглядываясь назад, я с содроганием думаю о том, что только легкомыслие и самоуверенность молодости открывают дверь в невозможное.

***

Готовясь к родам, я прочла много необычных историй на эту тему, но не могла перенять ничей опыт. Каждая ситуация была слишком своеобразной, в том числе и моя. Обнаружилось сходство лишь с роженицей продиравшегося сквозь льды «Челюскина».
Предположительный срок моих родов приходился на время пребывания судна в водах Испании. Однако рассказ о челюскинцах трогал меня за живое: при меньшем везении я могла повторить опыт отчаянной полярницы.
В тридцать третьем  году  ледокол «Челюскин» вышел из Мурманска в разгар полярной ночи. Геологи случайно открыли на Чукотке месторождение ценных металлов, и Совнарком принял  скоропалительное решение: построить там шахту, обогатительную фабрику и социалистический поселок. В состав экспедиции умудрилась попасть женщина. Беременная Елизавета отправилась в плавание вместе с мужем-офицером.  В отличие от нас со Скалой,  живших в обычной каюте, она занимала каюту-люкс, состоявшую из гостиной, спальни, ванной и прихожей.
Затея со строительством не принесла ожидаемых результатов: добывать оловянную руду на краю света, за Полярным кругом, оказалось в несколько раз дороже, чем покупать готовое олово в Малайзии, куда время от времени ходил теперь наш балкер.
Лиза родила в пути дочку. Она сказала морякам: «Еще никто не появлялся на свет посреди Ледовитого океана во время полярной ночи. Мы находимся в Карском море, и пусть ее имя будет Карина». Мужчины пришли в восторг. Капитан написал на судовом бланке свидетельство о рождении и приложил корабельную печать. С тех пор во всех документах Карины в графе «место рождения» значилось: «Карское море. Ледокол «Челюскин», и указывались точные координаты. «Вот бы и нашему ребенку — так, -  подумала я, - только  в Атлантике!»
Самое интересное, - как Лизе дались роды, - в журнале не описывалось. Однако юная мать и новорожденная дочь сорок дней прожили в своей каюте и чувствовали себя прекрасно. Поэтому я почти успокоилась.
Постепенно нам с Алексеем стала казаться странной береговая ситуация, когда бледный муж сдает жену в роддом, мучается у телефона в ожидании известий, а потом отмечает рождение ребенка в компании друзей. Хотелось находиться вместе. Скала говорил друзьям, что не представляет, как его нежная, чувствительная Олеся может рожать, ведь она плачет из-за каждого пустяка. «Не отойду от тебя, даже если погонишь, - смеялся он. - Если не сможешь вытолкнуть, я сам его вытащу».
В столь трудной и загадочной ситуации мне очень важна была  поддержка Алеши, его нежные слова. Рожающая женщина не способна  отслеживать ход дела. Ей больно, страшно и хочется кому-то доверять. Самое доброжелательное отношение медработников не   заменит  присутствие любящего, родного человека. Что говорить о недоброжелательном… Некоторые роженицы до конца жизни не могут оправиться от психологических травм, полученных в такие моменты. Последние недели беременности я особенно верила в сильный, холодный рассудок Скалы, хотя понимала  его переживания. «Появление на свет ребенка от любимой женщины, - говорил он, - мало с чем может сравниться  по накалу страстей». 

В один из июльских дней мы вошли в порт древнего города Ла-Коруна, куда некогда прибывали многочисленные паломники, направлявшиеся в Сантьяго-де-Компостела. Я с усилием поднялась на ступени металлической лестницы и, как первооткрыватель, начала рассматривать долгожданный берег. С корабля уже различались гладкие, вылизанные волнами прибрежные камни и трепетавшие на ветру невысокие пальмы.
Срок  еще не совсем подошел, однако внизу живота появилась боль, и я запаниковала. Осмотрев меня, фельдшер объяснил, что ребенок опустился, и срок я до конца не дохожу.
Команду отпустили на берег. И я тоже не желала пропускать долгожданную стоянку.
При входе в порт виднелся небольшой замок, некогда защищавший город со стороны моря. Я знала, что в археологический музее выставлены находки времен кельтов и римлян. Через бухту от замка, на полуострове, виднелся маяк, построенный Римской империей и прозванный «Башней Геркулеса» - старейший   в мире, и я хотела подобрать возле него на память камешек.
Желая придать Ла-Коруне больше величия, король Альфонс Десятый выдумал, будто старый маяк воздвиг Геракл в честь своего десятого подвига - победы над великаном Герионом. Став от волнения суеверной, я надеялась, что легенда о герое-силаче придаст мне сил перед шагом в неизвестность...
Я загорелась идеей о родах в воде, которые казались естественными и пугали меньше, чем страдания на медицинском столе.  Я знала: Юре, как врачу, был бы интересен этот эксперимент.
«Ну, раз уж мы здесь... - Он напряженно наморщил лоб. - Почему бы не попробовать… Если процесс начнется. Вода должна облегчить дело. Такие роды считаются теперь прогрессивными. И для малыша меньше стресс: он провел в воде почти девять месяцев».
Скала резко возразил, но, поразмыслив, вдруг уступил. Мы находились на берегу и в любой момент могли вызвать «скорую», либо сами уехать в больницу.
Таким образом, трое отчаянных – я, мой любимый и недоучившийся доктор — собрали   пожитки и покинули базу бункеровки транзитных судов.

Листья королевских пальм слегка шелестели, покачиваясь в потоках бриза. Мы отправились в город,  а затем на такси – в сторону пляжа Santa Cristina.   
Шел теплый дождь. Мокрая и довольная, я с волнением прислушивалась к своим ощущениям.  Сердце радостно колотилось: неужели я рожу в волнах Атлантического океана? Это желание было не столько проявлением авантюризма, сколько огромной верой в любовь и в естество природы. 
Мы обогнули мыс и оказались в безлюдном месте. Тесно стоявшие пальмы, шурша косматыми макушками, закрывали нас от посторонних глаз. В узких промежутках между стволами разросся густой кустарник. Дальше тянулся песок дикого пляжа, окруженный со стороны воды рифами.
Мужчины еще надеялись, что прогулка пройдет как обычный променад, и мы успеем вернуться на корабль. Однако при ходьбе я почувствовала схватки.
«Что ж, ребенку виднее, - вздохнул Скала. – Держись, любимая!»
  Я вспомнила свои сны о заоблачных витиеватых воротах. Таинственный пришелец уже стоял на пороге и заглядывал в земную жизнь... Я думала об этом моменте десять лунных месяцев, и все равно он наступил неожиданно.
Не обременяя себя купальником, я отправилась к воде. Дождь кончился, теплый ветер приятно щекотал кожу, не встречая никаких препятствий. Скала надел на меня маску и ласты, и я долго ныряла в прибрежных волнах. Пытаясь расслабиться, представляла себя русалкой. Мысленно просила помощи у Бога, у Поющего Духа, у Нептуна и у Солнца...
Прозрачная вода  бухты  позволяла заглядывать в глубину. Созерцая подводную жизнь, я успокаивалась и уже не ждала от своего организма ужасных сюрпризов. Задержки дыхания, плавные равномерные движения  создавали  комфортное состояние. Природная ниша, где мы обосновались, казалась уютной: со стороны извилистого берега ее заслоняли  остроконечные скалы, а перед глазами открывался бирюзовый простор.
Я села в воде на колени Алеши, он обнял меня, шепча на ухо: «Зайка, милая, всё получится…» Его прикосновения были, как всегда, завораживающими, и напряжение постепенно перешло в экстаз. Я закричала от удовольствия и боли. Эти минуты шипами врезались в память...
Начали нарастать схватки, и Юра вытащил меня на берег. Он говорил: «Нужно больше двигаться, приседать и петь протяжные песни – так будет легче».
Не смотря на боль, я смеялась. На пустынном берегу теплой Испании три русских голоса что есть мочи орали: «Ой, мороз, мороз…»
Бушевало  новое, ни с чем не сравнимое торжество жизни.
Сияла бирюзовая даль, тихо шептались волны, наполняя меня безотчетной, смешанной со слезами, радостью. В перерывах между схватками, лежа на большом плоском камне, мы пытались беседовать. «Вот как, Кызылкум и Тянь-Шань, - говорил Юра, пытаясь отвлечь меня.  - Я и не знал, что Скала — настолько нетипичный  представитель своей профессии. Получается, он - бродяга! А большинство моряков — домоседы. Их дом — корабль! Все суда схожи между собой. Море, не считая Арктики, тоже всегда одинаковое. Мимо скользят чужие берега, чужие лица. Это все равно, что стена соседнего дома, которую видишь по утрам всю жизнь! И вдруг — такая смена обстановки!» - «Во загнул», - тихо отвечал Алексей, с тревогой заглядывая мне в глаза. «Если б не его бродяжничество, - пыталась шутить я, - мы бы сейчас здесь не рожали...» - «Скажи правду: никто из нас не рожал бы уже никогда», - проворчал Алеша. Если не могла говорить, я прижималась к любимому, как птицы жмутся к скалам во время шторма. Он гладил мои плечи и шею, и я чувствовала на своих волосах его взволнованное дыхание. Казалось, он видел физическую боль душой и забирал часть свалившегося на меня испытания...
Когда стало совсем тяжело, мы отправились в воду. Я присела, облокотившись о камень. Скала крепко удерживал мое ставшее непослушным тело, а Юра массировал поясницу. Казалось, в мире не осталось ничего, кроме них двоих и моей боли... Я кричала, а они снова пели, пытаясь придать ритм моему дыханию. В те минуты, пытаясь подражать низким мужским голосам, я поняла великий смысл  гортанных шаманских звуков: они призваны облегчать боль – как физическую, так и душевную. «Терпи, детка, - голос Юры доносился будто издалека. - Всё отлично, ты молодец. Еще немного...» Нас мягко окутывал ранний вечер. Среди розовых облаков, скопившихся над горизонтом, появился, как во сне, наш призрачный Летающий Дом. Казалось, моя душа устремилась туда, а тело осталось в дрожащих от волнения руках Алёши.
В прозрачной воде, на камне, сидел маленький крабик… Казалось, весь мир застыл и отодвинулся от меня, как в перевернутом бинокле. Я держала руку на голове маленького пришельца, не совсем еще понимая, что это, и чувствовала, как он продвигается вперед. Еще мгновение – и малыш появился целиком. Я замерла от неожиданности, а Скала подхватил своё детище.
Через несколько секунд свободного парения в воде наш мальчик оказался в объятиях отца, а потом щурил глазки и фыркал, пока доктор умывал его.
Смех отдавал в живот резкой болью, но я не могла не смеяться: у забавного человечка был Алёшин разрез глаз, Алёшины длинные пальцы. «Вот и всё, свершилось», - тактичный, внимательный Юра осторожно положил меня на камень и оставил наедине с маленькой семьей: нам предстояло ждать плаценту.
Это время, очень нежное и интимное, дано людям для нового семейного знакомства. Мы с Алёшей, обнявшись, пораженно оглядывали друг друга, словно увиделись впервые в жизни, и, как при первой встрече, не могли найти слов. Благодарность, любовь и сочувствие, возведенные в немыслимую степень, стирали нас, казалось, в искрящуюся пыль. Сверкающие частицы перемешивались и сжимались в единственную звезду...
Счастье выросло в объеме, словно раньше была лишь прелюдия. Теперь оно наполняло не только душу. Подобное золотому сиянию, оно вырвалось в открытое пространство и стремительно заливало весь мир.
Маленькая пухлая щечка касалась моей груди. Мы изучали наше общее создание, тихо радовались гримаскам, зевкам и движениям мальчика, целовали его и друг друга. «Это - Даня, - наконец сказала я, сильнее прижимаясь к плечу Скалы. - Даниил Алексеевич». - «Согласен, - улыбнулся Алеша. - Моя ты любимая...»
Час спустя бледный, но сияющий отец перерезал пуповину и перевязал ее  шелковой ниткой. Наш малыш сделал первый шаг в самостоятельную жизнь.  Доктор расстелил на песке простыню и мы легли отдыхать, наслаждаясь своим чудом. Даня тихо спал, а я смотрела на него, не в силах поверить: неужели это мой сын, мой и Алёшин? Настолько настоящий, что даже дышит? 
«Алеша, это же ты и я... Я  хочу, чтоб их было пять...» Скала молча кивал. Я ощущала на своей щеке его слезы...
Юра позвонил на судно, и вскоре все узнали о том, что нарушителей порядка стало трое.
  Покинув возле порта машину, мы оказались в центре толпы. Измученные лица, моя неровная походка, белый сверток в руках сосредоточенного Скалы с торчащими оттуда крохотными ножками привлекли  всеобщее внимание. Прохожие, не стесняясь, спрашивали: «Вы здесь родили?» Удивлялись и поздравляли нас.
  Второй вопрос был: «Когда?» Я отвечала: «А вот… только что!» Жизнерадостные испанцы оживленно жестикулировали, спрашивали имя первенца и восклицали: «О, Даниэль!» 
На корабле нас ждал экипаж. Горло сдавили рыдания, когда я увидела встревоженные лица моряков, рядом с которыми переживала свою беременность.
С цветами в руках они бросились обнимать нас четверых и качать смущенного, но довольного Юрия. А я, сбиваясь и глотая слезы, пыталась сказать «спасибо»... За то, что были рядом, что помогли без разочарования и страха пережить рождение  подарка  любви.               

2009